Текст книги "Колдовской квест"

Глава 19
Кони чужие, кони свои

Тетка радостно тарахтела и кланялась, Ирка прислушалась и облегченно вздохнула.

– Ай, думала, наши возвернулись, а то уважаемый пан шинкарь[14]14
  Кабатчик, хозяин шинка (кабака) (польск.).


[Закрыть] едет! – кричала Замбила, бросаясь на подкатившую к руинам старой башни двуконную бричку.

Значит, кража цыганской лошади откладывается, будет время осмотреться.

– Бог мой, где вы здесь видите уважаемого, уважаемая вы моя? – ответил из брички дребезжащий голос. – Уважаемые люди накрываются периной, дуют на свечку, уважаемые люди ворочаются с боку на бок и причитают на свои старые кости… – иронически приподняв брови, с козел скрипучей брички глядел старикан со вставшими дыбом спутанными седыми волосами, одетый во что-то вроде длинного черного пальто. Очень неопрятного пальто.

Ирка тоже поглядела на старикана и поняла, что значит – камень с души свалился. Даже хочется поискать под ногами – не валяется ли там здоровенный такой булыжник. А она-то уже тысячу раз представила, как дедка-официанта насквозь прожигает плевок гидры, как он расшибается о камни мостовой, как захлебывается в бушующем на узкой улице потоке! А все потому, что ведьма Ирка Хортица бросила его одного в непонятном колдовском мире.

– Уважаемые люди не едут в ночь, трясясь, что какие-нибудь гайдамаки вынут у них последний грош… – старикан тяжело слез с козел, скользнул по Ирке равнодушным неузнающим взглядом. Неловко прибрал лежащее рядом с ним короткое ружьишко. Рыжие пятна ржавчины на стволе недвусмысленно намекали, что для своего хозяина оно опаснее, чем для ночных налетчиков. Но дедок гордился своим оружием – во всяком случае, любовно протер рукавом приклад и прямо со взведенными курками принялся умащивать ружье под сиденье. Его неловкие пальцы все ходили в опасной близости от курка, дуло цеплялось за борта брички. Тетка Замбила на всякий случай опасливо попятилась. Ирка глядела, и ей казалось… она, конечно, не была уверена… но все же… ружье казалось ей каким-то… подозрительно похожим на веник… Наконец старикан избавился от своего грозного ствола. Порылся по карманам и вытащил смятый платок. Звучно высморкался. Из карманов на землю сыпались шкурки семечек и ореховая скорлупа.

– Но когда это старый Хаим Янкель говорил, что он уважаемый, и когда это старый Хаим Янкель ложился спать, если дело идет за куней? – торжественно возгласил он и уже обычным будничным тоном поинтересовался: – Баро[15]15
  Глава табора.


[Закрыть] не вернулся, Замбила?

– Вот-вот будут, не извольте сомневаться, – кланяясь в пояс, частила тетка. – И баро, и хлопцы, и кони, как же без куней…

Без коней было явно никак. Из темноты донеслось ржание, потом торопливый топот копыт. В неверном свете костра, блестя гладкими мокрыми боками, взвивая длинные волнистые гривы, к развалинам старой башни во весь опор неслись четыре коня.

– Чего замерла, чужая, жить надоело?

Ирку резко дернуло в сторону, отшвырнуло подальше от мелькнувших в воздухе подкованных копыт. Едва не влетев прямо в костер, девчонка с трудом устояла на ногах, обернулась… Насупившись, на нее сердито смотрел Богдан.

Чужая? Ничего себе! Ирка уперла руки в бока и поглядела на мальчишку не менее сердито. Умом она понимала все объяснения ведущего насчет того, что Богдан вписался в квест и все забыл – да и не один он тут такой забывчивый. Но стоило посмотреть на мальчишку, как сама собой накатывала слепая злость. Все остальные, пожалуйста, пусть что хотят, то и забывают! Но Богдан-то как посмел! Они ведь с детского сада дружат! С тех самых пор, как она у него в песочнице совок отобрала, а он ее ведерком стукнул!

Вокруг слышались резкие гортанные окрики – один, второй. И кони встали у костра, перебирая тонкими ногами и нервно косясь по сторонам глубокими очами.

– Ох, кони! Ох и кони! – подоспевший старикан-официант, которого тетка Замбила звала паном шинкарем, как наседка, всплеснул руками и даже слегка присел в восторге перед конями. Его пальцы зарылись в каштановую гриву, ладонь крепко оглаживала и охлопывала конские бока. Конь косился, тревожно всхрапывал, но стоял, позволяя собой любоваться. – Прямо графские! – и он лукаво покосился на перевесившегося к нему с седла пожилого седого цыгана.

– Были графские, стали наши!

Изумляться Ирка уже не стала. После потерявшего память Богдана, после оглобли с глазами, старика-официанта, ставшего паном шинкарем, – что такого удивительного – узнать троих инклюзников в лихо соскочивших с седел смуглых кучерявых парнях? В цыганском облике они сохранили высокомерную элегантность: их рубахи были нестерпимо алого кумача, а на смазку высоких сапог пошло такое количество сала, что эту обувь уже вполне можно было жарить! И одинаковое восторженно-баранье выражение лиц, с которым они, словно на веревочке, потащились к кибитке Нади-Ани-Веры, тоже осталось прежним. Цыганочки, а может – позабывшее свое прошлое трио «Манагра», встретили парней смехом и приветственными возгласами. Глубоким грудным голосом Надя пропела:

 
Тися же ме на зоринька
Грастенца авава,
Грастенца гордоненца,
Шовенца бахталенца,
Шовенца шукаренца…[16]16
Завтра ж я на зореС конями приду,С конями крадеными,С шестью добрыми,С шестью гарными!(цыг.)

[Закрыть]
 

– Ай, настоящий ром, ай, черноголовенький! – Надя зазывно улыбалась, ластясь к молодому цыгану. – Нравлюсь тебе, любишь меня? Надя-Аня-Вера без любви жить не могут…

Седой цыган неуверенно глядел то на парней, то на красавиц – словно никак не мог сообразить, кто они все такие и откуда взялись.

– Коней что, украли? – пихая Богдана кулаком в бок, шепотом спросила Ирка.

Но седой все равно услышал и, будто даже с облегчением отвернувшись от цыганочек, поглядел на Ирку:

– Зачем украли, красавица? Не воровали – менялись! Старые наши лошади стали, дряхлые – разве может настоящий ром на таких ездить? Сменять надо! Романы профессия – те парувел и годи![17]17
  Цыганская профессия – меняться, и все! (цыг.)


[Закрыть]

– А пан граф знает, что вы с ним поменялись? – все так же посмеиваясь, старик-официант заглянул в зубы второму коню.

– Да что ж вы, пане шинкарь, такое говорите? – легко спрыгивая с коня, сказал седой и с дурашливой укоризной покачал головой. – Разве ж ромы благородного обхождения не понимают? Чи можно знатного, шляхетного пана графа среди ночи ради каких-то цыганских дел беспокоить? Никак не можно… Мы уж сами! Пусть не шесть, как в песне поется, зато кони какие! – седой цыган даже зажмурился от восторга. – Это вот Чавелла и Джавелла, настоящие цыганские кобылки! – он одобрительно похлопал лошадок по крупу. – А те два жеребчика – ай, молодые совсем, ай, быстрые-ладные! – те Рафаэлло и Донателло…

– А Леонардо где? – невольно вырвалось у Ирки.

– Гранчо, внук мой, ведет – конь хороший, подковы плохие, расковался Леонардо, – невольно ответил цыган и тут же недоуменно уставился на Ирку: – А ты откуда про Леонардо знаешь? Мы и сами не знали, не ведали, что графский любимый вороной сегодня на общей конюшне оставлен. Заходим – а он, красавец, в стойле стоит, отборным овсом хрупает!

– Я просто так сказала! – запротестовала Ирка. – Раз Рафаэлло и Донателло – значит, и Леонардо должен быть.

– Почему должен? – удивился седой.

– Не слушай ее, баро! – встряла тетка Замбила. – Знает она все! Богдана знает, Таню знает, что в Аргентину уехала! Надю с Аней не встречала никогда, а как увидала, как глянула… – Замбила изобразила, как Ирка на них глянула, – жутковато получилось, – сразу все как есть про них обсказала! На три аршина вглубь видит, с духами разговаривает, а те ей отвечают – сама слышала, своими ушами! Тетку Замбилу не обманешь! – старая цыганка ткнула в Ирку пальцем и провозгласила: – Гадалка она, вот кто! Небось из турецких ромов-румелия, в штанах ходит.

– Гадалка – это хорошо, гадалки у нас в таборе давно не было, – одобрительно кивнул седой.

– Я не гадалка! – снова запротестовала Ирка. Они что, теперь хотят ее в таборе оставить? Надо же так проколоться! И на чем – даже не на чарах! На черепашках-ниндзя!

– Чего тогда карты носишь? – провозгласила Замбила, безошибочно тыча в накинутую на Иркины плечи куртку, где во внутреннем кармане пряталась бабушкина колода.

Девчонка нервно схватилась за карман. Старая цыганка рассмеялась.

– Думала старуху обмануть! Старуха поумней тебя будет, все видит, все знает… – Замбила запечалилась. – Только гадать не умеет – не так чтоб чужих дурить, а чтоб по-настоящему судьбу пытать. А тут ты…

У Ирки в голове царил полный сумбур. Похоже, ей с ходу предлагали должность таборной гадалки – и что отвечать, девчонка понятия не имела. Чистую правду: спасибо, не надо, и вообще, я тут с вами, только пока коня у вас не сопру… Вряд ли после такой заявочки у нее останутся шансы. Но тетка Замбила и не нуждалась в ответах. Она уже тыкала пальцем в сторону костра и верещала:

– Ой, глядите, глядите!

А поглядеть и впрямь было на что – над самым огнем, отблескивая золотой грудкой и трепеща разноцветными радужными крыльями, вилась маленькая, меньше воробья, птичка.

– Чириклия-бахтали, чириклия-бахтали! – кричала Замбила, подпрыгивая, как маленькая девочка. – Счастливая птичка чириклия-бахтали к нашему костру прилетела! Счастье привалило!

– Тетушка Замбила, я на вас удивляюсь! – разглядывая мелькающую над костром пеструю птичку, шинкарь-официант недоуменно развел руками. – Я б еще понял, если б столько радости от хорошей жареной курочки…

– То не в обиду пану шинкарю, а только пан шинкарь и вправду ничего в нашей цыганской жизни не разумеет, – оборвала его тетка. – Гадалка в табор пришла, – Замбила бросила острый взгляд на Ирку, – и чириклия-бахтали сразу тут как тут! Ай, вьется, счастье цыганам сулит, ай, горы счастья! Удача табору будет, денег много… – тетка Замбила шаг за шагом подбиралась ближе к костру, не сводя глаз с порхающей над огнем пестрой птички.

– Подумаешь, великая премудрость! – фыркнул ей вслед старикан. – Я б на месте почтенной Замбилы не только на цыганское счастье во все глаза глядел, а еще б и во-он туда оборотился!

Ирка посмотрела, куда указывал поросший седыми волосками палец с черной каймой под ногтем. Над полотняной крышей одной из повозок – той самой, где сидели Надя-Аня-Вера и куда направилась троица «оцыганившихся» инклюзников, – тоже порхала птичка. Такая же крохотная, только совсем не яркая. Темная, почти растворяющаяся на фоне ночного неба. Цыганок на облучке не было. Ирке смутно помнилось, что вроде еще пару минут назад из повозки слышался смех – но сейчас в ней было тихо-тихо, изнутри не долетало ни звука, даже ветер не шевелил откинутый полог. Только кружила-кружила-кружила над повозкой темная птичка…

– Это чириклия-жумгалия. Птица несчастья. Редко залетают они вдвоем в один табор, однако залетели же… Как бы бедной тетке Замбиле не запутаться после – какая птичка к чему, да отчего в таборе что приключилось, – понизив голос, прошелестел Ирке на ухо старик. – Я это к чему, милая барышня… – старикан озадаченно поскреб в затылке, словно и сам недоумевал – а к чему это он. – А, это я к куням! – совсем невпопад заключил он, оставляя Ирке догадываться, какое отношение счастливая и несчастливая птицы имеют к лошадям. – Ведут графского любимца, вороного Леонардо, как есть вон той тропой ведут, – дед кивнул в темноту. – Ох и конь, доложу я вам! – старик прищелкнул языком. – Подкову потерял, только что ему подкова! И тропа ему ни к чему. Не в обиду пану графу будет сказано, умный он человек. Люди говорят, на коне его любимом заклятье «кфицас адерех» – «скачок дороги» по-вашему. Откуда хочешь прыгнет, куда хочешь достанет. Если, конечно, правильный седок на нем. Брешут, конечно, люди, хотя люди – вроде не собаки, зачем им брехать, а старый Хаим Янкель повторяет, барышне голову морочит. А гешефты стоят! – старикан поглядел на Ирку с таким искренним негодованием, будто она его насильно задерживала. – Проснется поутру господин граф, не понравится ему цыганская менка, а кто, вы думаете, будет виноват? Конечно, Хаим Янкель! – старикан выразительно помахал пальцем у Ирки под носом и заковылял к греющемуся у костра баро.

Ирка недоуменно глядела ему вслед. Ну и как это понимать? Ирка догадывалась, что сюда «пан шинкарь» приехал краденых графских коней покупать – так зачем рассказал Ирке про лучшего из них? Или все просто: тур игры сменился, а дедок и в новой роли все равно остался тем же старым маразматиком, не соображающим, что он делает и говорит? Как тогда, когда навязался к ведьме на метлу и огрел гидру веником? Или это ловушка? Но кому и зачем здесь надо ставить ловушку на Ирку? Ну почему Таньки нет! Она бы в любых интригах разобралась – хоть в бизнесе, хоть в таборе!

В одном дедок прав – задерживаться нельзя, вон как тетка Замбила на нее косится и баро что-то втолковывает, а тот кивает. Да и коня, которого всего один цыган ведет по дальней тропе, угнать – или как тут говорят? – свести проще, чем тех, что привязаны у самого костра. Ладно, ничего лучше все равно не придумывается, а действовать надо быстро.

Ирка отступила в тень повозки, подальше от настороженных взглядов Замбилы.

– Сейчас попытаюсь, – тихо прошептала она, проходя мимо вытянутой вдоль земли оглобли.

– Пожалуйста, поскорее, – жалобно помаргивая, попросила деревяшка. – А то у меня все тело задеревенело.

– Это заметно, – пробурчала Ирка, направляясь прямиком к Богдану.

– Куда вы? Не надо… – предостерегающе прошептали ей вслед.

Но Ирка только пожала плечами. Ведущий всерьез думал, что она оставит Богдана здесь?

– Пошли! – хватая мальчишку за руку, скомандовала Ирка.

Цыганенок невольно сделал шаг и только потом опомнился.

– Куда? – вырываясь, спросил он.

– Графского вороного хочу поглядеть, – сердито глядя Богдану в глаза (смотрит и не узнает, бестолочь!), сказала она.

– Приведут – смотри, – покладисто согласился Богдан и, опасливо покосившись на занятую разговором с баро Замбилу, прошептал: – Жеребца Гранчо ведет, внук Замбилы и баро! Гранчо справный ром, все умеет: коня на скаку подкует и обратно подковы снимет, из любого стойла уведет, с царской конюшни уведет, по дереву кнутом ударит – кору сдерет, листья оставит. Серьезный ром, – заключил Богдан с явно слышимой в голосе завистью. – Не любит, когда в его дела лезут.

– А ты, значит, и не лезешь, – обронила Ирка и, глядя в лицо Богдану презрительно прищуренными зелеными глазищами, припечатала совершенно уничтожающим тоном: – Боишься?

Богдан гневно вспыхнул. Ирке показалось, что сейчас он ее ударит.

– Я ничего не боюсь! – запальчиво крикнул он. Снова покосился в сторону костра и уже неохотно добавил: – Если так хочешь – пойдем, поглядим…

– Может, тебе лучше сперва у Замбилы разрешения спросить? – равнодушно предложила Ирка.

Богдан мгновенно набычился:

– Еще чего! Буду я, прирожденный сэрвитский ром, у женщины разрешения спрашивать! – И в подтверждение своей самостоятельности он круто развернулся и зашагал прочь от костра, в темноту, предоставив Ирке следовать за ним.

– Кока-кола ты сэрвитская, – пробормотала Ирка, иронически разглядывая упрямый кучерявый затылок (раньше у Богдана волосы не вились!). Сколько раз Ирка ему говорила – тебя «на слабо» покупают, а ты не покупайся! И пожалуйста – сказали «боишься», и он куда угодно лезть готов! Ладно, сейчас, конечно, не ко времени, но вот только он в память придет – Ирка с ним побеседует! Путаясь в длинной цыганской юбке, девчонка поспешила следом.

Глава 20
Медведь-конокрад

Луна осыпала серебристой подсветкой тянущуюся по дну каньона узкую каменистую стежку.

– Ты и впрямь гадалка? – с любопытством спросил мальчишка, отводя в сторону свисающую на тропу ветку. Похоже, долго дуться этот Богдан не умел точно так же, как и прежний.

– Гадалка, гадалка, – нетерпеливо отмахнулась Ирка, прислушиваясь. Лагерь был еще слишком близко – Ирка слышала голоса баро и Замбилы и дребезжащий фальцет что-то им втолковывающего официанта-шинкаря. Неизвестно, как далеко их пропустит заклятье, не вернет ли обратно к костру, как водило кругами певца Валерия с компанией. А коня все нет…

– Хорошо тебе, – вздохнул цыганенок Богдан. – Ремесло в руках, по ярмаркам ходить будешь, баре богатые к себе позовут, ручку позолотят…

Ирка прислушалась. Ей почудилось или впереди и впрямь неторопливо стучат копыта?

– А я мало чего умею, – искренне вздохнул Богдан, оглядываясь на Ирку через плечо, и тут же торопливо добавил: – Ты не думай, я не ледащий какой… Просто Гранчо баро и на ярмарку берет, и на дело берет, а я в таборе сижу – где тут выучиться! Был бы жив отец, все б не так было.

Ирка вздрогнула и даже прислушиваться перестала. Конечно, Богдан нормальную память потерял, ерунду всякую о себе воображает, но все равно плохо, когда родной сын о живом отце как о мертвом говорит. Ирка трижды сплюнула через плечо и сделала пальцами «рожки» от сглаза.

– Я отца и не помню совсем, маленький был…

Ну вот, опять! Ей что, так пальцы раскорякой и держать?

– Он у меня знаешь какой? Справжний ром, все умел!

И сейчас умеет! Богданов отец хоть самую сложную технику чинит, хоть для клуба толкиенистов кольчуги и доспехи делает. На последний Богданов день рождения прямо в саду перед их домом деревянную крепость построил и крутую ролевку сбацал для ребят. Ирка всегда немного завидовала Богдану, что у него такой отец. Не Таньке с ее бизнесменистым и вечно занятым папой, которого дочь по целым неделям не видит, а именно Богдану.

– Десять коней крал, сто коней, тысячу… – нынешний Богдан тем временем живописал подвиги своего отца. – Десять жандармов за ним гнались, всех убивал, сто жандармов убивал…

– Полк солдат в очередь построил и голыми руками задушил! – Ирка не выдержала. – Замолчи немедленно! Твой отец – инженер, «ролевщик» и крутой спортсмен! Он, кроме как на соревнованиях, ни одного человека никогда не ударил! Он тебя сам учил, что только слабые убивают, сильные – защищают! И он жив, понятно? И мама твоя жива, она тебя любит, а ты о ней даже не вспоминаешь, тоже мне, ром нашелся! Они тебя дома ждут, в твоем настоящем доме, придурок ты! А здесь вокруг все ненастоящее, ясно?

Богдан поглядел на орущую Ирку со скептическим интересом:

– Странная ты. Даже для гадалки – все равно странная. Ненастоящее, говоришь? – он ухмыльнулся. – Вот вытянет тебя сейчас Гранчо кнутом по хребту – посмотрим, настоящее или нет! – Богдан кивнул на тропу.

Теперь уже и Ирка ясно расслышала, как совсем близко, за поворотом, постукивают копыта. Не в лад, будто идущая шагом лошадь припадала на одну ногу.

Дернув Богдана за руку, Ирка вместе с ним нырнула в кусты.

– Ты ж сказала, хочешь жеребца поглядеть? – удивился Богдан.

– Тихо ты! – пригибаясь за ветвями, шикнула на него Ирка. – Я не говорила, что хочу, чтоб жеребец глядел на меня!

И пока сраженный ее логикой Богдан не находил слов для ответа, Ирка торопливо сунула руку в карман куртки. Этот самый Гранчо – здоровый, наверное, парень… Сколько сон-травы надо, чтоб сразу отрубился? Из бумажного пакетика она высыпала на ладонь горстку сушеной травы, подумала и добавила еще. Мужика, который вызывает у Богдана такой восторг, надо принимать всерьез.

Неверный перестук копыт приблизился. Из-за поворота каньона появилась сперва изящная, будто вылепленная лучшим скульптором лошадиная морда. На лбу красовалось казавшееся лунным бликом белое пятно. Сам жеребец был угольно-черный, словно вылившийся в конское тело сгусток осенней ночи. Иркин взгляд метался, отыскивая пресловутого Гранчо – куда он делся, никого не видно, – и наконец она сообразила опустить глаза ниже лошадиной морды.

Держась смуглой ручонкой за переброшенную вперед узду и не доставая макушкой даже до мощной груди жеребца, впереди вышагивал мелкий цыганенок лет семи.

– Этот малек и есть твой суперцыган? – безбоязненно выпрямляясь во весь рост, насмешливо спросила Ирка, с высоты своего роста разглядывая малыша.

– Ты что творишь, чужая?! – все еще прячась, пробубнил из кустов Богдан. – Разве ж в годах дело? Кто умом своим, хитростью своей жить может – тот и справжний ром!

– Па-адумаешь! – презрительно протянула Ирка и, расталкивая цапучие ветки, выбралась на тропу.

– Стой! – крикнул ей вслед Богдан. – Нельзя…

Но она уже не слушала. Остановилась прямо перед ведущим коня цыганенком, посмотрела на него сверху вниз. Тот тоже остановился, задрал голову, поглядел снизу вверх…

– Зачем перед конем стала, женщина? – явно стараясь говорить солидно и грозно, писклявым детским голоском спросил ее цыганенок. – Мужчину оскорбить хочешь?

Ирка откровенно издевательски ухмыльнулась. Мужчина вчера из памперсов! Хотя какие в таборе памперсы?

– Не трогай ее, Гранчо, она тебя обидеть не хотела – чужая, обычаев наших не знает… – с настоящим отчаянием в голосе кричал подбежавший сзади Богдан.

Чтоб эта мелочь ее, Ирку, не трогала? Совсем рехнулся в этом таборе – скоро станет первоклашек бояться!

Зато сон-траву можно сэкономить, пригодится еще. Ирка просто протянула руку к узде:

– Мальчик, отдай лошадку!

Ладонь ожгла лютая боль.

Откуда у малька в руке оказался небольшой – как раз по его росту – кнут, Ирка так и не заметила. Но орудовал он этим кнутом удивительно ловко. Гибкий язык хлыста, как живая змея, обернулся Ирке вокруг щиколоток. Цыганенок едва заметно шевельнул кистью. Ирка увидела, как взлетают ее пышные юбки, мелькают перед глазами ноги в кроссовках… и со всей силы шарахнулась затылком о твердую землю.

– А-у-а! – перед глазами затанцевали разноцветные круги.

Кулак разжался, сон-трава бесполезно высыпалась в придорожную пыль.

Тревожно заржал конь.

– Опозорить думала? – с недетским гневом кричал детский голос.

Хлыст взлетел у Ирки над головой, злой тонкой чертой рассекая темное небо. Ирка лишь успела выставить локоть, прикрывая лицо.

– Оставь ее, Гранчо! – сквозь застилающую взгляд муть Ирка видела, как метнулся между ними Богдан, услышала, как он коротко вскрикнул, принимая предназначенный ей удар, пошатнулся…

Хлыст щелкнул снова, Богдан согнулся, будто удар располосовал его пополам. Малыш Гранчо коротко лягнул ногой – Богдан спиной вперед улетел в кусты.

Ирка попыталась вскочить, но непривычно длинный подол опутал ей ноги, голова была тяжеленной, как полная водой кастрюля. Ее рванули вверх, ставя на колени. Ирка почувствовала, как хлыст обматывается вокруг шеи, сдавливает горло.

– Я тебе покажу, как перед конем становиться! – цыганенок, сосредоточенно нахмуренный – ну точно первоклашка, когда задачу решает! – принялся закручивать хлыст.

Ирка захрипела. Воздух будто кто-то сложил в мешок и унес – весь. Хвататься за хлыст бессмысленно… Ирка отчаянно и беспорядочно замахала руками, норовя дотянуться до Гранчо. Ее ладонь звонко и совершенно безобидно шлепнула цыганенка по лицу.

Физиономия Гранчо на мгновение стала удивленной… Глаза его затуманились… И он маленьким кулечком цветастых тряпок плюхнулся на тропу. Лицо разгладилось, приобретая удивительно мирное выражение, он завозился, подмостил кулак под щеку – и уютно засопел.

Судорожно хватая ртом воздух, Ирка содрала с шеи витки хлыста. Так и замерла, стоя на коленях и мучительно переводя дыхание. Наконец с трудом подняла руку и взглянула на свою правую ладонь. В неверном лунном свете были видны мелкие порошинки сон-травы, прилипшие к мокрой от пота ладони.

– Все-таки малек, – пробормотала Ирка, с опаской поглядывая на грозного цыганенка. – Много ли ему надо?

– Ты его что, убила? – с ужасом спросил выбравшийся из кустов Богдан.

– А если даже?! – с вызовом фыркнула Ирка. – Вон, сам говорил, твой будто бы отец сто жандармов убил!

– Так то жандармов! – невнятно пробормотал Богдан и, держась за живот, на подламывающихся ногах проковылял к лежащему на тропе цыганенку и рухнул рядом на колени.

– Ничего я ему не сделала, спит он! – бросила Ирка. Ковыляя не лучше Богдана, подобралась к коню. Хорошо хоть не убежал!

Жеребец нервно отпрянул, но Ирка успела цапнуть за болтающуюся узду. Здоровенный, ничего себе! Ну и как на него влезать? Ирка задрала ногу, попыталась закинуть ее коню на спину, но только проехалась пяткой по гладкому боку – конь возмущенно прянул в сторону, Ирка с трудом удержалась, балансируя на одной ноге. В кино герои – раз, и в седле! Но «раз» не получалось, и «два» тоже не получалось, и седла не было, одна только громадная коняка! Неплохо бы, если б граф своего любимого вороного не только спецзаговорами тюнинговал, а еще где-нибудь сбоку ему раскладную лесенку приделал. Вроде тех, по которым в поездах на верхнюю полку залазят. А ведь не только залезть, на нем же ехать как-то надо! Ну придумал ведущий задание, оглобля паршивая, мозги деревянные!

– Ты что делаешь? – все еще держащийся за живот Богдан оставил спящего цыганенка и теперь с подозрением наблюдал за Иркой.

– Вообще-то лезу. Но получается, что падаю, – самокритично призналась Ирка, повисая на узде. Конь смотрел на нее уже совсем не по-доброму. – Может, ты меня подсадишь, а?

– Куда?

– На паровоз, – сдерживая злость, любезно пояснила Ирка. – Как только подъедет, так сразу… На коня, конечно, куда же еще? Слушай! А если я на него вообще садиться не буду, а просто рядом пойду – это будет считаться, что я его того… свела?

– Ты хочешь из табора свести коня? – не веря своим ушам, Богдан глядел на Ирку.

– И коня, и тебя, – рассеянно бросила девчонка, сосредоточенно поглаживая коня по шелковистой морде.

Богдан сперва попятился прочь от Ирки, потом вдруг шагнул к ней.

– Как есть безумная! Черти в тебе грают! – тоже хватая коня за повод, воскликнул он.

Ирка поглядела на мальчишку оценивающе. Нет, убеждать сейчас бессмысленно – не поверит и не поймет. Но вытаскивать его отсюда все равно надо – даже если придется одурманить сон-травой и привязать к конскому хвосту!

– Пусти коня, женщина, или людей позову! – дергая повод, почему-то шепотом пригрозил Богдан.

– Чего ж не зовешь? – тоже шепотом ответила Ирка, одной рукой перехватывая повод покрепче, а другой нашаривая пакетик с сон-травой.

Физиономия Богдана стала растерянной, похоже, он и сам не знал – чего.

– Давай, зови, – пакетик был уже в руке. – Караул кричи…

– Хасиям![18]18
  Караул! (цыг.)


[Закрыть] – истошный вопль тетки Замбилы располосовал ночь.

– Чего это она? – оборачиваясь в сторону оставшегося за спиной лагерного костра, невольно спросила Ирка.

Ответ последовал сразу. Со стороны табора послышался яростный медвежий рев, топот копыт, бешеное конское ржание и сиренообразные крики Замбилы:

– Медведь! Коня! Уводит! Караул! Держи!

– Нет! – отчаянно простонала Ирка. – Только не он! Пусть это будет не он! У меня уже все так хорошо получалось!

Но это был именно он.

На освещенной луной тропинке показалось что-то большое… темное…

Богдан поглядел туда… и судорожно икнул.

По тропинке задом пятился медведь. В зубах медведь держал обгрызенный недоуздок, к другому концу которого крепился конь. Который ничего, похоже, так не желал, как открепиться. Потому как безумно ржал, вставал на дыбы и бил копытами, норовя заехать медведю подковой в мохнатый лобешник. Медведь уворачивался, маневрировал, боком скакал по тропе вправо-влево, но недоуздка не выпускал и продолжал упрямо пятиться, с каждым шагом подтаскивая коня все ближе к замершей на тропе Ирке.

Конь растопырил ноги и уперся копытами, точно кот, которого хотят натыкать носом в его художества. Медведь мотнул башкой. Коня сдернуло с места, подковы вспороли землю.

Медведь обернулся к Ирке, и девчонка могла поклясться, что он довольно улыбается.

– Обешал, што за доботу тбою отбабадарю я тебя, ведьба! – сквозь зажатый в зубах недоуздок пробубнил он. – Вот! Коня пвивел!

– Спасибо. У меня уже есть один, – пробубнила в ответ Ирка, расширенными глазами глядя поверх медведя в дальний конец тропы, откуда сейчас несся сдвоенный топот.

Гоня уцелевших лошадей во весь опор, от табора неслись седой баро и тетка Замбила. Седой со свистом раскручивал над головой толстую ячеистую сеть.

– Вот они! – завидев компанию из двух коней, двух ребят и одного медведя, азартно завопила Замбила. – Хватай их, баро! Гадалку лови! Медведя держи! По ярмаркам ходить будем! Представления давать! Счастье, счастье цыганам привалило!

– Шоу-бизнес! Опять! – в ужасе выдохнул медведь, замирая как вкопанный. Недоуздок вывалился у него изо рта…

Неожиданно освободившийся от своего мохнатого поводыря конь взвился на дыбы и в высоком прыжке сиганул через медведя. Прямо на Ирку. Мощная конская грудь с силой ударила девчонку.

– Хах! – будто выбивалкой из ковра вышибленный из Ирки дух выскочил наружу, перед глазами у нее потемнело… Последнее, что она видела, – взвивающуюся над ней крупноячеистую сеть.

Ирка снова отключилась.