Текст книги "Криминальная фантастика (сборник)"

Зомби
Фантастический рассказ

– Папа, это и есть твоя новая работа? – спросила Екатерина, разглядывая полотно.

На холсте вздымалось облицованное стеклом здание. Закатывающееся солнце золотыми и багряными языками отражалось в его располосованных на квадраты стенах, отчего казалось, что здание мозаичное и непрочное.

Художник Иван Остин, прихрамывая, подошел к мольберту, искоса взглянул на дочь, пытаясь уловить на ее красивом лице впечатление от своей работы. Екатерина, понимая, что отцу не терпится услышать ее мнение, спросила:

– Это ты написал здание института? – и она кивнула на окно, за которым была видна башня НИИ.

– Мало похоже? – усмехнулся отец.

– Как сказать… – осторожно начала дочь. – Там, – ее рука взлетела в сторону окна, – буднично и устойчиво. Здесь, – бледная кисть плавно сделала круг перед холстом, – как-то странно… все плавится, стекла вот-вот посыплются горящими углями. А ты не нарушил пропорции, па? Впечатление, что здание кверху сужается… Но феерично! Таким представляется мир будущего. А почему внизу стоят люди и смотрят вверх?

– Это Вавилонская башня нового времени, – ответил мужчина, устремивший одновременно отстраненный и оценивающий взгляд на свое полотно.

– Странная идея! – пробормотала Екатерина. – Это же старый сюжет, совершенно не актуальный. Было время, когда люди говорили на одном языке, и все друг друга понимали… И вот они решили построить башню, чтобы дотянуться до Бога. Зачем? Тщеславие?

– Возможно…

– Сила единомыслия?

– А вот это интересно…

Дочь улыбнулась, довольная, что заставила отца задуматься, и продолжила:

– Бог смешал их планы, наслав как наказание – или издевку? – разные языки. И люди перестали понимать друг друга. И разбежались. Я правильно изложила сюжет? Что в этом интересного?

– Взаимопонимание. Даже те, кто говорят на одном языке, часто не понимают друг друга.

«Это он о своих отношениях с мамой, – подумала дочь. – Жалеет, что развелся. Столько лет прошло! Сейчас жил бы с нами в центре столицы, а не здесь, за кольцом».

– У мамы все хорошо, – после неловкой паузы подала девушка тихий голос.

– А тебе не кажется, что эта башня не рушится, а напротив, собирается из разрозненных частей? – пропустив слова дочери мимо ушей, с настойчивой интонацией спросил художник.

– Может, и так, – пожала плечами та, потеряв интерес к беседе. – Я кофе сварю? Можно, включу телевизор? Уверена, без меня ты его не смотришь…

А художник продолжал:

– Идет любопытная тенденция: люди все больше становятся похожи друг на друга. А хорошо ли это? Мы не муравьи… Каждый человек имеет право – и с этого меня не сдвинешь – говорить на своем языке. Не ходить маршем, а быть собой. Хотя иногда это ведет к одиночеству… – он заметил, что дочь ушла, и замолчал.

На вспыхнувшем яркими красками экране появился человек в белом халате. У него было мужественное лицо, седеющие виски и добрые глаза в нимбах морщинок. Хорошо поставленным голосом, в котором тонкой струной звучало напряжение, он говорил:

– У нас нет права скрывать правду: новая болезнь превосходит все известные доселе инфекции. Летальный исход наступает в течение трех суток. Признаки заболевания: зуд кожи, повышение температуры, затем на лице и теле выступают багровые пятна, размером с крупное яйцо, участки кожи в районе пятен словно выедаются, приобретая вид безобразных глубоких оспин. Зуд становится настолько нестерпимым, что зараженный рвет на себе кожу…

Мужчина продолжал говорить, а заинтересованный художник припал взглядом к экрану. Когда вошла дочь с подносом, на котором ароматным жаром дышали чашки с кофе, он обернулся к ней:

– Нет, ты посмотри, что придумали! – возмущенно заговорил он. – Болезнь у них новая появилась! И знаешь откуда? Они, – он, подняв палец, крутанул им, словно ввинчивая в воздух, – предполагают, что вирус прилетел на Землю с метеоритом, а потом с мухами попал к людям! Представляешь, какой бред? Сказали бы сразу: произошла утечка бактериологического оружия…

Екатерина, снисходительно улыбнувшись запальчивости отца, посмотрела на экран. Подобная красотке из рекламного ролика девушка в белом халатике и в кипенной шапочке складно говорила:

– Мы находимся в реанимационной палате. Сюда поступил больной с признаками новой инфекции, которая получила название «марсовой болезни».

Во весь экран чудовищным ликом встало обезображенное лицо поседевшего мужчины. Екатерина содрогнулась. Было слышно, как несчастный стонет. Камера ушла от жуткого лица и остановилась на тяжелых мужских руках. Они то сжимались в кулаки, то, разжимаясь, рвались из-под ремней, которыми были пристегнуты к кровати.

– Ужас какой, – не удержалась от восклицания Екатерина. – Это что такое?

Экранная красавица-медсестра надела медицинскую маску, и Екатерине неожиданно пришло в голову, что и это гладкое, как у куклы, лицо может обезобразить страшная инфекция.

– Как они не боятся заразиться? – вслух высказала она свое удивление. – Наверное, после такого заболевания следы останутся навсегда. Тут никакая пластика не поможет. Даже если врачи научатся лечить этот кошмар, люди, перенесшие эту болезнь, останутся уродами. По мне так лучше помереть!

Отец промолчал, поразившись неожиданным словам дочери. Если это и есть женская логика, то ей одно название – глупость. Или это разговор на разных языках? И мужчина недовольно поджал губы.

А импозантный врач с расстановкой проговорил:

– Мы обращаемся ко всем гражданам с призывом к осторожности. Пока не известна природа вируса, мы просим в общественных местах ходить в масках, после прихода домой менять и дезинфицировать одежду и непременно мыть руки. Поверьте, специалисты ищут причину страшного недуга.

И у зрителей не могло возникнуть сомнений в том, что этот человек, а с ним и все другие врачи, не спят ночами, занятые поиском чудодейственного лекарства от чудовищной беды, свалившейся на человечество.

Президент, сухощавый, с узкими, как кривые лезвия, блестящими глазами и желтоватой кожей, подошел к белой ленте конвейера, на которой лежали прозрачные диски, размером с небольшие монеты.

– Это и есть чудодейственная вакцина? – спросил он, ухватывая двумя пальцами диск, оказавшийся при ближайшем рассмотрении контейнером; в нем тяжело каталась сверкающая капля.

Светловолосый советник главы государства, чуть согнувшийся от попытки сравняться ростом с невысоким боссом, степенно произнес:

– Да, господин Президент, это и есть то лекарство, которое навсегда спасет государство от распада и революций.

– Как будет вводиться… это?

– Внутримышечно, как все инъекции. Но можно и орально с любым напитком, как…

– Как яд, – усмехнулся Президент.

Советник коротко хохотнул, показав, что понимает и ценит шутки правителя, и продолжил:

– Здесь профессор Антонова, изобретатель этого чуда и директор института, – и мужчина протянул руку в сторону строго одетой женщины без следов косметики на лице.

Президент привычно справился с инстинктивным желанием окинуть взглядом фигуру женщины и сам подошел к Антоновой, дружески протянув ей сухую правую ладонь и держа контейнер в левой:

– Рад, искренне рад познакомиться с вами. Сегодня подписан указ о награждении вас высшим орденом государства, и я поспешил своими глазами увидеть работу вашего института. Эксперты в один голос утверждают, что сделано великое открытие. Так объясните, что это такое? – и он, открыто улыбнувшись, поднял зажатый между двумя пальцами контейнер со сверкающей каплей.

– Это жидкий чип, который совмещается с человеческим мозгом, встраиваясь в его структуру, – скупо улыбнулась Антонова. – Создан на основе жидких кристаллов. Но я бы не сказала, что наш институт единственный автор изобретения.

– Ну да, жидкие кристаллы известны с конца двадцатого века, – блеснул своей просвещенностью Президент.

– Жидкие кристаллы были открыты еще в 1888 г. австрийским ботаником Рейтницером, – беспардонно поправила собеседника Антонова.

Тот остро взглянул на женщину, но выражение интереса на его лице осталось неизменным, а она продолжала говорить:

– Но долгое время ученые не признавали жидких кристаллов, ведь это противоречило теории о трёх состояниях вещества: твердом, жидком и газообразном. Жидкие кристаллы относили то к эмульсиям, то к коллоидным растворам.

– Как я понимаю, – прервал экскурс в историю Президент, скопировав стиль общения собеседницы, – жидкие кристаллы – это промежуточное состояние между жидкостью и кристаллами.

– Вы абсолютно правы, – чуть опешила госпожа ученая. – Жидкие кристаллы, как обычные жидкости, обладают текучестью…

– Прекрасно, – улыбнулся Президент. – В детстве мечтал быть физиком, но осуществлению мечты помешало увлечение политикой. Политика мне показалась более мощной силой, чем наука, – взгляд мужчины смягчился. – Но вы, Ирина Михайловна, со мной не согласны?

Женщина, удивленная таким поворотом и знанием Президента ее имени и отчества, лишь чуть качнула головой в знак несогласия.

– В таком случае, вернемся к нашей теме, не дискутировать же нам! Как же вы смогли создать чип, совместимый с живыми клетками?

– Многие структурные звенья живой клетки похожи на структуру жидких кристаллов. Имея диэлектрические свойства, жидкие кристаллы образуют внутриклеточные гетерогенные… – женщина споткнулась.

– Я понимаю, – кивнул Президент, – разнородные, иначе говоря…

– Да, жидкие кристаллы создают гетерогенные поверхности, – чуть растерявшись, повторила госпожа Антонова, ее лицо, имеющее перед этим бесстрастный вид, дрогнуло и, потеплев, стало милым и беззащитным, – они отлично регулируют взаимоотношения между живой клеткой и внешней средой. Также и между отдельными клетками и тканями, сообщают нужную инертность составным частям клетки, защищают ее от ферментативного влияния. Изучение закономерностей поведения жидких кристаллов позволили создать жидкие чипы для человека… – и она продолжила говорить на профессиональном языке, не подыскивая обыденные слова, упрощающие объяснение.

– Благодарю вас, – наконец, кивнул Президент. – На весь мир мы афишировать ваше изобретение не будем, но государственную премию за вклад в развитие молекулярной биологии вы получите. А теперь конкретно об этой… об этой вакцине, – и он протянул Антоновой взятый ранее контейнер. – Это чип предназначен для конкретного человека или может быть введен любому?

Профессор, взяв прозрачный диск, остановила взгляд на цепочке бледных цифр на крышке контейнера.

– Это именной чип, – сказала она. – Видите номер? Если ввести чистый чип, у человека на первоначальном этапе может возникнуть ощущение раздвоения. Процесс адаптации проходит быстрее, когда в память электронного носителя внесены хотя бы минимальные сведения об его владельце. Человек не замечает внедрения в свое сознание.

Антонова жестом пригласила мужчин к ленте конвейера, вставила в углубление компьютерного блока контейнер, и по дисплею побежали строчки.

– Чип создан для Ивана Остина, художника. В двадцать лет, чтобы не идти в армию, он изувечил себе ногу, объяснив это тем, что является пацифистом и хочет писать картины, а не воевать. За членовредительство был приговорен к двум годам тюрьмы. Разведен. Имеет дочь двадцати лет, – прочитала вслух Антонова и пояснила: – Это общая информация, она имеется в любой его анкете…

– Хорошо, – кивнул Президент, – вакцина будет введена. Что дальше?

– Чип соберет всю информацию о своем хозяине, о его здоровье и отправит ее на центральный пульт, сигнализируя, если что-то не в порядке. Так, еще до появления выраженных симптомов, врачи будут знать о начале сбоя в организме человека.

– С помощью этой штуки можно зомбировать человека? – неожиданно спросил Президент.

– Нет! – резко возразила женщина.

Ее щеки розово окрасились возмущением, а глаза, дрогнув, потемнели. После неловкой паузы Антонова вновь заговорила, сдаваясь:

– Конечно, можно, но врачебная этика этого не позволит. Скальпель тоже опасен.

Президент чутко уловил в ее голосе слабое сомнение и тонкий страх.

– О да! – весело согласился он. – И мы, простые обыватели, ежедневно беря в руки нож, знаем, что им можно порезаться и даже зарезать. Потому я и интересуюсь не только достоинствами, но и опасностями вашего изобретения, – Президент тепло улыбнулся и с легким нажимом произнес: – чтобы быть бдительными и осторожными. Но, дорогая Ирина Михайловна, согласитесь, что порой необходимо вторжение в сознание человека и его корректировка. Например, в психиатрии. Представьте, ваш чип выявит маньяка-убийцу, мы ведь сможем незаметно для… – мужчина поискал слово, – больного устранить аномалию в психике? Я правильно понял возможности вашего изобретения?

Антонова несколько раз кивнула, словно отгородившись какими-то мыслями.

– Благодарю вас, Ирина Михайловна, за ваше внимание. Я буду всегда рад побеседовать с вами, – голос Президента стал совсем мягким и теплым, как старинный бархат.

Он протянул женщине руку и взглядом, словно мимоходом, коснулся ее бледно очерченных полных губ. В уголках мужских глаз появились и спрятались веселые искорки: он заметил смущение собеседницы.

Проводив коротким взглядом Антонову, советник тихо заговорил:

– Не понимаю наивности ученых. Изобретают, изобретают, а к чему это может привести, не хотят задумываться. Ведь она прекрасно понимает, что человек с чипом легко управляем. Его всегда просто отследить, мысли, прочитав, можно изменить. У нас будет самый послушный и преданный народ. И ведь все идет, как задумано: рекламная акция под названием «марсова болезнь» набирает обороты. Люди запуганы и хотят спастись. По улицам ходят в масках. Как сводки с фронтов, по всем телеканалам дикторы зачитывают цифры заболевших и умерших. Я уверен: за вакциной встанут в очередь.

В высоком кабинете стало жарко. Президент нажал кнопку, и в секунды из боковой двери появился советник с зеркальным подносом в руках, на котором стояла резная голубоватая бутылка и пузатый стакан.

– У нас вышли из строя кондиционеры? – раздраженно спросил Президент, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, и его узкий взгляд стал похож на холодную сталь.

– Да, неполадки в автоматике, они устраняются, – спокойно ответил советник, он налил прохладную воду и поставил перед боссом запотевший стакан, сказав: – Это вода из реликтовых ледников. Сейчас открою окно, и станет комфортнее.

Президент крупными глотками опустошил стакан, и взгляд его смягчился.

А советник продолжил:

– Прекрасная новость, господин Президент: вакцинация завершена, и настало лучшее время для государства. Уже не нужны слова, не нужно кого-то убеждать и призывать. Для управления народом сейчас достаточен один язык – компьютерные команды. Лишь единицы сопротивлялись вакцинации, но помогли их родные: боясь за близких, они добавили вакцину, то есть чипы, в кофе, воду, чай упрямцев.

– Да, страх – это тот язык, который понимают все, – кивнул Президент и неожиданно спросил: – А нельзя ввести чип в Антонову?

– Можно, – лицо советника не дрогнуло удивлением.

– Кто ж изготовит для нее такой ключик?

– У нее есть заместитель, который хочет стать первым… – помощник споткнулся и, чтобы затушевать нечаянно озвученную опасную мысль, сказал то, что первым пришло в голову. – Но она как женщина не интересна. Умна, но беспола.

– У меня другой взгляд на женщин, – резанул коротким взглядом Президент. – Самое эротичное в женщине не дурацкие ужимки, а ум. Когда умная женщина погружается в размышления, и ты понимаешь, что в них тебе места нет – вот это сводит с ума.

– Ну да, если Антонову подкрасить, одеть, как надо, получится красотка!

– Не терплю штамповки, – оборвал неловкие рассуждения своего помощника Президент и резко провел рукой в сторону.

Советник пошел прочь, закусив губу от досады.

А Президент, сидя за столом, обдумывал слова о втором, который мечтает стать первым. Но эта мысль ушла из его головы, словно ее кто-то стер.

Профессор Антонова заворожено смотрела в окно. В городе тонула заря, которая показалась женщине похожей на трепещущее сердце. Она вспомнила Президента, и внутри нее что-то тонко задрожало.

Иван Остин равнодушно задернул шторы, отгородившись от уходящей вдаль зари. Ему не хотелось писать картины. Он решил идти в армию, хотя бы переводчиком.

Манускрипт Ежова
Маленькая фантастическая повесть

Посвящается памяти монахинь Ново-Тихвинского монастыря, расположенного близ села Булзи.

Взгляд монашки, спокойный, словно проникающий, раздражал чекиста. Она его не боялась, хотя ей было известно, что три ее товарки умерли от истязаний, а две тоже не жилицы.

«Поди, думает, что они в раю, и торопится следом», – зло усмехнулся мужчина.

– Слышь, ты, овца небесная, если не скажешь, чем вы тут, в обители, занимались, мы все спалим к Богу вашему, – проговорил он сорванным голосом.

– Молились и работали, – как-то особо певуче ответила монахиня, лицо ее было светлым, чуть румяным.

Чекист обвел глазами трапезную с узкими проемами окон. Его тошнило от застоявшегося кисло-сладкого запаха еды и икон. В углу тонким ажуром сверкнула натянутая паутина. Он подошел и провел темными, с забившейся под ногти грязью, пальцами по сияющей тонкости узора, и красота исчезла. Только толстый паук резво бросился прочь спасать свою мелкую жизнь.

Мужчина брезгливо шеркнул несколько раз пальцы о галифе и процедил, возвращаясь сузившимися глазами к монахине:

– Ага, еще расскажи, какое здесь образцовое хозяйство, какие в монастыре замечательные коровы. А я вижу, что вы не заработались. Вон, сама, какая – кровь с молоком! Жрала тут, телеса наедала, как паучиха, а народ бедствовал, жилы вытягивал, беспробудно работая…

– Беспробудно можно пить или спать, но не работать, – тихо поправила его монашка.

Широко шагнув, чекист тяжелой рукой толкнул монашку, и она, отлетев, упала поперек на сосновую скамью. Голова ее запрокинулась. Мужчина приблизился и, поставив разбитый сапог на лавку рядом с лежащей женщиной, машинально огладил шершавой ладонью отполированный маузер, заткнутый за ремень.

– Подымайся. Чего раскинулась? Мужика надо?

Но монахиня не шевельнулась, тогда чекист наклонился и, ухватив ее за ноги, стащил обмякшее тело со скамьи, чтобы видеть лицо. Бесформенное, как мешок, платье, пахнущее ладаном, задралось, открыв батистовые штанишки: словно нежного снега сыпанули на вощеный пол. Панталоны, отделанные скупым кружевом и узкой атласной лентой, были присборены вокруг бледных ног. Мужчине захотелось ткнуться руками в беззащитную белизну тонкого женского белья, потянуть за шелковые завязки, но он заставил себя увести глаза на грубую ткань простого платья и споткнулся о спокойный взор монахини. Не отпуская ее взгляда, он опустился на колени и хрипло заговорил:

– Скажи тайну обители, и мы уйдем. Никого больше не тронем. Ничего не возьмем. Скажи. Ты знаешь. А так всех перебьем и все спалим. Ты знаешь…

Лицо монашки дрогнуло, словно рябь прошла по воде, и он подумал, что это судорога, но с удивлением увидел, как румяный рот стал проваливаться, а лицо распухать. Мужчина вскочил на ноги и попятился, заметив, что все тело женщины увеличивается. Его охватила паника, и он, выхватив маузер, выстрелил в растущую массу и выскочил за тяжелую дверь.

– Уходим! – крикнул он двум своим товарищам, вскакивая на лошадь. – Пока живы. Ничего не брать! Здесь не то чума, не то холера, не то черт знает что!

Они поскакали вдоль речушки Щербаковка в сторону села Булзи. И чекист зло перекатывал в голове тяжелые мысли о провале задания: вопреки указанию советской власти из Москвы, он ничего не узнал о Ново-Тихвинском монастыре.

Речка светло скользила в зеленой раме травы и деревьев, порой вздрагивая от поднимающейся из глубины рыбы.

– Остановимся! – скомандовал чекист товарищам и, натянув поводья, спешился, ласково похлопав по крупу лошадь.

Шагнув к реке, он широкой ладонью зачерпнул со дна смесь песка и ила, отчего вода перед ним сразу замутнела. Как мылом, стал тереть илистым песком руки, потом обмыл их и ополоснул лицо. Отломил попавшийся на глаза сухой стебель травы и попробовал вычистить им черноту из-под ногтей, но въевшаяся грязь не поддалась. И он подумал, что пора в баню. Отмыться. Может, тогда хотя бы сапоги помыть? Но ему вдруг стало жалко речку: ходят к ней все со своими нечистотами.

Он бросил бесполезный стебель в воду, и она, вспенившись тонкими кружевами, понесла, танцуя, сухую траву дальше. А перед глазами чекиста стояли женские панталоны в воланах и лентах. Такое белье он видел на стыдных французских открытках. Ну, зачем монахине такое исподнее? Не за коровами же она ходила в кружевных портах! Не монашка она, это точно. А кто, и что делала в монастыре? Может, из богатых, пряталась… Или послушница. Нет, не все так просто. Но возвращаться назад, чтобы задать новые вопросы, чекист не собирался. Не боясь Бога и Черта, он страшился неведомой заразы.

И, обернувшись, исподлобья, он долгим взглядом посмотрел в сторону Ново-Тихвинского монастыря.

В столице, не понимают, что на Урале народ хитрый и стойкий. Как в каслинской печи, в нем много переплавлено: русские, башкиры, татары, удмурты – кого здесь нет? Из русских сюда шли самые отчаянные. Оторвыши. Беглых, ссыльных – не сосчитать. Село Булзи кем заложено? Ссыльным татарином из Казани. Вот и поработай с таким народом!

После того, как незваные гости ускакали, оставшиеся в живых монахини, шепча молитвы и крестясь, собрали темные книги и цветистые иконы и покинули обитель, оставив на монастырском кладбище шесть свежих могил с простыми крестами.

* * *

Владелец букинистической лавки, оплывший от пламени пронесшихся шестидесяти лет, достал из-под прилавка какую-то грязную не то коробку, не то шкатулку в разводах и темных пятнах.

– Посмотри вот это, – взгляд его стал хитрым и таинственным, как у фокусника, и одновременно въедливым.

– Что это? – удивленно спросил Александр Ежов, заинтриговано глядя на странную вещь и нерешительно протягивая руки.

– Это ты скажи мне, что, ты же историк, а мне некогда бегать по экспертам. У меня бизнес. Бери, бери, смотри…

В металлическом узорчатом переплете находилась пожелтевшая, в рыжих пятнах и ржавых точках, объемистая рукопись.

Букинист же с тяжелой неловкостью опустился в кресло и прикрыл веки. Сытый, неповоротливый, он имел вид ленивого кота, который вроде дремлет, а сам на стороже.

– Откуда это у вас? – спросил Александр, бережно перелистывая страницы рукописной книги.

– Откуда… оттуда… – уклонился от ответа Букинист. – Сам-то что можешь сказать?

– А что я могу сказать, не зная, откуда артефакт? – не к месту щегольнул модным словечком Ежов. – Вот при раскопках, например, важен весь культурный слой…

– Ладно, – бесцеремонно прервал разглагольствования молодого историка Букинист. – Мне привезли эту – не преувеличу – драгоценность из села Булзи. Знаешь такое?

– Около Каслей, что ли? – не сразу отозвался Ежов. – Там еще есть храм, правда, разрушенный.

– В точку, – лениво кивнул Букинист. – Храм Покрова Пресвятой Богородицы. Был опустошен при Советской власти, церковные книги и иконы тогда мирные селяне растащили по домам. Представляешь, – он усмехнулся, – из икон даже кадушки делали для солений. И вправду: что добру пропадать? Когда пришла мода на иконы, я несколько штук смог выменять на ерунду… Не поверишь – на полиэтиленовые мешки с картинками. Красивые такие были упаковочные пакеты, яркие, модные.

Пять рублей штука стоила в Москве. Да, ты не помнишь, ты тогда на горшке сидел. А я в те годы всю область проехал. Так вот, рядом с селом Булзи находится Ново-Тихвинский женский монастырь. Его тоже разорили, уцелевшие монашки разбежались, несколько из них прижилось в селе. Этот манускрипт остался в наследство от одной из этих монахинь… Вот такая информация. Такой культурный слой… – он усмехнулся и неожиданно цепко вгляделся в лицо юноши. – И что ты можешь сказать о рукописи на вскидку? – и опять прикрыл набрякшие веки, как за мышкой, наблюдая из-под них за молодым человеком.

– Тарабарщина, какая-то. Ни одного внятного слова, – пробормотал Александр Ежов.

– Ясно, что записи зашифрованы, но не думаю, что сложно, – проговорил Букинист. – Я уже показывал эту находку Коле Белосельскому – знаешь его? – бывшему директору краеведческого музея. Известный человек, вся его квартира антиквариатом забита, – мужчина помолчал и добавил: – Правда, обнесли его квартиру.

– Давно? – вежливо поинтересовался юноша, вынув из рукописи серо – желтый, как высохшая кожа, узкий листок, на котором с трудом читались выцветшие строчки: «Отче наш, иже еси».

– С полгода. Воров нашли, но самые ценные вещи милиция не вернула. Там говорят, что это улики, вещественные доказательства, а они возврату не подлежат. Назидательная история получилась: Коля в мутные перестроечные полмузея вынес, а потом у него вынесли. Кстати, фамилию «Белосельский» Коля присвоил: за дворянина себя выдает. Смешно. Да, ты сам не от главы НКВД Николая Ежова?..

– Нет, – недовольно мотнул головой молодой человек, возвращая листок на место, – Ежовых на Урале много. Ведь слово «ёж» раньше означало «беглый», вот от него и происходит «Ежов».

– Да ты что? – удивился Букинист. – Так твой род идет от беглых? Оно и видно, что здоровая у тебя наследственность – какой бугай! Пальцем раздавить можешь. Тебе бы спортом заниматься, борьбой… Ладно, так о чем мы говорили? Так вот, у Белосельского глаз загорелся на эту рукопись – меня не проведешь! Но он ушлый парень. Стал говорить, что это ерунда, якобы век всего лишь девятнадцатый, а о чем написано, и думать не захотел. Вот скажи, зачем для ерунды такой красивый металлический переплет?.. Он же рассчитан на века! Ты про манускрипт Войнича слышал?

– Нет.

Букинист, приподняв веки, задержал разочарованный взгляд на лице Ежова и вернулся к его рукам, держащим книгу.

– Это самая удивительная рукопись в мире, более пятисот лет ученые пытаются ее расшифровать. Вот и представь, что у тебя в руках подобный манускрипт. Это шанс прославиться, понимаешь? Сделать имя. Ты можешь составить описание рукописи, привести выдержки из нее. Сделать все так, как требует археографическая наука. Попытаться расшифровать, в конце концов! Я даже предполагаю, что в научных кругах эта книга получит название «Манускрипт Ежова». Круто? Хотя хозяин рукописи, конечно, я. Но первым исследователем будешь ты, – и толстый палец Букиниста указал на Ежова.

У юноши вспотели ладони.

– Но где я смогу работать с манускриптом? – нерешительно заговорил он. – Приходить сюда? У меня только два свободных дня в неделю, и то не полностью.

– Я тебе дам его с собой, – Букинист сделал паузу и добавил: – Под расписку. Вещь чрезвычайно дорогая. Возможно, подороже миллиона долларов… – у Ежова вытянулось лицо, – но оценим ее в сто тысяч рублей. Ты даешь мне расписку в сто тысяч и получаешь манускрипт для работы. Надеюсь, успешной. Как думаешь, через пару месяцев мир узнает о манускрипте Ежова? – взгляд букиниста спрятался в хитрых морщинках. – Понятно, после твоей публикации появятся сомневающиеся, нарисуются завистливые оппоненты, будут кричать, что это фальсификация, мистификация, авантюра и прочее. Ты о хрустальных черепах, сделанных древними майя, слышал? Черепа находятся в музеях Лондона, США и Парижа, – мужчина для значительности поднял указательный палец вверх. – Так вот, недавно было установлено, что эти якобы бесценные реликвии – фальшивки, изготовленные в девятнадцатом и даже двадцатом веке, а не двенадцать тысяч лет назад, как говаривали, и даже не пятьсот! Вот это афера! Представляешь, сколько денег получил жулик, впаривший дешевку таким уважаемым музеям? А у нас с тобой не подделка. У нас тайна, – и он опять ткнул пальцем в потолок. – И я тебе скажу, что главное – создать шумиху. Больше ажиотажа – больше известности. И денег соответственно. Что ты там, в своем университете, получаешь? Копейки. А девушки нынче больше смотрят на богатых, чем красивых…

Букинист был искушенным в людях. При советской власти, чтобы не попасть за решетку за спекуляцию, он организовал клуб любителей книги. Уже тогда букинист постиг науку использования людей. Он наладил связи с книжными магазинами города, лебезя и задаривая конфетами и духами женщин-директоров и рядовых продавщиц, а потом перепродавал купленные через них книги, запрашивая в некоторых случаях стократную переплату. Самые ценные экземпляры он оставлял себе, сколотив уникальную библиотеку, которая, в дальнейшем, и стала основой его бизнеса.

Людей Букинист классифицировал так же, как и книги. Саша Ежов был для него прост, как бульварная книжонка, изданная миллионным тиражом. Букинист схитрил, уверяя, что не бегал по экспертам. Он обошел всех местных специалистов, но ничего внятного не услышал. Тогда, сделав ксерокопии каждой страницы и фотографии обложки, отправил материалы экспертам в Москву, но прошло полгода, а ответа не было. И Букинист решил действовать рискованно. Если рукопись – пустышка, он сумеет заработать на ней, хотя бы сто тысяч, взяв их с Ежова.

А юноша, выводя под диктовку расписку, а затем, заворачивая рукопись оробевшими руками в плотную бумагу, видел перед глазами прекрасное лицо модной соседки, у которой было величественное имя – Кристина. Ее часто подвозили к дому на шикарной машине.

* * *

Лиза то и дело посматривала на серебряные бабушкины часики. Только через двадцать четыре минуты ей принесли заказ. Девушка сразу же надела новые ортопедические ботинки и прошлась по цементному полу, пробуя обновку на ощущение. Удобно. Хромота почти исчезла, и даже плечи, как показало большое зеркало в холле, подровнялись. Но Лиза не любила разглядывать себя в зеркалах: она считала себя некрасивой, поэтому отвернулась, аккуратно положила поношенные туфли в полиэтиленовый пакет и вышла в новой обуви из подвальной мастерской в распустившееся лазоревым цветком утро.

Лиза боялась, что опоздает поздороваться с Александром Ежовым, который каждую субботу заходил в букинистический магазин. Девушка до мелочей помнила их знакомство. Она стояла между тесными книжными полками с томиком стихов Фофанова, одна тысяча девятисотого года издания, когда услышала над собой:

– О! Крошка Лавальер умеет читать и такие книги!

Лиза подняла задумчивые глаза и увидела, что над ее плечом склонился высокий молодой человек с падающей на глаза челкой.

Увидев ее недоумение, он доброжелательно проговорил:

– Извини, девочка, ты так увлеклась, что мне стало интересно. А ведь слова с «ятями» сложно читать. Вырастешь, приходи учиться к нам на исторический факультет. Мне вообще-то нужна вон та книга в углу, позволь пройти.

Лиза прижалась спиной к стеллажу, давая проход, и серьезно проговорила: