Текст книги "Наша Юрмала"

Храм на Турайдас

Не так давно ко мне попала старинная открытка – деревянный православный храм в Эдинбурге – на границе нынешних Дзинтари и Майори. Захотелось узнать подробнее о нем – ведь сегодня православных храмов здесь нет.

Тем, кто бывал в Юрмале, наверняка известен большой металлический глобус на улице Турайдас. Рядом и находилась когда – то церковь Казанской Божьей Матери. Освятили ее в 1896 году – 23 августа. Прекрасный образец деревянного зодчества, вписывающийся в архитектуру тогдашнего взморья. Церковь Казанской Божьей Матери стала второй православной в центральной части взморья. В 1867–м в Дубулты была освящена каменная церковь Святого князя Владимира. Возведение обоих храмов финансировало рижское православное Петро – Павловское братство. Сохранилась смета строительства церкви в Дзинтари – 6297 рублей 70 копеек. В первое время богослужения в Дзинтари велись только летом – вне сезона на взморье проживало около 200 православных. Но уже с 1909–го службы проводятся круглый год. Настоятелем храма в Дзинтари был настоящий подвижник – Николай Шалфеев. Его сын Борис вошел в историю города как "рижский Гиляровский". Заведующий историческим отделом газеты "Сегодня" в 1930–е, он оставил ряд блестящих очерков о прошлом города. Николай Шалфеев был настоятелем храма до начала Первой мировой войны – в 1914–м он эвакуировался в глубь России. В Москве поступил в Духовную академию, из рук патриарха Тихона получил одну из высших духовных наград – на него была возложена палица. В 1920–е в Риге отец Николай становится настоятелем Ивановского прихода. Среди коллег он выделялся тем, что был завзятым театралом. Не случайно именно его Рижский русский театр приглашал в начале сезона служить молебен. Николай Шалфеев умер в 1941–м – при немцах. Незадолго до этого ходатайствовал перед новой властью о похоронах танкистов, погибших при отступлении Красной армии. Отцу Николаю, свободно говорившему на немецком, не стали чинить препятствий. Но вскоре самого вызвали в гестапо – у немцев появилась информация, что священник помогает детям из Рижского гетто. Через два дня после беседы Шалфеев умер… В советское время действующим оставался лишь православный храм в Дубулты. А в 1962 году за сутки церковь в Дзинтари была уничтожена. Сейчас говорят – по команде Хрущева, хотя решение подписало партийное руководство Латвии. Истину установить сложно, но то, что нынче модно всех собак вешать на Москву, – факт. В 1970–е на месте храма построили выставочный зал. Выставками, честно признаюсь, он не запомнился, а вот кафе в нем было. Проходили там и встречи с известными гостями курорта – в День работника торговли их для подчиненных устраивало руководство Юрмальского управления торговли. Выставочный зал – тоже уже история. Здание сгорело. А церковью, которая связана с именем Николая Шалфеева, можно любоваться лишь на старых открытках. Они очень редкие. На оборотной стороне той, что попала ко мне, можно увидеть печать: "Оскарс Цинкс". В советское время это был самый известный коллекционер старинных открыток. В 1990–е он умер. А открытки из его бывшей коллекции продолжают жить и рассказывать нам о прошлом Риги и Юрмалы.

Уличные торговцы Майори

Знаете, почему на Йомас полно уличных торговцев, а в соседних Дубулты, Дзинтари, Булдури их практически не увидеть, хотя и там летом море народу? Традиции. В Майори вплоть до 1870–х годов запрещалось открывать магазины, поэтому коробейники и облюбовали главную улицу поселка. Тем временем соседние Дубулты процветали. Здесь ограничений не было. Не случайно они на долгие годы становятся центром курортной жизни. Табу на открытие в Майори магазинов ввел хозяин местной земли – барон Фиркс. Юдофоб, он и магазины считал «частью еврейского заговора». В конце концов под давлением дачников пошел на уступки. Первый магазин – Каровина – был открыт на углу нынешних Йомас и Тиргоню, там же появилась хлебопекарня. В 1877–м заработала первая аптека, в 1882–м – почта и телеграф. Впрочем, победа лавочников была относительной: барон душил их высокими пошлинами. Этим не преминули воспользоваться уличные торговцы. Писатель Петр Боборыкин, приезжавший в 1880–е на взморье из Петербурга, вспоминал: «Вы сидите на террасе в теплый вечер на взморье. До вас доносятся протяжные, чисто русские звуки: „Сахарное мороженое!“ По песчаным переулочкам, где за заборами приютились дачки, настроенные немцами и онемеченными латышами, разъезжает ярославский или тверской мужичок, сидя на двухколесном коротком ящике, где помещается несколько форм. С утра до позднего вечера разъезжает он так по улицам и улочкам штранда, и целый день у него есть покупатели. Остзейская культура не доработалась до такого вида кондитерского промысла; а наш мужичок принес его готовым и усовершенствовал: он уже не таскает на голове тяжелейшую кадку с двумя формами, он выдумал свой двухколесный ящик; но лошадь у него в русской упряжи и дуга расписана яркими красками. Мороженое у него действительно сахарное, в пять и десять копеек за формочку. Не одни дети, и взрослые рижане объедаются этим мороженым… Утром вы слышите беспрестанно крики разносчиков, предлагающих ягоды, овощи, фрукты. Это опять ярославцы, промышляющие вдали от своей родины, или русские из Остзейского края, большей частью раскольники… И так промышляют разносчики полотен, кружев…» Большинство продавцов по – немецки знает одну – две фразы, и бюргерские жены вынуждены говорить по – русски – «упражняться в неприятном для них диалекте». Не хотите «упражняться» – езжайте за товаром в Ригу. К 1880–му, когда в Майори приехал Боборыкин, они уже стали «немецкой дачной колонией». А самыми первыми дачниками были русские – семьи рижских купцов Поповых и Камариных. Впервые они сняли дачу в 1845–м – на границе с нынешними Дубулты. Приезжали много лет подряд. На Лиго «выписывали» прусских музыкантов – с оркестром из 4–5 человек разъезжали по Лиелупе на лодках, разукрашенных цветами и дубовыми венками. Заворачивали к рыбакам. Взрослых угощали снедью, табачком, детей – сладостями, игрушками. Наследник этих рыбаков – Екаб Путниньш – на рубеже веков становится одним из самых состоятельных латышей на взморье – строит судно, на котором привозит по Лиелупе пиломатериалы для поднимающихся окрест дач. К тому времени проблемы с торговлей в Майори уже сняты: в 1894–м барон разрешил открыть даже продуктовый рынок. …Давно ушли в прошлое табу Фиркса. Магазины на Йомас на каждом углу. Но как и сто лет назад, на главной улице поселка по – прежнему можно увидеть уличных торговцев. Теперь это не ярославцы или тверичи, а самые что ни на есть латыши. Но как и тогда, отдыхающих завлекают по – русски: «Сахарная клубника! Сахарная черника!» Потому что как бы ни изголялись языковые инспекции, торговцы знают: на русском их поймут и рижане, и москвичи, и петербуржцы.

Пушкину – от барона Мирбаха

В июне 1899 года улица Йоменская превратилась в Пушкинскую.

То была инициатива главного полицмейстера курорта барона Мирбаха, решившего увековечить память Александра Сергеевича в день его 100–летия. Правда, «прожила» Пушкинская всего три дня. Мирбах стал главным полицмейстером Рижского штранда в 1897 году. Немецкий барон, он был человеком русской культуры, настоящим ревнителем православия. На его личные пожертвования провели реставрацию храма Святого князя Владимира в Дубулты. Барон не только выделил деньги, но и нашел строителей, с немецкой педантичностью следил за ходом работ. Немало сделал он и для благоустройства взморья. При нем на месте старого дубултского рынка появился новый, была проведена телефонная линия к 20 магазинам взморья. Мирбах ввел купальные костюмы на пляже, приказал снести допотопные купальные будки. В 1899 году полицмейстер взялся за переименование улиц. Первым делом отдал дань уважения прославленному генералу Ермолову: вместо Эдинбургского проспекта появился Ермоловский. А в июне Йоменская стала Пушкинской. Можно представить, каково было негодование другого немца – русофоба барона Фиркса, когда он вышел на Йомас и увидел другое название. А ведь этот поселок был его собственностью. Фиркс наказал владельцам дач «за сутки вернуть прежнее название». Выполнить распоряжение разгневанного барона владельцам дач помогла собственная экономия – название «Пушкинская» они оформили на старых табличках. На этот раз, вооружившись клещами и молотками, просто перевернули их другой стороной. На следующий день, гуляя по Майори, барон убедился, что его распоряжение выполнено в точности. «Йоменская останется Йоменской вовеки, пока эта земля будет принадлежать благородному роду Фирксов», – изрек он. Но и Мирбах не собирался так просто сдаваться. Дело дошло до российского Сената, а тот оставил последнее слово за Фирксом – собственником территории. В 1914 году была предпринята вторая попытка вернуть Пушкинскую в Майори – на сей раз к 300–летию дома Романовых. Инициатором выступило майоренгоф – дуббельнское общество благоустройства, идею благословил генерал – губернатор Лифляндии. К тому времени старшего Фиркса не было в живых, но его наследники были непоколебимы. Не помогли и патриотические манифестации. И слава богу! При всем уважении к поэту Пушкинских улиц хватает, есть и в Риге. А Йомас только одна. Между прочим, по одной из версий, Фирксы любили романы Вальтера Скотта, а одним из их персонажей был веселый английский фермер Йомен. По другой версии – более реальной – название связано со старинным прусским словом Jomen. Так назывались длинные рвы в торфяных болотах, даже в сильный зной редко высыхающие. Вот такой отвратительный «йомен» тянулся когда – то на месте известной улицы.

Терапия Нордштема

На Рижском взморье работало немало известных врачей, но знаменитым был один – доктор Нордштем. Николай Лесков даже посвятил ему рассказ.

Принято считать, что первые здравницы появились в Кемери. Это не совсем точно. Действительно, в 1838 году после высочайшего разрешения в Кеммерне(так тогда именовались Кемери) открыли ванное заведение. Но первый санаторий поднялся не там, а на границе нынешних Майори и Дубулты. Здравницу назвали «Мариенбад» – в честь супруги Александра II. Вскоре о ней становится известно в Петербурге. Жители Невы вместо шумного Баден-Бадена все чаще склоняются в пользу Рижского взморья: ближе, дешевле и самое главное – не хуже.

Росту популярности курорт под Ригой обязан в немалой степени и доктору Нордштему. В Лифляндию он перебрался из Кронштадта, где имел долголетнюю практику флотского врача. Участок земли у моря врач приобрел в 1870-м.

Так чем же удивил столичных шишек доктор Нордштем? Вот что писал Николай Лесков в рассказе «Колыванский муж»: «Чудесный старик-немец…Больных заставлял ходить по берегу то босиком, то совсем нагишом. В аптечное лечение не верил нисколько и над всеми докторами смеялся…»

Подагру, ипохондрию и другие тогдашние «модные болячки» Нордштем лечил физической терапией и закаливанием: распиливание и рубка дров, долгие прогулки по берегу и дюнам. Глядя на измотанных господ, возвращающихся с «терапии», окрестные крестьяне только качали головами – «не санатория, а тюрьма». (Между прочим, чуть раньше в Москве соотечественник Нордштема врач Христиан Лодер основал лечебницу несколько иного профиля – пациенты пили минералку и потом совершали небольшой моцион. Наблюдая через ограду за праздно гуляющей публикой, московские простолюдины называли такое лечение «гонять лодера», а самих больных – лодырями).

У пациентов Нордштема «гонять лодера» времени не оставалось.

В терапию входило и морское купание. Только если сильному полу дозволялось принимать морские ванны в заливе, то слабому – воду грели. Нелегкой была подготовка к процедуре: в начале воду ведрами таскали в емкости, устроенные в дюнах. Затем ее подогревали на огне, и потом по трубам вода поступала в ванны. Так вот: водоносами были сами пациенты лечебницы.

Среди тех, кого «чудесный старик» поставил на ноги, были такие знаменитости, как Иван Александрович Гончаров, приезжавший в Дуббельн девять сезонов подряд, Николай Лесков, адвокат Кони, популярный тогда писатель Боборыкин. Не говоря уже об «их сиятельствах» и «ваших благородиях», которых с каждым годом на взморье становилось все больше.

Что касается Лескова, то он приехал на Рижский штранд в 1879-м и снял комнату неподалеку от «Мариенбада» – в Пумпури, которые тогда назывались Карлсбадом. Нордштем остался в памяти писателя не только как самобытный врач.

«Жил он холост, – пишет Лесков в рассказе. – Брак считал недостойным и запоздалым учреждением…ходил часто без шапки, с толстой дубиной в руке, ел мало, вина не пил и не курил, и был очень умен».

А Майори с открытием «Мариенбада» из обычного поместья с лугами да лесом превращаются в престижный курорт. Лишь в 1870-ые там появляются первая гостиница, рынок, парк и концертный зал. О последнем – стоит сказать особо. Находился он на Йомас, на том месте, где сегодня Юрмальский дом культуры и назывался – концертный зал Горна. По имени хозяина. В концертном зале выступали лучшие симфонические оркестры из Хельсинки, Берлина. На рубеже столетий там выступала и знаменитая Анастасия Вяльцева – звезда российской дореволюционной эстрады. В 1896-м в саду прошел первый на взморье сеанс «живой движущейся фотографии» – кинематографа. За год до начала Первой мировой в Майори вспыхнул сильнейший пожар – сгорели все деревянные постройки улицы Йомас. Не пощадил пожар и сад Горна. В 1960-е на этом месте построили кинотеатр «Юрмала», который сейчас переименован в Дом культуры.

…Если вы бываете в Майори, не поленитесь дойти до Юрмальской думы – улица Йомас 15. Прямо за ней – старинные каменные ворота. Это все, что осталось от знаменитого санатория «Мариенбад». Через эти ворота проходили Гончаров, Лесков, Кони и «чудесный-старик немец» по фамилии Нордштем. С него, по существу, и начинались наши Майори.

Завещание барона Фиркса

Когда – то немцы называли Дубулты Юденбургом. До революции это был единственный взморский поселок, где имели право селиться евреи. Черта оседлости в Юрмале – изобретение местных поборников чистоты крови. Во второй половине XIX века большая часть взморских земель переходит в собственность барона Фиркса, который и наложил табу на проживание евреев. Дубулты оставались вне баронских владений. Поэтому именно в этом поселке появляются молельный дом, три синагоги. Их благородиям, в том числе великому князю Николаю Николаевичу и начальнику III отделения генералу Середе, до этого регулярно приезжавшим из Северной столицы в Дубулты, становится неуютно от такого соседства, и они спешно переезжают в Эдинбург (Дзинтари). Но история рождения поселка связана не с немцами и евреями – еще в XV веке здесь была корчма латыша Дубултса. В 1533 году магистр Ливонского ордена Вальтер Плеттенберг дарит эти земли рыцарю Ламберту Старку. В документах упоминается и корчма Дубултса. Во время войны 1812 года это название фигурирует в донесениях в Санкт – Петербург. Контр – адмирал Молер сообщает морскому министру: «14 сентября на судах мы проплыли по реке Аа (ныне Лиелупе) до Бильдериньского поместья… 15 сентября достигли Дубултской корчмы, 16 сентября – Шлокена (Слоки)…» Вскоре после войны 1812 года в поселке появляются дачники – участники военной кампании. Среди них – Барклай – де – Толли. По одной из версий, он и построил самую первую дачу в Дубулты. Корчма тоже никуда не исчезла. Хозяин Ансис Дубултс превратил ее в гостевой дом. Обычно здесь останавливались те, кто ехал в Курляндию. Зимой ямщики поджидали, пока соберется целый санный поезд, – окрестные леса кишели волками. В 1841–м поселок получает официальное название – Дуббельн. Дачные колонии вырастают и по соседству – в Карлсбаде (Меллужи, Пумпури), Ассерне (Асари). Эти поселки тоже становятся собственностью Фирксов со всеми вытекающими последствиями. В 1848–м выходит царский указ о выделении земли под дачи по обеим сторонам нынешнего проспекта Дубулту. Местным извозчикам вменялось в обязанность привозить к обустраивавшемуся тракту не меньше трех возов хвороста. В 1820–е дачников доставляет из Риги дилижанс, а в 1830–е наступает эра пароходов. Пристань находилась недалеко от дубултской бани. В 1870–м в Дубулты и Майори «бегали» семь пароходов. Их имена и сегодня сохранились в названии некоторых улиц курорта: Ундине, Омнибуса, Атра… В 1877–м приходит время железной дороги. Впрочем, вплоть до начала ХХ века пароходное сообщение было в пять раз дешевле! Виновата… Лиелупе, которая нередко выходила из берегов, затопляя железнодорожные рельсы и вокзал. А средства на усмирение реки собирали с помощью высоких железнодорожных тарифов. Лишь в 1901–м Лиелупе успокоили: вдоль берегов – от Дубулты до Майори – соорудили бетонные дамбы. Удильщики, сегодня оккупирующие полоски суши, и не подозревают, что это тоже памятники истории курорта. «Люди приезжали на отдых с деньгами и ценили наше взморье за его простор, сосновый лес, простоту нравов и сравнительную дешевизну жизни, – писал в 1932 году в газете „Вечернее время“ очевидец дореволюционного уклада взморья. – На лето наезжали десятки псковичей и ярославцев, разносчиков по дачам зелени и других продуктов. На все было требование и были деньги… А теперь в Дуббельне в магазине появляется шикарно одетая дама с громадными ценностями в ушах и на пальцах и покупает… полфунта белого хлеба, селедку и луковицу… В былые времена народ был более изнежен, но умел лучше приспосабливаться как к одежде, так и в жизни… Словом, год от года наш дачник мельчает, а дачевладельцы медленно, но верно нищают». О старом Дуббельне – поселке рыбаков, князей и евреев – сегодня мало что напоминает. Корчму Дубултса снесли в 1930–е, а на ее месте (проспект Дубулту, 4) построили двухэтажный домик, сохранившийся и поныне. Железнодорожный вокзал прожил дольше – современный построили в 1978–м. Здание старинной синагоги на улице Цериню, 12, уже в новые времена перестроили в крытый рынок. Впрочем, следы еврейского Дуббельна еще встречаются. На фасадах старых домов иногда можно увидеть рекламу с именами еврейских ремесленников и фармацевтов… А наследники Фирксов еще долго сохраняли черту оседлости на взморье. В 1907–м наследство клана перешло к Георгу фон Фирксу, приехавшему из Австрии. В далекую Лифляндию он пожаловал в сопровождении жены – артистки цирка и двух негритят. Жили шумно, и вскоре с австрийцем случился удар. В завещании детям и этот барон строго наказал выполнять наказ пращуров, помешанных на «еврейском вопросе». Лишь в 1920–е годы ограничения упразднили, но еще долго старожилы продолжали называть Дубулты Юденбургом.

В Дуббельн на…кумыс

Когда – то взморских отдыхающих собирались лечить кобыльим молоком – кумысом. Напротив Дуббельна, на лиелупских лугах, построили конюшни, выписали татар для ухода за лошадьми и приготовления кумыса. Однако «лекарство» не имело успеха у дачников.

Превратить взморье в "кумысный курорт" посоветовал один из так называемых купальных врачей. Эту должность ввели в 1837 году, и с того времени каждое лето на штранде полагалось находиться "купальному врачу". Назначал его главный полицмейстер Риги. Первым стал выпускник Дерптского университета Карл Содовский. Через два года он написал брошюру о лечебных свойствах Рижского взморья – Das Seebad zu Dubbeln("Купальный курорт в Дуббельне"). Спустя несколько десятилетий на взморье появляются и частные врачи. Самым известным был флотский доктор Нордштем, переехавший из Кронштадта. В 1870–м он купил участок земли на границе Дубулты и Майори, а вскоре построил санаторий – "Мариенбад". После смерти Нордштема "Мариенбад" перешел в руки некой Китты – Киттель, а затем доктора Бетишера. Здравница продолжала держать марку лучшего санатория не только Лифляндии. В 1908–м там появилось автономное электрическое освещение, в 1913–м – центральное отопление. К тому времени перестроили главный корпус на берегу моря – появился второй этаж с 23 новыми комнатами для пациентов. Были у Нордштема и конкуренты. Доктор Тило – построивший "гимнастическое и массажное заведение" на Йомас, Циммерман и Соколов, открывшие водолечебницы в Старом и Новом Дуббельне. В каждом поселке работали и "заведения морских ванн". Вначале отдыхающих лечили холодными ваннами, затем – теплыми. Первые "ванны" были примитивными будками в дюнах. В 1898 году полицмейстер Рижского взморья Мирбах распорядился снести их и построить новые. Одно за другим вырастают "ванные заведения" в Майоренгофе и Дуббельне, Бильдерлингсгофе, Карлсбаде, Ассерне. На рубеже столетий в Асерне открывается и санаторий – Красного Креста. Лечились там дети – сироты, солдаты, пострадавшие в ходе боевых действий. В 1905–м в Асари привезли большую группу раненых – участников русско – японской войны. Медики приезжали на штранд и на научные конференции. В 1904 году на встрече русских врачей профессор Чиж назвал взморье лучшим курортом страны, его коллега – Жуковский – рекомендовал его в первую очередь детям. "То, что дала ему природа, – прекрасно", – говорил он. А что не дала, пыталась привнести. Так, в 1878–м решили сделать взморье "кумысным курортом". Но затея провалилась. Отдыхающим "юрмальский кумыс" не нравился и в 1883–м магазин в Дуббельне, где им торговали, закрылся.