Текст книги "Стать нижней"

«Тебе сейчас влетит…»

«Мне похер. Пусть меня пиздят. Я – спать…»

«Ну давай, успеха!»

Она не ответила и вошла в подъезд.

То, что ей предстояло, меня даже не возбудило. А судя по решительному грубому голосу, её антрацитовые трусы на ней недолго продержались.

Больше её не видел.

Асимптота сексуального пуэрилизма

Как-то ещё в конце 90-х был с одним коллегой во Франции. Зашёл к нему в номер, когда он паковал чемодан. Среди того, что он туда впихивал, увидел набор блестящих трусов из секс-шопа – чёрные и красные. Латекс. Такие вряд ли кто будет носить как повседневный предмет туалета. Представил его жену. На неё, даже если постараться, не налезет. «Для любовницы?» – спросил я. «Нет, для дочки», – простодушно ответил он, и тут же осёкся, подозрительно посмотрев на меня. Я ведь ничего не заметил. Действительно, прекрасный подарок для дочки, если взрослая. Но его дочке было четырнадцать.

Сколько отцов реально, пусть неосознанно сексуально воспринимают своих дочерей, никто не знает; подавляющее большинство держит себя в руках. Если дочка заметит, то могут быть разные реакции: она может испугаться, потеряет к отцу доверие, зажмётся и даже разболтает; пожалуется маме, что самое страшное. Последнее, на мой взгляд, происходит крайне редко. Но возможна и другая реакция: а что, если она начнёт, наоборот, провоцировать? Будет ходить по дому в трусах, когда мамы нет дома. Или подбивать на действие.

«Аффтар, ты куда клонишь? Успокойся, на тему инцеста написали за последнее время столько, что мозги взорвутся всё это читать. И ты туда же?» – раздражается интерактивный читатель. Не наша тема; у нас всё останется в рамках общественных норм. Хотя и дойдя до самых границ.

Один психолог мне в разговоре сказал, что практически все отцы, знакомясь с женихом дочери, неизбежно, порой на грани бессознательного, мысленно представляют себе секс своей дочери конкретно с этим юношей. Но вот определить достоверно, что это явление массово, – нет инструмента.

«Легальное» околосексуальное (а для нашей продвинутой аудитории – и напрямую сексуальное) действие отцов в отношении дочерей – физические наказания девочек. В целом уже редкое явление, не одобряется, но особо и не осуждается «глубинным обществом», выражаясь терминологией наших политических верхних. Ювенальная юстиция будет ещё долгое время встречать жёсткий отпор патриархально настроенных старших поколений. Что, будем кривить душой? Порка – единственный общественно допустимый повод для отца спустить штаны, а то и трусы с дочки-подростка. И то… При желании можно и тут достать; так, что мало не покажется. Отцы это знают. А что, дочки не знают?

То, что девочки под отцовским ремнём сжимают попки, трутся и текут, слышали многие. А кое-кто и испытывал. Да и у мальчиков, бывает, в такой ситуации встаёт, и иногда до оргазма доходит. Как часто такое бывает, опять же, статистики нет. Мне известен случай, когда дочь и отец безумно хотели друг друга, но избежали не только непосредственно «интермиссии», выражаясь сухим медицинским языком, но и глубокого однозначного петтинга.

Итак, героине дадим имя Вика. Она мне запомнилась своим удивительным безрассудным эгоизмом и лёгким подходом к жизни. На момент нашего знакомства она ушла с последнего курса коммерческого университета и, несмотря на то что была отличницей, плюнула на диплом, хотя до его защиты оставалось всего несколько месяцев.

Вика росла и воспитывалась в традиционной полной семье. При этом, как сама утверждает, мать её особо не любила. Она сохраняла с Викой нейтральную дистанцию: почти не ругала, но и не хвалила. Поэтому Вика рано перестала с ней советоваться и всегда держала в тайне свои секреты.

Мать работала выездным инспектором (что-то вроде проверки соответствия экологическим стандартам разных предприятий) и без конца ездила в командировки; иногда отсутствовала по полмесяца. По возвращении мамы маленькая Вика сразу же бросалась к ней, вертелась под ногами, засыпала вопросами, хвасталась своими успехами. Но ребёнку вручали привезённые подарки и отсылали прочь. Играть, гулять, делать уроки. Сама же мать практически сразу садилась на телефон и обзванивала своих многочисленных подруг, с которыми пережёвывала разные сплетни, и так – несколько часов каждый вечер. Находилось время на что угодно, кроме дочери. А потом – опять командировка.

Вика не понимала, почему мать ею совершенно не интересуется. Даже в глазах подруг матери девочка видела больше интереса к себе, чем получала от неё, и обижалась. Даже спрашивала, почему та её не любит. А мама отвечала: «Разве я когда тебя обидела или в чём-то отказывала? Ты же получаешь всё, что попросишь. У тебя самая лучшая одежда среди всех девочек. Я ведь даже тебя никогда почти не ругаю, ты посмотри вокруг: другие родители не такие добрые». Возразить Вике было нечего, только вот в таких рассудительных и правильных словах она всё равно чувствовала фальшь. Мать не любила её, и Вика это чувствовала. Ребёнка легко обмануть обещанием: посулить что-нибудь – от конфетки до нового айфона – и не выполнить, сославшись на какие-нибудь обстоятельства. Но чувства ребёнка обмануть невозможно.

Формально мама ничего плохого Вике не делала. Но и ничего хорошего тоже. Не было той энергетики, исходящей от любящей родительницы, когда она интересуется каждой новой мыслью ребёнка, развивает и старается сделать что-то, чтобы девочка поняла, что мать сопричастна её детской игре, что она готова биться за её интересы, если что-то во внешнем мире не так.

Отец же её любил и уделял много времени. Играл, шутил, рассказывал интересные истории, читал вслух книжки и заплетал косички. А ещё он наперегонки с мамой исполнял все её капризы, если дело касалось запросов в плане игрушек, сладостей или одежды. У отца для этого были все возможности: он был преуспевающим бизнесменом.

У Вики не было подруг в школе. Ровесницы её избегали; говорили, что она безбашенная и любит задирать нос. Она общалась только с мальчиками, играла в их игры, даже в футбол, да ещё довольно напористо и агрессивно. Благодаря заслуженной репутации «своего парня» Вика и матерные анекдоты в их компании слушала, и вообще многое из того, что девочкам, как правило, не рассказывают. В компании мальчишек она лазила по чердакам, по чужим дворам, отважно ввязывалась в драки и никогда не жаловалась на синяки. Но при этом Вика была ещё и красивой девочкой.

В садике она активно играла в доктора, снимала с мальчишек трусы. Позже в школе тоже ловила мальчика на два-три года младше и тоже «обеструсивала». (Я как-то столкнулся с таким интересным словом.) Никто не жаловался, все стеснялись. Потом пыталась приставать к ребятам постарше, но они, по счастью, над ней только посмеялись, назвали «озабоченной соской», причём слово «соска» она тогда не поняла.

Как-то Вика подсмотрела, как папа мылся в ванной, и… заинтересовалась. В результате постоянно лезла к папе ласкаться и целоваться, забиралась на колени, глаз с него не сводила, когда ходил в нижнем белье. А папа тоже переусердствовал в ласках и даже пару раз очень подозрительно погладил.

И тут папа ошибся. Он не мог предположить, что Вика даже в очень юном возрасте идентифицирует его шаловливые, казалось бы, совсем невинные поглаживания и пошлёпывания попки как сексуальный знак. Нет, папа делал это бессознательно. Дочка не поймёт, а потрогать приятно.

Какая-то неявная, подспудная, даже потусторонняя инцестуально окрашенная педофилия не совсем ясной этиологии таится в сознании некоторых отцов. Насколько реально велик или мал их процент от общего количества, никто не изучал и, возможно, никогда не изучит. Для ребёнка это явление не опасно, потому как ничего криминального и в мыслях нет. Тактильный контакт при воспитании обязательно нужен, признаётся всеми. И тут руки могут сами непроизвольно неправильно лечь, прикоснуться случайно… А может, и совсем не случайно. Скелет в шкафу из собственного детства отца, когда хотелось потрогать свою сверстницу, а было совершенно невозможно. Теперь погладил дочку – и круг замкнулся.

Отец слишком поздно понял, что Вика нарочно его провоцирует. Когда трётся низом живота о ногу, подойдя вплотную. Когда стремится запрыгнуть на колени и как бы невзначай задеть его между ног. Когда слишком долго ходит в трусах или садится перед ним на кухне, раздвинув до предела ноги и ловя его взгляд. В этой позе открывались части паховых складок и на худых бёдрах буграми проявлялось напряжение приводящих мышц, отчего края трусов отходили – и образовывались боковые щели, в которые под ткань мог бы войти палец. Вика уже тогда инстинктивно понимала, что именно может подействовать самым сильным образом. Она привыкла получать всё, что хочет, и не обдумывать свои желания.

В школе девочки однажды обсуждали японские нравы, когда девочки и молоденькие девушки продают свои ношеные трусы. И дядечки, преодолевая стыд, их покупают в специальных автоматах. Сама идея, хотя и вызвала дружное хихиканье, всё же была обсуждена серьёзно. Одна из одноклассниц заявила, что если б такое у нас тоже было, то она бы с удовольствием поучаствовала. «А что? Пусть платят пятьсот рублей. Да хоть триста, плюс новые трусы. Я даже не против, чтобы меня для этого пакетика сфотографировали. Пусть даже голой, только без лица чтобы. И не напрягает. Им надо – у нас есть». И хотя такой подход у многих вызвал возмущение, Вика приметила, что почти все об этом задумались.

Она рассуждала так: всё японское очень популярно, все с удовольствием рассматривают мангу и аниме, которые даже без сексуального подтекста весьма эротичны. Значит, у нас общая с японцами система вкусов и предпочтений. Если японцы так помешаны на трусах школьниц, то это, по идее, и россиянам должно быть не чуждо, только не афишируется. Раньше никто о таком вообще не говорил. Но раньше и аниме не смотрели.

Вика решила проверить, насколько её отец – японец, и стала всюду «забывать» интимную часть туалета, чтобы попалась ему на глаза. Но папа, находя нижнее бельё чуть ли не у себя в портфеле, молча относил его в корзину для стирки и даже замечаний не делал. Думается, отец корил себя, что всё это заметил поздно. А может, сам хотел заметить поздно? Глупо заподозрить умного человека, занимающего далеко не самое низкое положение в обществе, в такой эмоциональной слепоте.

Однако настал момент, когда не замечать стало нельзя. Дочь встретилась с ним глазами – и отец понял, что игра в «невинную деточку» шита белыми нитками, что Вика хочет дальше. И он принял решение: резко оборвал её заигрывания и стал держать дистанцию. То, что ещё вчера обеими сторонами интерпретировалось как невинные потискивания, вдруг превратилось в табу. Отец категорически исключил все виды телесного контакта с дочерью. Впрочем, кроме одного. И это была порка. По причинам, описанным выше.

«Кровосмешение – когда кровь мешается, но какой идиот будет до этого доводить? Как объяснить папе, что это всего лишь трение безо всяких последствий? Ну вот такая я циничная и беспринципная дочь. Но ведь умная!» – так комментировала Вика, когда рассказывала о своём детстве.

Ей нравилось, что она провоцирует у отца сексуальную реакцию, и она безумно злилась, что эту реакцию он в себе подавлял. Физические наказания у них возникли по обоюдному стремлению: Вика хотела, чтобы он ей оказывал внимание хотя бы таким образом, и, будучи доведённым до необходимости это делать, отец всё равно особой охоты не проявлял. Видимо, боялся посеять обиду и даже озлобить против себя. Он не ругал – просто говорил: «Пошли». А Вика шла и не сопротивлялась, чтобы отцу стало понятно: она провоцировала его сознательно. Ну а дальше папу блокировали его принципы.

Вике давалась возможность бросать вызов своими бесстыдством и наглостью, а отцу – снять с себя напряжение действием, когда он – по совершенно понятному в системе домостроя закону – чинно «воспитывал» дочь. Ну и попутно созерцал её обнажённые ягодицы с единственной целью не промахнуться и не попасть по почкам.

«Аффтар, папа неправ. Сейчас такое поведение запросто можно подвергнуть коррекции», – скажет интерактивный читатель. Можно. Но Вика считает по-другому.

Став взрослее, она поняла, что папа просто искал способ не нанести более сильную травму. Разговор на эту тему и пристыживание спасло бы моральные устои, но могло нанести травмирующий удар по её чувствам, что совершенно безусловно сказалось бы в дальнейшем. Ведь чувство, которое возникло крайне некстати, было искренним. Вика очень благодарна отцу за то, что он не повёл её на приём к какому-нибудь психологу-дефектологу: вот это было бы оскорбление и травма на всю жизнь.

Любое приличие – мирная форма насилия, сказал Гёте. Если приличие не соблюдается, значит, с насилием не согласны даже на уровне приличий. Конечно, можно увеличить нажим и на каком-то этапе поломать. Но отец Вики решил иначе. С одной стороны, он находился под безусловным императивом необходимости соблюдения пуританских принципов. Но с другой, не желал вести беседы на сомнительную тему и делал вид, что в упор не понимает.

Вика рассказала много отдельных сюжетов об отношениях с отцом, но это перечисление не самоцель. Вполне достаточно и одного примера.

Вике шёл семнадцатый год. Как-то летом, когда мама, как всегда, была в отъезде, папа вышел к завтраку в облегающих плавках, и дочь решилась на очередную провокацию. А может, первая провокация была с его стороны – в том, как он оделся? Вика пошла в ванную и, подбривая зону бикини, намеренно порезала кожу. Позвала папу. Да, он сдвинул ей трусики и помазал йодом в двух сантиметрах от половых губок. Не удивившись, что его позвали: она вполне бы то же самое сделала сама. Некоторое время двумя пальцами удерживал трусики смещёнными вбок. Конечно, с одной целью: дать йоду подсохнуть. Да, у него встал. Да, она заметила. Да, он заметил, что она заметила. Сказал что-то грубое и тут же – в спальню: надеть штаны и сбить стояк. Вышел хмурый. Она знала, что ему плохо, мамы три дня нет, он хочет разрядиться. Одеться и в мыслях не было, так и осталась на кухне в трусах и в маечке. Села ножка на ножку. Трусики почти исчезли, между животом и бёдрами узкая полоска ткани. Поиграла мышцами. Намёк.

Разрядиться он может, её выпоров. Просто ищет повод. Значит, надо повод подать. «Я забыла сказать. Я двойку по химии получила». Враньё. Он знает, что это враньё. Но у них игра. Он – добропорядочный отец, она – послушная скромная дочь. Отец смотрит на неё с окаменелым лицом. Молчит. «Пап, ну давай сейчас, пока я в трусах, не оделась». На самом деле это читается так: «Давай сейчас, пока у тебя утренний стояк не до конца прошёл. А то знаю я тебя: сейчас пойдёшь в ванную и там подрочишь». Она знает, это всегда, когда мамы нет долго.

Вика сама ложится, сама спускает трусы, хотя её об этом никто не просит. И даже ноги разводит. Желающий увидеть – может и посмотреть. Она не будет смущать папу неожиданными взглядами, демонстративно прижимает ладони к голове и глухо утыкается в подушку. Но порка продолжается очень недолго. Она стонет, активно сжимает на удар ягодицы и прогибает спину. Видимо, папу доконало. Что он думает? Дочь – блядь? Нет, она просто его очень любит.

Отец порет, а дочь… о чём она в этот момент думает? Вспоминает подсмотренное когда-то в ванной. У папы ребристый такой член, прикольно. Вот если мягкий проводок в изоляции накрутить на карандаш. Карандаш слишком тонкий. Палочку взять. Шахматная фигура? Не подходит. Ремень ожигает кожу, а перед глазами – вереница предметов, которые могли бы напоминать ребристый член.

Когда она рассказывала, я засмеялся. «Что, разве члены такие уж ребристые? Если и да, то как же должен был стоять у папы, чтобы можно было хотя бы мельком рассмотреть?» Она тоже смеялась. «Может, не так уж и сильно стоял. Ты знаешь критерий стоячести? Как на глаз определить?»

«Блики света с головки?»

«Нет, это бугор жёлоба».

Разобрался, что она под этим понимает. Оказывается, нижнюю сторону члена: канал, где мочеточник проходит. Вот специально не полез в Википедию, чтобы узнать, как изнанка хуя по-научному. Думаю, если я до своего возраста дожил без такого знания, то оно избыточно. По Викиной версии, настоящая эрекция тогда, когда участок с мочеточником настолько вздымается змейкой, что его не прожать пальцем. (Вспомнилось по диалогу, к изложению отношения не имеет.) У семейных пар для обозначения интимных зон и действий очень часто бывают выдуманные специальные слова, которые как бы придают интимному процессу понятную только им пикантность. Видимо, Вика про «бугор жёлоба» не только мне рассказывала.

…После десяти ударов папа бросает ремень и молча выходит из комнаты. Но в ванную разряжаться не идёт. Быстро одевается. Кстати, в парадный лучший свитер. И – уходит.

«Ты куда? Ты когда будешь?»

«По делам».

До неё почему-то доходит, что дела, скорее всего, любовница или проститутка, в которых он хочет разрядиться после перформанса нерадивой дочери. Вика в обиде на жизнь раздевается донага и удовлетворяет себя, раздвинув ноги на пуфике перед зеркалом. Она нравится мальчишкам, к ней многие пытаются приставать. Она всех отшивает. А вот папа почему-то не может быть «для неё».

Потом как-то, уже в более зрелом возрасте, когда в очередной раз невзначай показала трусики, отец спросил: «В кого ты такая?» Вика ответила: «В тебя. Наша мама ведь высоконравственная». Ещё подумала, но не произнесла вслух: «А мой папа вот может возбуждаться на маленькую дочку. Во какой! А дочка просто и есть дочка, его продолжение. Тоже может возбуждаться на папу».

После описанного эпизода (а похожих эпизодов было, как уже сказано, много) прошёл год и Вика поступила в платный вполне приличный вуз. Ещё раз повторяю: она способная ученица, а папа был достаточно обеспеченным. Грудь увеличилась, и тут она заметила, что стала пользоваться ещё большим вниманием мальчиков и молодых парней. И тогда решила: не выбирать одного, а набраться опыта. И пусть у неё будет дурной имидж, ей безразлично. Этот город слишком большой; не провинция, где все на виду. Она всё равно не хочет здесь жить. Для себя решила, что покинет Россию при первом удобном случае.

Она выбирала сама, с кем… Не всегда получалось… Знакомилась и в клубах, и просто на сайтах.

Однако тут надо внести ясность: так, как проявляют интерес парни к девушкам, так девушки в отношении понравившихся им парней себя, как правило, не ведут. Но Вика была нестандартной девушкой. Значительно более настойчивой, чем большинство. Она стала приставать к парням, как бы парни стали приставать к ней. Девушки, может, хотят не меньше залезть в штаны к симпатичному парню и потрогать. Но они тут же удостоятся наименования «блядей», и многие уже не получат ни ухаживаний, ни восхищения. Хотя они-то этого достойны! А вот ей, в том-то и дело, ухаживаний и восхищений было не нужно. Да, когда-нибудь от кого-то другого, кто будет в её глазах чем-то стоящим, будет всё иначе. Всё будет чинно-благородно. А пока – так, ни о чём…

Под пуэрилизмом психологи и психиатры понимают упрощение речи взрослого до уровня ребёнка. Пуэрилизм свидетельствует о деградации личности, тяжёлых истерических состояниях или деменции. Но можно таким термином обозначить и психосексуальное расстройство, заключающееся в упрямом нежелании переходить на соответствующий реальному возрасту уровень гендерного поведения. Не путать с инфантильностью, представляющей собой качественно другое явление. Понимаю, как надо, и могу, как надо, но для себя хочу так.

Отбить у одноклассницы парня? Да запросто! Только так, чтобы он после примитивной, с Викиной точки зрения, клуши не пошёл за Викой следом, как телёнок. А иначе что с ним прикажешь дальше делать?

Вот Вика – первокурсница. Пришла на день рождения. Собралось человек двенадцать. У именинницы лицо светится самодовольством. Новый парень, длинный, узкоплечий, худенькая шейка. Цыплёнок, двадцать два года от роду. И уже специалист с высшим образованием, место стажёра на инофирме. Она и радуется. Виталик, значит. Как его дразнят, ПЕдалик или ПИдалик?

На нём коричневые вельветки. А вот трусы, наверное, типа семейных. Потому что все его причиндалы вывалились в одну сторону, асимметрично. Но можно под рубчиками ткани рассмотреть, как у него лежит. Довольно много даже в нестоячем состоянии.

Вика знает, что делать. На ней узкая короткая серая юбка. Радикально короткие узкие юбки прекрасны с точки зрения провокации. Если ничего конкретно не хочешь, держи ногу на ноге и постоянно поправляй. Внимание привлекает, но всё в рамках. Но можно и не так. Виталик сидел на стуле за дальним торцом стола, придвинутого к глубокому дивану. Типа, уже и во главе. Подружка, бегавшая на кухню, – напротив него, около выхода из комнаты. А Вика плюхнулась рядом со стулом Виталика на диван. Рядом с толстым боровом, воняющим потом. Диван глубокий, коленки приподняты.

«Вика, тебе же там низко».

«Зато мягко. Устала я, расслабиться хочу».

Она взяла бокал вина, незаметно чуть подобрала подол юбки и вполне прилично развела ноги. С его места – прекрасный обзор её белых трусов. А вот сидящий рядом с ней юноша с избыточным весом даже не подозревает. Поворачиваясь в её сторону, Виталик видит всё. Тем, кто по другую от дивана сторону стола, ничего не видно; но, если привстанут, ей надо тут же смыкать колени.

Ах, у него глазки шаловливые. Сразу заметил. Занервничал, косится. Вика фиксирует боковым зрением, а сама завела разговор с соседом про «Формулу-1». Ей ведь это жутко интересно. Цыплёнок занервничал, задёргал ножкой. Материя елозит по плоти. Вот уже бугорок больше стал, или ей кажется? Да нет, вот он как бы невзначай провёл между ног рукой.

Танцы. Вика танцует с боровом. Обвила руками за шею. А Виталик нервничает, неосознанно ревнуя. Он уже на крючке. Как мало бывает надо. Покажи свои тренированные ноги, покажи трусы из-под юбки, вот и поплыл мальчик. А вот он, натанцевавшись с подружкой Ленкой, приглашает наконец её. «Не возражаешь?» Подружка смотрит пристально. Но Вика – на «пионерском расстоянии» от объекта. Однако и тут ловка: специально налетает на другую пару, разворачивается вполоборота, чтоб извиниться. И – задевает боком его выпуклость в вельветках. Потом смотрит искоса и улыбается. И пока достаточно. Далее опять общение с соседом по дивану. Она узнаёт, что Виталик тут на ночь не останется, да и вообще скоро всё закончится, родители приезжают.

Вика тянет до последнего момента, когда все уже разошлись и Виталик тоже собрался уходить.

«Проводишь меня? Я тут через дом живу». Тут весь секрет – в лифте в доме подружки. Она знает, что надо делать. Не успевает лифт проехать два этажа, как она вдруг неожиданно резко прыгает. И – кабина останавливается между этажами, как уже бывало не раз. «Ты зря это сделала, – говорит наивный цыплёнок. – Меня Ленка предупреждала: лифт у них тут капризный».

Тесная кабина. Он жмётся от неё. Она нажала вызов. Сонная диспетчерша сказала: «Через полчаса».

«Вот так и будем стоять тут просто так полчаса».

«Почему же – стоять? Тебе грех не воспользоваться моментом. Была бы я мальчиком, непременно бы воспользовалась».

«Как?» – цыплячьи глазки из орбит.

«А ты о чём думал, когда трусы мои весь вечер изучал? Мне Ленке рассказать?»

«Но я…»

«Короче. Юбка, хоть и узкая, но поднять можно. Как раз трусы и рассмотришь».

Ошарашенный цыплёнок забился в угол лифта. У него даже цыплячий пушок на щеках задвигался.

«Ну давай, начинай. А то Ленке расскажу, что это ты остановил лифт и пристал. Она ни за что не поверит, что это сделала я. С пятого класса её знаю». Вообще, это враньё. Ленка ещё как поверит! Но он-то не знает этого.

«Ну?..»

Когда он её лапал за грудь и везде ниже, ручонки дрожали, как у восьмиклассника. А она тоже времени не теряла, добралась сразу же до ширинки вельветовых джинсов. Что они делают? Даже и не трахаются. Просто глубокий петтинг в лифте. Точнее, она его… А он её просто лапает…

«Хороший член. Ребристенький. Не особо длинный, но крепкий. Будет во мне!» – подумала Вика.

Минут через пятнадцать цыплёнок бурно кончил ей в руку. Она поднесла пальцы с его семенем прямо к его носу.

«У меня… бумажный платок… я сейчас…»

«Не надо».

Она быстро скинула вниз приспущенные до середины бедра трусы, переступила через них обеими ногами и, скорчившись в неудобнейшей позе, подняла их чистой рукой с пола лифта. Потом тщательно вытерла о них сперму.

«Я и без трусов дойду. А ты… Придёшь завтра ко мне, и мы поваляемся. Тогда получишь в подарок. А так их получит Ленка. А сейчас – провожай, чтоб адрес узнать».

«И это – нижняя?!» – спрашивает интерактивный читатель. Вопрос сложный. Избалованная девушка, привыкшая реализовывать свои желания напором и безо всяких моральных тормозов. Чтобы быть альфа-самкой в сексуальной сфере, не надо иметь мозги Гипатии Александрийской. Достаточно внешности и характера.

Вика из тех, кто в дальнейшем может стать абсолютно нижними под властью сильных альфачей, готовыми вытерпеть от них значительно больше, чем представляют и желают нижние типа покорных и безропотных. Бета и омега-самцов такой альфа-самке нравится подавлять самой, а с другими самками она вообще не считается.

Вика описала и то, что было дальше с Виталиком. Только это уже не интересно. В двух словах: парень сломался, и она его после этого некоторое время потребляла – как захочет. Потом он надоел, как все; стал каким-то вязким и нудным. Она его отослала назад, к Лене. Какая нафиг Лена! Она же клуша. А тут через него пронёсся фейерверк тонкой эротики и грубого оголтелого бесстыдства! Он послан, но, обожжённый искромётностью Вики, обречён всю жизнь теперь искать нечто похожее среди всех удовлетворённых благообразных дам из мира обывателей, святош и ханжей. Однако шансы невелики.

На студенческом этапе Вику интересовали только тела и члены. Она хотела собрать коллекцию самых сильных воспоминаний, ведь бабий век так недолог. Если она, в принципе, может представить, что ей понравится секс с определённым классным парнем, то почему сексом вот так, сразу, и не заняться?

Она знала пароль, взяв на вооружение фразу из «Обыкновенного чуда»: «Я от тебя ничего не хочу дальше. Как говорится, ты привлекателен, я – чертовски привлекательна. Так почему же нам, собственно?» И решила выбрать троих с курса. Уже промашка, но у неё не было времени, да и возможности знакомиться на стороне. Вообще, непонятно, когда именно у неё возникла эта потребность, чтобы парней было трое.

Её поведение – инверсия гендерных ролей, перестановка смыслов – дало результат. Одному из них прочла лекцию перед экзаменом – весь курс конспективно, чтобы тот смог сдать. И последовало неожиданное предложение после его благодарной оценки: «Ну, ты у нас, Викуля, и у-у-умная…»

Добровольное признание превосходства девушки над собой. И вот – предложение от «умной» девушки тут же пробудило в нём намерение немедленно вернуть топовую позицию. Он не воспринял это как блядство. Он принял на свой счёт, думая, что в мужском плане ему нет равных, раз такие умные девушки на его письку стремятся. Да, видимо, всё потому, что они достаточно умны, чтоб разглядеть достоинства его как мужчины.

Ещё раз дурак. Ей был нужен парень с телом перворазрядника по прыжкам в воду для экспериментов. С другим она поступила так же: заинтересовала, задев струнки самолюбия. Парень видный, мужественный, привыкший производить впечатление на девочек. Он не увидел в этом никакого подвоха. Задорная, красивая девочка. Умная, спортивная, отличница и просто хороший человек. За то, что всё прямым текстом сказала, спасибо. И что сразу отказалась от перспектив трахать мозги любовью или обязательствами – это плюс.

А третий… Третий, по имени Жора, был совсем другим; и она потом пожалела, что так плохо разбирается в людях.

Вика переспала с каждым из троих и придумала трюк, посвятив именно Жору, самого развратного, в свои намерения. Она задумала приключение.

Парни все друг друга знали. Жора должен был всех пригласить к себе на дачу «потрахать хором одну тёлку», но не называть её. Парень этот был ушлый и немного подлый. Начинающий наркоша, ещё плотно не севший на иглу.

В тот день она надела новое бельё Agent Provocateur. Трусы – красные, именно что провоцирующие, блестящие. Чулки (пусть думают сначала, что колготки) чёрные и пояс к ним чёрный. Обыкновенная шерстяная юбка сверху. Лифчик белый, из такого же набора белья, только цвет другой. Оставшиеся детали комплектов взяла на всякий случай с собой, положила в сумочку.

Жора поначалу действовал полностью по её сценарию. Но эффект получился другой. Ведь на что она рассчитывала? Парни – её любовники, которые перед ней не имеют никаких обязательств, она их освободила, – едут на встречу к другой девушке с намерением более аморальной, с общественно принятой точки зрения, групповой разновидности секса. Встречают Вику. И тут она с ними квита. Раз они такого захотели, то почему она не имеет права этого не захотеть?

Всё бы ничего, если б она сделала предложение всей группе парней одновременно, не заводя отношений. Но что вы хотите от бедной девушки? При всей распущенности и смелости поведения на такое она бы точно не смогла решиться. Вы бы решились, интерактивные читательницы? Вопрос, конечно, интересный.

Большинство ведь вообще ничего подобного представить себе не может. Хочется верить. «Укрепись в своей вере, аффтар», – говорит какая-то интерактивная читательница. То ли аффирмативно, то ли иронично – не поймёшь.

…Всё на той встрече пошло иначе. Выяснилось, что Вика освободила парней от обязательств, а они её – нет, и каждый из двух непосвящённых в запланированный сценарий в глубине души считал Вику своей. Один из парней сразу помрачнел и смотреть стал на неё недобро, люто. Она пыталась объясниться: типа, просто хотела так же, как вы хотите это порой с девушками, сами-то вы ведь не просто так сюда приехали. «Но не могла же я сказать всем сразу, кто-то вдруг откажется. Ещё блядью назовёте. А вы мне нужны все трое одновременно».

Как быстро может перейти любовь в ненависть, так возможна и резкая смена ролей. Но гендерным «свитчем» я бы это как раз не назвал. Свитч предполагает свободу выбора предпочтений, а тут ситуация оказалась вынужденной. Или она думала, что удастся поиграть с бета-мальчиками, а они вдруг оказались альфачами, пусть начинающими и сидящими до поры до времени в маминых гнёздышках? Кстати, альфач в нашей жизни далеко не грубый парень с кулаками. Позиция альфача даётся социумом в соответствии с условиями, сложившимися к определённому этапу человеческого развития. Эти условия зависят от общественно-экономической формации, демократической, патерналистской или коррупционной структуры общественных институтов и, кроме того… Но будем считать, что интерактивный читатель меня на этом месте прервал, хотя он и молчит. Нафиг, нафиг, мы не на лекции.