Текст книги "Джек Уайт. Загадки разума"

– Я что-то не пойму, о чем речь, – мне казалось, что разговор вообще не несет никакой смысловой нагрузки и капитан несет полную чушь.

В дальнейшем мне еще ни раз приходилось убедиться в том, что именно он хотел до меня донести. В тот момент я сопротивлялся.

– Я не верю во все это. Я здесь – этот факт никому не отнять. Я вас вижу так же, как и вы меня. В чем же дело?

– Дело в том, что раз уж вы оказались здесь, то именно вы и должны нам помочь, – проговорил почти шепотом Блэйк. – Мы прокляты. Нас никто не может увидеть, и мы всю «новую» жизнь ходим вдали от берегов, которые перестали манить нас. Словно их больше и нет. Находясь здесь, вы почувствуете, что значит быть в море, когда вокруг вас больше нет материков, нет земли, на которую вы могли бы упасть и предаться сладостным минутам пребывания на суше. Вы – это единственный человек, который за последние двадцать лет смог не просто увидеть, но и ступить на это судно. Мы избороздили все широты, не встретив ни одной живой или мертвой души. Вы и есть наше спасение. Я не знаю, в чем оно заключается, и почему именно вы, но провидению было угодно послать вас на мой корабль.

Я слушал Блэйка и не мог поверить своим ушам. Он говорил такие вещи, о которых мне и слышать ранее не доводилось. Я слышал истории о морских проклятьях, подводных чудовищах, обитающих в полном мраке на невиданных глубинах, но никогда не придавал особого значения этим басням, которые распространяли по всему свету сошедшие с ума капитаны и пьяные вдребезги матросы.

– Или мы стерты для этого мира… – продолжал капитан. – Или мир остался стертым для нас. Мы не можем умереть. Мы вынуждены плавать бесконечно – это наша кара. И я не знаю, что может нам помочь. Вы так и будете молчать? Ответьте мне хоть что-нибудь!

Я не мог вымолвить и слова. Руки оказались будто скованы, как и ноги. И я просто остался не в силах даже пошевелиться. Мне было страшно подумать о том, что говорил сейчас Блэйк. Выходит, он и его команда попали на заколдованный корабль? И проклятьем их является вечное плавание? Нет, не может этого быть.

– Капитан Блэйк, – наконец-то выдавил я. – Мне до смерти надоели ваши шутки. Я предлагал вам деньги за свое спасение. Еще я не верю во все это. Я не верю ни в какие там проклятия. И, раз на то уж пошло, чем же я могу вам помочь?

– Вы, кажется, еще не поняли суть проблемы, – Блэйк перегнулся через стол и приблизился ко мне вплотную. Его ужасное дыхание чуть не свалило меня с ног. – Если вы не найдете выход, то вскоре мы станем одной командой. Навсегда… – немного помолчав, капитан добавил. – Ведь если я окажусь прав, то вам, мистер Уайт, больше не суждено вернуться домой. Вы никогда не ступите на землю, и вы обречены вместе с нами плавать до скончания времен.

Капитан прохаживался по каюте взад-вперед, я молчал.

– Так что решать вам. Я бы и рад вам помочь, но не могу… Если бы я сам знал, почему случилось так.

– Я не верю ни единому вашему слову, Блэйк, – грозно сказал я.

Мужчина прищурился, затем подошел ко мне и произнес глубоким монотонным басом:

– Хотите вы этого или нет, но рано или поздно вам придется поверить моим словам. Наступит подходящее время, и вы все увидите, мистер Уайт. Это проклятие, несомненно, коснется и вас.

Мы смотрели друг на друга с искренней ненавистью. В его бездонных и черных, как смола, глазах, я прочел неподдельную уверенность в своих словах. Мне даже на миг стало жутко. Вдруг Блэйк резко направился к своему креслу.

– Вы свободны. Найдете на верхней палубе Пита, он покажет вам вашу каюту.

– Но, сэр…

– Доброй ночи, мистер Уайт.

Девизом моего штата были слова: «Живи свободным или умри». Я всегда помнил его, где бы ни находился. И меньше всего на свете мне хотелось оказаться в заточении. Этой ночью у меня созрела мысль о побеге. Как говорилось ранее, я был неплохим моряком, и утром провел рекогносцировку, заметив несколько дырявых шлюпок, крепко закрепленных тросами на ростр-блоках1111
  Ростр-блоки – подставки для установки шлюпок на борту судна.


[Закрыть]. Судя по внешнему виду, для плавания они были непригодны. Я отлично знал, как надо спускать шлюпку на воду без посторонней помощи. Правда, с этим придется повозиться, ведь по правилам за спуском должны следить минимум три матроса.

Этот молодой парнишка Пит отвел меня в новую каюту. Надо полагать, капитан сдержал слово, и каюта оказалась вполне приличной: без каких-либо запахов, течи и так далее.

Я пытался заговорить с юнгой, но он молчал и отводил взгляд куда-то вдаль. Видать, на судне ему жилось не очень-то сладко. Боцман, да и остальные моряки, не давали ему покоя ни днем, ни ночью, и совсем затравили парня своими шутками и постоянными издевками. Мне казалось, что Пит втайне ото всех каждый день рыдает где-нибудь в укромном месте. На вид парню было максимум шестнадцать.

Как бы то ни было, сегодня мне необходимо сбежать. Мне было очень жаль Пита, но я не мог взять его с собой. Вы спросите, почему я так быстро решился на побег? А кому еще захочется оставаться на одном судне с капитаном-психом и с его сумасшедшей командой?

Я дождался наступления темноты. Было абсолютно все равно, что со мной случится в море, но здесь я оставаться больше не мог. Я знал, как поступают такие люди, как Блэйк. Они предоставляют достопочтенному человеку каюту со всеми удобствами, а потом, пользуясь случаем, требуют с него плату в виде каторжных работ на своем судне. Порой люди просто умирали от бессилия после многих месяцев работ. Меня ждала та же участь. Уж лучше я попытаю счастье в море, чем позволю бросить себя на съедение этому пирату. А кто же он, если не пират?

Я знал, что, вероятнее всего, верхняя палуба находится под охраной, поэтому действовать нужно было максимально тихо. Мне представилась отличная возможность бежать, когда я узнал, что вся команда, включая капитана Блэйка, отмечала чей-то день рождения в этот вечер, поэтому они так нахлестались рома, что попросту не могли стоять на ногах.

Поднявшись на верхнюю палубу, я осмотрелся. Вокруг ни души, а откуда-то снизу доносились визги и крики пьяной матросни.

Я же решил прогуляться по верхней палубе и хоть как-то отвлечься от пережитых мною треволнений. Если постоянно думать о том, что ты заточен на богом проклятом корабле, то можно сойти с ума. И опять же, я не до конца понимал суть сказанного Блэйком. Какое-то неведомое проклятие поразило его корабль? Звучит, как басня и не более того. К тому же я никогда не верил ни в какие проклятия, затерянные города, состоящие из золота, и тому подобную чепуху.

Я был в отчаянии, так как мне хотелось сбежать с этого корабля, но те шлюпки, которые я видел утром, оказались совершенно непригодны для воды. Доверять я никому не мог. Пит, на первый взгляд, казался вполне приличным молодым человеком. Но он был жутко запуган капитаном и его приближенными лицами. Они почем зря шпыняли его за любые мелочи, хотя и сами вели себя просто отвратительно. От побега на этот раз я отказался, так как без четкого плана у меня бы ничего не получилось. Но я дал себе слово, что покину судно во что бы то ни стало.

Глава 3
Колыбельная для мертвеца

Утром я проснулся от невыносимой боли в шее. Койка, в моей так называемой отдельной каюте, была такой жесткой из-за отсутствия на ней матраса, что все тело ныло в течение всего оставшегося дня.

Блэйк озадачил меня кое-какой работой на верхней палубе. Я, вместе с двумя другими матросами, перетаскивал ящики с парусиной через сходный люк на нижнюю палубу, так как потихоньку стал накрапывать дождь. В целом, заняться на судне было нечем, потому и описывать мое скучное времяпрепровождение не хотелось. В перерывах между той или иной работой я вел свой дневник. По крайней мере, его ведение помогало отвлечься от всего происходящего.

Ну вот, прошла почти неделя моего пребывания на «Неприкосновенном». После нескольких неудачных попыток кинуться от отчаяния за борт, я смирился с судьбой и покорился провидению, которое, так или иначе, направило меня сюда для свершения какой-то благой цели. К сожалению, оставалось лишь гадать, что же это за цель. Но, так или иначе, она была связана со спасением «Неприкосновенного».

Дни проходили медленно. Я попросил у Блэйка дать мне хоть какую-нибудь работу, кроме мытья палубы и перетаскивания с места на места прогнивших ящиков. Но капитан был неумолим. Он будто назло нагружал меня одной и той же рутинной работой. Хотя, в сущности, о каком вообще разнообразии могла идти речь? Я находился посреди бескрайнего моря в окружении спятившего капитана и его дикой команды.

Именно на шестой день на корабле со мной начали происходить странные события. И, казалось, будто я один замешан во всем происходящем.

Пока я жил на корабле, то успел познакомиться с некоторыми членами команды Блэйка. Одним из таких людей оказался старый скряга Хэнк – старпом на судне. Он возглавлял вахты и являлся также вторым, после капитана, человеком на «Неприкосновенном».

Как-то я беседовал с ним о его дальних походах. Он бывалый моряк, много раз принимал участие в морских сражениях, в которых сталкивались целые эскадры кораблей. На «Неприкосновенный» он попал случайно. Уйдя в отставку, ему совершенно негде было работать, кроме как на каком-нибудь судне. Одним из таких судов и оказался «Неприкосновенный». Проходив с капитаном Блэйком около семи лет, он стал его правой рукой и единственным человеком, кому Блэйк мог доверить свою жизнь.

Хэнк оказался скверным человеком. Он не скрывал своей неприязни ко мне и обзывал не иначе как «богатеньким щенком». Я отвечал ему тем же. Вскоре мы стали злейшими врагами и часто спорили из-за Пита, которого я защищал как мог, и дал себе слово, что, по возвращению в порт, выкуплю его у Блэйка.

Особо разговорчивых больше не нашлось. Было еще несколько помощников-громил капитана, но о них я расскажу позже. Пит по-прежнему прятался в тени или получал строгие выговоры от Хэнка за очередные мелкие проступки. Парня нельзя было так гонять. Да, он готовился стать моряком, но ведь были и более гуманные способы научить его уму-разуму.

Однажды я увидел, как Хэнк ударил Пита хлыстом прямо по лицу за то, что тот опрокинул ведро с морской водой на его башмаки.

– Тебе было велено выдраить палубу до блеска, бестолковый крысеныш! – орал Хэнк, замахиваясь хлыстом. – А мало того, что ты этого не сделал, так еще и подпортил мои башмаки! Иди сюда, трусливый щенок!

Я не стал долго раздумывать и вступился за Пита, обозвав Хэнка поганым отродьем. Тот попытался всыпать мне своим хлыстом, но промахнулся. С легким движением выхватил хлыст у него из рук и швырнул за борт. Это разозлило Хэнка, но с кулаками на меня он не полез – я был покрупнее.

Вместо этого он нажаловался капитану, а тот вызвал меня к себе.

– Что вы скажете, мистер Уайт? – спросил меня капитан в присутствии Хэнка, который злобно ухмылялся, глядя на мое беспокойное выражение лица. – Кто вам дал право так обращаться с моим старшим помощником? Он сказал, что вы выбросили его хлыст, которым он погоняет этих вонючих скотов за борт. Это так?

– Именно так, – спокойно ответил я и улыбнулся. – Поэтому больше он этого не сделает. Я избавил его от тягот пастушьей жизни.

– Ты смеешь дерзить капитану, щенок? – оскалился Хэнк. – Тебя надо было запереть в трюме среди крыс и мышей, дабы ты усвоил урок!

– Это вряд ли, – начал было я и перевел свой взгляд на капитана. – Ведь так?

– Боюсь, мне придется это сделать, мистер Уайт, – строго произнес капитан. – Берите швабру с ведром и отправляйтесь отдраивать трюмный отсек.

– Что? – я был просто возмущен. – У нас же был уговор…

– Никакого уговора, – улыбнулся Блэйк. В его глазах блестело адское пламя. Он знал, что мне отсюда никуда не деться.

– Вы будете делать то, что вам приказано. Или… Вы будете голодать. Затем, по прошествии трех дней, мы посадим вас в клетку и будем есть и пить в вашем присутствии, чтобы вы окончательно сошли с ума. Так вам, надеюсь, понятно?

Я молчал, переводя взгляд то на Хэнка, то на Блэйка. Хэнк скалился во всю, капитан сохранял невозмутимое выражение лица, иногда подергивая бровями.

– Марш в трюм, кобель! – выкрикнул Хэнк.

Мне оставалось лишь уйти. Я больше не мог выдавить ни слова.

От кого-то я слышал, что трюм оставался немытым уже много месяцев. Если бы вы знали, что я увидел, когда убрал пайол и спустился под нижнюю палубу в трюм, то, наверное, пустились бы наутек.

Вокруг воняло так, словно в свое время здесь подохли тысячи крыс. А ведь припасы достают именно отсюда. Кругом валялись прогнившие деревянные ящики, разбитые бочки, некогда наполненные ромом. Хорошо, что я прихватил с собой масляный светильник, а то в этой кромешной я бы точно обо что-нибудь споткнулся и свалился бы прямо в льяло1212
  Льяло – водосток на судне.


[Закрыть].

Прошло около часа, пока я мыл пропитанный маслом и морской водой трюм. К вони уже привык. В какой-то момент мне все ужасно надоело, и я решил присесть передохнуть. Ничего, кроме не потерявшего свою форму деревянного ящика, я не нашел и уселся прямо на него.

Меня мучила жажда. Я знал, что бочки с ромом находились чуть дальше и решил отправиться к ним. На полпути я остановился и замер, как вкопанный. Откуда-то из глубины донесся странный звук, похожий на чье-то пение. Я решил, что мне показалось, и продолжил движение. Затем услышал еще раз и более отчетливо. Да! Точно! Кто-то напевал песню. Голос был похож на женский, но он также мог принадлежать и юнцу Питу. Как зачарованный, я шел вперед, не чуя перед собой опасности. Меня пугала мысль, что кто-то мог забиться в темный затхлый трюм и, сидя среди крыс, напевать песни.

Немного погодя, я увидел еле различимый свет как раз в том направлении, откуда доносилось это волшебное пение.

– «Может, я грежу», – подумал я про себя, продолжая медленно идти по скрипучему настилу.

Завернув за угол, я чуть не выронил лампу и не устроил пожар в трюме. На одной из старых бочек, прислонив что-то к груди, сидела женщина. Рядом стояла одинокая свеча, которая наполняла каким-то необыкновенным уютом это ужасное темное место. Женщина слегка покачивалась в такт пению.

У нее был необыкновенный голос: такой тоненький и прекрасный, что я слушал, как завороженный. Я понял, что пела она колыбельную. Мне даже показалось, что я откуда-то знаю этот голос. Так пела мне давно моя мать Кларис, когда я был еще совсем младенцем. Мотив во всяком случае был очень похожим.

А женщина сидела спокойно, не поднимая лица и по-прежнему прижимая к груди какой-то небольшого размера сверток. По-видимому, это был младенец, укутанный в белоснежный шерстяной платок, который сладко спал на руках у любящей матери.

Я подумал – уж не сошел ли с ума, уж не призрак ли передо мной? Пока я размышлял, женщина нежно напевала:

«Край родной не покидай,

Свою мать не забывай.

Спи малютка, не скучай.

Он вернется, засыпай.

Он покинул край родной

Не вернулся он домой

Глазки смело закрывай,

Умирай, умирай…»

Когда я услышал последние строки, у меня сжалось сердце. Я не верил своим ушам. Разве можно петь малышу такую колыбельную? Я попытался заговорить с женщиной, но та лишь несколько раз подряд пропела эту колыбельную, а потом вдруг замолчала. Мне стало как-то не по себе. Вокруг воцарилась мертвая тишина – даже вой ветра перестал проникать сквозь множественные щели в корпусе судна. Свеча перестала колыхаться. Я слышал лишь биение своего сердца, которое, как мне казалось, эхом разносилось по трюму.

Страх сковал меня, но я решился подойти поближе.

– Мисс? – вполголоса произнес я. – Мисс, с вами все в порядке?

В ответ была тишина. Я и впрямь решил, что это всего лишь плод моего воображения. Как она могла попасть сюда?

– Он вернется, – вдруг произнесла она, не поднимая головы.

Ее голову скрывал мрак и полупрозрачная вуаль. Свеча горела слишком тускло, чтобы я мог разглядеть лицо. Но как же мне был знаком ее голос!..

В какой-то момент мне вдруг захотелось ее обнять. У нее был такой вид, будто она ждала своего смертного часа, который вот-вот должен был наступить. Нежно-бледная кожа рук переливалась в тусклых лучах масляной лампы, которую я чуть было не выронил от неожиданности.

Женщина не смотрела на меня. За все это время она ни разу не подняла головы, то и дело раскачиваясь на месте и вполголоса напевая злосчастную колыбельную.

– Вам плохо? – спросил я. – Как вы здесь оказались? Давайте поднимемся наверх, там вас накормят и обогреют. Я об этом позабочусь.

– Он вернется? – на этот раз она спросила меня.

– Кто? Кто должен вернуться?

Женщина лишь промолчала в ответ. Затем она начала плакать. Руки ее затряслись.

– Прошу вас, не плачьте, – я пытался успокоить ее, но она будто не слышала меня. – Чем я могу вам помочь?

– Мое бедное дитя… Мое бедное дитя, – все повторяла она. Она вдруг спросила мое имя. Я назвался. Неожиданно в воздухе повисла долгая пауза. Свое имя она не произнесла, лишь замерев на месте.

Я приблизился к ней и тихонько сел рядом, стараясь не разбудить малыша. Женщина протянула руки вперед, предлагая мне взять малютку к себе. Я аккуратно взял у нее из рук спящего младенца.

Вдруг я услышал от нее очень странный вопрос, на который совсем не знал ответа:

– Как мне назвать его, – пропела шепотом она. – Быть может, Джек?..

Я осторожно раскрыл платок, и мое сердце налилось кровью. В ужасе отпрыгнул от женщины, отдав ей… Мертвого младенца. Мне казалось, что я схожу с ума. Я держал на руках мертвеца, не успевшего вступить в этот жестокий, но полный приключений, мир.

Но почему-то его лицо было мне знакомо с самых первых секунд. Я что-то почувствовал, но пока не понимал, что именно.

Да, он был мертв. Его бледное личико совсем не подавало признаков жизни. Женщина устремила свой взор на меня, хотя из-за этой темной вуали я совсем не видел лица. Я не знал, что ей ответить. Но, по-видимому, она не понимала, что заставило меня так скоро вернуть ее ребенка.

– Почему вы отдали его? – с грустью в голосе спросила она. – Разве вам не нравится его новое имя, Джек?

– Но он же мертв, – закрыв глаза, произнес я. – Он совсем бледен. Вы хотите дать малышу мое имя?

– Нет, Джек жив, – плакала женщина. – Вы же видите, как крепко он спит? Он скоро проснется. Взгляните же на него.

Мне было жаль ее. Но я скорее думал о ней больше, чем о самом себе и о том, что, быть может, ее и не существует, а все происходящее является сном. Я напрочь забыл о реальном мире и погрузился в этот полный горечи момент.

Женщина развернула платок и кивком головы подозвала меня, чтобы я еще раз взглянул на малютку. Мне было так жутко и больно на душе, что я с трудом заставил себя подойти поближе. На руки его брать уже не решился. При свете лампы я вгляделся в его лицо. По спине вновь пробежала дрожь. Кого же он мне напоминал…

– Он очень похож на вас, Джек, – вдруг вполголоса произнесла женщина.

Ее голос вдруг стал хриплым, как у какой-то старухи. На мгновение я испытал такой шок, что не мог сдвинуться с места. Это меня на руках держала женщина. Свой портрет в младенчестве, где я так же лежал на руках моей матери, видел много раз. Боже, даже одеяние женщины было как на портрете. Как же я с первого раза этого не понял. Что же мне делать?

Женщина медленно поднялась и, неся на руках этого младенца, направилась в мою сторону. Приговаривая страшным хриплым голосом, который вдруг изменился до неузнаваемости те зловещие строчки, она продолжала наступать. От страха я не мог сдвинуться с места и лишь медленно пятился назад. Мне было так страшно, что я просто потерял дар речи и не мог вымолвить ни слова.

– Что же ты, Джек, – кряхтела она. Куда подевался ее нежный голосок? – Неужто ты не узнаешь меня?

Я не мог вымолвить ни слова, продолжая отступать, держа лампу трясущимися руками перед собой. Я глядел на ее руки, которые вдруг одрябли и стали похожи на старушечьи. Походка женщины тоже изменилась, она стала прихрамывать на левую ногу, сгорбившись и шипя через каждое слово.

Я никак не мог понять, что же происходит. Я был словно одеревеневшим. Еще никогда прежде мне не доводилось испытывать подобного шока. Я вообще едва осознавал происходящее. Мне хотелось развернуться и убежать, но ноги будто приросли к настилу. Кто же передо мной?

– Ты всегда убегал от неприятностей, верно, Джек? – противный хриплый голос вдруг раздался где-то позади меня.

Я застыл на месте, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Образ этой женщины вдруг исчез передо мной. За спиной я почувствовал чье-то ледяное дыхание. Я был не в силах обернуться. Мне казалось, что вот-вот я потеряю сознание.

– Я чувствую твой страх, – хрипела женщина. – Ты никогда не видел смерть, Джек? Что же испугало тебя в этом лице? Быть может, осознание того, что это твое лицо?

Вдруг я закричал и, резко обернувшись, взмахнул рукой, в которой держал лампу, в надежде нанести удар по этому зловещему существу. Но моя рука лишь скользнула в немую пустоту, прорисовав сплошную блеклую линию, исходящую от лампы.

За спиной вновь раздался голос, я снова резко обернулся и увидел в пяти шагах эту старуху. На руках у нее уже не было младенца. Под ее ногами я увидел брошенный платок, который из ослепительно белого превратился в грязный, наполовину истлевший, кусок ткани. Куда же подевался тот младенец?

Мне хотелось поскорее вырваться из этого места, но я от страха потерял ориентацию и не мог сообразить, в какую сторону нужно бежать. Взгляд был прикован к этой старухе, которая вновь начала двигаться в мою сторону.

Наконец, я собрался с силами и, заикаясь, спросил у нее:

– Кто ты? Что тебе от меня нужно?

– Чего ты боишься, Джек? Того, что тебя не было рядом в тот миг, когда я умирала? – проскрипела старуха. – Хочешь взглянуть на мое лицо?

– Кем бы ты ни была, я прошу, оставь меня в покое, – выдавил я.

– Не бойся, Джек. Мы уже встречались прежде. Или ты не признаешь собственную мать?..

Я и вправду чуть было не лишился рассудка. Это совсем не было похоже на сон. Все происходило наяву. В какой-то момент старуха остановилась.

– Почему же ты бросил меня, когда я так в тебе нуждалась?

– О чем ты? – дрожащим голосом произнес я. – Ты не моя мать. Тебя не существует. Мне это всего лишь кажется…

– Я так реальна, как и ты, Джек, – старуха в мгновение оказалась рядом, коснувшись мертвенно-серой рукой моего лица.

Ее прикосновение было обжигающе ледяным. От неожиданности я потерял равновесие и упал на палубный настил, едва не выронив лампу. Подумал, что если свет погаснет, то я умру от страшного шока. Мысль о пребывании в кромешной тьме убивала. Я не знал, кто на самом деле был передо мной, решив, что это лишь призрак. Но почему он явился ко мне в этом образе?..

Я был уже не в силах подняться и лишь беспорядочно пятился назад, держа в одной руке лампу, перебирая то рукой, то ногами, как измученный раб. Вокруг раздавались какие-то жуткие звуки вперемешку с детским плачем. От одного этого плача можно было сойти с ума. Казалось, что меня окружили сотни плачущих младенцев. А этот леденящий хрип старухи и вовсе поселился в моей голове.

Старуха вдруг замерла. Медленным движением она поднесла свои уродливые кисти к лицу и стянула с него вуаль. Я замер, увидев под тканью ее лицо.

Передо мной стояла моя мать с истлевшим почти до костей лицом и бездонными черными глазами. Впрочем, вместо глаз у нее зияли черные дыры. Но даже в таком образе я узнал черты, напоминающие, как выглядела моя мать. Это мертвое лицо принадлежало ей.

Вытянув свои костлявые руки, она направилась ко мне.

– Обними же меня, Джек…

Я окончательно потерял сознание