Текст книги "Смежная зона. Фантастический роман"

Глава 4

Любица обрабатывала отчеты визитеров левого крыла для пересылки их в аналитический и статистический отделы. В связи с загрузкой врачей-визитеров, им давно разрешили писать отчеты вольным стилем. А на последнем Совете даже приняли решение перейти на диктофонный режим.

Когда-то к каждому врачу было прикреплено по 20—25 больных, 3—4 подключения в день было нормой; каждого больного врач посещал не реже раза в неделю, при написании отчетов визитеры еще пытались сами анализировать, разрабатывали экспериментальные исследовательские программы и имели даже официальные выходные. Но количество больных увеличивалось, врачей, способных к подключению, не хватало; визитеров искали уже среди людей, далеких от медицины и психологии. В последнее время поиски шли даже среди студентов и пенсионеров. Совсем недавно в числе визитеров оказалась четырнадцатилетняя девочка. Комитет по защите прав несовершеннолетних выразил протест. Но ситуация была критическая. Смертность среди больных МВК была крайне низкой. А приток новых больных все возрастал. На одного работоспособного визитера приходилось уже до 200 больных, 7 подключений в день без выходных. Но даже при таких перегрузках у большинства пациентов слишком редкие визиты врача вызывали дополнительный синдром эмоционального дефицита. А новых больных просто не к кому было прикреплять. Немудрено, что такую рутину, как отчеты, стали перекладывать на рядовых сотрудников.

Любица легко справлялась с этими обязанностями, ей даже нравилось прослушивать с диктофона и записывать истории встреч в других мирах. Она оказывалась как бы причастной ко всем подключениям и перемещениям и, не испытывая на себе физических нагрузок, окружила миры визитеров внутренней комы романтическим ореолом. Их жизнь казалась ей приключенческим сериалом, а своя, однообразно протекающая по одному и тому же распорядку, в одних и тех же декорациях, представлялась скучной и безрадостной. А, собственно, чем ее жизнь отличается от жизни одного из больных МВК? Возможностью раз в год поехать в отпуск и сменить одни декорации на другие? Наличием нескольких «живых» людей в ближайшем окружении? Но общение с ними было настолько ситуативно-деловым, поверхностным, что больные МВК, чьи беды и радости становились ей известны через отчеты, казались более близкими друзьями, чем весь персонал больничного городка.

Лур заглянул в дверь, широко улыбаясь:

– Найдется для меня пара минут?

– Конечно! – Лур был вторым после Дюмана визитером, кто работал с первых дней организации лаборатории, когда только обнаружили саму возможность подключения к больным. Самых первых заболевших считали впавшими в летаргический сон, никакой связи с ними не было, и они спустя какое-то время умирали. Открытие возможности подключений принесло доктору Бранбардту, основателю лаборатории, Нобелевскую премию, а больным и их родственникам – надежду. Но после того как заболевание перешло в форму эпидемии, многие стали ставить под сомнение пользу такого открытия, поговаривая, что, не будь никаких подключений, может, было бы лучше: ну, умер человек и умер, а теперь что делать с таким количеством полутрупов? Правда, так говорили только те, среди родных и близких которых еще не было заболевших.

– Чай? Кофе? – Любица вскочила из-за рабочего стола к тумбочке с чайником и прочими кухонными принадлежностями.

– Между третьим и четвертым подключением предпочитаю горячий шоколад! – Лур по-хозяйски уселся в кресло, поправил взлохмаченные волосы, заложил ногу за ногу, покрутил в руках маленький черный диктофон.

– Ты принес мне новый отчет? Я сама должна была к тебе зайти…

– Ты должна заходить к Дюману и Симуру – по штатному расписанию, а ко мне можешь, если захочешь. – Лур потянулся и даже сладко зевнул, будто собирался прямо тут, на кресле, сейчас же немного вздремнуть.

– Ди Ян сказала, что Варуша на больничном, и просила меня поухаживать за тобой между подключениями, но я… увлеклась отчетами. Прости. Ты сдашь свои в конце дня, как обычно?

– Да. Как обычно… Сахара три ложки, я – сладкоежка.

Любица улыбнулась. Дюману нужно было класть две, Симур пил вообще без сахара, а Луру – три. Главное, не перепутать.

– Какой-нибудь десерт? Или витаминную капсулу?

– Витаминных капсул я сегодня уже объелся. А десерт… три ложки сахара плюс общение с милой девушкой – не слишком ли много сладкого?

– Скрытый комплимент, как и скрытая реклама, стоит дороже! – Любице нравился этот шутливый флирт. Он ничего не значил, но бодрил и улучшал настроение.

– Слушай, а что там, в других мирах? Я все знаю только про своих пациентов, а ты по отчетам знакома с таким их количеством! – Вопрос был задан небрежно, как бы между прочим, но Любица почувствовала, что он неспроста.

– Да. Удивительно, насколько все миры разные, – уклончиво ответила она. Если Луру нужно что-то конкретное, пусть спросит прямо.

Они улыбаясь смотрели друг другу в глаза и никак не могли решить, продолжать ли игру или перейти на прямой текст.

– В последних отчетах других визитеров встречалось что-нибудь странное? – Лур выбрал прямой текст.

Визитеры почти не общались друг с другом. Они просто физически не пересекались, встречаясь только на большом Совете. Читать отчеты других было не принято не по каким-то соображениям секретности, а просто на это не было времени. Вообще все новости, кроме событий у своих больных, визитеры узнавали последними. Но до недавнего времени все отчеты были в свободном доступе внутрибольничной сети. На прошлой неделе этот доступ сделали ограниченным, якобы из-за утечки информации в прессу и для предотвращения нежелательных последствий. У Лура возникло подозрение, что начальство что-то скрывает.

– Что-нибудь странное? Что ты имеешь в виду? Там всегда много странного. Эти миры сами по себе странные… – Любица не понимала его тревоги и не знала, как себя вести.

– Помнишь, в моем отчете: больная Клара… весь ее дом… он часто менял свой стиль, особенно пейзажи за окном, но всегда все было в нормальных цветах, а тут все стало красным. Разные оттенки красного. Стены, мебель, одежда. Газон и клумбы за южным окном, лес за западным и море за восточным.. Все – красное.

– Да, я помню этот твой отчёт.

– А космический корабль Дута осадили инопланетяне.

– Фантомы инопланетян, – поправила Любица.

– Конечно, фантомы. Реальных живых существ в мирах внутренней комы не бывает. Но два года Дут путешествовал в своей космической капсуле вполне благополучно. И вдруг осада инопланетян. Они ушли, когда я появился, но Дут был встревожен и уверен, что они вернутся. Он умолял прийти к нему раньше графика. – Лур уже не улыбался, и девушка поняла, что ему не до игр. И она вспомнила:

– У Симура одна пациентка просто проспала все время визита, хотя обычно очень ждала его, готовилась к нему. Ее мир как бы на дне океана, только там относительно светло и можно дышать. Она дрессировала фантомных рыб и к приходу Симура устраивала шоу: из водорослей плела венки, рыбы танцевали… а тут просто проспала и, когда он прощался, просила больше не приходить.

– К ней обязательно нужно было пойти на следующий день!

– Симур хотел, но при таком плотном графике, ему не разрешили. Он даже предлагал это подключение сделать сверх разрешенной нормы, восьмым, но ты же понимаешь, что жизнь и здоровье визитера важнее жизни больного.

– А у Дюмана?

– Его пациенты тоже в последнее время ведут себя не совсем обычно. Но мне кажется, Дюман не все пишет в отчетах. После одного визита он не мог вернуться четыре часа.

– Задержка возвращения? На целых четыре часа? Как он это объяснил?

– Не слишком внятно.

– Вот почему они закрыли доступ к отчетам… Что-то происходит, и они не хотят паники. Любица! Это очень важно! Мне нужны все отчеты за последние две недели.

– Вообще-то это нарушение…

– Им там наверху кажется, что, чем меньше мы знаем, тем лучше. Но ведь рискуем-то каждый день мы, а не они… Я, Симур, Дюман… Для них это все – политика. А для нас?.. – Так серьезно с ней еще никто не разговаривал, а уж чтобы такой весельчак, как Лур, был так серьезен…

– Хорошо. Я скину тебе все файлы. И звуковые, и текстовые.

Глава 5

Иола уволилась из отдела реабилитации. После ухода брата в МВК она больше не могла успокаивать других. Она сама стала столь нервной и раздражительной, что срывалась из-за каждого пустяка. Дюман обещал найти ей место поближе к себе – в основном хранилище или даже непосредственно в лаборатории подключений. Но она хотела попасть к аналитикам. Туда стекалась вся свежая информация.

За эти несколько дней Иола перерыла весь Интернет, проштудировала всю местную библиотеку больничного городка. Она заново изучила всю историю МВК, все научные и ненаучные версии происхождения болезни и направления поисков лечения. Религиозный мир настаивал на версии конца света. Вместо взрыва или потопа вот такой медленный уход по одному. Лекарства нет и быть не может, разве что покаяние. Ни генетики, ни биохимики не могли найти закономерности, выявить факторы предрасположенности к заболеванию, не могли обнаружить также и принципиальную разницу между больными и здоровыми. Снижение скорости метаболических процессов. Не более. Иногда симптомы атрофии участков теменной доли мозга. Но подобное встречалось и у здоровых в депрессивных состояниях и при некоторых психических отклонениях, не связанных с МВК. В отношении комы это ничего не объясняло. При поступлении воды и питания через капельницы тело больных МВК оставалось здоровым, вся физиология была в норме, как при физиологическом сне. Физическое повреждение тела прерывало возможность подключения врача-визитера, но что было при этом с человеком там, внутри, оставалось неизвестным. Сон, при котором нельзя проснуться. Но во сне человек меняет видения, перерабатывая информацию прошедшего дня. За одну ночь можно увидеть огромное количество снов; миры же МВК были относительно стабильны, и там, внутри них, некоторые спали и видели сны совсем как здесь. Биоэнергетики отмечали иное распределение энергии больных и здоровых, но все экстрасенсорные эксперименты тоже не давали никаких принципиальных результатов. При острой нехватке визитеров привлекали к работе с заболевшими и экстрасенсов. Они довольно точно описывали внутренний мир комы и даже иногда могли определить состояние больного, но во взаимодействие вступать не могли.

Иола тщетно искала среди материалов исследований МВК хоть какое-то упоминание о «смежной зоне». Наверняка часть информации засекречена. Помимо опасности посеять панику среди населения, не исключено, что лаборатории что-то скрывали из «корыстных» побуждений. Когда-то их больничный городок был единственным, но болезнь охватила весь мир, не тронув разве что Антарктиду, и новые дочерние лаборатории-филиалы стали открываться повсюду. Амбиции отдельных ученых стали заслонять интересы больных, и ряд врачей заявили о своем несогласии с методикой Бранбардта. Так возникло несколько конкурирующих систем. И хотя никакой принципиальной разницы между ними не было, и ученые периодически встречались для обмена результатами исследований, каждая лаборатория придерживала самое интересное для прессы, для повышения своего рейтинга. И, конечно, каждая из них надеялась стать первой, нашедшей путь к излечению.

От обилия прочитанного, просмотренного, продуманного у Иолы кружилась голова. Впервые за три дня она вышла на улицу. С непривычки, будто немного опьянела, вдыхала влажный осенний воздух, слушала шорох опавших листьев. Надо же, уже осень… Затертая банальная фраза «как быстро летит время!» сейчас, после ухода Виена, приобрела совсем другой смысл. Время из непрерывного потока разделилось на части: раньше, когда брат был рядом, и теперь, когда его нет. Иола предлагала Катрише пожить какое-то время вместе, чтобы легче пережить хотя бы первые месяцы без Виена. Но Катриша решила, что разговоры о нем будут только бередить рану, и приняла его болезнь как смерть. В какой-то степени она была права: многие думали так же. Катриша стремительно собрала вещи и уехала, не оставив даже адреса.

Работая в реабилитации, Иола условно для себя разделила всех близких и родственников заболевших на три типа. Первые отказывались верить в необратимость разлуки, искали способы, верили, боролись; вторые впадали в амнезию отчаяния, терялись, не понимали, как жить дальше. А третьи «выходили из игры»: раз они ничего не могут сделать, то лучше перевернуть страницу, уехать, порвать все связи и жить так, будто заболевший и впрямь умер. Катриша относилась к последним. Она, Иола, к первым. Им было не по пути.

Как-то незаметно для себя Иола догуляла до дома, где жил Дюман. У нее были ключи, она могла зайти. Холодный ветер уже порядком заморозил пальцы. Начинал накрапывать дождь. Общее нервное состояние диктовало желание закутаться в плед и забиться в кресло. Но Иола никогда не пользовалась ключом без предупреждения о своем приходе. Так и Дюман никогда не приходил без звонка или предварительного письменного сговора. Это была своего рода игра в независимость. Оба делали вид, что допускают возможность появления других мужчин или других женщин, что они оставляют друг другу свободу, которой сами при этом не собираются пользоваться. Конечно, это была игра. Иола чувствовала, как Дюман волнуется, когда она уезжала на несколько дней без объяснений, видела, как он внутренне мрачнеет и съеживается, когда она была слишком приветлива с кем-то из знакомых мужчин. И сама она чувствовала уколы ревности, когда он рассказывал об обилии женщин в лаборатории, о его соседке Куллите с ее пирогами и плюшками, о Любице, заваривающий ему любимый чай. Да-а… Никакой независимости давно уже не было. Но то ли ребяческое упрямство, то ли страх показать слабость мешали им это признать.

Иола села на лавочку возле подъезда и посмотрела на часы. Вот сейчас, в этот самый момент, Дюмана подключают к Виену. Добиться прикрепления было даже сложнее, чем Дюман предполагал. Виена изначально определили в другое крыло, а там свое начальство и свои правила. Все три дня, пока тело проходило регистрацию и все подготовительные процедуры, Дюман, помимо своих подключений по графику, необходимых отчетов по каждому визиту и мелкой ежедневной рутины, вел напряженную борьбу с местной больничной бюрократией. С учетом его стажа и его заслуг перед лабораторией никто в принципе не был против того, чтобы пойти ему навстречу и в обход правил дать дополнительного больного по его желанию. Но при этом никто не хотел брать на себя ответственность за это нарушение, и Дюману пришлось писать кучу заявлений, заполнять кучу анкет, обойти все инстанции и дойти до самого Бранбардта. Он так уставал, что было уже не до писем. Он просто падал от усталости и засыпал, даже не поужинав. А она все ночи просиживала за компьютером в поисках хотя бы следа «смежной зоны».

Ежась от холода на лавочке возле его дома, она вдруг подумала: а если бы заболел Дюман вместо Виена… Эта мысль привела ее в панику. И она непроизвольно произнесла: «Господи! Спасибо, что тот, а не этот!». Она сама ужаснулась этой фразе, но даже сказанная внутри она была реальностью. Если бы заболел Дюман… Нет, об этом даже думать страшно. И не только потому, что Дюман – визитер и мог как-то связать Иолу с братом, а Виен ничем бы не помог. Это тоже, но дело не только в этом. Иола улыбнулась, вспоминая ощущение покоя и защищенности в присутствии Дюмана. И как оттаивали его глаза, когда она брала его за руку; как менялся голос, когда они говорили не о работе; как бережно, будто хрупкую вещь, он обнимал ее, а она смеялась и уверяла, что не развалится, что можно и погрубее, в конце концов мужчина должен быть немножечко медведем… Все эти милые глупости, может, и были самым серьезным в ее жизни. И все это так отличалось от ее любви к брату! Если бы заболел Дюман… Нет! Только не это!.. Тут она вспомнила, что, по данным статистики, среди заболевших за все эти годы не было ни одного визитера! Врачи заболевали, они тоже люди. Но визитеры – нет! То ли их постоянные подключения обеспечивали им дополнительную защиту – некий иммунитет, то ли их редкие личные особенности сами по себе делали их организм неуязвимым. Впрочем, плевать на теорию: важен факт – Дюман не может заболеть! Все остальное уже не так страшно. И со «смежным пространством» они разберутся. После того как Дюман расскажет все про Виена, надо будет обсудить с ним «страх удаления от центра». Пробовал ли кто-нибудь из его пациентов «ходить за горизонт». Это очень важно. В нескольких статьях Иола наткнулась на эту тему и удивилась, почему она об этом не думала раньше. В мире каждого больного был как бы невидимый центр. Для тех, у кого мир был маленький и ограничен физическими границами, эта тема не имела смысла. Но были и такие, у кого не было видимого предела. Тот же Мирт с его рощей, Гарита Онисьевна с побережьем, Ирегор с огромным пространством. В статьях писалось, что и такие больные не уходили внутри своего мира дальше некоторой, для каждого своей, дистанции. При попытках идти дальше они испытывали, непреодолимый страх и возвращались. Это явление назвали «синдром удаления от центра» или, более романтически, «страх похода за горизонт». Надо обязательно обсудить это с Дюманом. Спросить про его пациентов. Если, конечно, у него будут силы хотя бы разговаривать.

Она замерзла окончательно, становилось уже нелепо сидеть вот так на лавочке, как нахохлившийся воробей. Ждать здесь дальше просто опасно: вряд ли Дюман обрадуется, если она подхватит бронхит, идя домой против ветра, да и дождь усиливается. Хватит условностей: у нее в кармане ключ, она пошлет Дюману сообщение, что ждет его у него дома. Это будет нарушение традиций, но рано или поздно традиции и правила должны меняться. Или все же не стоит… Она задрала голову, чтобы увидеть темные окна, за которыми не слишком уютный, но теплый мир, и не поверила своим глазам: на кухне горел свет.

Дюман дома? Но это невозможно… он не может раньше времени уйти из лаборатории, если только… если только случилось что-то непредвиденное? Или пока Дюман отсутствует, кто-то проник в его квартиру? Кто? И зачем? О краже не может быть речи. Там просто нечего красть. Да и внутри больничного городка, где фактически живут только работники, никаких краж не бывает. А если что-то ищут? Что? Он – ведущий визитер одной из главных лабораторий. Если существуют секретные исследования и секретные службы, они вполне могут предполагать дома у визитера что-то, что представляет для них интерес. Может, не она одна ищет следы «смежного пространства». В любом случае, она должна выяснить – кто там. И она решительно направилась в подъезд.

Глава 6

Дюман закончил диктовать отчет о первом контакте с новым заболевшим – братом Иолы, Виеном. Снова набрал номер – так хотелось ему побыстрее ее обрадовать! Но телефон молчал. Куда она могла деться? Может, просто заснула… Она совершенно обезумела с этой своей идеей «смежного пространства», столько перечитала и пересмотрела за последние трое суток. Ходила, как тень, глаза ввалились, но горели лихорадочным блеском. Сейчас, когда он расскажет ей о брате, она должна немного успокоиться. Все оказалось даже лучше, чем можно было предполагать. Мир Виена представлял собой просторную мастерскую без одной стены. Краски, кисти, холсты, подрамники – все, что нужно художнику для работы. А вместо четвертой стены – открытое пространство, которое превращалось в любой пейзаж, натюрморт, даже в любую жанровую сцену с фантомами людей. И причем не самопроизвольно, как это частенько бывало в мирах МВК, а по желанию художника. Виен казался совершенно счастливым. Он как мальчишка хвастался Дюману своим новым жилищем, хохотал от восторга, превращая свободное пространство то в одну, то в другую композицию. Его ничуть не смущало, что в мастерской нет приличной кровати и спать придется на полу. Он даже не слишком понял, куда именно попал и что теперь он заперт в этом мире своей болезни навсегда. Ну, или пока не найдут способа лечения подобных больных, что на сегодняшний день и означает «навсегда». У него была частичная амнезия: такое часто случается с только что заболевшими. Он совершенно не помнил Катришу, а Иолу назвал сначала своей матерью, потом женой, и только с третьей попытки под вопросительным взглядом Дюмана уточнил, что она – сестра. И весело засмеялся правильному ответу. Дюмана он тоже узнал не сразу, но факт, что тот назначен его врачом-визитером, принял с радостью. Ему ведь нужно будет кому-то показывать свои картины. Как это удачно, что Дюман будет заходить, хоть и не слишком часто. О последних днях с Иолой и о «говорящих картинах» он не вспомнил. Может, и к лучшему. Здесь и сейчас его ничто не смущало и не тревожило. Его мир внутренней комы подходил ему идеально, и уж куда лучше, чем тот, внешний, общий для всех людей, с необходимостью оплачивать счета и зарабатывать на кусок хлеба. Ему здесь было по-настоящему хорошо. Жаль только, что здесь нельзя выпить. Виен мгновенно организовал в свободном пространстве натюрморт с вином и фруктами, но еда и питье были совершенно безвкусными. Но, может, потом он научится придавать им вкус и запах? Главное, не отчаиваться. Что будет потом? Зачем думать о том, чего сейчас еще нет. Брат Иолы, кажется, принимал свою болезнь как захватывающее приключение.

Впервые за эти последние тревожные дни Дюман расслабился. Только бы она взяла трубку. Они ведь не договорились, где сегодня встретятся, а ему так хотелось ее поскорее обрадовать. Он сделал все, что мог, и его усилия увенчались успехом, он заслужил награду. Закрыв глаза, он представил, что Иола может предложить ему в качестве награды… Он даже будто услышал ее горячий шепот ему на ухо. Она пела низким хрипловатым голосом на старинном неизвестном языке, извивалась гибким зверьком, обнимая его сразу со всех сторон, щекотала ресницами, сжимала бедрами… «О чем ты поешь? Это колыбельная? Или заклинание?» – Спрашивал он. «Это все я. Я – над тобой, я – под тобой, я – слева и я – справа. И я – внутри тебя, и я вокруг тебя, – шептала она и пела дальше, а он плыл в лодке, закопавшись в ворохе шелковых простыней, на веслах сидели русалки и пели вместе с Иолой…

– На завтра назначен большой Совет! Доктор Дюман!.. Простите, доктор, но я должна всех оповестить. Я вас разбудила? – Любица, смущенно улыбаясь, стояла напротив, с мигающим планшетом в руках, – Простите, вот здесь введите свой код, что вы оповещены. А ваш чай я приготовила заранее, он на столике.

– Большой Совет? А что случилось?

Большой Совет собирался два раза в год, внепланово его собирали крайне редко ввиду чрезвычайных обстоятельств.

– Я не знаю, мне велели всех оповестить. У вас еще одно подключение, и на сегодня все.

– Еще одно… Ах, ну да, конечно… Да… Спасибо за чай.

Обычно при первом подключении к новенькому, нагрузку в этот день снижают, но Виен был прикреплен к Дюману по его собственному желанию, и потому стандартные льготы на него не распространялись. Еще одно подключение. Надо как-то выдержать. Но как же он за эти дни устал!.. Хлопоты о Виене отняли много сил, плюс к этому почти все визиты проходили не слишком гладко. Таких стрессов, как с Миртом и Заматом пока больше не было, но во всех мирах что-нибудь не ладилось. У Гариты Онисьевны море становилось все холоднее и все время штормило. У Ирегора, наоборот, от жары пересохло его самое любимое озеро. Вроде бы ничего критичного, но в каждом мире было что-нибудь не так. Иола утверждала, что все это – звенья одной цепи.

Ну почему же она не отвечает на звонки? Ни о какой вредности не могло быть речи: она ждала информации о брате. Он послал сообщение: «У Виена все хорошо. Через час буду свободен. Где тебя искать?»

До подключения еще 15 минут. Надо бы сделать глоток чая. Но до столика надо сделать несколько шагов. Ах, как же не хочется двигаться!..

Глаза снова закрылись сами собой, и лодка с русалками понесла его в открытое море. Шелковые простыни шевелились и ластились живым существом. Голос Иолы звучал где-то далеко-далеко, он манил, обещал, уговаривал… Дюман просил русалок плыть на голос. Но в бархатистую песню на незнакомом языке вмешивались посторонние шумы, и русалки не могли определить направление. Они бросили весла и, превратив хвосты в крылья, улетели.

Дюман резко открыл глаза. Прямо перед ним сидел Лур. Это было неожиданно. Мужчины никогда не были близкими друзьями, и явление коллеги в краткий перерыв между подключениями было явлением неординарным и настораживающим.

– Выглядишь ты, прямо скажем, краше в гроб кладут, – странным комплиментом прервал молчание Лур.

– Ты тоже порядком потрепан, – Не остался в долгу Дюман.

Обменявшись приветствиями таким нестандартным образом, мужчины испытующе смотрели друг на друга.

– На завтра назначен большой Совет. У тебя есть предположения, по какому поводу, – начал Лур.

– Я узнал о Совете пять минут назад, ещё не успел подумать.

– А стоит подумать. Ты понимаешь, о чем я говорю.

– Признаться, не совсем.

– Ладно. Попробую объяснить. Я изучил отчеты всех визитеров нашего крыла за последнюю неделю. Думаю, нам есть о чем поговорить.

В дверь заглянула милая мордашка Любицы:

– Доктор Дюман, вам пора!

Лур бросил на девушку раздраженный взгляд.

– Простите, доктор Лур, но у доктора Дюмана подключение через 5 минут.

– Иду, – Дюман не был готов к серьезному разговору и даже обрадовался вмешательству Любицы.

– У меня тоже еще одно подключение, но чуть позже. Я прошу тебя, дождись. Нам действительно надо поговорить.

– Сегодня я не могу. У меня важная встреча.

– Мы должны быть по одну сторону баррикад! Неужели ты не понимаешь! – Лур явно нервничал.

– Прости, у меня встреча с женщиной.

– Попроси ее подождать. Если не хочешь, чтобы эта встреча стала последней.