Текст книги "Стать нижней"

Рассказы Юрика

Как нижняя становится нижней?

У всех в Теме свой путь. Мне было интересно это разнообразие даже тогда, когда я ещё не знал понятий «нижний» и «верхний»; горестно думал, что у меня всё «немного с отклонениями», и не знал, что рядом – огромный, скрытый до времени мир самых разнообразных человеческих пристрастий.

Мы все не знали о таком лет 20–25 назад. Знали: явление есть. Не знали: как оно распространено. Сейчас другое время, когда всё – при желании – доступно. И постепенно становится лень это доступное получить в реале: слишком много фоток, фильмов, историй, изображений подлинных и рисованных тел и бесконечного движущегося в экстазе человеческого мяса.

Мне доводилось много ездить в поездах. Поездные беседы – невероятно увлекательный психологический эксперимент, ведь ты можешь представиться кем угодно, и если правильно играть роль, то не будешь разоблачён. Почувствуешь себя в образе другого человека, что само по себе прикольно. «Навру с три короба, пусть удивляются».

Я почти всегда представлялся профессором математики. Да простят меня математики, но тот ореол уважения, которым обладают представители сей загадочной и недоступной профессии в глазах попутчиков, – нечто такое, что нам, простым смертным, испытать по-другому не дано. Все люди, как известно, прекрасно разбираются в политике, экономике, медицине, искусстве, спорте и в житейских вопросах. Но математика – то, что делает спутника в их глазах кем-то, принадлежащим к некой касте избранных, которая им недоступна. Респект и уважуха гарантированы. В иных глазах читаешь даже восхищение. В математике не грех признать себя дураком. Что прямым и косвенным образом и вынуждены сделать мои попутчики, поэтому и моё мнение в процессе обсуждения обычных обывательских тем имеет также особый вес.

Бывает, что собеседники пытаются вспомнить что-то из школьной программы наподобие квадратного трёхчлена, который был для них последней ступенькой в волшебный мир математических реалий, пока собственный член не вытеснил разную непонятку на периферию сознания. Иногда я небрежно рассуждаю о проблемах современной математики и с удовольствием фиксирую реакцию на своё изложение проблемы Варинга или гипотезы Ходжа, в которых я понимаю, признаться, не больше своих попутчиков. Один раз я чуть не прокололся: попался реальный кандидат математических наук, но я вовремя увёл в сторону разговор от сути на разные склоки в математическом мире, о которых был наслышан.

Такое вступление я сделал, чтобы показать, что опыт перевоплощаться в тех, кем не являюсь по сути, у меня есть.

Первый нарратив будет посвящён пересказу трёх историй, рассказанных мне неким Юриком, с которым я познакомился в Сети. Впоследствии имел удовольствие лично контактировать с ним по вопросам, связанным с заявленной темой. Его имя, как и все остальные имена в повествовании, изменено.

Юрик – метросексуал лет тридцати пяти. Его нельзя назвать красивым, но он из кожи вон лезет, чтобы таковым казаться. Он пытается заниматься бодибилдингом и даже кое в чём здесь преуспел. Одевается по моде, использует дорогой парфюм и всегда идеально причёсан. Единственное, что ему мешает, – относительно низкий по современным меркам рост, где-то метр семьдесят три. Поэтому он носит обувь на каблуке, чтобы казаться выше. Весь этот антураж ему, помимо прочего, необходим в работе. Он кому-то что-то впаривает и должен выглядеть убедительно. Такой род деятельности привлекает возможностью самостоятельно планировать своё время.

Юрик не женат, его хобби – поиск по всем каналам женщин, которые выбрали своей судьбой положение нижних. Он интересуется не только их телами, но и их историями. В своих ухаживаниях проявляет жёсткую настойчивость урождённого верхнего и излучает, не экономя на чувствах, всё обаяние, на которое способен. Поэтому он часто добивается успеха и умудряется не только легко входить в отношения, но и умело их прекращать.

У Юрика есть недостаток – он слегка косноязычен и довольно примитивен, его речь малокультурна, несмотря на высшее образование. Но фактуру из него получить удаётся, а нарастить на неё моё видение и всякие художественные и эмоциональные компоненты – дело техники для человека, который многократно вызывал к себе доверие как математик. Однако тут есть свои пределы. Когда я честным прилизанным языком изложил рассказы Юрика, всё получилось прекрасно, только сам Юрик как личность из них исчез. Поэтому кое-что пришлось вернуть. Всё же это его рассказы, а он человек грубый и видит истории своих нижних исключительно порнографическими картинками, которые эмоционально смакует, упражняясь в непечатной лексике.

Чтобы его видение не отпугнуло от прочтения дальнейших нарративов, сглаживаю на две трети, а если где-то прорвётся настоящий Юрик, то пусть вас это не смутит. Впрочем, интерактивный читатель сам по тексту сможет определить – где Юрик, а где – моя «гладь». Истории Юрика простенькие, их надо рассказать в начале. Если же кому-то покажется, что его рассказы слишком натуралистичны или даже грязноваты, то не переживайте особо: мы постепенно доберёмся и до более высоких слоёв современного общества. Направление DS присутствует во всех социальных стратах, однако везде проявляется по-разному, что я и стремлюсь показать.

* * *

Считайте, что мы с вами оказались вдвоём в одном купе, и я, узнав о вашем интересе к теме DS, прикинулся этаким «сглаженным» Юриком и рассказываю от первого лица.

Катя

Моя нижняя – одна из них, назовём её Катя, хотя бы потому, что её зовут не так, – столкнулась с насилием в восемнадцать лет, будучи студенткой одного областного педвуза. Ей только в мае исполнилось восемнадцать, а в июле первокурсницу добровольно-принудительно послали работать вожатой, набираться педагогического опыта. Лагерь был районного масштаба. Есть некий райцентр с единственным крупным градообразующим предприятием, и лагерь относился к нему. Предприятие дышало на ладан. В городе нарастала безработица, процветали пьянство и наркомания. Безнадзорные дети.

Катя повела себя неправильно. Наехала на парней первого отряда, которые грубили и сквернословили в присутствии малышей. Пошла к директору и пожаловалась. Им влетело. Они этого не забыли.

Её вытащили прямо с вечерней дискотеки. Прибежала девочка и шепнула, что мальчик из её отряда плачет и ушёл в сторону лагерного участка леса. Там не было мальчика. Зато там были они. Ей – восемнадцать; худая, грудь – если сказать «первый номер», то польстить. Им шестнадцать-семнадцать, они её выше ростом. Она всегда ходила в джинсах. А тут на танцы впервые надела юбку выше колен…

Один из парней тут же схватил её сзади за руки. Она настолько обалдела, что не среагировала, даже не произнесла: «Что вы делаете?» Самый основной – несомненно, стал в дальнейшем доминантом – ей тут же жёстко сказал: «Не кричи. Не услышат. Все на дискаче, музыка ревёт. Не дёргайся. Но и особо не бойся». У него был властный и уверенный голос. «Если ты думаешь, что будем тебя насиловать, ошибаешься. Мы не оставим биологических следов!» Ну, начитался. Насмотрелся. Информации даже двадцать лет назад было уже через край, один «СПИД-Инфо» чего стоил!

«Что вам надо?»

«Ты нас заложила. Мы тебя так ласково накажем. Погладим. А потом трусы с тебя спустим и – посмотрим. На то, что там». Второй пошутил: «Мы малолетки. Нам много не надо!»

Юбку ей задрали тут же. Сделали несколько пошлых замечаний по поводу девчачьих трусов с обшитыми кружевной тесьмой штанинами: «Что, у девочек в шестом отряде позаимствовала?» Она не верила, что это не шутка и у них хватит наглости снять с неё, вожатой, трусы.

Потом её некоторое время молча, но сильно лапали. По очереди. Через трусы. А дальше тот, который будущий доминант, опустился на колени и взялся пальцами обеих рук сбоку за нижние края трусов – за самую тесёмку.

Белая тесёмка. Белые, но немного другого оттенка трусы. И вот они поползли вниз. Сантиметр за сантиметром. Медленно. Она что-то кричала, грозила, просила. Но не дёргалась, не пыталась отбиться ногами. Ответственность – она взрослая (якобы), они – дети (тоже якобы). Бить ногами детей непедагогично. Когда из-под резинки показался верхний край волос (она тогда ещё не брила их, как и многие в то время), «доминант» резко рванул трусы вниз…

Вдруг она вспомнила: «Если изнасилование неизбежно, расслабьтесь и получите удовольствие». Страх ушёл. Её как пробило током – да, это молодые самцы, они хотят секса, но пока общество им такого официально не позволяет, и они ещё немного нерешительные. Они сексуально играют, как играют щенки, тренируя будущее спаривание. Катя приказала себе – а играй с ними в их игру! Пусть они офигеют!

«Надеюсь, вы мне тоже своё хозяйство покажете?» – неожиданно строгим голосом произнесла она. Мальчишки в самом деле офигели. Но, неожиданно смутившись и переглянувшись, вызов приняли. «А что? Пусть посмотрит!» Трое со смешочками расстегнули штаны и приспустили трусы. У двоих стояки, один полувставший. Что-то подсказало, как действовать дальше…

«У вас прекрасные экземпляры. Подождём пару лет, пока подрастут, тогда будем что-то делать». Она без труда освободилась от мальчишки, который, совершенно опешивший, едва держал её сзади за руки, быстро натянула трусы и пошла уверенно в сторону столовой, где гремела дискотека. Её не преследовали. Прямо ей навстречу выскочил запыхавшийся и взволнованный вожатый её отряда Володя: «Говорят, что тебя мальчишки хотели побить».

Он оказывал ей знаки внимания, смотрел, намекал и подкалывал, пошло шутил и пытался прижаться, когда садился рядом. Он легонько гладил её на танцах, а она шипела на него: «Придурок, дети заметят!» Сейчас всё равно, он очень кстати. Всё просто и бесхитростно. Ей срочно было нужно разрядиться. Секс, самый примитивный. «Всё нормально. Пойдём-ка ко мне в вожатскую, пока дети на танцах. Это намёк».

«Серьёзно, что ли? С чего вдруг?» – сразу обо всём забывает ошалевший от радости Володя. «Пошли, времени мало». Вожатская жизнь выжимает силы и сублимирует желания избытком вынужденной физической активности. Детки безжалостно высасывают энергию. Касаясь лицом подушки, засыпаешь. Но вот трусы-то действительно мокроватые, заметит – подумает чего.

«Не трогай меня, сама сначала разденусь», – приказным тоном говорит она.

Полчаса времени, которое можно уделить себе; хотя тоже рассматривается как нарушение трудовой дисциплины. Рабочий день круглосуточно. Но Катя не сосредоточена на процессе, её одолевают воспоминания.

…Она сама в лагере. Лето, она подросток. И на ней очень похожий сарафанчик. Они должны были уйти в поход. Около беседки в посадках за корпусами была установлена зелёная палатка. Её сегодня учились ставить на скорость отрядные команды. Наличие палатки как возможность уединения подтолкнуло девочек поиграть в щекочущую нервы игру. Когда-то похожее называлось «кис-мяу», но у них было как-то ещё.

Игра, позволяющая получить хоть какой-то доступ к телу представителя противоположного пола в условиях, когда пока нельзя, но понятно, что пора начинать. Когда собирается компания, в этом возрасте проще преодолеть стеснительность и робость. Запрещённые желания, замаскированные условной игровой формой, иногда невероятно нелепой, находят небольшой выход.

Мальчики придумали такую глупость: девочки должны залезть в палатку, встать на колени спиной к выходу и ждать. А мальчики разыгрывают, кому в палатку зайти. Тот, кто вытянет жребий, должен залезть в палатку и со спины, как они выразились, «полапать». А она его, типа, закрыв глаза должна узнать. «Вы как-нибудь только лапайте, не распуская рук!» – сказала самая пухлая из их отряда девочка. Кате было интересно узнать, что мальчики понимают под «полапать», внутренне она как-то была готова, что будут, может, и не совсем безобидные обнимашки. Она с подростковой неловкостью подумала, что сарафанчик у неё слишком лёгонький, на остальных девочках одежды побольше. И выпало ей первой…

Она вползла в палатку и встала на колени. Кто-то из парней, чей там выпал жребий, возник сзади неё через пару минут. Она, по правилам, не оглядывалась. Сначала парень взял её за лодыжки и расставил шире колени. Катя не ждала никакого подвоха. Парень левой рукой взял ей за плечо. Однако в следующую секунду другая рука мальчишки, ловко пробравшись под сарафан, неожиданно точно и уверенно потрогала её там. От неожиданности девочка ойкнула и тут же опустилась на пятки.

Тут приглушенный голос Данилы, самого высокого парня в отряде, уверенно приказал: «Молчи. На колени поднимись. Сейчас хорошо будет». Случилось невероятное. Крик не сорвался, руки не оказали сопротивления. Даже одна секунда, которую длилось это первое наглое прикосновение, парализовала. И Катя почему-то подчинилась, хотя вроде категорически не хотела.

Подробно рассказывая об этом эпизоде, Катя добавила, что у неё это второй случай, когда её волю что-то полностью подавило. Первый раз было у стоматолога в одном курортном городе, когда болью взорвался зуб. Врач – молодой парень, растительности на лице не было, сначала ей мило улыбался. Она вскрикнула, когда шприц с заморозкой проколол десну. «Потерпи чуть, девочка, больше больно не будет». Но, видимо, что-то перепутал или не так сделал. Когда он самоуверенно ткнул своим страшным инструментом, чтобы проверить результат заморозки, то… «Боль пронзила» – избитое словосочетание, зато исчерпывающее. Но та дикая боль тоже не вызвала крик, она забилась в кресле с вытаращенными глазами. Мышцы стали деревянными, как будто парализовало всю.

Как и сейчас. Он левой рукой удерживал её за предплечье, а правая опять уверенно и ловко скользнула спереди сбоку под сарафан. Он сложил комбинацию из трёх пальцев. Один уверенно и нагло лёг прямо на цель, а два других стали нежно гладить вдоль сидящих в паховых складах границ трусов. Прикосновения совершенно необычные (Катя сама никогда такого не делала, подавляя в себе всё, что можно) зажгли лоно неудержимой щемящей похотью, и оттуда пошёл жаркий сигнал в мозг.

Три пальца играли каждый свою мелодию в сложном, но повторяющемся ритме. Он умеет играть пальцами. Он занимается на фортепьяно. Она дрожала, дыхание перехватило. Желание всё прекратить нарастало, и, если б Данила хоть на секунду остановился, она бы его оттолкнула. А потом и вторая рука включилась, но уже в другом ритме. Если там было быстрое соло, то здесь – неспешные аккорды. Он двигался сзади по границе трусов, перебирая пальцами к центру, периодически сжимая через ткань её ягодицы. Ног он, по правилам игры, не касался.

Её вдруг пронзил такой кайф, что застучали зубы. Мальчик что-то играл на фортепьяно. Под конец обе его руки – спереди и сзади – объединились, и она почувствовала мастерскую игру всех десяти пальцев. Это была весьма изощрённая ласка. А потом парень вдруг сделал совершенно неожиданно похабное: завернул спереди руку глубже и потрогал через трусы другое углубление. От неожиданности она сжала ноги и бухнулась на четвереньки. Невероятно стыдное ощущение, что такое делает чужой палец, взорвало её до крупной дрожи.

Впрочем, если бы всё ограничилось всего-навсего тем самым первым секундным прикосновением, то шок был бы не менее сильным. Три минуты показались вечностью и окончились внезапно: «Эй, время истекло, хорош лапаться!» Данила быстро отдёрнул руки и буквально тут же исчез.

Она выползла из палатки на четвереньках, встала на ноги и, не отвечая на вопросы и ни на кого не глядя, пошла прочь. Её тут же догнала одна из девчонок. «Катька, ты чего? Он что-то сделал не то, да?» Во встревоженном голосе слышались испуг и досада. Испуг не за неё, а за то, что она сейчас может настучать вожатым. «Нет, всё нормально. Мне надо в туалет».

«А, ну тогда понятно», – тут же успокоилась подружка. Она вернулась к остальным, и они дружно захохотали. Тут почему-то до Кати дошло, что она им сказала. Наверняка: «Пошла трусы поменять». И стало ещё обиднее. Но она никому не настучала. Она лежала на кровати молча, лицом к стене, поджав ноги…

Катя понимала, что когда-нибудь её кто-нибудь начнёт трогать. Когда она себе нечто такое представляла, то это были руки некоего прекрасного юноши, которые её когда-то нежно и уверенно коснутся. Может и там тоже. Должен быть целый ритуал. А теперь ей гадко, стыдно и похабно приятно. Вот так, наверное, чувствуют себя изнасилованные, но получившие сексуальное удовольствие против желания. Почему это всё на самом деле так грязно? Больше всего её коробила мысль, что у него остался на пальцах её запах. Она не разрешала его забирать. То, что парень его получил, соединяло их теперь каким-то диким образом. И Катя тихо плакала.

Данила воспринимал её не дальше того места, которое трогал. У него искушённая, абсолютно уверенная рука. Значит, он уже делал. Не он ли вообще игровой эпизод выдумал? Он к ней даже не прижался, стараясь не касаться её ничем, кроме рук. А руки у него длинные.

Парень достаточно смелый и наглый, он знает что-то о девочках. Если собаке быстро сунуть в пасть руку, она не укусит. Но нужно не только это знать, но и, набравшись смелости, действовать ловко и быстро. Своей уверенностью он её и сковал. Парень, видимо, чувствует, к кому можно пристать. Остальные девчонки наверняка завизжали бы и полезли драться.

Она распалась на верх и низ. Низ ощутил самый сильный на тот момент кайф в жизни, а душа – жестокое разочарование.

Катя лежала и думала. Несмотря на глубину травмы, мысли у неё были больше практические. Образ некоего прекрасного юноши она всё равно теперь утеряла и упустила ещё время, чтобы стать такой, как некоторые девки из класса. У неё всегда было чувство, что они знают что-то больше. А она боялась расширять себе границы, всё всегда скучно и одинаково, и только тогда, когда очень приспичит. Она всегда чего-то боялась, напрягалась и себя ограничивала. Ей было стыдно это делать и стыдно на такую тему думать. У неё семья была строгая, всё очень чинно, никто матом не ругается и всяких таких интимных тем избегает. А бабушка в детстве объяснила, что есть у девочек один очень страшный грех. Избегать, а то счастья и любви в жизни не будет.

Катя догадывалась, что можно больше, но боялась экспериментировать. Было страшно открыть в себе какое-то непотребное желание; она понимала, что можно его разбудить, она даже намеренно делала себе больно, чтобы подавить желание. Весь окружавший её мир стимулировал к высоко моральному поведению. Видимо, от похожего страха в отношении себя, только ещё более сильного, страдают монахини; точнее, те из них, которые реально таковыми в своих желаниях являются. О монашках она порой думала. Они, наверное, всё равно грешили и исповедовались. Их за это секли. А потом они снова грешили – и их опять секли. А тех, кто врал, что не грешил, специально застукивали и секли за враньё.

Она описала своё состояние в тот момент только годы спустя, рассказывая историю мне, когда всё уже переварилось и улеглось. А как было в действительности, можно только догадываться. А думала она якобы приблизительно так.

Почему у Данилы такая искушённая, уверенная рука. Почему даже мальчишка понимает больше, а она какая-то отсталая. Она думала, что школьные подружки, двинутые на голову, рассказывают такие гадости. А они просто научились кайф ловить и в этом постоянно совершенствуются.

Она жалела себя. Ей всё доступно, а она себя всего сознательно лишала. Это, оказывается, может дать больше удовольствия, чем она думала. Почему-то девчонки пользуются, а она – нет. Вон какие возможности можно извлечь, даже чужой рукой. И она заплакала от жалости к себе, а вовсе не из-за какой-то поруганной девичьей чести.

Она удивилась быстрой реакции собственного тела. Ощутить воздействие окружающего мира можно мгновенно, если, например, сунуть руку в огонь. Данила понимает, может, и немногое, просто она всегда эти возможности в себе гасила. Теперь плевать, пусть будет приятно, раз это бывает так остро, что всё тело пронзает. Сколько она всего упустила. Какого чёрта, если оно всё равно в реале так грязно.

Катя прекратила реветь и решительно вскочила с кровати. Надо переодеться, и трусы поменять, кстати, тоже. Другие, более тесные, на размер меньше, и поэтому ощущения интереснее при всяких таких делах, которыми она вознамерилась заняться. Сверху она натянула короткие лосины. Ещё взяла с собой газету, которая лежала в холле.

Получить личное пространство, будучи на положении ребёнка, в лагере проблематично. Она знала одно место – подсобное боковое помещение в здании кружков, узкое и длинное. Там хранились зимой всякие клюшки и снегокаты, а сейчас, летом, было пусто. Дверь не заперта. Вообще, на территории лагеря подобных бесконтрольных помещений быть не должно. Но несколько дней назад кто-то из хулиганов капитально сломал дверь. Чинить замок уже сложно, надо менять. Она и отправилась туда…

Пахло мочой – кто-то успел отметиться. Потому что кое-кому лень зайти в корпус или хотя бы отлить у дерева. Катя осторожно притворила дверь. Адреналин бил фонтаном. Ей надо постоянно прислушиваться, не пришло ли кому в голову зайти за здание кружков, чтобы играть в прятки, и поэтому ещё сильнее стучит сердце. Она постелила на пол газету, встала, широко раздвинув колени, и приспустила лосины. Их можно натянуть назад в секунду.

Его рука тогда легла как-то так. И, впитывая новые ощущения, она осторожно стала проводить пальцами. Она никогда раньше не делала ничего через ткань. Теснота плотно обтягивающей материи определяла интенсивность ощущений. «Если поджечь с боков, загорается посередине», – подумала она. А ещё её заводило и то, что она не защищена, в любой момент сюда мог кто-нибудь войти, и это возбуждало ещё больше. Очнулась, когда заболели ноги от деревянного пола.

«Ну вот почему вместо этого не найти Данилу и не сказать: давай доделаем до конца, раз начали. Он точно был бы счастлив!» – комментирует интерактивный читатель. Потому, что такая уж жизнь в этом возрасте.

За ужином она старалась не смотреть на него. Хотела показать: я молчать буду, и ты не болтай. Ей показалось, когда она перехватывала боковым зрением его взгляды, он её понял. Но самый шок был, когда спать ложились. Девчонки стали обмениваться впечатлениями: «Прикинь, меня Гешка хотел за сиськи облапать! Но я ему дала по рукам, и он мне спинку почесал». Взрыв девчачьего смеха…

Какие сиськи, какая спинка?! Их, похоже, совсем никто и не трогал там. Иначе они бы так непринуждённо не смеялись. «А что тебе Данилка-то сделал?» – насторожённо спросили её. «Да ну его. Просто придурок нелепый. Глупостями, девочки, занимаемся на самом-то деле. Те же пионерские танцы, только на коленях». Она сама офигела от того, что смогла такое высказать после всего…

Отвернулась к стене, чтобы себя не выдать. Спинку им почесали! А у меня здесь сегодня была рука симпатичного мальчика. Вот – прямо здесь.

Ну, хорошо, ей было кайфно. Ему-то зачем это надо? Мальчики же вроде получают удовольствие не руками, хоть, видимо, и не без их помощи. Не понимая сексуальных мотивов противоположного пола, она вдруг подумала, что он, видимо, всё делал для неё, а не для себя. Она, наверное, ему понравилась, а он хотел показать, что всё серьёзно, и чтобы другие глупо, если что, не смеялись. С этой мыслью заснула.

На следующий день встала в хорошем настроении, завила щипцами волосы, надела длинную белую футболку со стразами, которая почти полностью закрывала голубые шорты, и лёгкие кроссовки. Посмотрелась в зеркало и себе понравилась.

Он подойдёт к ней и что-нибудь скажет. Она сначала опустит голову и не будет на него смотреть, а он от неё не отстанет. Тогда она ему предложит: «Пойдём, покажу одно место». И приведёт его в подсобку. И, перед тем как туда войти, строго скажет: «Но только руками, понял?»

Однако он за весь день так и не подошёл и не пристал. Она подумала: скорее всего, ждёт дискотеки и медленного танца. И тогда, если пригласит, а она не откажется, то он будет смелее. А если не пригласит? Сама приглашать, конечно, не будет.

Но назавтра парень из лагеря исчез, и поползли слухи, что он «пытался приставать» к девочкам из младших отрядов. Никто из взрослых ничего не объяснил, и о Даниле больше не вспоминали. А она сразу потеряла к нему всякий интерес. Из памяти долой. Глупо думала, что он хотел приключений только с ней, потому что она понравилась. Но если его готова была забыть, но его руки – нет…

«Я была девочка-пианино» – будет потом вспоминать. А ведь практически то же самое с ней только что опять повторилось. Руки, руки… у мальчишек у всех разные руки.

Катя очнулась. Её вожатый остановил ритм. Что случилось? «Не ори ты так сильно, дети могут быть в корпусе!»

«Ой, а я что, орала? Извини. Слушай, дуй немедленно в столовую, дискотека-то уже заканчивается, а нас нет! Таких сейчас огребём. Потом, может, продолжим». Мальчишки, кстати, тогда ничего никому не рассказали. Правильно она тогда проявила смелость и их повязала, сведя всё к игре. И Катя тоже никому не пожаловалась. Так и шла дальше смена.

Ну а если по сути? «Облапал её пианист – и поплыла девка». (Тут я должен сказать, что это слова реального Юрика, которые он употребил в рассказе. Упоминаю, чтобы показать, что данный эпизод реальный Юрик трактует менее сентиментально, чем я. Сам так никогда не напишу.)

Ничто не проходит без последствий. В ней окончательно укрепилось желание, чтобы парень, который её хочет, не разглагольствовал, а просто грубо хватанул между ног. А потом появилось вообще странное желание: чтобы он сделал ей больно. Когда через год после этих событий Катя впервые посмотрела БДСМ-фильм – кажется, от «Крутого мэна», где довольно жёстко пороли девушку, она протекла.

Наверное, современные девочки – уставшие от того, что мальчики рассматривают по компам «хэнтай» и массово дрочат на рисованных совершенных красоток – забираются парочками под одеялко и достают планшет. Рассматривают мужские письки. Крепкие, налитые. Тугие яички со спермой, волосы на подкачанных телах. Или как парни что-то делают друг с другом, что тоже интересно. А пальцам скучать не дают. Вот она, рука подружки на твоём сокровище. Она прекрасно знает, как провести, как погладить, где нажать. Хочется закрыть глаза и улыбаться своим мечтам, в которых всё равно, как указывают некоторые сексологи, всегда грёза о жёстком и упругом члене. Фаллические фантазии лесбиянок.

Когда неопытный юноша лезет девочке между ног и пытается её потрогать – кто грубо, а кто и дрожащей ручонкой – он всё равно не сделает так, как сделает подружка. Он не знает, как делать правильно. Кто там пишет про «гносис» и «праксис»? Психологи, нейропсихологи или психоаналитики?

Неопытный мальчик имеет опыт секса с двумя действующими персонажами: его члеником и правой/левой рукой. Именно они для него – участники секса. Его «достоинство» ещё не имело опыта проникновения, и он отправляет на разведку свою руку. К той самой вожделённой интимной зоне. Этот абстрактный юноша знает, что девочки тоже таким занимаются. Он хочет так же для начала то же самое и с девочкой. Он не знает, как делать правильно, и делает по-своему.

Как хорошо, что он не знает! Он задаёт свой, личный стиль. Я хочу – так! – говорит. И если мы будем вдвоём, то это будет так, как я себе представляю. И чтоб перенастроила своё восприятие!

Те мальчишки, которые устроили ей унизительное испытание, желали доминировать. Они не говорили комплиментов, не дарили цветов, не смотрели пошлыми сальными взглядами. У них в глазах – тупая мрачная похоть. И не просто овладеть тобой, а подчинить себе, контролировать каждую твою клеточку. Момент самого лапанья исключает всякие сантименты. И за тобой выбор: заорать, начать сопротивляться, звать на помощь. Или просто уступить натиску. Ты – самка, тебя выбрали.

Как-то раз, несколько лет спустя, когда Катя уже жила в Москве, произошёл такой случай. Она ехала в автобусе в жаркий летний день. Маршрут пролегал мимо пляжа в Ховрино. Я знаю этот район. Остановка называется «Причальный проезд». Там ещё гостиница – «Союз».

Катя просто проезжала мимо. С толпой полуодетых, частично мокрых после купания весёлых людей вошёл молодой парень. Некрасивый, лицо вытянутое, нос большой, глаза невыразительные. Да ещё и невысокий. Но как он только на неё взглянул, она ощутила, выражаясь литературным штампом, «смутное беспокойство». Почувствовала: он её выбрал. С первого взгляда захотел. Как поняла? Да тем самым животным инстинктом. Привет из тысячелетней истории отношений предков. Калька в мозгу, отпечатанная через хромосомы. Катя видела, как он протискивается к ней. Она знала, зачем. И развернулась чуть-чуть, чтобы ему было удобно.

Автобус качнуло, и парень тыльной стороной руки коснулся промеж ног. На ней лёгкие белые джинсы. Очень тонкая ткань. Рука легла точнёхонько «в десятку». Более точно попасть даже нельзя. Три секунды задержки. Он смотрит пристально. Улыбнулась губами и отвела глаза в сторону. Открыла рот и облизала губы. Думая, какая же она шалава. Парень некрасивый, волосики грязные, наверняка и писька маленькая.

Что она делает? Но ободрённый парень полез опять, на сей раз решительно. Он мял её лоно. Грубо, неправильно. Но она снова почувствовала влагу. Женщина, для которой важно прежде всего наглое прикосновение руки, – явление не слишком распространённое.

Вспоминается рассказ одной дамы, чьё поведение, оцениваемое иногда в весовых категориях, решительно не совпадало с её довольно солидным видом. Поведала она в компании свою историю, изрядно раскрепощённая алкоголем. Когда обсуждали, у кого какой самый экзотический сексуальный опыт.

Возвращалась как-то в очень плохом расположении духа, была в тоске и раздражении. И вот ощутила своей задней интимной зоной, что ей оказывает внимание достаточно молодой поклонник. Хотелось тепла живого человека. И тот, кто вдруг увидел в ней не серую унылую попутчицу, а объект вожделения, приятно удивил.

«Все аморфно, все рожи противны, впереди такие же противные. Если ты докатилась до того, что тебе норовят оказать ласки в метро, то это значит, что никуда ты ещё не докатилась и можешь возбуждать тот самый интерес. У молодого парнишки такие психи, потому что он по жизни робкий. Недобитая жертва Эдипова или какого-то ещё комплекса. Имей к нему материнское снисхождение, они по-другому просто не умеют, они по жизни великие онанисты. У задротов, по секрету, иногда внушительные причиндалы бывают. Они же любимому делу повышенное внимание уделяют. Но не умеют облекать желания в слова; они порнухой воспитаны, а там слов разных не особо как-то много, да и то всё больше не те как бы. Почему нет-то, собственно? Хотя бы в душу лезть не будет, а уж как будет стараться! По глазам видно. Я ведь таких мальчишек по молодости помню, такой же придурок. Так пусть потешится, коль равной себе признал. Хотя… А дальше, ну сама подумай. Парень вроде милый, а расклад мозгов не тот – и в подъезде твоя могила у мусороприёмника. Но тогда я поверила в фарт. Типа: «Иди сюда, противный фроттер. Ты вроде и на рожу не урод совсем. Давай теперь перейдём на язык приличий».