Текст книги "Смежная зона. Фантастический роман"

Глава 10

Последнее подключение Лура было к Аманде. Ее сумрачный мир с плавающими разноцветными пятнами был наполнен звуками и постоянной сменой температуры и влажности. Аманда была слепая от рождения. В мир своей болезни она принесла все, чем была наполнена ее жизнь на земле. Она идеально иллюстрировала теорию, согласно которой мир МВК формируется больными из предшествующего опыта жизни. Но эта простая и логичная теория была давно опровергнута, поскольку и среди слепых находились люди с абсолютно видимым предметным миром, причем некоторые слепые внутри комы по-прежнему оставались слепы, другие же здесь обретали зрение. Некоторые глухие могли в МВК начать слышать, другие же попадали в мир полный тишины. Почему? Ни факты биографии до заболевания, ни физиологические показатели, ни мировоззренческие и морально-нравственные установки пациентов не давали ответа. Был один совершенно уникальный больной – в земной жизни слепо-глухо-немой инвалид; в МВК он оказался абсолютно здоровым, правда, сознание его было на уровне пятилетнего ребенка. Он представлял интерес для науки, и к нему прикрепили сразу нескольких визитеров разного пола. Однако все попытки обучения и развития внутри комы оказались безуспешны. Но как только этот факт пытались объявить закономерностью, практика МВК опровергла и это. Другой больной, здоровый в общем мире, очнулся в коме слепым; после снятия первого шока и антидепрессивной терапии за несколько месяцев он научился читать по Брайлю. А умственно отсталый подросток, попав в кому, быстро догнал и даже перегнал свою возрастную норму. Болезнь будто смеялась над исследователями, пытавшимися постичь непостижимое, объяснить необъяснимое. Аналитики могли только делить больных на группы и подгруппы по разным параметрам их внутренних миров и типам взаимодействия с ними, но никаких единых законов, общих для всех заболевших, установить никак не удавалось.

В мире Аманды доктору Луру было непросто: без привычной опоры на зрение он чувствовал себя не в своей тарелке. Сегодня же, когда все его мысли были о тревожных странностях миров комы в последнее время и о завтрашнем внеплановом Совете, ему как никогда хотелось побыстрее закончить этот визит.

Аманда, как всегда, держала его за руку и жадно слушала рассказы о других мирах МВК. Новости внешнего мира ее совсем не интересовали. И Лур подробно рассказывал о том, кто как живет внутри болезни. В основном, он говорил о своих пациентах, но после прочтения множества отчетов других визитеров был для Аманды просто идеальным «экскурсоводом». Она слушала, глядя своими незрячими глазами мимо Лура, и будто видела все, что он говорил. Он же думал, дождется ли его Дюман или нет. Встреча с женщиной – красивая отговорка, уход от общения или и вправду у доктора Дюмана, несмотря на беспощадный рабочий режим визитера, все же была и личная жизнь? Откуда у него силы берутся?..

Личная жизнь самого Лура закончилась, когда жена поставила его перед выбором: семья или работа. Он любил и жену, и маленького сына, но визитер – не просто работа. Его ждали сотни человек и не просто ждали, они, действительно, не могли без него. Он был их связью с внешним миром, мостиком к другим людям из полного одиночества, последней надеждой. Как он мог их бросить?! Жена не смогла этого понять, но проявила гуманность: не уехала из больничного городка, чтобы он хоть изредка общался с сыном. Спустя несколько месяцев после разрыва она вышла замуж за другого. Работа стала для Лура его жизнью, миры его пациентов – его миром. То, что сейчас с этими мирами происходило что-то странное, он воспринимал как личную трагедию.

– Проспала?! – неожиданно перебила Аманда рассказ Лура о дрессировщице рыб – больной Симура. – Весь визит своего врача проспала? – Не может быть! Здесь что-то не так…

Лур старался пересказывать Аманде сведения о разных мирах без тревожных подробностей, но тут, видно, слишком задумался о своем и ослабил внутреннюю цензуру. И чуткая женщина сразу отреагировала. Да, она права: здесь что-то не так. Несмотря на отсутствие общих закономерностей болезни, внутри каждого мира все же были свои относительные законы. И сейчас они почему-то стали повсеместно и постоянно нарушаться.

– А у тебя… У тебя здесь в последнее время ничего странного не происходит? – этот вопрос он заготовил заранее, на случай, если ничего не случится, и сам он ничего не заметит.

– У меня?.. Да вроде нет… Хотя… Звук. Да. Звук.

– Какой звук?

– Прислушайся.

Лур стал внимательно слушать: где-то вдали пели птицы, слева будто шел дождь, справа кто-то играл на скрипке. Еще… под ногами равномерное уютное мурчание… но все это было вполне нормально для мира Аманды. Как прилежный старательный ученик, он озвучил все, что услышал.

– Нет, не то. Это я тоже слышу. Но эти звуки передвигаются, становятся то тише, то громче, стихают, вместо них появляются и исчезают другие. Но недавно появился еще один звук. Постоянный. Очень тихий, но он не меняется и, главное, он отовсюду сразу. Даже не звук, а… вибрация… не знаю. Я его не понимаю. Он мне не мешает, но… Он как будто чужой. Не знаю, как это объяснить.

– Ты хорошо объяснила.

– А может, это у меня что-то с нервами? Может, это галлюцинации?.. – Аманда постаралась улыбнуться. – Попроси их там, ну, там, возле моего тела, чтобы ввели что-нибудь успокоительное.

Странно было слушать о галлюцинациях в этом мире, который весь был похож на одну большую галлюцинацию.

Вернувшись из подключения, он пообещал себе, что выполнит просьбу слепой женщины сегодня же, но чуть позже, а сейчас нужно успеть поговорить с Дюманом. Вместе они должны понять, как себя вести на завтрашнем Совете. Немного визитеров имеют такой опыт, как они. И именно их голос на Совете может оказаться решающим, если вдруг грядут перемены. А они неизбежны. Судя по последним событиям, перемены могут быть очень серьезными. Не заходя в свой кабинет, он направился в комнату отдыха, в надежде застать Дюмана там. Но комната была пуста. Прошел до кабинета Дюмана – заперто. Даже заглянул в курилку, хотя знал, что Дюман не курит. Нигде. Умчался на свидание?.. Вот они, влюбленные… Плевать им на большой Совет и на все выверты миров комы. Ему нужно увидеть любимую девушку – все остальное не имеет значения!.. Хоть гори синим пламенем вся лаборатория… Лур не на шутку разозлился. Ругал коллегу последними словами. Но вдруг поймал себя на мысли, что… завидует. Завидует лютой завистью. Он сам будет теперь до утра мучиться бессонницей, вновь и вновь ломая голову над вопросами без ответов, а этот везунчик Дюман… если и не будет спать, то совсем по другому поводу. Чтоб его!.. Да пошел он!..

По коридору пробежала Любица. Ее рабочий день на сегодня тоже окончен, куда она такая встревоженная, его даже не заметила. Лур пошел за ней и через два коридорных поворота оказался перед дверью с горящей красной надписью: «Не входить! Идет подключение!» Сбоку от дверей табличка с именем больного, графиком осмотров, инъекций и подключений, ниже имя прикрепленного визитера. «Больная Нинуш….. Доктор Дюман». Профессиональная этика не позволяла входить при горящей надписи. Но он должен узнать, что случилось. Он уже собрался наплевать на этику, но тут дверь распахнулась и Любица вскрикнула от неожиданности, наткнувшись на Лура. За дверью внутри палаты мелькнули лица заведующей Агнессы, оператора, еще нескольких врачей.

– Мы не можем его вернуть! – в глазах у девушки блестели слезы.

– Это уже второй раз, после Замата. Тогда же он вернулся. И теперь вернется. – Лур сделал попытку ее успокоить, но у самого вдруг подкосились ноги.

– Тогда с Заматом все было нормально, а сейчас…

– Что сейчас?

– Нинуш мертва. Никогда раньше больные не умирали во время подключений.

Глава 11

В палатке царил полумрак. Когда глаза привыкли к малому количеству света, Дюман рассмотрел внутреннее убранство импровизированного алькова. На полу, действительно, лежало что-то меховое, что можно было условно считать медвежьими шкурами. По полотняным скошенным стенам были протянуты разноцветные ленты, как и снаружи. От их пестроты возникала ассоциация с Новым годом или, скорее, с деревенской ярмаркой. Нинуш прерывисто дышала и нервно посмеивалась.

– Не можешь, значит, без алкоголя?.. Ладно, будет тебе напиток любви. Может, виски или бренди?

– Ты первая из пациенток, кто пытается меня в своем мире угостить. Да еще и приготовив напиток прямо из воздуха, – Дюман снова попытался взять шутливый тон.

– Я здесь не пациентка! Я – хозяйка! Помни об этом! Все. Не мешай. Дай мне сосредоточиться. Это не так просто, чтобы что-то появилось из ничего. – Нинуш закрыла глаза, но тут же снова открыла и схватила Дюмана за руку. – Это чтобы не сбежал! – И снова зажмурилась, так сморщившись, что стала похожа на вредную старушку.

На несколько минут наступила тишина. Нинуш слегка раскачивалась из стороны в сторону, все сильнее сжимая запястье Дюмана. Она была сейчас похожа на языческую колдунью.

«Легкий массаж тут не поможет, – с тревогой думал Дюман, глядя на ее шаманство. – Надо подумать о серьезной гормональной терапии. Но это потом, когда он вернется из подключения, а сейчас? Как он может помочь ей сейчас? Если она „наколдует“ спиртное, придется пить или сделать вид, что пьет, что нежелательно, и еще хуже, что она будет пить тоже, а в ее состоянии это уж совсем лишнее. Хорошо бы у нее на этот раз не получилось, тогда можно переключить внимание на механизм ее „волшебства“, отметить ее уникальность в этом смысле по сравнению с другими. Она – хозяйка этого мира, она – молодец. Главное, чтобы она не нашла в палатке бутылки».

Нинуш прервала свои покачивания, открыла глаза и стала шарить по шкурам и под ними. Палатка была невелика, никаких вещей в ней не было, не так уж много было мест для поиска. Нинуш высунула голову из палатки, надеясь найти бутылку у входа. Но там тоже ничего не было.

– Я просто волнуюсь, я еще никогда не делала этого при свидетелях… – оправдалась она. – Сейчас получится, не сомневайся! – И она снова закрыла глаза, сжала до боли его руку и начала глубоко дышать.

Совпадение? Или тем, что я хочу ей помешать, я действительно мешаю? Иола часто повторяла: «Очень хотеть – значит уже действовать». Иола… Где она сейчас? Почему все же не взяла трубку, не ответила на сообщение? Так. Не отвлекаться. Мешать Нинуш найти спиртное! Дюман сосредоточился на этой идее. Нинуш раскачивалась все сильнее, ее рука, по-прежнему сжимающая запястье доктора, начала дрожать, волосы на голове шевелились, будто обдуваемые ветром, хотя никакого ветра в палатке не было. Рука девушки начала нагреваться и становилась все горячей.

– Нинуш! – тихо позвал Дюман. – Давай прекратим. Обойдемся без бутылки.

Она не слышала, продолжала раскачиваться, волосы развевались все сильнее, отдельные пряди поднимались почти вертикально и были похожи на змей, сама девушка напоминала медузу Горгону.

– Нинуш! Прекрати! Все! Хватит! – он попытался отцепить ее руку. Безрезультатно. С девушкой явно происходило что-то невероятное. Она вся начала трястись. Обжигающе-горячая рука стала резко остывать, и через нее в руку Дюмана пошли болевые импульсы. В воздухе запахло озоном, как после грозы. Полотняные стены палатки вибрировали и двигались, как живые. Дюман хотел свободной рукой встряхнуть Нинуш, но он не смог к ней даже прикоснуться – будто током ударило. Дюман попробовал выбраться из палатки, волоча за собой горе-колдунью. Все вокруг дрожало и сопротивлялось. Тело Нинуш казалось многотонным. Со всех сторон будто начался ураган, и трудно было понять, где безопаснее: внутри или снаружи.

– Нинуш! Прекрати! Ты – хозяйка! Ты можешь это прекратить! – Дюман пытался перекричать нарастающий гул.

Воздух стал колючим и плотным. Десять, девять, восемь, семь… Звучал ли голос в пространстве, или это удары пульса вели обратный отсчет? Шесть, пять… Ну нет, он так просто не сдастся! Это ее мир, и катаклизм происходит там, а Дюман по долгу службы временный гость, и он отсюда уйдет. Он задержал дыхание, чтобы вызвать гипоксию и дать сигнал оператору возвращать его вне зависимости от времени визита. Четыре, три… Господи! Иола! Неужели он больше никогда не увидит Иолу?!. Только не это!.. Два… Один… Пространство сжалось в маленькую точку, где не было места даже крику. Темнота. Свет. Снова темнота. И вдруг… все кончилось.

Нинуш лежала на полу, запрокинув голову, в неестественной позе. Дюман справился с неожиданно накатившей тошнотой и вылез из палатки наружу. Благоустроенная свалка была почти без изменений, но в чем-то все же была разница, он пока не мог уловить, в чем именно. Вернувшись в палатку, он взял руку девушки. Пульса не было.

Он не сразу поверил в случившееся. Никогда раньше во время его визитов никто из пациентов не умирал. Да что там его – такого не было вообще ни с одним из визитеров за все годы практики общения с заболевшими МВК. Если только… часть информации не держалась в секрете… А если и впрямь наряду с основными исследованиями ведутся другие, секретные? Это подозревала Иола. Не об этом ли хотел поговорить Лур? И не с этим ли связан внеочередной созыв большого Совета?

Как бы там ни было, Нинуш он сейчас помочь уже не может. Надо успокоиться, дождаться возвращения, а там, уже дома, после встречи с Иолой, обо всем хорошенько подумать. По времени его уже должны были отключить от Нинуш. Может, в связи с местным катаклизмом время здесь замедлилось? Или вообще остановилось?.. От мысли об остановке времени его бросило в жар. Теоретически это возможно. Этот мир принадлежал Нинуш, с ее смертью… он вообще должен прекратить существовать…

Он снова вышел из палатки и замер от неожиданного зрелища. Очертания всех предметов, несколько минут назад абсолютно четких, расплывались и теряли цвет, медленно превращаясь в серо-бежевые пятна. Если мир Нинуш исчезнет, а его не успеют вернуть, где же он тогда окажется?.. М-да… Вот бы внутренние миры, как внешние, могли быть соседними, и из одного мира можно было напрямую попасть в другой… кто там у нас в соседней палате?.. Дюман пытался настроить себя оптимистично. Иола давно приучила его к мысли, что юмор – лучшее лекарство от всех проблем. Но как ученый он понимал, что в данной ситуации смешного слишком мало. Свалка Нинуш тем временем продолжала превращаться с бесформенное и бесцветное ничто. Палатка за спиной Дюмана тоже была уже невнятным облаком. Повсюду, куда хватало глаз, была эта вязкая амебоподобная масса бывшего мира. Никакой линии горизонта: небо сливалось с землей. Расстояния, определяемые через соотношения предметов, тоже исчезли. Дюман сделал несколько шагов, но тут же замер. Бежать или идти бессмысленно. Везде одно и то же. Если он где-то и находится, то это место называется «Нигде». Только не впадать в панику. Что бы сейчас сказала Иола? «В самой ужасной ситуации нужно искать что-нибудь хорошее». Ну, и что же может быть хорошего внутри этого серого молока?.. Дюман напряг воображение. Ну… В принципе, он жив. Во всяком случае, сам себе кажется таковым. Руки-ноги двигаются, голова соображает, глаза видят, хотя смотреть тут абсолютно не на что. Так, попробуем рассуждать логически. Нинуш умерла. Почему? Это сейчас неважно… Или важно? Его не сумели вовремя вернуть. Опять-таки – почему? Потому что Нинуш умерла, и он оказался в мире, которого уже нет? Как можно вернуться оттуда, чего нет?.. Или причина его невозвращения не в самой смерти Нинуш, а в причине этой смерти? Да-а… Привычная логика не справляется… Он застрял во внутреннем мире умершего больного. О мирах внутренней комы кое-что уже известно. Но в коме тело человека как бы мертво, а мозг жив и суперактивен: вот он-то и создает этот мир комы. Мир умершего человека… это уже к вопросам религии. Может, он сейчас в аду? Или в раю? Только не в своем, а в ее, Нинуш? Или, разрушаясь во время смерти, мир комы представляет собой некий материал, плацдарм, сцену – пустое пространство для новых миров комы? Это «место» – совсем не тот внешний мир, якобы объективный, но, по сути, созданный сознанием миллионов населяющих его людей, где сейчас тело Дюмана… Но это и не мир комы, созданный кем-либо из больных, вырванных странной болезнью из общего мира в этот особый, вынужденно-индивидуальный… И не тот, и не этот… А какой?.. Может, это место между мирами? Некая промежуточная стадия, пространство между, смежная Зона… Стоп. Где-то это словосочетание уже звучало. «Смежная Зона» – именно о ней после заболевания брата постоянно говорила Иола.

Глава 12

Ей снилось, что они шли с Дюманом по набережной вдоль моря в маленьком провинциальном городке, уютном, как французская булочная, тихом и безлюдном, как среднерусское захолустье. Непонятно откуда им наперерез бросилась цыганка и, не требуя денег, начала визгливо предсказывать: вместе хотите быть, вижу, как хотите, на лбу у вас написано, что хотите… а не дадут вам, ой, не дадут. И совсем не по-цыгански она вдруг начала причитать и подвывать и тут же превратилась в большую красную кошку с собачьими глазами. «Вы думаете, я против вас, а я – за. Я – друг! – сказала кошка. – Ваши враги – ваши друзья, а ваши друзья – ваши враги», – добавила многозначительно и снова превратилась теперь в трехрукую тетеньку в белом халате, которая двумя руками вязала на спицах длиннющий красный шарф, а третьей рисовала на окне амбарный замок.

Когда сны погасли, Иола подумала, что надо срочно рассказать Дюману и этот, последний, про цыганку, и страшный, нелепый – про падение в окно и про Куллиту. Она протянула руку, рассчитывая коснуться его плеча, но наткнулась на что-то квадратно-холодное. Открыв глаза и всматриваясь в темноту, она так и не поняла, где находится. Свет проникал через полупрозрачную матовую дверь из коридора. Это была явно и не квартира Дюмана, и не ее собственная. Комната больше всего походила на больничную палату, но других больных, кроме Иолы, в ней не было. Не было никаких намеков на окна, зато было множество приборов, на один из которых возле изголовья она и наткнулась. Иола попробовала пошевелить руками, ногами. Сковывающего оцепенения не было. Даже чувствовалась повязка на колене. Невыносимо хотелось пить. И понять, что же происходит. Цыганка-то была во сне, а вот все остальное… Мурашки побежали по спине, и холодным удушьем нахлынула тоска. И незнакомка с сиреневыми ногтями, и странная соседка, и укол, и разбитое окно, и по-прежнему никаких вестей о брате – все это не сон. Увы… А как бы хотелось, чтобы это оказалось сном! Она снова закрыла глаза. Когда-то в далеком детстве она упала с лестницы и попала в больницу. Тогда, тоскуя по дому всей беззащитностью маленькой девочки, впервые оторванной от родных, она все время пыталась заснуть и проснуться уже в своей кроватке с географической картой вместо коврика на стене, рядом с потрепанной куклой и с книжкой сказок под подушкой. От ужаса, который накатывал волнами, ей сейчас так хотелось, совсем как в детстве, заснуть и проснуться рядом с Дюманом. Ей казалось, что через сон, как через волшебное зеркало, можно попасть и в прошлое, и в будущее, и просто в другое место, куда очень захочешь.

Послышался звук открывающейся двери и шаги, кажется, трех человек… Первое желание было вскочить и потребовать ответа, где она и что с ней. Но в контексте происходящих событий вряд ли ей ответят правду. Иола постаралась ровнее дышать и притвориться спящей.

– Пора бы ей уже очнуться.

– Да, доктор Круферт, по времени пора.

Оправдывающийся женский голос очень знакомый, и имя Круферт – тоже. Да, оно часто встречалось в разных статьях.

– Я сильно сомневаюсь в правильности вашего решения. Она никогда бы не обнаружила наши подслушивающие устройства, они новейшего образца и в принципе не видны для обычного глаза.

– Устройства – да, но Иола могла видеть меня через окно и сказать доктору Дюману…

– И что бы такого она сказала? А?.. Что вы оказались в квартире в его отсутствие? Ах ты, мама дорогая!.. Великий криминал!.. Увидели открытую дверь и зашли проверить, все ли в порядке, – он мог забыть закрыть дверь…

– Она зашла после меня, дверь открывала своим ключом, – голос извинялся, приторно заискивая.

Женский голос… Чей же… Чей?.. Ну да, Куллита или Псевдокуллита. Та женщина, что сказалась соседкой, увещевала и успокаивала, а потом сделала укол.

– Придумали бы что-нибудь! В конце концов, я не знаю… влюбленная женщина может выкрасть ключи, чтобы добыть фото любимого мужчины и спать с ним вместо оригинала… Нет, как вам это понравится, я сам должен придумывать отмазки ее проколам!