Текст книги "Книга ангелов и небесного «я». Как услышать небесного покровителя и раскрыть свой потенциал"

Как мы знаем, буква Хе в иероглифическом алфавите символизирует духовную энергию, и в имени этого Херувима она повторяется два раза, свидетельствуя об изобилии той энергии. Но рядом с этими Хе мы находим Айн, иероглиф всего тяжелого, тупого, неопределенного. И это говорит хахаянам о ряде рисков, прежде всего об угрозе пессимизма: задача многих родившихся в эти дни – обернуться из Айн, бороться за ясность, правду, справедливость и учить других стремлению к красоте и счастью. Но в определенный момент они чувствуют себя обескураженными и заканчивают тем, что замыкаются в себе.

Таким образом, хахаяне вынуждены жить как в осадном положении: глядя на них снаружи, кажется, что они пытаются сохранить то, что им удалось получить, а в действительности они страдают от неспособности – все более и более отчетливой – наслаждаться всем достигнутым. Мало того что внешний мир кажется им местом слишком коварным (как случилось с последним царем России, хахаянином Николаем II), Айн как будто проникает в их сознание: они начинают подозревать самих себя и каждый раз, когда чувствуют новый импульс или у них появляется новая идея, они останавливаются и слишком долго спрашивают себя: «Правда ли то, что я чувствую? Не исчезнет ли это внезапно?»

Таким образом, из-за такого рода сомнений, когда они влюбляются, почти никогда не высказывают своих чувств, или, если начинают писать стихи, настолько изводят себя критикой, что не доводят ничего до конца.

Главная проблема заключается в том, что огромная энергия хахаян не может оставаться праздной или оборонительной; если она слишком застаивается, то легко оборачивается против них, вызывая дискомфорт: сложные заболевания или запутанные обстоятельства – поскольку наши энергии обычно оказывают значительное влияние не только на наш разум и тело, но и на нашу судьбу.

Поэтому очень важно, чтобы хахаяне всегда решительно и уверенно противостояли Айн, тому внутреннему болоту, которое в противном случае может поглотить их. Хахаянин Иоанн Павел II преуспел в этом, оставаясь до конца сверхэнергичным: он действовал на благо не только своей церкви, но и собственного внутреннего благополучия. Так же произошло и с Оноре де Бальзаком, который в девяноста своих романах из цикла «Человеческая комедия» проанализировал все возможные аспекты Айн во французском обществе. А что говорить о Фрэнке Капре и о неиссякаемом и непобедимом оптимизме его фильмов, таких как «Жизнь прекрасна», «Счастье наступило», «Вечная иллюзия», «Карман чудес»! Эти названия – лозунги настоящего боевого хахаянина, который отдает все свои Хе в распоряжение других и по праву вознагражден за это.

В большинстве случаев, учитывая сильный импульс двух букв Хе, от этих просветителей не стоит ожидать утонченного ума, чувствительного ко всем разновидностям и оттенкам человеческих деяний. Для многих хахаян есть только «да» или «нет»: и, пока они будут активно противостоять своей Айн, их крайности будут, безусловно, им на пользу, потому что таким образом добро будет в их глазах гораздо более отчетливым. Напротив, как только они замедлятся, произойдет нечто противоположное: неуверенность, сомнения, подозрение приведут их к тому, что они увидят окружающее зло гораздо более значительным и гораздо более широко распространенным, чем добро, вплоть до того, что это заставит их ненавидеть бо́льшую часть человечества и мечтать о появлении кого-то, кто силой поможет вернуть современников на праведный путь.

Нечто подобное можно найти в агрессивных выпадах философа Бертрана Рассела, который внезапно поддержал необходимость ядерной атаки на Советский Союз, но затем, к счастью, одумался; или афроамериканского лидера Малкольма Икса, который стал настоятельно бороться не против расизма, а, что более жестоко, против белых.

Хахаяне должны стремиться избегать такого пессимистического подхода в своей повседневной жизни, в профессии или в семье; они должны учиться воспринимать это как настоящую духовную болезнь, распознавая ее самые первые симптомы и предотвращая ее упорной тренировкой оптимизма. Пусть они, глядя на имя своего Ангела, отождествят себя с центральным Хе и подумают о необходимости выбора, прежде всего внутри самих себя, между двумя другими буквами: слева – еще одна Хе, то есть перспектива роста духовной энергии, а справа – болотистый Айн со всеми его сумрачными настроениями. Зачем выбирать последнее? А потом пусть мудрый хахаяннин применит эту схему к людям, с которыми общается: есть люди светлые и есть темные, и важно понимать, что лучше выбирать светлых и оставлять в стороне советы других. Тогда с ним произойдет то, что обещает американская пословица: «Держись подальше от мусора – и пойдешь далеко». Кроме этого, пусть он попытается подумать и убедить себя в том, что есть в нем кое-что, что приносит удачу другим, если, конечно, он сам этого захочет. Это сработает, как взмах волшебной палочки, и укрепит его настрой, а с небольшой долей практики даже может стать правдой.

Всем известно, что мужчина – это человек с недостаточной женской энергией, который для восполнения этого недостатка нуждается в женщинах; в то время как у женщины недостаток мужской энергии, и она может компенсировать ее нехватку, общаясь с мужчинами. Также известно, что у гомосексуалистов эти ценности инвертируются, и поэтому компенсация в их случае может произойти только благодаря индивидуумам своего же пола. Но мало кто знает, что йезалэляне не вписываются ни в одну из этих категорий: основная проблема рожденных в эти дни – фактическое сосуществование в каждом из них идеально сбалансированных женских и мужских психологических характеристик, которые складываются в своеобразную, странно самодостаточную личность. Это само по себе не проблема, a наоборот: как только йезалэляне найдут в себе смелость признать эту свою исключительность, они тут же обнаружат в себе двойную точку зрения и, прежде всего, двойную энергию, которая может многое им дать. Но достичь этого – непростое дело.

Слишком велик, слишком совершенен их баланс в мире, в котором каждый пол находится в состоянии дисбаланса. Поначалу йезалэляне обеспокоены своей необычностью: в подростковом возрасте они чувствуют себя отличными от своих сверстников, которые начинают мечтать о родственной душе или, по крайней мере, о хорошем теле, к которому можно прижаться. Поскольку йезалэляне не осознают таких потребностей, они опасаются, что у них какой-то недостаток, и не подозревают, что на самом деле всё наоборот: они уже имеют в себе то, что другие ищут вокруг. Как у них это получается? Об этом не говорится ни в одном курсе полового воспитания, в словарях нет даже термина, чтобы определить их натуру.

Поэтому йезалэляне стараются подражать другим, чтобы не чувствовать себя отверженными. Флиртуют и разыгрывают притворные страсти, но в результате получают одни несчастья. Их эмоции, вынужденные в этих ситуациях, неизбежно блокируются, а любовные истории, которые йезалэлянам удалось собрать в свою коллекцию, вызывают в них одно разочарование; их тело в конечном итоге указывает на дискомфорт различными психосоматическими расстройствами; их манера одеваться становится неприятной: вычурной, экстравагантной или небрежной. Они не хотят нравиться самим себе и стараются убедить себя, что не могут нравиться окружающим. Или (что хуже всего) они долго притворяются, прежде всего перед самими собой, до тех пор, пока их «я» не превратится в калейдоскоп поз.

Как долго может длиться эта пытка? Иногда до тридцати-сорока лет. В других случаях – всю жизнь: некоторые йезалэляне, даже несмотря на свои самые разочаровывающие переживания, никогда не размышляют о том, как можно было бы просто и естественно преобразить эту ситуацию. Им достаточно было бы принять себя такими, какие они есть. И это совсем несложно. На практике нужно просто спросить свое сердце о любой вещи: «Мне это нравится?» – и не прибегать к заимствованным у других ответам. Тогда йезалэляне начнут по-настоящему осознавать свои две составные части – мужскую и женскую – и широту своего сознания, способную принять обе. А потом снова: «Мне правда нравится эта вещь?» – и с каждым ответом мир будет становиться для них совершенно новым. Бывшая тюрьма разрушится, и то, что придет на ее место, будет ошеломительно. Старые проблемы сексуальной и сентиментальной идентичности останутся позади, катастрофические ситуации, которые случались прежде, будут приходить на ум только как далекие, поблекшие воспоминания; и начнет проявляться стремление к новым, высоким целям, особенно в профессии. Затем йезалэляне обнаружат свои огромные и разнообразные таланты, а также почувствуют большое желание раскрыться, показать свои работы или помочь другим. И здесь удача будет на их стороне: как и у всех тех, кто находится в фазе роста, у них наступит период «Просите, и будет дано вам», о котором говорится в Священном Писании. Наконец-то они научатся желать (в сексе в том числе, проявляя всё большее любопытство ко всем его аспектам), и каждое их подлинное желание своевременно материализуется. Таким образом, йезалэляне смогут открыть себе дорогу, и неважно, в какой профессии, главное, чтобы их заметили многие: это почти их миссия, так как им есть что сказать. Они чувствуют, что сделали важное открытие не только для себя, но и для других, и стремятся выразить это всем своим существом. Они обнаружили, что исследовать новые этапы человеческой эволюции можно, только пренебрегая мнением большинства людей (это, безусловно, помогло йезалэлянину Андрею Сахарову в его смелой правозащитной деятельности).

Конечно, немногие йезалэляне полностью понимают эту свою задачу, но достаточно того, чтобы у них появилось смутное интуитивное представление о ней, – и они смогут почувствовать в себе пробуждение новых сил. В тех, с кем это произошло, сразу заметно критическое отношение к тому, как большинство современников интерпретирует сексуальность. Например, Рихард Вагнер создал своими работами настоящий эпос чистоты; а королева Виктория повелела всей Британской империи исключить сексуальные темы из бесед; Боб Дилан, напротив, чувствовал себя непринужденно среди американской молодежи, жаждущей свободы от сексуальных табу и стремящейся освободить сексуальность от ее традиционного, угрюмого истолкования, определяющего общественные отношения и мораль. Наверное, на это и намекают стихи его самой известной песни Blowin’ in the Wind:

«Сколько лет могут существовать некоторые люди, Прежде чем им позволят стать свободными?»

Йезалэлянином также был Артур Конан Дойль, создатель очень целомудренного детектива, столь же искусного в расследованиях, как и в маскировке, то есть способности не подчиняться ролям, которые навязывает общество или судьба.

Более того, неверно будет сказать, что йезалэляне лишены любви-страсти: они смогут найти ее сразу после того, как начнут открывать себя; и у них выйдет великолепный союз душ – лучше, если с другими йезалэлянами или с мийхэлянами, которые, как мы увидим дальше, являются их близнецами по чувствительности.

Чувство справедливости полностью доминирует в жизни мэбахэлян. Если у них хватит смелости довериться этому чувству, они смогут построить великолепную карьеру; если же попытаются подавить его, то будут сурово наказаны. Горе им, если они останутся равнодушными при виде злоупотреблений или будут страдать от них, не реагируя: лучшая энергия быстро покинет их, настроение ухудшится, внимание потускнеет и неприятности с каждым днем начнут принимать все более конкретные формы. Напротив, наиболее плодотворными для мэбахэлян являются ситуации, в которых они не только защищают то, что правильно, но и совершенствуют свое призвание, пытаясь понять, что на самом деле правильно или неправильно в мире и почему.

В законах и религиозных заповедях мэбахэляне видят лишь попытки справедливости, которые необходимо срочно усовершенствовать. Поэтому они редко подчиняются какому-либо авторитету: показателен ответ мэбахэлянина Александра Невского двум кардиналам, требовавшим присоединиться к католической церкви: «Мы от вас учения не принимаем». Карьера в правоохранительных органах для мэбахэлян непривлекательна и по другой причине: их энергичный и индивидуалистичный характер заставляет быть в центре внимания и ничто не приносит им большего удовольствия, чем провозглашение новой идеи свободы.

С чисто мэбахэлянской страстью Уолт Уитмен писал свои гимны демократии, а Айседора Дункан создавала свой новый стиль танца, чтобы освободить экспрессию тела от академических правил.

И можно легко догадаться, какую силу должен был чувствовать в себе мэбахэлянин Д. Ф. Кеннеди, произнося некоторые из своих знаменитых лозунгов и фраз, как, например, «Ich bin ein Berliner» («Я – берлинец»). Так, во имя высшей справедливости, он снял чувство вины с немецкого народа, которое тяготило его после Второй мировой войны.

Конечно, этот этический талант мэбахэлян – доля далеко не легкая. Это постоянное испытание, требующее огромной уверенности в себе, решительности и отваги, поэтому некоторые из родившихся в эти дни могут до такой степени преувеличить свое значение, что почувствуют себя исключительной личностью и, следовательно, непонятой всем миром. В этом случае страсть мэбахэлян к справедливости оборачивается злобой и презрением к людям, и они замыкаются в себе, впадая в депрессию, или вечно ворчат, всем недовольные.

Подобные чувства также могут вызвать короткое замыкание в цепи чувства справедливости мэбахэлян и внезапно превратить их в угнетателей, жуликов или подлецов, которые как будто специально сбились с пути, чтобы наказать мир, который им не нравится. Должно быть, именно так случилось с мэбахэлянкой Марией Тюдор (по прозвищу Кровавая Мэри), жестоко правившей в Англии в середине XVI века. Но во всех этих случаях мэбахэляне идут абсолютно против энергии своего Ангела, навлекая – как это и случилось с королевой Марией – катастрофические несчастья.

Лучшее противоядие от излишеств их эго следует искать в огромном запасе юмора, котором наделены все мэбахэляне. Там они найдут не только эффективное оружие против моральной посредственности своих современников, но также и способ не воспринимать себя болезненно серьезно и с еще большей легкостью распознавать, что в них самих противоречит их идеалам справедливости, которым, в стремлении исправить других, они иногда не придают должного веса. Мэбахэляне только выиграют, если обратятся к иронии, как, например, Гилберт К. Честертон (он тоже страстный любитель справедливости и истины) или Ян Флеминг, чей всемирно известный агент 007 (тоже законник) обладает восхитительно комичными чертами, до него чуждыми жанру шпионского романа.

Хариэляне достаточно быстро обнаруживают, что их жизнью управляет один странный и беспощадный закон: то, что для них важнее всего, никогда не получается.

В жизни большинства людей есть четыре стороны света, на которые они направляют свои стремления: работа, семья, идеалы и досуг. Допустим, типичный хариэлянин решит, что для него нет ничего важнее, чем профессиональный успех, и посвятит работе всю душу и тело: он будет сталкиваться с непрерывными надоедливыми препятствиями, которых у его коллег никогда не возникает. Или он решит пожертвовать всем ради семейного счастья – и семейная жизнь принесет ему одну только горечь. Или он поставит на первое место социальные или политические идеалы – и будет обескуражен серией поражений. Тогда ему, возможно, придет на ум бросить всё, чтобы научиться получать удовольствие лишь от своей свободы: но скоро ему придется отказаться и от этой идеи, потому что именно здесь и начнутся неприятности.

Очевидно, как только хариэлянин станет приближаться к любой из этих четырех сторон своего света, какое-то неясное чувство вины по отношению к трем другим будет неумолимо тормозить его.

Некоторые хариэляне сдаются: они перестают желать чего-либо и останавливаются там, где они находятся, или странствуют то здесь, то там, полагаясь на волю случая и не ожидая больше ничего особенного (так любил странствовать Михаил Глинка в свои депрессивные периоды). Другие вместо этого мудро понимают, что их экзистенциальный компас ожидает от них чего-то особенного и что за всеми этими препятствиями кроется загадка, которую необходимо разгадать. А разгадать ее очень просто. Правильный путь для хариэлян – стать над всеми своими направлениями: не придавать ни одному из них большей ценности, чем другим, а преуспевать во всех направлениях одновременно. Неслучайно хар на иврите означает «гора». Хариэляне должны представить себя поднимающейся вершиной – и для того чтобы она не рухнула, надобно, чтобы все ее склоны были прочными: не только работа, семья, досуг и стремление к идеалу, но и отношения со всеми людьми. Панорамность – основная характеристика гениальности хариэлян. И как только они поймут это, то будут награждены всплеском удовольствий по всем тремстам шестидесяти градусам горизонта.

Конечно, для этого им придется выбрать подходящие профессии, в том числе максимально «панорамные»: руководители, организаторы, специалисты по стратегии (самый известный из европейских стратегов – хариэлянин Карл фон Клаузевиц). Если их привлекает эрудиция, пусть выбирают обзорную дисциплину: философию истории, теоретическую физику. Если же они увлечены психологией, они сумеют всецело посвятить себя решению проблем любого человека, никогда не переставая учиться на своих наблюдениях и экспериментировать с новыми методами. Если в них преобладает художественный талант, они обязательно будут разносторонними, в постоянном поиске новых средств выражения – как, например, Федерико Гарсиа Лорка, который переходил от оды до народной музыки, от гитанских романсеров к театру. Если же по своей природе некий хариэлянин ленив (хотя это редко случается с ними), ему подойдет любая профессия, так или иначе связанная с путешествиями: чтобы можно было всегда видеть новые пейзажи за окнами самолетов. При любых обстоятельствах они должны смотреть на всё с высоты и никогда не вставать на чью-либо сторону – в противном случае они в скором времени обнаружат, что тот, кого они поддерживали, на самом деле был неправ. Так случилось с хариэлянином Панчо Вильей, который был славным полководцем в разгар Мексиканской революции, но так и не смог после своих побед сориентироваться в политике. По этой причине им не стоит заниматься политической карьерой.

Риск, которому подвергаются хариэляне, состоит в том, что из-за этой способности-необходимости идти одновременно по многим маршрутам им может казаться, что они находятся намного выше остального человечества. Может случиться так, что им надоедят все четыре направления. Тогда они будут искать более сильные стимулы и скоро окажутся, пожалуй, на наиболее опасном для них направлении: займутся утверждением своей личной, абсолютной и, в конце концов, бессмысленной свободы. В истории находим примеры хариэлян, уничтоженных этим избытком: Калиостро и маркиз дe Сад – оба попали в тюрьму, потому что зашли слишком далеко в своем чувстве всемогущества.

Другая опасность, которая грозит особенно удачливым и развитым хариэлянам, возникает в тот момент, когда они пытаются извлечь из своего особого образа жизни правила и хотят навязать эти правила другим: например, когда они требуют от партнеров, детей, учеников (или, возможно, от аудитории, если они ее имеют), чтобы они разделяли их многогранность. Лично я не знаком с людьми, способными понять хариэлянина, говорящего то, что он думает: его точка зрения одновременно слишком широка и тонка, его ум слишком подвижен и прыгает с одной точки горизонта на другую. Поэтому, чтобы избежать разочарования, эти Херувимы должны придерживаться мудрого равновесия: пусть научатся давать слушателям только то, что они могут вместить, и не более того.

Хакама в переводе с еврейского означает «основание большого здания»: древние, очевидно, представляли себе этого Херувима как защитника тех, кто подготавливает землю, выравнивая и расчищая, чтобы заложить на ней основы амбициозных построек. И стоит задуматься о том, что представляло собой монументальное строительство во времена египетских храмов и пирамид: огромное усилие многих, принудительный труд и крайнее напряжение архитекторов, которые должны были превратить тонны камня в произведение искусства. Полностью подтверждает эту картину странная идея, которая пришла в голову хакамянина Петра I: быстро построить целый мегаполис в месте, где до этого времени были только болота.

Сто лет спустя развитие технологий дало нам еще один яркий пример хакамянского таланта: паровоз, построенный хакамянином Джорджем Стефенсоном в 1814 году. В котле паровоза пар принудительно сжимался до тех пор, пока давление не достигало высоких показателей, превращаясь таким образом в источник энергии, необходимой для перемещения поезда по рельсам. Успех стефенсоновского паровоза был началом новой эры, как часто бывает с изобретениями, в которых отражаются (сознательно или нет) догадки изобретателя о собственной ангельской энергии.

В жизни всех хакамян подобное давление является элементом настолько неизбежным, насколько (если они знают, как его использовать) и ценным: именно потому, что оно позволяет их огромной энергии сосредоточиться, проясниться и стать чрезвычайно эффективной. В жизни хакамян это давление принимает разные формы: давление со стороны семьи, или окружающей среды, или целого общества, которое враждебно отвергает все то новое, что они предлагают. Задача хакамян – найти ту правильную отдушину, при помощи которой они могут превратить сжатие в движущую силу своего великого предприятия. Поэт, прозаик, драматург, историк, журналист Александр Пушкин был идеальным хакамянином, который без устали играл роль цивилизатора русской литературы. Другому литератору, совершившему огромный труд, Томасу Манну, удалось превратить то, что в тот момент было в Европе самым предсказуемым и подавляющим общественным явлением – моральные ценности немецкой буржуазии, – в пищу для своих грандиозных повествовательных эпосов. Писатель и журналист Курцио Малапарте применял хакамянское сжатие и самосжатие в своих отношениях с идеологиями своего времени, сначала с фашизмом, а затем с коммунизмом.

Самый главный пункт жизненной стратегии хакамян – умение выбирать своих притеснителей. Окружающая действительность предлагает им изобилие притеснений: они могут решить не довольствоваться первыми, которые попадутся на их пути, а искать кого-то более достойного и сенсационного. Затем последуют долгие, но увлекательные усилия и великие дела. Поэтому хакамянам стоит избегать спокойных профессий, которые состоят из обычных процедур: будучи владельцем магазина или банковским сотрудником, хакамянин не сможет должным образом использовать свою энергию и будет испытывать отчаяние, чувствуя себя не на своем месте. Каким бы ни был процент риска, хакамянину желательно сосредоточиться на деятельности, требующей смелых решений, проектов, идей, постоянства, очень высокой степени личной ответственности и, следовательно, напряжения. Что касается предпочтительной сферы деятельности, выбор может быть очень широк: хакамянский талант всеяден; и хакамяне могут уступить соблазну, свойственному знаку Близнецов, иметь не одну, а много разных специальностей – лишь бы каждая из них гарантировала им предельно терпимый стресс.

Бесконечно невыносимым для хакамян было бы не осмелиться, не поверить в себя и в свои силы сопротивления. Скромность и робость будут их только раздражать и отравлять: и, как правило, они слишком благородны, чтобы винить других в собственных колебаниях, скорее всего, они яростно обвинят во всем себя, погрузившись в самое мрачное расположение духа. К сожалению, когда у хакамян не получается найти продуктивные отдушины, их энергия оборачивается против них самих и превращается в болезни; тогда они начинают смотреть на свое тело или ум как на препятствия, от которых душа хочет избавиться. Это одна из их величайших опасностей (Роберт Шуман и Джуди Гарленд закончили свою жизнь именно так), но они всегда могут предотвратить эту проблему и исцелиться: необходимо только понять, что любые обстоятельства, внешние или внутренние, стоящие у них на пути, не что иное, как устройство для увеличения импульса и указания правильного направления. Но когда никаких направлений видно не будет, у хакамян всегда есть выход, которым воспользовался хакамянин Поль Гоген: решить, что весь континент, на котором они родились, – это стена одной огромной тюрьмы и что нужно искать свободу в другом месте, в далеких, экзотических краях – как Гоген на Мартинике или Маркизских островах.