Текст книги "Записки репортера"

17 мая2007 г., 16:36

Страна издает свои любимые звуки.

Изо всего, что можно, у нас несется веселый шансон, он же блатняк. Ларьки, вокзалы, такси и даже, по сообщениям детей, школьные автобусы – всюду те же ноты. Чем же это плохо, если людям песня строить и жить помогает?

Не то что плохо, но не сразу понятно.

Я каждый раз при удобном случае спрашиваю у хозяев шансонных магнитол:

– Был у Хозяина?

Люди обычно не понимают вопроса. Они то есть не сидели и даже не вращались в криминальных кругах.

– А раз ты тут ни при чем, зачем слушаешь про зоны, про Колыму?

– Ну так красиво же! Хорошие душевные песни…

А что? Это все ведь не зря. Сами не сидели, так родители, или дядя, или дедушка. Или соседи. Да и вообще вся, считай, страна построена зэками! Начиная с Питера и кончая высоткой МГУ и БАМом. Вот отчего у нас так любим блатняк. Мне иногда делают замечания:

– Ну нет, Питер строили не зэки, а крестьяне. А МГУ – немецкие пленные.

Друзья! Все понимаю. В том числе и то, что взгляд у нас замылен, а прицел сбит. Насчет строительства Питера: если людей согнали из деревень, не спросив на то их согласия, поселили в бараке и заставили работать задаром, под конвоем, – какие ж они крестьяне… это типичные зэки. А пленные немцы, которые работали на стройках, под охраной, – тоже зэки, просто немецкой национальности… Так-то.

И вот на днях, покупая, кстати, в Питере, построенном зэками крестьянского происхождения, – в ларьке батарейки к диктофону, я услышал из старого кассетника песенку про то как «мне часто снится за колючкой твоя помятая кровать».

– Что, был у Хозяина? – спросил я, ожидая обычного недоуменного ответа. Или глупого ответа про то что он сам хозяин своего ларька.

Но на этот раз все было по-другому.

– Было такое, пятерку оттянул… – ответил с тенью смущения продавец, молодой мужик вполне законопослушной и даже модной внешности. Он не стыдится своего прошлого и не скрывает его, да это ж и хорошо. Помню, как иные австралийцы мне хвастались, что вот у них предки были каторжники и есть документы. А у кого нет доказательств, те как будто в армии не служили, они как бы дефектные. И построили ж страну! Ну не одни только каторжники, еще для полного комплекта понадобились проститутки, которых разметали прям на берегу, когда приходили набитые бабами корабли – не для пустых бесплодных забав, но ради жизни на Земле.

И вот те из них, что не ушли в побег – а многие сбежали, простодушно считая, что, если идти на север, окажешься в Китае, – принялись плодиться и размножаться. И сейчас их потомки ничуть не жалеют о том, что живут не в коммунистическом Китае, а в роскошной стране Австралия.

Нас немногое отличает от Австралии. В самом деле, сколько сходства! Предки наши – часто зэки. Проституток наехало из ближнего зарубежья столько, что они уже вытесняют бродячих собак из переулков тихого центра Москвы. У нас практически такие же бескрайние просторы, как в Австралии. И началось потепление климата!

И вот последнее сообщение с телеграфной ленты: Австралия решила уничтожить 4000 лишних кенгуру, которые терроризируют тамошних фермеров. И то сказать, их там били-били, стреляли разрывными пулями, травили крысиным ядом, душили колючей проволокой, и все никак. Его хрен догонишь, с его-то мощными ногами, которые так и просятся быть пожаренными на гриле. Его голыми руками не возьмешь, и шкуру еще попробуй пробей, сапогам из нее сносу нет! Давайте нам его сюда, этого чудесного зверя! Он выживет в нашем новом климате, он тут будет как дома.

А что, действительно прекрасный зверь, такой мог бы выжить даже при советской власти! Он вполне достоин звания советского человека…

Три источника, три составные части: зэки, проститутки, кенгуру. А если после постройки новой красивой страны останутся лишние – перестреляем, как вон теперь австралийцы. Главное – не стыдиться своих корней. Что не только приводит к успеху (см. пример Австралии), но еще и, кстати, патриотично.

Догоним и перегоним Австралию, ура! Это даже круче, чем догонять Португалию, о чем было столько разговоров.

24 мая 2007 г.

На фоне теперешней политической борьбы – нет, точнее говоря, возни, практически уже предвыборной – я вспомнил старые времена. То есть я долго думал, что мне это все напоминает, из моей частной жизни – и таки вспомнил.

Начну издалека.

Это было в девяносто каком-то году. Едем мы с шофером из офиса домой. Он такой счастливый: поставил на машину спортивный руль и теперь с упоением играет им; новая игрушка. Я держу в руках старый штатный руль и пугаю соседей по полосе справа: дожидаюсь, когда они на меня посмотрят, и резко вращаю штурвал вправо; они делают глаза как у селедки, дергаются и орут матом что-то задорное.

Наигравшись, я начинаю ставить задачи шоферу:

– Значит, завтра едем на дачу, там я застреваю на пару дней, а ты будешь возить Васю.

– Какого Васю?

– Журналиста Андрея Васильева. Известного тебе.

– А чего это я должен его возить? У него свой шофер есть!

– Какая тебе разница, кто у него есть? Повозишь!

– Не буду.

– Как так?

– Игорь Николаич, вы на дачу – и я на дачу!

– Послушай, – спокойно говорю я как человек, славящийся своей деликатностью, – в рабочие дни ты должен все-таки работать. А не на даче загорать.

– Нет, вы на даче – и я на даче. – И т. д., из пустого в порожнее.

– Ну ты понимаешь, что если человек работает у меня шофером, то он решает транспортные задачи на вверенном ему авто, а не ведет жизнь вольного художника?

– Понимаю. Но Васю возить не буду.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? Это может означать только одно… А ну-ка останови.

Мы паркуемся на обочине. Я жестом призываю шофера выйти и жестом же требую отдать мне ключи. Он не верит. Он прекрасно знает, что только позавчера я получил права и некоторые правила движения знаю, но асом меня пока нельзя назвать, да и от карьеры гонщика пока следует воздерживаться. Если жить хочется. Но я кивками подтверждаю правильность своего решения.

Единственная поблажка, которую я ему дал, была такая: разрешение забрать спортивный руль, купленный им на личные средства. Со старым штатным рулем я тронул. Он долго смотрел мне вслед – там был длинный прямой отрезок – и с понятным чувством наблюдал, как машина дергается от грубо выжатого сцепления и пару разу вовсе глохнет. Я так понимаю, он ждал, что я остановлюсь, выйду из машины и заору:

– Да хер с ним, с Васей, мало ли что я ему обещал! Пусть на троллейбусе поездит, как ранний Ельцин! Я пошутил насчет преемника, даже и на пару дней! Возвращайся! Прости меня, дурака!

Я, однако, ехал и ехал вперед, пока не пропал из виду своего шофера, бывшего шофера.

До дому я доехал успешно, но был весь мокрый и по пути вращал глазами, наблюдая, как меня слева и справа обходят, облетают пулями прочие участники движения. С утра ничтоже сумняшеся я двинул в сельскую местность. Жену посадил справа, и она прикуривала сигареты (это, стало быть, случилось до 1994 года, в котором я бросил курить) и давала мне из своих рук затянуться. Она по моей команде оглядывалась, когда нужно было узнать, нет ли сзади машин на опасном расстоянии.

Ехали, помню, долго и мучительно. Когда к обеду мы наконец прибыли на место, я вывалился из машины, выпил стакан водки и спал до следующего утра: сказывалось перенапряжение.

Обратно ехать было немного веселей, через три дня уже не очень страшно, а там я втянулся.

После и жену заставил сдать на права. Как она ни отбивалась. Она машину водит, но, правда, только в моем пьяном присутствии, и заранее берет с меня слово не напиваться сильно, чтоб я еще мог контролировать ситуацию на дороге и давать четкие команды. Моя мечта – чтоб я дрых на заднем сиденье, а она меня везла с ветерком, – остается несбыточной. Я ей говорю: давай хоть по воскресеньям, ранними утрами, катайся сама, набирайся мастерства. Нет! Не хочет…

В какой-то момент, начитавшись газет, я понял, что это все притчи и аллегории.

Фрондирующий суверенный шофер – старый барон-губернатор, который грозился отделиться от России. Два руля, один бутафорский, второй спортивный, – это Дума и… сами знаете кто. Жена у меня – это как бы общественная палата. Или новый президент. Которому я вроде как дал порулить, но…

Трудно только отвести какую-то определенную роль Васе, тут как раз самый широкий простор для фантазий; роль международной Закулисы – одна из самых скромных.

1 июня 2007 г.

Вот прилетел из Африки и спешу поделиться. Все так актуально. И забавно.

Был я в одной тамошней стране, в которой построена суверенная демократия… Не надо тут искать злобных параллелей, которых нет; случись какому супостату на нас напасть, думаю, что запишусь добровольцем сражаться за суверенитет. Сказать такое, конечно, легко, но я тут не голословен, поскольку точно помню, как в молодости порывался поехать воевать за сербов. Не сделал я этого тогда исключительно по причине нехватки денег. Будь у меня тогда пара тысяч долларов, чтоб купить экипировку и оставить что-то жене с малолетним ребенком на первое время, то точно б сорвался. Фраза о том, что не в деньгах счастье, обретает тут новое звучание; будь у меня тогда некая сумма, я мог бы давно уже, подобно товарищу солдата Швейка, бежать с оторванной головой, метко стреляя при этом из винтовки по неприятельским аэропланам. Хотя – если ж глубоко копать – в Чечню я на боевые действия хоть и ездил, однако же в сугубом статусе штатского журналиста. И автомата в руки там не брал. Но противоречие тут только мнимое: я же подписывался на войну, а в Чечне, как нас учит руководство, войны не было уж сто лет с лишним, а одна только контртеррористическая операция. Которой положено заниматься профессионалам, а уж никак не народному ополчению.

Итак, суверенная демократия.

Не далее как в прошлом веке эта африканская страна обрела суверенитет, прогнав европейцев.

– А что, действительно была такая необходимость? – расспрашивал я там местных.

– Да конечно! Мы же были рабами, а нашей страной командовали белые. Это было довольно обидно. Ну мы и решили вопрос.

– И довольны?

– Да не то слово.

Ну и ладно. Я спрашивал чисто для общего развития. Мне просто интересно сравнивать. Не Россию с Африкой – про это я достаточно уже написал и еще, может, отчитаюсь, – а суверенные страны, которые были колониями, с несуверенными, которые так и стонут под гнетом белых, неполиткорректно говоря, колонизаторов. Во мне эти сравнения вызывают почему-то очень живой и парадоксальный отклик. Перед суверенной африканской страной я побывал на острове Реюньон, который имеет статус заморской территории Франции (оцените всю деликатность термина. Ну не писать же – колония). Там я тоже расспрашивал местных (практически по-африкански чернокожих) о жизни. И наблюдал за ней. Разница такая. Томящиеся под пятой Франции реюньонские туземцы ни в чем себе не отказывают, пользуясь плодами французского социализма со всеми страховками, медицинами, пособиями и даже – вот уж странность для жарких стран – замечательной питьевой водой из крана. Несуверенные реюньонцы, как я заметил, были ко мне совершенно равнодушны и никаких услуг, заглядывая в глаза и теребя за рукав, не предлагали. Они занимались своими делами – или же лежали на траве, покуривая марихуану.

Не то в посещенной мной африканской стране.

Она живет куда бедней Реюньона, и на каждом углу на тебя кидаются местные, пытаясь впарить какую-то ерунду за бешеные деньги или просто по-братски требуя поделиться, потому что им надо «ням-ням» (странно, я думал – это чисто русское выражение.) Один из них предложил мне знакомство с девицами предосудительного поведения. Я под благовидным предлогом – чтоб долго ему не рассказывать о своей завидной моральной устойчивости – отказался.

Он обиделся:

– Ты, наверно, наслушался грязных историй про СПИД? Это все ложь.

– Что ты, что ты! – Я не хотел его обидеть.

– Ну раз так, то я, чтоб ты не сомневался, приведу тебе свою сестру! Совершенно здоровая красавица двадцати лет, хоть сейчас на конкурс красоты. Всего за 50 долларов.

Африканские цены после торга тают раза в два. Без пяти минут «Мисс Африка» обошлась бы дешевле бутылки рядового вина в ресторане, я как раз только пообедал. Обошлась бы – будь я падким на сомнительные удовольствия субъектом, грязным каким-нибудь сластолюбивым старикашкой.

Церемонно отказавшись от сестры, я все-таки задумался о смысле происходящего.

В самом деле, для юной прелестницы не было бы ничего оскорбительного в том, чтобы предложить интим заезжему досужему иностранцу. Особенно такому спортивному искрометному пузатому красавцу, как я.

Куда обиднее для нее было бы унижаться под гнетом некой европейской державы и жить на подачки от белых людей – знаете, все эти пособия, построенные с барского плеча больницы и дороги, жалкие тысячедолларовые (!) пенсии…

Если человек – это звучит гордо, то он должен быть готов умереть за суверенитет. Например, от голода. Или от СПИДа. Сестра на панели – еще не самое страшное. Мог бы и сам на амбразуру.

Но не все это понимают, не у всех есть достаточно гордости. Вот на Реюньоне провели недавно референдум – а не отделиться ли от Франции, не взять ли столько суверенитета, сколько можно унести?

Неловко вам говорить, но туземцы Реюньона большинством голосов предпочли стонать под французским игом. Более того, они даже не стыдятся говорить и думать, что они умные…

Что за люди, в самом деле?

7 июня 2007 г.

Сколько нас таких расползлось по всевозможным конторам с дипломом литературного сотрудника редакции. Некоторые, вы будете смеяться, даже попали в эти самые редакции! Отдельные оригиналы даже задержались в ремесле!

При том что, как вы понимаете, огромное количество знаменитых (хотел сказать «великих» или там «замечательных», но это не та профессия, где можно претендовать на Нобелевскую премию или бронзовый памятник) журналистов на журфаке не бывали никогда и никакой в нем надобности не испытывали.

И мне понятно, почему так.

Я знаю, что за люди идут туда.

Ну конечно, каждый судит по себе, вот и я.

В юности, в школе, я ответственно подошел к решению вопроса о будущей профессии и начал ее выбирать.

Для начала я разложил по полочкам свои человеческие качества и начал их приставлять к разным ремеслам и специальностям. Я с похвальной трезвостью сразу отмел те, где требовались усидчивость, аккуратность, дисциплинированность, любовь к трезвому образу жизни. Невозможно было представить, что я буду годами, изо дня в день, приходить в одно и то же место в 8:00, причем тщательно выбритым. Я тщательно искал область применения для человека, неспособного к общественно полезному труду, который любит путешествия, пьянки, новые знакомства, ну там на диване полежать, почитать книжки. Вдохновила меня и схема «трое суток не спать, трое суток шагать ради нескольких строчек в газете». Я это понял так, что ты можешь куда-то усвистеть на три дня, подальше от начальства, а заметка в 20 строк будет достаточно уважительной причиной самоволки. Добавить сюда семейную фотосъемку и почитывание Конан Дойля со словарем, чисто для развлечения – и вот она, профориентация! Так я же готовый журналист! Как интересно!

Навел, значит, справки – а надо на журфак публикации предоставить. Пришлось идти в газету, какая поближе, – это оказался «Макеевский рабочий». Ну что ж, придется, со вздохом смирился я, поработать… Задание мне дали такое: написать про театральный кружок на забыл какой шахте. Поехал я туда на спектакль, после которого профорг увлек меня в кабинет, где сидели лучшие люди предприятия за столом, а тот ломился от «Зубровки», портвейна и одесской колбасы. Я, конечно, отказывался, я при исполнении! Я не пью! (В таких количествах.)

– Да ладно, что мы, корреспондентов не видели! Все пьют, одно на уме.

– Я не настоящий корреспондент! Я в школе учусь!

– Не знаем ничего. Назвался груздем – пей, и все тут.

Выпил, конечно, до дома добрался в ночи, утром не смог встать в школу и потом оправдывался тем, что срочно сдавал материал в номер. Учителя с умным видом кивали. Тем более что я был не очень далек от истины – двадцать строчек про шахтеров, которые страшно тянутся к культуре, вместо того чтоб бухать, в газете таки вышли.

И дальше я в ремесле так и выступал где-то по той же схеме, с потреблением алкоголя, ну марки напитков только меняются, с тем же процентом правды и приличий, – в самом деле, не писать же мне было в том полудетском раннем тексте про пагубный коктейль из «Зубровки» и «чернил». Я все-таки журналистское произведение писал, для публикации в реальной прессе, которая имелась в наличии, а не постмодернистскую пьесу для посмертной постановки в московских модных подвалах. (Эти пояснения я даю для людей, далеких от нашего простого ремесла.)

Ну и вот с такими приблизительно текстами я был взят на журфак.

И там я чуть было не ушел с прямого пути. Я посмотрел на декана Засурского, который, красавец, то и дело летал в Америку, а заезжая в Москву, вел со студентами вольнодумные беседы, и подумал: «Это мое! Когда я вырасту, то стану деканом журфака!» Мне, правда, недоставало профессорской элегантности, но я намеревался быстро ее приобрести, и вперед… Слава Богу, я вовремя одумался. Мне хватило ума не влезать в конкуренцию с Ясеном Николаевичем. Я продолжил игру на своем поле.

Которое иногда было картофельным. Не все помнят, что раньше студентов отправляли в колхозы убирать урожай, вкалывать за харчи. Там от полевых работ часто удавалось откосить, прикрываясь выпуском стенгазеты и поездкой из колхоза в Москву за проявителем, закрепителем, увеличителем и проч. Газету я назвал L’t indien, в противовес разным «правдам» и «ленинским путям». Был в моде Дассен, хотелось в Париж, да и на дворе конкретно стояло бабье лето, по истечении которого проект по-любому закрывался, – вот, пожалуйста, актуальность.

Много было разного, за что меня могли выгнать с факультета. Но не будем здесь о веселом, все-таки у нас торжественный повод и солидная дата, тем более что выбор тем не богат, список человеческих слабостей не так уж длинен. Но – не выгнали. Один мудрый и знающий человек мне после все объяснил:

– Косить от работы, прикрываясь стенгазетой, – ну, неплохая идея. На каком-нибудь физфаке. Но учудить такое на факультете журналистики! Это же верх цинизма и самоуверенности! (На которых и стоит наше ремесло.) Кого ж тогда оставлять, если выгнать такого?

Не скажу, что я провел на журфаке лучшие годы.

Но именно с него они начались.

Сегодня, когда прошло столько лет – я закончил в 1980-м, – могу сформулировать. Я страшно благодарен журфаку за ту благородную миссию, которую он выполняет в этом мире. Он дает шанс таким людям, как мы, – ленивым, нелюбопытным, пьющим, не имеющим способностей к наукам. И даже нас, таких, он вывел в люди, и мы теперь развлекаем почтенную публику как можем.

Кем бы мы были без него?

Поди знай…

PS

На прошлой неделе я читал в Высшей школе экономики лекцию о смысле журналистики. По ходу дела встал вопрос о том, должен ли журналист писать правду. Я объяснил, что не должен. Есть только одна профессия, в которой положено говорить правду и только правду: это пророк. С посохом, босиком, готовясь к мучительной казни, без редакционного задания, без ксивы, без суточных и гонорара, без бизнес-плана – вперед! На журфаке таких специалистов не готовят. Мы все-таки сфера обслуживания, индустрия развлечений. Иногда – экстремальных, но таки развлечений.

Что касается правды, то ее журналист может писать и говорить на тех же основаниях, что клоун или официант. Дело тут не в профессии, а в человеческих и гражданских качествах.

Люди просто часто это путают.

А не надо.

19 июля2007 г., 17:25

В выходные я попал в парк Сокольники и получил там замечательные впечатления, которые мне, как этнопсихологу, очень дороги.

Я вообще читал про этот парк много плохого. Живущий (или живший – может, он оттуда уже съехал) в тех краях Виктор Шендерович, пламенный трибун, крыл Сокольники почем зря, клеймя руководство этого заведения за непростительную алчность – там якобы ввели пятидесятирублевую плату за вход! Однако я в это не очень верил, полагая, что неистовый (за что мы его и любим) Виктор в пылу полемики несколько преувеличивает.

Так вот оказалось, что все так и есть. 50 рублей! У ворот стоят два охранника в черной, как у Штирлица, форме. И заворачивают поток отдыхающих к кассе.

Шендерович, стало быть, не очерняет действительность? А описывает ее адекватно?

Но это еще не все. Внутри парка есть еще так называемый розарий. Это участок местности, огороженный опять-таки забором. И опять касса, опять охранники в зловещем черном. И тот же полтинник за право прогуляться между клумбами.

Я не стал исследовать весь розарий, но не исключаю, что там есть еще пара-тройка уровней и за переход на каждый из них надо платить. Знаете, по типу матрешки, жлобский такой стриптиз: снимаем слой за слоем, платим, платим, и всегда есть что снять, это как капуста, там поди еще доберись до кочерыжки.

Вот она, красота! Огородить все заборами и снимать пенки с дерьма, и наставить кругом мордатых охранников – и будет счастье. Для полноты которого парк наполнен громкой музыкой. Источников ее несколько десятков, она доносится из разных точек. Если стоять под динамиком, то вы будете слышать только одну тему. Если отойти от него чуть в сторону, вы сможете слушать не одну песню, а три или четыре, которые разве только слегка глушат друг друга. Замечателен и репертуар: некий провинциальный полублатняк в исполнении неизвестных певцов.

Многоголосье это, видимо, означает торжество плюрализма. Десятки развешанных по парку динамиков куплены, похоже, на собранные с посетителей деньги – типа, не зря пропали, и об этом заявлено так громко, что это должно казаться убедительным.

Особенную красоту теме придает такая замечательная деталь: спереди, с парадного входа, – торжество закона и охранников. С тыла, это в лесу, на северной стороне парка, – здоровенные бесплатные ворота. Заходи, гуляй… Не только заходи, можно и на машине заехать. И катайся себе по парку… На моих глазах люди заезжали, остановившись на полминуты пообщаться с охранником. Репликами они обменивались или еще чем, не знаю.

– Что, любому можно заехать? – полюбопытствовал я.

– Вы что, не видите табличку – «Автомобилям въезд в парк запрещен!»?

– А вот едут же люди.

– Так у них пропуска специальные. Или они сотрудники милиции. Разве не понятно?

Опа. Все как у взрослых! Спецпропуска, спецслужбы, льготы и привилегии; чего нельзя в лоб, то замечательно удается с черного хода… Друзья, да это просто действующая модель страны! В Сокольники надо водить школьников на уроки обществоведения или как они там называются.

Единственное, что тут отражено нереалистично, – это бесплатные туалеты. Но это нарушение простительное и, увы, неизбежное: в парке попробуй замани человека справить нужду за деньги… Себе дороже.

А вне Сокольников разве бывают бесплатные сортиры? Это все-таки Россия, самобытная страна. Тут все строго.

Центральный парк, Люксембургский сад, Гайд-парк – они почему-то бесплатны. Даже странно думать про далекие наивные страны, в которых такое бывает. Когда ходишь по тропкам Сокольников, в существование Запада как-то даже и не верится.

Эта их бесплатность – она проистекает явно из провокационных или иных побуждений типа клеветнических… Но они еще пожалеют об этом.

Самое интересное, что нашим людям в Сокольниках нравится. Никаких следов возмущения я не заметил. Никто не жалуется, не плюется в сердцах. Отдыхающие с довольным видом прогуливаются среди насаждений. Прекрасный отдых! Это, похоже, я ничего не понимаю.

Похоже, где-то тут надо искать национальную идею. Как это ни печально.

Итак, конспективно: деньги из воздуха, дешевая культурка, и кругом бездельники в униформе…