Текст книги "Полис, логос, космос: мир глазами эллина. Категории древнегреческой культуры"

Существовала жесткая система государственного воспитания детей, призванная вырабатывать в подрастающем поколении мужество, стойкость, умение переносить лишения. Спартиатам нельзя было покидать пределы родного государства. Кроме того, из самой Спарты были во избежание «дурного примера» изгнаны чужеземцы, жители других полисов.

Таким образом, Спарта как бы отгородилась от всего греческого мира неким подобием «железного занавеса». Государство приняло совершенно военизированный характер; индивид был всецело подчинен общине. Социально-политическое развитие было законсервировано и практически остановлено.

Наступила стабильность, прекратились гражданские смуты. Ведь отпала почва для зависти: все были равны, не только по правам, но и по всему бытию. Именно «равными» гордо называли себя спартиаты. Спарта не познала такого зла, как тирания. В результате спартанский полис чрезвычайно усилился в военно-политическом отношении, стал самым могущественным и авторитетным в Элладе.

Но за эти преимущества пришлось заплатить большим культурным отставанием. В прошлом достаточно богатая духовная жизнь спартанцев приобрела однообразные, застывшие формы. Впрочем, не следует считать спартиатов совсем уж грубыми и некультурными людьми, солдафонами. Грамотностью они, безусловно, владели. Античные авторы подчеркивают, что им было свойственно, в частности, умение кратко и остроумно выражать свои мысли (отсюда термин лаконизм).

Вот несколько примеров «лаконических», то есть спартанских, изречений (некоторые из них стали просто-таки хрестоматийными).

Спартанца пригласили послушать человека, умело подражавшего пению соловья. Он отказался, сказав: «Я слышал самого соловья».

Персидский царь Ксеркс перед битвой при Фермопилах послал спартанцам приказ сдать оружие. Спартанцы ответили: «Приди и возьми».

Ксеркс угрожал, что из-за тучи персидских стрел не будет видно солнца. Спартанцы воскликнули: «Отлично, будем сражаться в тени!»

Спартанцу сообщили, что его сын погиб в бою. Отец ответил: «Я знал, что он смертен».

Спартанского царя Клеомена спросили, почему Спарта никак не уничтожит окончательно соседний Аргос. Клеомен ответил: «Нам же нужно на ком-то упражняться».

Врач сказал спартанцу: «Ты состарился». Тот ответил: «Это потому, что не лечился у тебя».

Спартанцу сказали, что вражеское войско очень многочисленно. «Тем лучше, больше убьем», – ответил он.

Спартанец проходил ночью мимо кладбища, и вдруг ему почудился призрак мертвеца. Спартанец выставил копье и закричал: «А ну-ка, подойди – умрешь второй раз!»

Однако тщетно мы стали бы искать спартанских философов, спартанских ученых, спартанских ораторов… Таких просто не было. Граждане Спарты были по-своему воспитанными и образованными людьми, но их воспитание имело особую специфику. По строю своих представлений о жизни они больше напоминали средневековых рыцарей или японских самураев, чем своих сородичей афинян или коринфян. Спартиаты жили в обстановке особого «духовного космоса», для которого был характерен ряд черт, свойственных архаичным, традиционным обществам. Среди них твердая и прочная религиозность, ориентация на авторитет предков, своеобразный кодекс чести, делавший решительно невозможными сдачу в плен, бегство с поля боя или окружение собственного города кольцом оборонительным стен. Впрочем, строго говоря, Спарта была обществом не архаичным в собственном смысле слова, а искусственно архаизованным, «подмороженным».

По словам Плутарха, Ликург «был убежден, что отдельные законы не принесут никакой пользы, если, словно врачуя больное тело, страдающее всевозможными недугами… не назначить нового, совершенно иного образа жизни… Он вовсе не стремился поставить свой город во главе огромного множества других, но, полагая, что благоденствие как отдельного человека, так и целого государства является следствием нравственной высоты и внутреннего согласия, всё направлял к тому, чтобы спартанцы как можно дольше оставались свободными, ни от кого не зависящими и благоразумными»[35]35
  Plut. Lycurg. 5, 31.


[Закрыть].

Уникальным в греческом мире являлось и государственное устройство спартанского полиса. В этом устройстве, созданном усилиями поколений реформаторов, причудливо переплетались черты, свойственные монархии, олигархии и даже демократии. Как для образа правления, так и для всего образа жизни спартанцев были характерны такие начала, как сплоченность, коллективизм, дисциплина, беспрекословное повиновение вышестоящим.

Во главе государства стояли два царя (в Спарте одновременно правили две династии – Агиады и Эврипонтиды). Но они не были монархами в нашем понимании, так как их власть была сильно ограниченной. Фактически она ограничивалась функциями верховных главнокомандующих и верховных жрецов. Таким образом, Спарта, как и Афины, была республикой.

Цари были постоянными членами совета старейшин – герусии, в которую вместе с ними входили 28 старцев (не моложе 60 лет), избиравшихся пожизненно. Именно герусия на деле руководила всеми делами: военными, финансовыми, судебными. Важную роль играла также коллегия из 5 ежегодно переизбиравшихся эфоров («надзирателей»). Эфоры контролировали деятельность должностных лиц, особенно царей, во избежание перерастания их власти в монархическую. Эфоры могли отстранить царя от власти и даже приговорить его к казни.

Формально высшим органом власти в Спарте, как и в любом греческом полисе, было народное собрание. В Спарте оно называлось апелла. Оно объявляло войну и заключало мир, избирало должностных лиц. Но значение апеллы было сильно урезанным. Она созывалась редко; в ней, в отличие от афинской экклесии, не допускались дискуссии, спартиаты только голосовали «за» или «против». Более того, любое решение апеллы могло быть отменено герусией.

Весь этот порядок регулировался главным спартанским «конституционным законом» – Великой ретрой. Этот документ приписывался самому Ликургу, причем, по одной из версий, законодатель не сочинил его сам, а привез из Дельфийского святилища, то есть получил от бога Аполлона. «Ретра» обозначает «сказанное», из чего уже видно, что речь идет о чисто устном законе. И действительно, текст его не был зафиксирован письменно: считалось, что граждане должны знать свою главную государственно-правовую норму наизусть.

Процитируем Великую ретру. Ее текст сохранил для нас Плутарх. С учетом внесенной уже после Ликурга поправки закон гласил следующее:

«Воздвигнуть храм Зевса Силланийского и Афины Силланийской. Разделить на филы и обы. Учредить тридцать старейшин с вождями совокупно. От времени до времени созывать Собрание меж Бабикой и Кнакионом, и там предлагать и распускать, но господство и сила да принадлежит народу. Если народ постановит неверно, старейшинам и царям распустить»[36]36
  Plut. Lycurg. 6.


[Закрыть] (именно последняя фраза и представляет собой позднейшую поправку).

Как видим, текст очень архаичен по языку и стилю, а, кроме того, отличается типично спартанским лаконизмом. Для современного читателя многие его детали нужно просто-таки растолковывать, пояснять. Так, филы и обы – подразделения спартанского полиса; Бабика и Кнакион – местности на его территории. Но общее содержание понятно. В законе говорится и о царях, и о герусии, и об апелле. Впечатляют слова: «господство и сила да принадлежит народу». В Спарте они были сказаны раньше, чем где-либо в греческом мире. Таким образом, отрицать наличие элементов демократии в этом государстве и полагать, что оно было чисто олигархическим (как часто считают в научной литературе) неправомерно. Однако поправка в значительной мере сводила на нет достигнутое ранее. Согласно ей, если цари и члены герусии, председательствующие в народном собрании, видели, что демос по какому-либо вопросу голосует не так, как бы им хотелось, они были вправе прервать голосование, распустить апеллу. Соответственно, вопрос оставался нерешенным и через какое-то время вновь мог быть поставлен на рассмотрение народа. Типичный образчик использования «административного ресурса»!

Однако преуменьшать значение спартанской апеллы не следует. Какие бы ограничения ни накладывались на ее деятельность, все же главный закон гласил: «Господство и сила да принадлежат народу». Иными словами, без согласия народного собрания ни одно сколько-нибудь важное решение не могло быть проведено в жизнь.

Следует сказать, что для политических мыслителей Древней Греции спартанское государственное устройство и в целом спартанские порядки стали предметом настоящего обожания. Такие великие умы, как Сократ, Платон, Аристотель, искренне считали Спарту образцовым полисом, достигшим наибольших успехов в государственном строительстве и сумевшим поэтому избежать междоусобных смут. Такое отношение в современной науке называют «спартанским миражом».

Интересно, однако, что на практике другие греческие государства отнюдь не спешили заимствовать те или иные элементы полисного устройства спартанцев. «Что удивительнее всего, ведь все хвалят эти порядки, а подражать им не хочет ни один полис», – пишет историк Ксенофонт, сам горячий поклонник Спарты[37]37
  Xen. Lac. pol. 10. 8.


[Закрыть].

Спарта, превратившаяся в настоящее «закрытое общество», выглядела инородным телом внутри греческого мира, осколком какого-то совершенно отличного социокультурного организма. Однако это лишь одна сторона медали. С другой стороны, «спартанский космос» был проявлением, пусть в крайней и утрированной форме, определенных тенденций, характерных для греческого полиса в целом, – тенденций, приведших к господству коллективистского начала.

Совсем другое дело – Афины. В них в конце VI в. до н. э. начала формироваться, а к середине следующего столетия сложилась окончательно демократия. Причем такая демократия, которая стала, во-первых, самой развитой, сильной и яркой во всей античной истории, во-вторых, наиболее долговечной (она просуществовала почти два столетия), в-третьих, оказала, бесспорно, наибольшее влияние на всю последующую историю человечества.

Уже в архаический период в некоторых полисах Эллады происходили стихийные взрывы народного недовольства. Демос, сметая все элиты, приходил к власти в государстве; устанавливалось демократическое правление. Эти первые в греческом мире демократии были еще довольно примитивными. «Беспорядок и безвластие» – так характеризовал их Аристотель. Господство демоса сопровождалось разного рода эксцессами, расправой над политическими противниками, произволом по отношению к состоятельным гражданам. Именно такой режим несколько десятилетий существовал, например, в Мегарах в первой половине VI в. до н. э., о котором Плутарх рассказывает следующее:

«В Мегарах сторонники демократии дошли до полного бесчинства, позволяя себе “обратную лихву” и ограбление храмов… Их предводители совершенно развратились, упиваясь на своих пирушках, по выражению Платона, “несмешанною свободою”. Неимущие обращались с богатыми до последней степени нагло; они, к примеру, являлись в дом и требовали богатого угощения, а не добившись, брали силой и наглостью все, что хотели. Под конец они даже издали указ заимодавцам вернуть уже полученные ими проценты с долгов; это и было названо “обратной лихвой”»[38]38
  Plut. Mor. 304e, 295d.


[Закрыть].

Подобные демократии оказались недолговечными и вскоре были ликвидированы. А наиболее стабильной оказалась та демократия, которая складывалась неспешно, на протяжении многих десятилетий. Это и была демократия в Афинах.

Классическая афинская демократия предусматривала реальное, полномасштабное и непосредственное участие всего коллектива граждан в управлении государством. Это выражалось в принципе суверенитета демоса, в неограниченном характере власти народного собрания, которому были подотчетны все остальные государственные структуры.

При этом следует учитывать, что классическая демократия, возникшая в полисных условиях, была прямой, а не представительной, как демократии современности. Это означает, что граждане именно реально осуществляли высшую власть: они не делегировали своих властных полномочий какому-нибудь выборному органу типа парламента. По сути дела, классическая демократия – даже не столько форма государственного устройства и организации государственного аппарата, сколько форма наиболее полного и всестороннего вовлечения граждан в систему власти и управления государством.

Одним из ключевых принципов классической демократии было равенство всех граждан перед законом (исономия). Ни одна группа внутри гражданского населения не располагала какими-либо привилегиями благодаря знатности или богатству. Каждый афинянин имел равное право на активное участие в политической жизни. Это обеспечивалось рядом эффективных средств. Так, все должности были только коллегиальными, никакую из них нельзя было занимать единолично. При выборах должностных лиц широко применялась жеребьевка. Считалось, что жребий, во-первых, являет собой волю богов, во-вторых, объективен и исключает проявление личных пристрастий, в-третьих, имеет наиболее демократический характер.

В органах власти происходила постоянная ротация: ведь срок пребывания человека на государственной должности был очень кратким (как правило, лишь один год). Широкому политическому участию масс способствовало и обсуждение всех вопросов полисной жизни в народном собрании, когда каждый гражданин пользовался полной свободой слова в дискуссии.

Афинское народное собрание (экклесия) было верховным и ничем не ограниченным органом власти. Экклесия, охватывавшая весь круг граждан, созывалась часто (около 40 раз в год) и решала все важнейшие вопросы государственной жизни: принимала законы, объявляла войну и ратифицировала мир, избирала должностных лиц и заслушивала их отчеты, определяла всю внутреннюю, в том числе финансовую политику. Словом, ни одно сколько-нибудь значимое дело не миновало народного собрания. В качестве постоянно действующего органа при экклесии существовал так называемый Совет Пятисот (по количеству членов), который готовил ее заседания, предварительно обсуждал их повестку, решал текущие вопросы.

Главным судебным органом Афин была гелиея – суд присяжных. Этот суд был огромен, особенно по меркам такого относительно небольшого государства (в сравнении с современными), каким был афинский полис: в состав гелиеи входили 6 000 человек. Столь колоссальная численность была определена, чтобы подчеркнуть демократический, общенародный характер судебной власти, а также чтобы предотвратить ее подкуп. Судьей-присяжным мог стать любой гражданин в возрасте от 30 лет. Для разбора судебных дел гелиея делилась на комиссии по 500 человек; только в исключительно важных, редких случаях она собиралась в полном составе. Помимо чисто судебных функций, гелиея играла еще и роль своеобразного «конституционного суда»: она могла утверждать или аннулировать решения народного собрания.

Нужно сказать, что афинские судьи в массе своей не отличались хорошим знанием законов. Это и не удивительно: они были не профессионалами-юристами, а обычными гражданами. И при вынесении приговоров присяжные руководствовались по большей части своей «гражданской совестью», а то и просто личными симпатиями и антипатиями.

Вот как характеризует психологию судьи-присяжного комедиограф Аристофан в драме «Осы». Он выводит такого судью главным персонажем и заставляет его говорить от первого лица:

 
Есть ли большее счастье, надежней судьба в наши дни, чем судейская доля?
Кто роскошней живет, кто гроза для людей, несмотря на преклонные годы?
С ложа только я сполз, а меня уж давно у ограды суда поджидают
Люди роста большого, преважный народ… Подойти я к суду не успею,
Принимаю пожатия холеных рук, много денег покравших народных,
И с мольбой предо мной они гнутся в дугу, разливаются в жалобных воплях:
«Умоляю тебя, пожалей, мой отец! Может быть, ты и сам поживился,
Когда должность имел или войско снабжал провиантом в военное время».
Я – ничто для него, но он знает меня потому, что оправдан был мною…
Наконец, размягченный мольбами, вхожу, отряхнувши всю ярости пену,
Но в суде никаких обещаний моих исполнять не имею привычки,
Только слушаю я, как на все голоса у меня оправдания просят.
И каких же, каких обольстительных слов в заседанье судья не услышит?
К нищете сострадания просит один и к несчастьям своим прибавляет
Десять бедствий еще; до того он дойдет, что ко мне приравнять его можно.
Тот нам сказку расскажет, исполнит другой из Эзопа забавную басню,
А иные острят, чтобы нас рассмешить и смирить раздражение наше.
Но, увидев, что мы не поддались ему, он ребят поскорее притащит,
Приведет сыновей, приведет дочерей… Я сижу и внимаю защите,
А они, сбившись в кучу, все вместе ревут, и опять их отец, точно бога,
Умолять нас начнет, заклиная детьми, и пощады, трепещущий, просит…[39]39
  Aristoph. Vesp. 550 sqq.


[Закрыть]
 

Должностных лиц в системе афинской демократии было очень много, обязанности их весьма дробны (для предотвращения концентрации власти в руках одного человека). Но эти должностные лица, как мы уже знаем, не были чиновниками, бюрократами. Все они не назначались вышестоящим начальством, а ежегодно избирались, причем на одну и ту же должность, как правило, нельзя было быть переизбранным дважды. Кстати, ежегодно избирались и члены Совета Пятисот; им переизбрание было разрешено, но только один раз. Главным способом избрания был жребий. Исключение делалось для военных и финансовых должностей: на них избирали голосованием.

Высшими должностными лицами первоначально, еще с архаического периода, были 9 архонтов, но в V в. до н. э. они выполняли в основном религиозные функции. Фактическая власть перешла к 10 стратегам: в военное время они командовали войском, в мирное – руководили ключевыми вопросами государственной политики. Только на эту должность можно было переизбираться неограниченное количество раз.

Низшие должности, на которые свободные граждане не пошли бы, замещались государственными рабами. Так, полицейскую службу в Афинах нес специально закупленный в Северном Причерноморье отряд рабов-скифов. Бросаясь в глаза своими экзотическими «варварскими» одеяниями (остроконечные шапки, а также штаны, которых эллины в принципе не носили), вооруженные луками, расхаживали эти стражники по площади и улицам, наблюдая за порядком.

В целом афинская демократия являлась такой политической системой, при которой практически каждый гражданин хотя бы раз в жизни (а обычно – гораздо чаще) был либо должностным лицом, либо судьей, либо членом Совета и к тому же регулярно посещал народное собрание. Участие в государственной жизни было одновременно и правом, и обязанностью (если не юридической, то, во всяком случае, моральной); уклонение от него порицалось.

Классическая демократия, помимо равенства всех, обеспечивала также свободу частной жизни граждан в рамках законов. Впрочем, следует сказать, что демократия в античных греческих полисах в целом была коллективистской и в первую очередь принимала во внимание интересы целого – всего государства, коллектива граждан, а не права и свободы личности. Отдельные индивиды всегда должны были быть готовы на жертвы во имя общественных интересов.

Лучшим примером этого может служить обычай литургий – общественных повинностей, которые демократический полис налагал на своих состоятельных граждан. Литургии могли быть различными. Одной из них, например, являлась триерархия. Афинянин, которому выпала эта обязанность, должен был за свой счет оснастить и укомплектовать экипажем военный корабль, а потом в течение года служить на нем капитаном. Вот так и комплектовался прославленный афинский флот – почти без всяких расходов со стороны государства.

Были и другие литургии. Среди них гимнасиархия – организация спортивных состязаний, устройство гимнасиев (помещений для занятий спортом); хорегия – набор, оплата и подготовка хора и актеров для праздничных представлений, в том числе театральных. Иными словами, государство перекладывало значительную часть своих трат на частных лиц. Наверное, это было и неизбежно. Ведь в полисных условиях граждане не платили регулярных прямых налогов типа подоходного. Лишь в экстренных ситуациях взимался единоразовый чрезвычайный налог – эйсфора. Так что литургии в известной степени должны были заменять собой налогообложение.

Демократия в тех греческих полисах классической эпохи, в которых она сложилась (справедливости ради стоит все-таки отметить, что таких полисов было в Элладе, пожалуй, меньшинство) и особенно в Афинах, оказалась чрезвычайно эффективной системой. Она позволяла учитывать интересы различных слоев граждан, динамично реагировать на многообразные вызовы, как внешнего, так и внутреннего характера.

В демократических Афинах власть широких масс граждан, власть народа (не будем забывать, что именно это означает слово «демократия») была несравненно более полной и реальной, чем в любом из нынешних демократических государств. Очень важно и то, что в античных демократиях принцип свободы неразрывно сопрягался с принципом строгой ответственности. И тут нам тоже есть чему поучиться у афинян.

Даже всесильный Перикл, находясь на пике своего влияния и авторитета, каждый год давал демосу полнейший отчет в своей деятельности. Точно так же, разумеется, должны были поступать и все остальные магистраты. Если отчет по какой-то причине признавался неудовлетворительным (например, если выяснялось, что магистрат без необходимости израсходовал денежные суммы или превысил свои полномочия), «проштрафившийся» политик отдавался под суд. Впрочем, любое должностное лицо могло быть смещено и привлечено к судебной ответственности даже и до истечения срока своего пребывания у власти.

Кстати, Перикл к своим ежегодным отчетам всегда относился в высшей степени ответственно, подолгу и тщательно готовился к ним, чем, кстати, удивлял своего молодого родственника Алкивиада. Как-то Алкивиад, по словам Плутарха, «хотел повидаться с Периклом и пришел к дверям его дома. Ему ответили, что хозяину недосуг, что он размышляет над отчетом, который должен будет дать афинянам, и, уходя, Алкивиад заметил: “А не лучше ли было бы ему подумать о том, как вообще не давать отчетов?”»[40]40
  Plut. Alc. 7.


[Закрыть].

Рассказ о принципах афинской демократии будет неполон, если не проиллюстрировать его несколькими отрывками из знаменитейшей речи Перикла, в которой он прославлял свой полис и установившееся в нем государственное устройство. Эта речь – самый главный памятник античной демократической идеологии – была произнесена в 431 г. до н. э., а до нас дошла в передаче историка Фукидида:

«Так как у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш государственный строй называется народоправством. В частных делах все пользуются одинаковыми правами по законам. Что же до дел государственных, то на почетные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-нибудь отличился не в силу принадлежности к определенному сословию, но из-за личной доблести. Бедность и темное происхождение или низкое общественное положение не мешают человеку занять почетную должность, если он способен оказать услуги государству. В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям, и не выказываем ему хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады. Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов, главным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписаным, нарушение которых все считают постыдным…

Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без расточительности и предаемся наукам не в ущерб силе духа. Богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы. Признание в бедности у нас ни для кого не является позором, но больший позор мы видим в том, что человек сам не стремится избавиться от нее трудом. Одни и те же люди у нас одновременно бывают заняты делами и частными, и общественными. Однако и остальные граждане, несмотря на то, что каждый занят своим ремеслом, также хорошо разбираются в политике. Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем. Мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступлений с речами за и против…

Одним словом, я утверждаю, что город наш – школа всей Эллады, и полагаю, что каждый из нас сам по себе может с легкостью и изяществом проявить свою личность в самых различных жизненных условиях. И то, что мое утверждение – не пустая похвальба в сегодняшней обстановке, а подлинная правда, доказывается самим могуществом нашего города, достигнутым благодаря нашему жизненному укладу»[41]41
  Thuc. II. 37–41.


[Закрыть].

Как в свое время мы привели подборку «лаконических» выражений спартанцев, так, наверное, завершить рассказ о демократических Афинах уместно несколькими цитатами выдающихся деятелей этого полиса, которые подчеркивали бы своеобразие афинского мышления.

Фемистокл торопил греков начать морской бой при Саламине. Ему сказали: «Кто на состязаниях стартует слишком рано, того бьют». Он ответил: «А кто стартует слишком поздно, тот не получает венка!».

Фемистокл шутил, что его маленький сын – самый могущественный человек в Элладе: «Над эллинами властвуют Афины, над Афинами – я, надо мной – моя жена, а над ней – сын».

Перикл часто говорил себе: «Осторожней, Перикл: ты начальствуешь над свободными людьми, и к тому же над эллинами, и к тому же над афинянами».

Полководец Ификрат, происходивший из простой семьи, как-то сказал попрекавшему его человеку, знатному, но порочному: «Мой род на мне начинается, твой на тебе кончается».

* * *

Стоит прочесть эти строки – и во многом становится ясно, почему именно Афины в V–IV вв. до н. э. стали подлинной «культурной столицей» Эллады, местом, где создавались шедевры архитектуры и искусства, на сцене театра ставились гениальные драмы, появились всемирно известные и по сей день философские школы, достигло высшего расцвета древнегреческое ораторское искусство…

Причем, что интересно, далеко не все выдающиеся деятели культуры, творившие в Афинах, являлись коренными уроженцами этого полиса. Нет, очень многие из них – выходцы из самых разных мест Греции, в которой даже маленький городок был не обделен талантами. Так, философ Анаксагор родился в ионийских Клазоменах, «отец истории» Геродот – в расположенном южнее Галикарнассе, знаменитый врач Гиппократ – на соседнем острове Кос. Основатель атомизма Демосфен – уроженец городка Абдеры на северном побережье Эгейского моря, оттуда же родом был Протагор, крупнейший представитель философского движения софистов, а из находившихся неподалеку Стагир – великий Аристотель. Родина еще одного видного софиста, Горгия, – крохотные Леонтины, на Сицилии, а неподалеку, в Южной Италии, в городке Элея возникла целая школа весьма оригинальных мыслителей (Парменид, Зенон)… Примеры можно было бы множить и множить.

Но Афины властно, подобно магниту, притягивали к себе лучшие интеллектуальные силы со всего эллинского мира. Туда происходила настоящая «утечка мозгов». Особенно много философов, ученых, поэтов приехало из разоренной персами Ионии.

Итак, можно увидеть, что различные типы полисов находились в неодинаковом отношении к культурному творчеству. В каких-то из них оно особенно поощрялось, в каких-то, напротив, фактически находилось в небрежении. Этих последних, конечно, было лишь ничтожное меньшинство, и среди них особенно рельефно выступает Спарта. Спартанцы как бы бравировали скромностью и непритязательностью своего повседневного бытия, отсутствием каких бы то ни было эстетических запросов.

Характерен переданный Плутархом[42]42
  Plut. Mor.224a.


[Закрыть] эпизод из жизни спартанского царя Клеомена I: «Кто-то хотел представить ему музыканта и всячески расхваливал достоинства этого человека, утверждая, что это лучший музыкант из всех эллинов. Клеомен же, указав на одного из стоящих возле, воскликнул: “А вот этот у меня, клянусь богами, лучший кашевар!”». А ведь музыка еще была тем единственным родом искусства, который спартиаты все-таки признавали, не считали совсем уж ненужным. Другого спартанского царя, Агесилая Великого, «пригласили послушать человека, подражавшего пению соловья. Он отказался и сказал: “Я уже не раз слышал самих соловьев”»[43]43
  Plut. Mor. 212f.


[Закрыть].

…При всем разнообразии политических условий все государства Эллады были объединены общностью исторической судьбы, единством цивилизационного развития. Важнейшие процессы (колонизация, законодательные реформы, возникновение тирании, эволюция религии и культуры) не ограничивались рамками того или иного полиса, а распространялись на весь греческий мир, проявляясь в каждой или почти каждой его части. Раздробленность и единство – эти два начала одновременно определяли все бытие древнегреческого общества.

Крайний политический сепаратизм сочетался с четким, однозначным осознанием общего культурного пространства. Повсюду говорили на одном языке (который, правда, делился на несколько диалектов – ионийский, дорийский и др., – но их носители свободно понимали друг друга). Повсюду поклонялись одним и тем же богам, зачитывались одними и теми же поэмами Гомера. Повсюду придерживались примерно одинаковых базовых стандартов образа жизни – вести ли речь о постройке жилых домов, одежде, пище, способах проведения досуга… Отовсюду съезжались на Олимпийские игры, чтобы вступить в борьбу на арене состязаний.

Понимая себя как единый народ, эллины тем не менее – вот парадокс – не испытывали ни малейшего желания объединиться в одно государство, продолжали жить «по полисам». Что же в конечном счете объединяло греков? Может быть несколько упрощенным и схематичным ответом, но всё же таким, который кроет в себе глубокую истину, будет ответ следующий: именно идея полиса.