Текст книги "Судьбы людские"

XIV

Неуступчивость Марины на первых порах только возбуждала Алексея. Естественно не заставила даже вспомнить о друге, о нанесенной ему обиде.

Он действовал, как настоящий бандит, не способный справиться с жертвой в схватке один на один. И поэтому бил по близким людям, добиваясь результата любой ценой.

Ослепительный блеск снега сменял не менее ослепительный блеск ночной жизни. Алексей водил ее в самые дорогие рестораны, добивался, чтобы они попадали на великосветские тусовки. Марина с удовольствием принимала участие во всех мероприятиях, но оставалась неприступной, пытаясь хотя бы в собственных глазах не превратиться в обычную шлюху.

Обольститель не думал складывать оружия. На подмогу и в этот раз поспешил его величество Случай. Сколько их, коварных неожиданностей, подстерегают нас в жизни. Как будто некто старается испытать нашу стойкость, порядочность и честность. Слабые поддаются искушению, не в силах устоять перед очередным соблазном.

XV

В отеле, где жили Алексей с Мариной, организовали конкурс «мисс горных склонов». Может быть, из уважения к России, а возможно из-за личных заслуг, Марина поднялась на пьедестал почета вместе с итальянкой и француженкой. Наряду с символическими наградами отеля, Марина получила подарок от Алексея. Это было колье, усыпанное, мелкими, но настоящими бриллиантами и сапфирами.

Их ослепительный блеск в очередной раз затмил разум молодой женщины. Она уступила домогательствам Алексея.

«Почему, – думала на утро Марина, – она должна отказываться от радостей жизни. Только из-за того, что ее муж не желает поступаться своими принципами. Но прочный брак строится не только на любви. Должны быть и обязательства друг перед другом и даже взаимные уступки. Кирилл не сумел создать прочный материальный фундамент. А его друг, работая там же, достиг многого. Мне неважно какой ценой».

Набор успокоительных фраз рос как снежный ком. Сердце оставалось неспокойным. Марина убеждала себя в обратном, но в глубине души сознавала, что совершила предательство по отношению к Кириллу.

Она чувствовала, что их связь с Алексеем продиктована отнюдь не влюбленностью. Еще не догадываясь о его подлинных замыслах, по самодовольному лицу, по изменившемуся поведению Марина ощущала что-то гадкое, низкое, очень далекое от увлечения женщиной.

Сам Алексей не очень-то скрывал торжество. Наконец-то, он снова ощутил давно утраченное чувство превосходства. Теперь никакие заслуги Кирилла в хирургии не будут больше задевать его самолюбие.

XVI

Наверное, для любой женщины унизительно, когда ее используют в качестве орудия самоутверждения. Марина начала понимать это уже на обратном пути. Алексей намекнул ей, что их отношения не имеют будущего.

Ослепительный блеск иллюзий потускнел. Марина ощутила себя продажной женщиной, которую купили даже не для удовлетворения похоти, а только за тем, чтобы досадить ее мужу. Это было двойное унижение.

Поняв замыслы Алексея, Марина догадалась, что их связь не останется секретом. Лучше опередить слухи. Признаться во всем самой. Но не могла пересилить себя.

Возвращение домой оказалось мучительной пыткой. В каждом слове Кирилла искала двойной смысл, размышляя о том, знает он уже или нет.

Тревожные мысли не красят человека. Марина стала раздражительной, превратилась из общительной женщины в неуживчивую сотрудницу. Могла ни с того ни сего нагрубить клиентам или коллегам по работе.

Окружающие удивлялись переменам, наступившим после отпуска. Недоумевали родители, терялся в догадках Кирилл.

XVII

Неизвестность продолжалась недолго. «Вездесущие доброжелатели» не замедлили сообщить Кириллу неприятную новость. Его реакция оказалась отнюдь не оригинальной для русского человека.

В первый раз Кирилл пришел домой пьяный. Понимая, что хирургу нужны твердые руки и ясная голова, Кирилл никогда не злоупотреблял алкоголем. Бокал вина на вечеринке, глоток – другой коньяка после особенно тяжелой операции были пределом.

Теперь же он едва стоял на ногах. Только крепкий организм позволял контролировать координацию движений. Молча, не проронив ни слова, Кирилл прошел в их комнату.

Что-то похожее случалось с ним, когда на операционном столе происходило несчастье и жизнь пациента не удавалось спасти. Но никогда в подобных ситуациях он не прибегал к алкоголю.

Марина сразу догадалась, что произошло. Но, внутренне терзаясь, не смела подойти к мужу. Она хорошо знала, что Кирилл не терпит участия в беде. Всегда предпочитает самостоятельно справляться с нею.

Те, кто не выставляет свое горе напоказ, не рвет на голове волосы, не исходит в рыданиях и стенаниях, значительно сильнее переживают его. Вспомните индейца в рассказе Э. Хемингуэя, присутствующего при тяжелых родах жены. Он молча перерезал себе горло, когда страдания роженицы оказались для него невыносимы.

Кирилл с честью выходил из трудных жизненных испытаний. Обычно после неудачной операции он приходил на работу еще более собранный, более нацеленный на победу. Окружающие понимали, что такого человека сломить непросто. Его энергии хватало на всех. Он заряжал сотрудников своей верой в успех, и удача не заставляла себя долго ждать.

XVIII

Но с человеческой подлостью справиться не смог. Теперь все было по– другому. Тяжелая с похмелья голова, помятое лицо как будто принадлежали иному человеку. Кирилла не узнавали родители Марины, сослуживцы в больнице. Мрачный, сутулый, с потухшим взглядом он напоминал сдувшийся к утру воздушный шарик.

Товарищи по работе не могли найти правильного решения. Одни предлагали отправить его домой. Другие считали, что там будет хуже, чем в коллективе. Всем было ясно, что допускать его к самостоятельной операции нельзя. Но и удар по самолюбию не помог вывести из душевного ступора. Не возражая, пошел он ассистентом к хирургу, которого в прежние времена вряд ли взял бы к себе в помощники.

Как натянутая сверх меры пружина, лопаясь, превращается в груду металлолома, так цельная натура Кирилла разрушилась сразу и навсегда.

Его тяга к алкоголю, выбранного в товарищи по несчастью, неумение преодолеть следы тяжкого похмелья, дрожащие руки быстро превратили блестящего хирурга в заурядного сотрудника, в лучшем случае нужного на подхвате.

Время от времени приходилось делать операции вместе с Алексеем. О былом лидерстве пришлось забыть. Даже выступая в роли ассистента, Кириллу не удавалось избегать ошибок. Уже Алексей вынужден был страховать бывшего товарища. Подававший большие надежды специалист деградировал у всех на глазах. Никто не в силах остановить стремительного падения.

XIX

Все попытки Марины объясниться с Кириллом натыкались на стену молчания. После них он также молча напивался, с каждым разом все сильнее и сильнее. Когда-то крепкий организм не выдерживал алкогольных возлияний. На помощь пытались прийти родители Марины. И они не сумели достучаться до Кирилла. Казалось, он сознательно губит себя. Но для чего?

Цельный характер Кирилла не вписался в столичный образ жизни. Он не мог, не желал подстраиваться под лицемерный мир, где все продается и покупается. Где блеск мишуры ослепляет людей, и они без особых колебаний идут на предательство.

Нередко, в трезвом состоянии, Кирилл всерьез обдумывал возможность возвращения в родные края. Но столь же трезво понимал, что там нельзя заниматься любимой хирургией, оставшейся единственной его привязанностью.

Как вольный житель лесов, попавший в неволю, Кирилл метался в клетке из дома, больницы и несостоявшейся семьи. Выхода не находил.

Он готов был объяснить себе поступок Марину, понимая, что отчасти сам виноват в неумении создать достойный уровень жизни молодой семьи.

Понял бы увлечение Марины, смирился бы с ее уходом к Алексею.

XX

Но простить откровенную подлость, совершенную втайне и, возможно, по сговору, в воспаленную голову приходили и такие мысли, – было не в его силах. Действия Марины ассоциировались с трусливым ударом ножа в спину, да еще из-за угла. Где гарантия, что следующий удар не будет смертельным.

В то же время Кирилл отчетливо осознавал, что теряет квалификацию хирурга. Не может делать того, что было по плечу всего полгода назад. Недалек тот день, когда его попросят из больницы. Но моральный гнет не выпускал из цепких объятий. Иллюзорное освобождение наступало лишь под действием алкоголя.

С Кириллом пытались говорить коллеги, он сам понимал, что уничтожает себя как личность. Но подобно побывавшей в серьезной аварии машине восстановлению не подлежал.

Наблюдая за состоянием Кирилла, на помощь готов был прийти даже Алексей. Однако все попытки последнего отвергались с порога. Нет, бывший друг не испытывал угрызений совести за то, что сломал чужую жизнь. Просто не понимал, как можно страдать из-за таких пустяков. Как яркая бабочка, снимающая нектар сегодня с одного цветка, завтра с другого, Алексей не задумывался о будущем цветов, дающих ему наслаждение.

Наблюдая, как стремительно теряет Кирилл профессиональные навыки, он больше не завидовал. Не испытывал даже чувства превосходства, а только жалость.

XXI

Почти год бился коллектив с Кириллом. Все принимаемые меры не принесли желаемых результатов. Наконец, его, недавнюю гордость больницы, пригласил заведующий отделением. Предложил перейти на более легкую работу в поликлинику.

Оба понимали, что это крах, что возврата оттуда, где хирургу, в лучшем случае, придется вправлять вывихнутые суставы, не будет.

Тем не менее, также молча, Кирилл написал заявление об уходе. Его духовный мазохизм не поддавался пониманию окружающих. Лишь он сам сознавал, что никогда уже не сможет стать тем пареньком, который приехал покорять Москву, штурмовать вершины хирургического искусства.

Неужели блеск снега, блеск нарядов, блеск украшений стоил того, чтобы сломать судьбу незаурядного человека.

Есть ли на свете женщина, готовая добровольно принять такую жертву? И если есть, то пусть ей будет единственной наградой призрачный блеск мишуры, затмевающий подлинные ценности человеческой жизни.

А что касается Кирилла, то его можно пожалеть, ему можно посочувствовать, но вряд ли можно осуждать.

Врачи по зову сердца

«Счастье врачей в том, что их

удачи у всех на виду, а ошибки

скрыты под землей…»

М. Монтень. Опыты

Поздней осенью 2005 года я тяжело заболел. Болезнь развивалась как пожар, раздуваемый сильным ветром. Температура 39, глотать невозможно. Из-за отека горла трудно дышать. По оценке специалистов мне оставалось жить от силы 10—12 часов. Шансы для выживания были действительно не велики. Лишь один из пятерых, а если точнее только 17%, остаются в живых после подобных хирургических вмешательств.

Редко кому приходиться провожать на операцию родственника, не имеющего никаких шансов на выздоровление. Младшему сыну сообщили: он, возможно, последний из семьи, кто видит отца живым. В нарушение правил, пустили в реанимацию, куда меня положили, чтобы сразу готовить к операции, попрощаться. Он нашел в себе силы подбодрить меня. Но не устоял перед напором вымогателей от медицины, и, вопреки моей просьбе, «отблагодарил» врачей за предстоящую операцию. Совершенный поступок чуть не сыграл роковую роль. Никогда не делайте это заранее.

Воспалительный гнойный процесс распространился далеко за пределы полости рта и вызвал поражение мышц и тканей в обширной области. После операции между гортанью и позвоночником пациента, как говорили врачи, поместилась бы крупная мужская ладонь. Окончательный диагноз на понятном только медикам языке, настолько устрашающий, что каждый врач, читающий его, смотрел на меня, как на привидение с того света.

На первых минутах действия наркоза перед глазами промелькнула вся жизнь. Часто, удрученный мелкими неприятностями, я ворчал и сетовал на судьбу. Но теперь, «просматривая» в ускоренном режиме пролетевшие годы, отчетливо осознал, как в крупных делах мне неизменно сопутствовала удача.

Как вопреки негативному влиянию отчима удалось закончить школу.

Как, опровергая мрачные прогнозы школьной директрисы о моем незавидном будущем, получил образование в одном из престижных ленинградских вузов, куда не смогли поступить даже самые благополучные, с ее точки зрения, выпускники.

Как повезло с любящей и преданной женой, как счастлив, что у нас выросли здоровые и умные дети.

Как, несмотря на разногласия с научным руководителем в 31 год защитил диссертацию. Причем, по отзыву московского оппонента, с блеском.

Как получил приглашение на работу в Москву, где в течение почти 30 лет довелось сотрудничать со многими выдающимися учеными.

Как создавал научно-популярный журнал, получивший широкое распространение во многих странах мира.

Как попал первым из русских в дом к известному американскому миллиардеру и сумел заинтересовать его совместным проектом.

Как вопреки стараниям одного крупного взяточника меня не удалось сделать «козлом отпущения» и засадить в тюрьму.

Как, несмотря на бездействие правоохранительных органов, в годы беспредела и вседозволенности посчастливилось выпутаться из бандитских сетей, и сберечь семью, хотя и с серьезными материальными потерями.

Наконец, «анестезиологический калейдоскоп» выдал последнюю картинку. Но какую! Я увидел себя стоящим на кладбище у надгробной плиты. На ней были высечены мое имя, даты рождения и смерти. Не успев разглядеть последнюю, я окончательно провалился во мрак.

А в это время очередную мою удачу творили хирурги. Интеллект борющихся за мою жизнь людей вступил в схватку с тупым натиском взбесившихся микроорганизмов. Операция продолжалась 4 часа и прошла на редкость успешно.

Уже в три часа ночи я очнулся после наркоза и почувствовал себя относительно бодрым. Правда, первое столкновение с действительностью повергло в отчаяние. Я мог объясняться с медсестрами только знаками, которые они упорно отказывались понимать. Не зная тяжести своего состояния и, находясь в легкой эйфории от наркоза, мне показалось, что я довольно быстро справлюсь с последствиями операции.

Как же я ошибался! Суровая действительность быстро вернула меня к реальности. Самочувствие начало ухудшаться, а на помощь никто не спешил. Большую часть времени я был предоставлен самому себе. Лечение проводилось по принципу «больной либо выживет, либо нет». Здесь господствовал принцип: «Хочешь выжить, мужик, – терпи!» Но любому терпению приходит конец. Либо выживешь, либо нет. Я умирал.

К сожалению, не без «помощи» врачей, как ни кощунственно это звучит. В течение шести дней мне не давали ни пить, ни есть. Любые просьбы, выраженные единственным доступным способом – знаками – не вызывали никакой ответной реакции.

Диву даешься, как легко умертвить человека!

Стоит не убрать вовремя обильно выделяющуюся слюну – и человек, лежащий на спине, может захлебнуться.

Стоит не заметить, что выпала трубка, подводящая к аппарату искусственного дыхания, – и пациент быстро задохнется.

Стоит вечером не заметить несильное, но постоянное кровотечение – и утром больного не станет. Реальные ситуации, наблюдаемые мной в реанимацмии за нескончаемые 23 дня.

К концу 6-го дня осознал, что надежды на спасение нет. Кому нужен пожилой человек, от которого отказалась реанимация того отделения, где делали операцию? Значит, случай тяжелый. Так стоит ли тратить силы, лекарства, если шансов практически нет?

Кроме того, меня готовили к «демонстрации» родственникам в таком состоянии, когда выложишь любые суммы для спасения человека. А процесс этот, напомню, был инициирован «благодарностью» до начала операции. «Хорошие» психологи быстро смекнули – можно конвертировать преданность к отцу в денежные купюры.

Никогда бы не осмелился высказать подобные подозрения публично, если бы их не подтвердил один из врачей больницы. В ответ на мучавшие меня сомнения – не намеренно ли меня доводили до полного истощения, он подтвердил: да, такие случаи бывают. Он знает, как, кем и зачем это делается.

Сейчас трудно предположить, сколько бы длилась агония. Удалось бы врачам самостоятельно вывести меня из того состояния, в котором я оказался по их вине. Но для «переезда» в морг я уже почти созрел.

Когда меня переворачивали как бревно, меняя белье, матрас и другие больничные аксессуары медсестер раздражало, что я не могу удержать равновесие, когда меня переворачивали на бок, не способен удержать поднятую руку или ногу. Ни сострадания, ни жалости – лишь раздражение. Оно возникало из-за бессмысленности той работы, которую их обязали делать для безнадежного, с их точки зрения, больного. Опыт и повседневная практика убеждали, что не стоит таких трудов пациент, дни, а скорее часы, которого сочтены.

Честно говоря, вспоминая все это сейчас, понимаю и не осуждаю их. У меня просто не было сил для волнений и обид. Именно в таком состоянии, когда до клинической смерти оставались минуты, а до летального исхода ненамного больше, ко мне подошел пожилой доктор, работавший консультантом в больнице. Не утративший сострадания за длительную врачебную практику, он не только заинтересовался моим случаем, но и предложил оригинальную схему лечения. Он провел со мной всю ночь. Он вселял в меня надежду на выздоровление. Он, не стесняясь, молился за меня, взывая о помощи к Богу, а главное не отходил от моей постели даже тогда, когда предложенная им схема лечения была сходу отвергнута лечащим врачом как слишком радикальная. Хотя позднее к ней вынуждены были вернуться.

Встреча с ним стала настоящей удачей в череде мрачных событий, сопровождавших послеоперационный период. Скорее всего, именно тогда и именно он заложил в подсознание установку на выздоровление.

И даже, когда мозг отказывался вести борьбу, сдаваясь под напором неблагоприятных обстоятельств, где-то там внутри происходило что-то неведомое, не поддающееся пониманию. В этом пограничном состоянии между жизнью и смертью, когда я терял сознание, таинственное и неведомое нечто продолжало сопротивляться наступлению смерти.

Бесконечно благодарен Человеку, всю ночь просидевшему около моего изголовья и неравнодушного к чужим страданиям. Даже теперь, когда страшные дни уходят все дальше и дальше, я вряд ли в полной мере могу оценить подвиг врача, отдавшего для спасения моей жизни много нравственных сил.

Казалось бы, за долгие годы профессиональной практики он должен был привыкнуть к страданиям обреченных. Но какая-то искра, которую так и хочется назвать Божьей, проскочившая между ним и почти безжизненным пациентом, заставила его остановиться около моей кровати, ощутить практически неосязаемую способность к борьбе за жизнь в моем организме и попытаться реализовать ее на практике.

Подобно талантливому музыканту, способному извлечь такие звуки из инструмента, которые не подвластны его собратьям по искусству, так и врач по призванию, по зову сердца, видимо, лучше всех современных приборов может ощутить едва уловимые сигналы, идущие от больного.

Недаром великий Авиценна еще тысячу лет назад говорил: «А органы и их полезные функции врач должен познавать при помощи внешних чувств и анатомии».

Еще раз напомню, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог говорить, постоянно терял сознание. И все-таки чудо-доктор остановился около меня. Тогда для него перестали существовать рамки рабочего дня, конфликт с моим лечащим врачом, вся земная суета, которой часто заполняется суррогат нашего якобы кипучего существования.

Каким же нужно быть человеком, чтобы за долгую жизнь не растерять сострадания к своим пациентам, в то время как многие его коллеги в больнице становятся циничными, жестокими, не способными не только сострадать, но и проявить обычную человеческую жалость.

Конечно, таким докторам, как мой ночной спаситель, работать очень трудно, поскольку они отдают пациенту частичку своей души, а может быть, и здоровья. Но как же повезло тому, на чьем жизненном пути встречается Врач с большой буквы, Врач от Бога. И начинаешь верить и понимать, что он и есть проводник промысла Божьего.

Именно он способен совершить невозможное, чудо, как сказали бы раньше, именно его психологическое воздействие послужило основой моего выздоровления.

Заметьте, при одинаковых атрибутах профессиональной квалификации лишь таким специалистам удается осваивать искусство врачевания. Там, где у обычного доктора опускаются руки, для них открывается обширное поле деятельности. И вопреки прогнозам, предсказаниям, пессимизму окружающих они добиваются успеха.

Где же найти слова, чтобы полнее выразить благодарность настоящим чудотворцам? Лишь человеческая память и вызванное ею поклонение могут быть достойной наградой им!

К сожалению, мне не удалось узнать фамилии этого доктора. Пока я в течение полугода учился говорить заново, он уволился из больницы. А по моим смутным описаниям его не смогли идентифицировать. Но так ли это важно. Главное, на его счету еще один спасенный пациент. Далеко не первый и, хочется надеяться, не последний.