Текст книги "Как я учил English. Избранные рассказы об Америке"

Уезжают лучшие?

На этот раз встретились мы с ним, не совсем случайно. В Новосибирском оперном театре, в котором я бывал нечасто. Пошёл посмотреть балет. Но туда ходили не только за этим. Здесь была, как бы это сказать, очень тонкая сибирская особенность, о которой я узнал вскоре после приезда. Однажды, на центральном бульваре я заметил, что все почему-то бегут, не очень быстро, а как бы трусцой. Поддавшись стадному чувству, я тоже включился в бег, в том же направлении. Пробежав, таким образом, несколько шагов, я начал задумываться, а, собственно говоря, куда все бегут? Спросить у стоящих, как-то не получилось, а бегущие были настолько увлечены этим спортивным мероприятием, что не могли мне внятно объяснить причину. К тому же они торопились, им было трудно отвлечься на глупости и только один здоровячек как бы нехотя, с выражением «чай не маленький, пора знать», сказал, что в оперный.

– А что там дают? – прокричал я вдогонку, но мой собеседник так рванул вперед, может быть даже со скоростью звука. А при такой скорости, понятное дело, информацию не получишь. А наше ухо не воспринимает изменение частоты… Эффект Доплера!

Со временем я узнал, что в оперном театре можно не только послушать оперу, посмотреть балет, но и выпить пиво, которое здесь бывает не часто. В основном тогда, когда очень холодно, и посещаемость спектаклей не на высоте. В других местах дело обстоит и того хуже. А началось всё с того, что один бедолага, довольно слабоватый, или принявший, как говорится, «до того», выпил несколько кружек у ларька и так разогрелся, что замёрз. В прямом смысле… А как было не замёрзнуть, когда мороз под сорок, вечерело и ларек где-то на окраине, в тёмном месте, без фонарей и выключенной из-за облачности луной! Вот и запретили продавать пиво зимой. А потом привыкли, и к лету забыли отменить приказ… Так и произошла смычка культуры с простыми потребностями трудящихся.

Оперный театр, конечно, не Гамбринус, но и он привлекал к себе студентов и молодых специалистов, не сумевших найти более культурное и недорогое заведение.

Встреча с Валентином для меня, как я уже говорил, не была неожиданностью. Дело в том, что один мой сокурсник, Витя Андреев, как-то рассказал, об одной встрече:

– Сидим мы в оперном, в буфете, пьём пиво. Не торопимся, так как до начала спектакля времени было достаточно. Мой взгляд почему-то остановился на вошедшем нерешительном мужчине, среднего роста, плотного, с небольшой лысиной и хорошо одетого. Он кого-то или что-то искал, но не найдя ничего подходящего направился к нашему столику. Я даже несколько удивился, так как у нас за столом не было ни одного свободного места. Но он и не собирался пить с нами пиво, слегка наклонил голову и говорит: «Ребята, у меня к вам тут небольшое дело, нужно передвинуть рояль на сцене в правый ближний угол. А за работу вот вам на пиво», и выкладывает по сто рублей на каждого. За нашим столиком сидел парень, довольно общительный, с вьющимися чёрными волосами… Мы с ним даже не успели, как следует познакомиться. Только и узнали, что он в прошлом году окончил одесский институт связи. Как-никак коллега… Мы все как-то опешили от столь щедрого подарка, и только наш новый знакомый не растерялся. Встал с места, улыбнулся и выдал:

– Ну, что вы, Давид Фёдорович! Мы это и без денег сделаем, – после чего начал беседу со знаменитым скрипачом, как будто был с ним знаком Бог весть сколько…

– Как его звали, – не выдержал я.

– Ну, я же сказал, – ответил Витя, – Давид Фёдорович. Ну, Ойстрах, ты что, не знаешь кто это, темнота…

– Да, нет, не его, того одессита…

– Не знаю, не помню. Мы с ним и не встречались больше. И рояль сами, без него передвинули…

Для меня этих сведений было достаточно, это мог быть только Валентин. Осталось лишь разыскать его в большом городе. Но и это не проблема, когда знаешь вкус и интересы человека. Ведь здесь всё рядом, оперный и драматический, он же знаменитый «Красный факел», филармония и библиотека… Было бы значительно трудней, обладай мой друг средней серостью…

Была, правда, ещё одна слабость у моего друга. Ведь не зря он был любимцем одесских «китаяночек» Катюши и Валюши… Но разве это существенно? В его возрасте… Но для поиска человека любая мелочь может сыграть свою роль. Итак, мой дедуктивный метод подсказал мне, что искать его следует в оперном театре, но не в опере, а на балете. Нельзя сказать, что я начал планомерные походы в театр и поиски. Просто в один из свободных вечеров, без всякой подготовки, отправился в этот театр, естественно, на балет. Какой? Точно даже не помню, да это и не существенно, «Щелкунчик» или «Лебединое озеро». Ведь их и было, всего-то, не то четыре, не то пять. Но, не смотря на скудость репертуара, театр был заполнен. Может быть потому, что зрители несколько соскучились. Длительная зима и что-то ещё…

Его долго искать не пришлось, он был здесь, недалеко от входа. Стоял и внимательно читал программу. И не просто читал, а можно сказать, изучал, делая какие-то пометки карандашом. Я остановился поблизости, попытался обратить на себя внимание, но это было бесполезно до тех пор, пока он не прочитал всё до конца. Когда же он закончил чтение, пришёл немного в себя и поднял голову, то, естественно, заметил, что я стою напротив, и как могу, внушаю ему, что пора кончать заниматься глупостями…

– Тебе крупно повезло, старик, сегодня выступает отличный состав, – вырвалось у него, после того как мы с ним обнялись и высказали все, подходящие к данному случаю, слова. Он хотел тут же ввести меня в курс предстоящего спектакля и на что следует обратить особое внимание, но я как-то не выразил к этому интереса, поэтому, произнеся «встретимся после спектакля», он куда-то исчез.

– Куда ты поедешь в такой мороз? – спросил он, когда холл и гардеробная театра практически опустели.

– Это не проблема, – отвечал я. – Поймаю такси или какого-нибудь левачка.

Леваки в Новосибирске пользовались в то время особым спросом. Когда нужно было куда-нибудь поехать, то надеяться на городской транспорт мог лишь самый неисправимый оптимист. Но таких было очень, и очень мало. Большинство из них замёрзло в очередях у автобусных остановок. Зато все остальные, нормальные люди выжили и продолжили свой род только потому, что свободно ездили на любом движущемся транспорте. Будь то легковая машина, грузовик или, и такое бывало, автокран. Стоило только поднять руку, как тут же останавливался очередной движущийся объект, готовый ехать в любом, даже обратном, направлении. И притом это было совсем не дорого. Ведь заламывать крутую цену могут только закоренелые профи…

– Идём, старик, я тебя где-нибудь пристрою, – сказал мой друг и потащил меня за кулисы. Конечно, я предполагал, что жизнь артистов балета отличается от жизни их зрителей, но не думал, как-то не задумывался, что до такой степени. Начнем с того, что они здесь не только работают, но и живут. Здесь у них и стол, и дом, и всё остальное, включая обслугу, столовую и ясли для маленьких детей. А как может быть иначе, когда весь день, с утра до вечера расписан с точностью до минут, три раза в день репетиции, спектакли каждый день, а в выходные по два или три на день. Куда в таких условиях поедешь на левачке? В мороз. Вот и возник эдакий своеобразный мир… А поскольку полноценную гармонию в таком коллективе создать не всегда удаётся (известно ведь что балерин в балете значительно больше, чем их партнёров), а решать эту проблему хрущевскими методами путём отправки в «текстильный» городок солдат вместо синих таблеток не всегда получается, вот и мирятся здесь с проникновением некоторых, особо одаренных зрителей в эту специфическую сферу.

У попавшего впервые за театральный занавес возникает ощущение лабиринта. Переплетение различных репетиционных залов, нестандартных проходов, холлов, жилых комнат, уборных для прим и помещений, напоминающих студию, отбивали всякое желание запомнить проделанный маршрут. К тому же, возникающие время от времени препятствия, как бы выплывающие из темноты, делали эту задачу совершенно невыполнимой.

На каждом шагу нам встречались балеринки, легко перемещающиеся в этом загадочном пространстве в одиночку или маленькими стайками. Большинство из них не успели даже или совсем не хотели переодеваться и сбрасывать грим. Все они почему-то считали необходимым останавливаться перед нами, становиться во вторую позицию и, пользуясь пуантами, как домашними тапочками, знакомиться со мной и, обращаясь к моему попутчику с различными вопросами, как бы ненароком, поглядывать в мою сторону. Может быть, это мне показалось… А если подумать, то почему бы и нет? – ведь мой костюм как-никак отличался от одежды сказочного героя или заморского принца, а повседневность, как я понял, была более привлекательна в этом мире, чем какие-то сказки. Мне даже показалось, что эти эфирные создания с удовольствием выскочили бы на улицу, остановили грузового левачка и, втиснувшись в его и без того тесную кабину, с удовольствием занялись бы… занялись… нет, не любовью. Это мне тяжело даже представить. Рассказами о своих последних гастролях.

Валентин здесь был своим человеком. У него получали необходимую информацию об окружающем мире, с ним советовались, делились трудностями… И вопросы к моему другу у них были самые приземленные: как можно, например, отправить телеграмму по телефону? Или скажем, на какие алименты следует рассчитывать, если оставить ребёнка? С некоторыми балеринами у него были и более тёплые отношения. Как только удавалось выбраться из полумрака, а закулисный мир, как известно, всегда плохо освещается, очередная пассия, достоверно убедившись, что это он, а не очередной призрак, иногда возникающий из темноты, повисала у него на шее, и всем своим видом показывала насколько она рада этой встрече, как будто они не виделись Бог знает сколько лет. Иногда, у очередной встречной, он интересовался, не найдется ли в её комнате свободный диванчик, нужно пристроить человека и почему-то при этом загадочно посматривал на меня. При этом не одна из балерин не отказывала в гостеприимстве. Больше того, предлагали различные варианты «уплотнения»…

– Ну, как, ты хоть понял, что здесь не трудно определиться? Ведь каждой хочется рассказать о своих последних гастролях, а я уже наслушался этих историй… Подожди меня здесь, – сказал он, когда мы остановились в небольшом, слабо освещённом холле, в котором кроме старого кресла и столика ничего не было. Ни настольной лампы, ни журналов для заполнения вынужденного ожидания. Что оставалось делать? Присел, посидел бессмысленно в полутьме, затем прислонился к спинке, расслабился и поплыл… С балеринками, в Китай…

…Фиг с ним, – неожиданно вклинивается балеринка, – бежать нужно в Германию. Меня туда давно приглашают в какой-то армейский балет, – потом непроизвольно сжалась и спросила, – Валентин, ты побежишь со мной? Там нам квартиру дадут…

– Не хочу в Германию, – перебила её вторая, темноволосая, та, которая была слева и никак не отпускала шею Валентина. – Германию любят только те, кто пороха не нюхал. А у меня дядя под Сталинградом… Если уж бежать, то бежать в Штаты или на худой конец в Украину, Грузию или Израиль.

Бежать нам не удалось. А как побежишь, когда ни языка, ни подходящей обуви… К тому же вдали показались постройки городского типа. Пекин, он и в Австралии Пекин… Так уж получилось, что оставили нас с Валентином в качестве обслуги. Валентин переводчик с английского, я же – по хозяйственной и коммерческой части. Коммерческая возникла как-то сама собой, поскольку китайские бонзы с первого же дня начали прицениваться к нашим балеринкам, как к футболистам… А как оценить столь неординарный товар? Разработать классификацию? Как мне показалось, их даже не интересовало, кто как танцует… К тому же здесь принцип опта и розницы не подходит. А коль свалилась на меня эта обязанность, решил: буду тянуть резину, сколько получится, а там глядишь всё и образуется. Вот и пришлось поступать как на аукционе, но на пакеты акций. Приоритет у того, кто больше предложит и чем больше, тем дороже… Главное, сохранить коллектив и не брать на себя окончательных обязательств, не подписывать никаких бумаг… Были, конечно, и спектакли. Но это так, не серьёзно… До тех пор, пока на смотрины не приехал Великий Кормчий, Председатель Мао.

Акции наших девушек неожиданно подскочили до невероятных высот. Да и вождь всех китайцев вёл себя первое время довольно прилично. Сначала он пригласил весь балет на ужин. Стоит ли объяснять, что после горстки риса или порции ло-мейна в день на аппетит не жалуются. А в этот раз было всё-всё, вплоть до жареных червей и маринованных кошек, которых здесь, почему-то, называли драконами и тиграми… Наверно к этому тоже можно привыкнуть, но как-то не очень хотелось. А такого распространенного блюда как «утка по-пекински» почему-то вообще не было. Не тот уровень! После ужина Председатель Мао пригласил всех поплавать с ним в бассейне, а самых смелых – переплыть Янцзы!

Уже в тот момент я начал понимать, что это добром не кончится. Известно ведь, что и у наших вождей специфическая любовь к балету и балеринам. А чем китайский вождь лучше? Такой же ученик того же всепобеждающего учения. По сравнению со Сталиным вообще мелковат… Мои опасения достигли предела, когда Валентин перевёл на русский слова Кормчего, что ему «нравятся все, и он согласен взять всех».

– Как, – воскликнул я, – утечка лучших ног, в обход министерства культуры! Вам что, уже своих китайцев не хватает? шестьсот миллионов! Не подпишу! Через мой тррр…

– Кончай рычать, старик, – неожиданно прогремело над головой… Пойдем лучше позавтракаем. Небось проголодался?

– Ах, это ты, переводчик, – пролепетал я, переходя в реальную действительность.

– Почему вдруг переводчик? – удивился Валентин. – Я, конечно, знаю немного английский, но в основном со словарем.

– А с китайским у тебя как? – спросил я.

– Откуда? Здесь, правда, есть одна. По дороге в Пекин всё бубнила «русский с китайцем братья навек». Даже с Мао-Цзе-Дуном пыталась разговаривать…

– Они что, действительно были в Китае и в бассейне плавали? Валентин остановился и уставился на меня:

– Ты куда провалился на этот раз, – спросил он, – в прошлое или будущее? И это не был изыск любителя изящной словесности. Просто в ходу была подброшенная кем-то фраза, связанная с таким «провалом». Поэтому и не говорили «я вспомнил» или «мне показалось, что в дальнейшем…», а так, скромненько, без выпендрёжа…

– Мне кажется, что ты давно газет не читал, – после этих слов у меня пропало всякое желание расшифровывать нахлынувшее этой ночью.

Прошло несколько лет. Валентина я встретил в Москве, в Лужниках, на соревнованиях по фигурному катанию. Поговорить не удалось. Масса народу, шум, суета. Но обменялись телефонами и на прощание он, помахав мне рукой, прокричал:

– Ты оказался прав.

– В чём? – прокричал я в ответ, но увидел лишь неопределённый прощальный жест.

– Так в чём же я был прав? – вырвалось у меня, когда мы встретились с ним в более подходящей обстановке.

– Ты знаешь, это длинный разговор. Но если тебя это интересует, то в двух словах. Помнишь нашу последнюю встречу в новосибирском оперном? Тогда ты сказал, что балерины меня до добра не доведут…

– Нет, – говорю, – не помню. А что, довели?

– Не перебивай, слушай. Новосибирск я покинул сразу, как только закончился распределительный срок. Одесскую квартиру я поменял на московскую, но меньшей площади. Неплохой район, в Сокольниках, и метро близко. Хотел поступить в аспирантуру, но меня резанули на первом же экзамене. Начал искать работу, но никуда не берут. Нет знакомств, и всё! Перебивался случайными заработками. В порту грузчиком, иногда бомбил частным извозом, в редакциях кое-чего…

– Как это, кое-чего? – не выдержал я.

– А вот так, начал писать. Нашёл маленькую заметку об одесских пацанах. Эти байстрюки слегка бузили во время оккупации. Начал развивать и получилась чуть ли не «Молодая гвардия – 2». Патриотические журналы на это клюют. Больше года на этом кормился. Может быть всё и образовалось, если бы не балет. Вернее, моя любовь к балету. Познакомился я с балериной. Она только в Москву приехала…

– Из Новосибирска? – вклинился я.

– Нет, из Берлина. Она танцевала в ансамбле народной армии ГДР. Очень красивая девка. Блондинка с голубыми глазами. К тому же прима. Взялся я показать ей Москву. Показал кое-что, потом мой район, мою берлогу, в которой и мебели не было. Одна постель. Маленькая квартира для таких знакомств имеет свои преимущества… Я не знаю немецкого, а она русского. Вот и пришлось применить язык любви… Музыка и вино были здесь же. Я даже читал ей стихи Андрея Вознесенского. И знаешь, хорошо понимали друг друга! Тем более, что в балете так и принято… Две недели пролетели незаметно. Что может быть прекрасней – стихи, балет и любовь…

Она улетела, а я никак не мог понять, что означали её последние жесты? Надеется ли она меня ещё раз увидеть? Сначала думал, что забуду её через пару недель, как это бывало уже неоднократно, но нет, не получалось. Видно у неё было что-то такое, что западает в душу и не отпускает… Затосковал, пытался даже поговорить с ней по телефону. Но куда там, лупоглазая переводчица, сидевшая напротив, напрочь отбивала все эмоции… Вот тогда и решил: вс ё, хватит, поеду к ней.

Но выехать за пределы, даже на время, оказалось совсем не просто. Началась канитель с визой, которая переросла в отчаянную борьбу. Там было всё, и демонстрации у посольства, и ночные посиделки у МИДа, и всё остальное. Короче, вся школа начинающего диссидента. Наконец-то выпустили и я, подхватив самое необходимое, отправился «на штурм Берлина».

Встретили меня хорошо. Семья простая, но вполне приличная. Отец, мать и младшая сестра, школьница, кончала десятый класс…

– И вам, конечно, дали квартиру, – не выдержал я, вспомнив то далекое новосибирское предвидение… Валентин почему-то загадочно глянул на меня и с недовольством произнес:

– Так что, рассказывать тебе или ты уже всё заранее знаешь?

– Ладно, рассказывай, голубчик, – сказал я, – конечно, я многого ещё не знаю, – но Валентин даже не заметил двусмысленность этого замечания…

– Её отец работал в какой-то конторе, а мать всё время была здесь же. И это в однокомнатной квартире. Очень неудобно… Личную жизнь приходилось организовывать у её подруг… Но всё это нас не очень беспокоило. Большую часть времени я уделял знакомству с городом и его достопримечательностями. Потом начались семейные неурядицы. И всё из-за плохого языка. Конечно, я изучил пару десятков слов, но этого оказалось недостаточно, чтобы тебя правильно понимали. Вот и получилось, что младшая сестра, которой я дарил всякие мелкие подарки, неправильно меня поняла… Ей показалось, что я за ней ухаживаю, и она начала отвечать мне взаимностью. Сначала я отделывался всякими шуточками, но эта юная Лолиточка понимала их не так, как мне хотелось. Обижать же близкую родственницу тоже как-то… К тому же у неё первая любовь… Вот и проявил некоторую беспринципность… Самую малость… Её маленькие коготки, как у котёнка, оставили след в моей памяти и на спине… Об этом, естественно, узнала старшая сестра… Конечно, разразился скандал и нам пришлось срочно убираться…

– А как же квартира, которую ты должен был получить, – спросил я.

– С квартирой тоже всё оказалось непросто. Пришлось организовать несколько писем, кучу документов. Всё как у нас в Союзе… Такое же преклонение перед иностранцами. Даже такими как я и ещё хуже. На них подействовали слова, что мне придётся оставить жену и уехать обратно в Союз…

– А как было с работой? – спросил я.

– Никак. Когда я объяснял, какая у меня специальность, все отвечали примерно одинаково: не туда приехал, парень. Нужно было ехать туда, и показывали глазами в сторону берлинской стены. Но так продолжаться долго не может. Новизна любви проходит, если в её костер не подбрасывать хворост… А он ведь не бесконечен! К тому же язык. Желаешь или нет, но живем мы в определённом информационном поле. Радио, телевидение, газеты… И всё на немецком. Вначале это было забавно, и я воспринимал всё это как игру. Заказать в баре шнапс и гамбургер – для этого знать язык не нужно. Но со временем это начинает действовать на нервы. К тому же, порой закроешь глаза и слышишь гортанную речь… Начинало казаться, что я в немецком плену… Вот так, по совокупности… Поэтому и решил возвратиться.

– Ну, а потом что? – спросил я. – Чем ты теперь занимаешься? Ко мне не пойдёшь?

– Как тебе сказать? Москва – это такой город, по которому скучаешь, когда уедешь надолго. Но стоит пожить здесь несколько лет, как опять тянет куда-то уехать.

– Куда же на этот раз? – спросил я, – в Штаты? Со второй балеринкой?

– Не смейся, на этот раз всё очень серьёзно. В Штаты – дохлый номер. Был единственный вариант – по израильской визе. А главное, ведь, не куда едешь, а откуда… К тому же органы меня по-прежнему опекают… Не дают соскучиться. Даже министр обороны, маршал Советского Союза Гречко «встревал»…

– О, это уже интересно! – воскликнул я, – ну, колись, колись до конца, я слушаю внимательно.

– Собственно говоря, ничего особенного не произошло. Моя красавица прислала мне согласие на развод. В нем была всего одна, но коронная фраза: «Прошу оформить наш развод, так как наш брак не содействует делу построения социализма в наших странах!» И всё. Этого оказалось достаточно. Но когда через год после развода она приехала в Москву с ансамблем песни и танца, моя кровать вспомнила былые «танцы маленьких лебедей». На этот раз её выступление на сцене театра Советской Армии было принято с особым восторгом. Говорят, что такого вдохновенного танца москвичи уже давно не видели. Сама Головкина сокрушалась, что не привела с собой своих питомцев… Мне не удалось присутствовать в тот момент, но отвечать на телефонные звонки пришлось. Не успел я положить трубку, как очередной, хорошо поставленный голос попросил её к телефону, но, узнав, что её нет, а я как-никак её муж, произнес: «С вами сейчас будет говорить министр обороны, товарищ Гречко». Гречко, так Гречко, вспомнился почему-то анекдот, объясняющий появление на оборонном горизонте такой неординарной личности и заканчивающийся словами «хай будет гречка».

Министр был немногословен. Он просил передать, что получил большое удовольствие от её танцев… А также, что от имени Леонида Ильича Брежнева и от себя лично, желает ей «всяческих» творческих успехов. Наверно, если бы она сама подошла к телефону, этот солдафон сказал бы ей другие слова. Не успел я додумать эту мысль, как вновь зазвонил телефон и уже совсем другой, на этот раз женский голос начал интересоваться, что с собой нужно взять в Израиль, или Рим, чего там, в отличие от Союза, нет. Этот звонок не удивил меня, такие звонки и обмен подобными мнениями уже давно заполняли мою жизнь. Даже мешали иногда работать…

– Подожди, ты что, успевал ещё работать?

– Да, сразу после возвращения из Германии меня взяли в институт телевидения. Им позарез нужны были инженеры. А я, как ты наверно догадываешься, был неплохим инженером. Экспериментальная часть у меня всегда хорошо получалась, а в нашем деле… С теорией несколько хуже… Больше того, у меня начали появляться технические идеи, почему-то не относящиеся к теме моей работы. Так, например, неожиданно появилась идея борьбы с компьютерными вирусами, которые в то время только появились. Для меня, как ты понимаешь, это было совершенно не кстати и не своевременно. И чем больше я этим занимался, тем яснее становилось, что решить эту задачу можно программным путём, и я уже был где-то на пути создания универсальной программы, такой, которая навсегда избавит компьютерную технику от этой заразы.

– ?!

– Всё началось, собственно говоря, с того, что мне нужно было разрекламировать небольшую штучку, с помощью которой я хотел заработать, но весьма нестандартным образом. Наверно тебе будет не очень интересна «эта штучка». Но в двух словах я всё же скажу. Это был довольно простой дверной замок, который не был виден снаружи. Открыть такой замок мог только человек, который знает секрет его изготовления. Никакие отмычки и даже универсальное устройство взломщика – электродрель, здесь не помогали. Но оставим замок в покое.

Продавать такое устройство очень сложно. Ведь здесь главное не сам замок и его исполнительное устройство – засов, а секрет его отдельных элементов. Вот тогда-то у меня и возникла идея, что можно продавать не замок, а техническое описание этого замка, продавать идею его изготовления. За этим всем потянулась целая цепочка – можно продавать по интернету. А как продавать без рекламы? Поэтому и возникла идея, как реализовать рекламу по тому же интернету. Если бы мне удалось реализовать ту мою задумку, то я бы вошёл в историю техники не только как первый продавец по интернету, но и как злейший враг всех добропорядочных компьютерщиков. Ведь в основе этой рекламы лежал принцип её распространения, получивший в дальнейшем название «троянский конь», а сама реклама – «спам», которой и сейчас многие пользуются. Но как бы то ни было, от идеи замка с секретом я перешёл к идее компьютерных файлов с секретом, вклиниться в которые может только человек, знающий этот секрет. А это, само по себе, создает возможность исключения каких бы то ни было вирусов и прочей дряни. Что теперь делать? Патентовать? Тогда меня не выпустят. Решил – не патентовать и попытаться как-нибудь пережить появившийся изобретательский зуд.

Мне очень хотелось сказать, что и я в какой-то мере прошёл через всё это, но остановился, так как слишком многие совпадения вызывают определённое недоверие.

– Так что же ты решил? – спросил я, после того как Валентин закончил своё повествование.

– Ничего не решил, – ответил он, – принимать окончательные решения – только усложнять себе жизнь… Ты давно на балет не ходил? – неожиданно спросил он.

Моя последняя встреча с Валентином состоялась перед самым его отъездом. Но это была не только встреча. Скорей прощание и пьянка по поводу утверждения кандидатской и… Для меня же, как это ни называй, всё равно, это было «три в одном». Немного позже я объясню, почему три, а не два. Начнем по порядку. Я заметил, что в последнее время банкеты стали называть просто пьянкой, поэтому и не удивился, когда услышал: «Приезжай, старик, на пьянку, там и поговорим»…

Наверно не стоит подробно рассказывать, что за короткий срок Валентин реализовал часть своих способностей, и о нем уже начали ходить слухи как о способном молодом учёном. Но это нужно было доказать, а как это сделать в стране, где «без бумажки ты букашка». Вот и решил он, не мудрствовать на последнем этапе «преодоления каменистых троп» науки. Но сделал он это по-своему, внеся, я бы сказал, специфический, весьма оригинальный подход. Сначала он обзвонил всех знакомых и узнал, какого объёма диссертация допустима для данного времени. Когда ему говорили, что у Эйнштейна была диссертация на шестнадцати страницах, он отвечал, что Эйнштейн для него не пример, даже Брауде, который вообще не писал диссертацию, не является эталоном. Как бы то ни было, но таким, чисто эмпирическим путём он определил тот возможный и достаточный предел, переступать который допустимо только особо талантливым либо имеющим высокопоставленных родственников. Правда сейчас это делают и за деньги. О времена…

Он же решил это с помощью ножниц, клея и симпатичной машинистки, которая поселилась на время в его, далеко не королевских апартаментах. Приобрел ли он для неё отдельную раскладушку, я право, не знаю. Даже не интересовался.

Открытка о том, что высшая аттестационная комиссия, которую в народе называют коротким, но квакающим словом ВАК, утвердила решение учёного совета о присуждении учёной степени, пришла одновременно с другим сообщением, из ОВИРа, в котором сообщалось об удовлетворении его просьбы о выезде на ПМЖ в государство Израиль… Об этом я узнал, едва переступил порог ресторана. Вот откуда «три в одном». Три события в один день не часто отмечаются.

Солидный мужчина, не молодой, с крупными чертами лица, высоким лбом и не славянской внешностью, возвышался над столом с бокалом красного вина. Все называли его Соломон Мудрый, и был он, как я понял, здесь человеком своим во всех отношениях. Его авторитет в этом коллективе был настолько высок, что позволял ему выполнять функции тамады и рассказчика одновременно. При этом делал он всё это настолько мастерски, настолько артистично, как будто выступал не на банкете, а на конкурсе юмористов, как председатель жюри, наделенный правом присуждать награды и премии. Ведь не зря говорили, что такие пьянки могут составить конкуренцию любому капустнику, даже самого знаменитого театра. Может быть потому, что экспромты здесь не «готовились заранее», а произносились искренне, от души, без оглядки на возможное присутствие майора Пронина с магнитофоном.

Меня усадили рядом с виновником торжества, и я получал удовольствие от каждого произносимого тоста. Что мне бросилось в глаза, это отсутствие каких-либо ностальгических нот, как будто не было прощания, и человек не уезжал отсюда навсегда…

– Ну, что, Валентин, я оказался прав? – произнес Соломон, когда все уже угомонились, как я понял, от его предыдущей шутки, – после этих слов у многих появилась улыбка, плавно переходящая в лёгкую усмешку. Непосвящённые же, такие как я, начали требовать объяснения, в чём и почему. Ведь Соломон потому и мудрый, что не может быть не прав. Сделав небольшую паузу, как бы подумав, правильно ли его поймут, он произнес:

– Да, так, пустяк… Я как-то сказал ему, что быть евреем не всегда плохо. Вот и подтверждение… Великие, как, например, Эйнштейн, Фрейд, Маймонид, Спиноза и даже ваши кумиры Маркс и Иисус Иосифович Христос, не скрывали своего еврейского происхождения. А в нашем «славном настоящем»… – но ему не дали закончить эту мудрую мысль. Какой-то вихрастый молодой шустряк, непонятно почему выкрикнул:

– Спешите, девушки, пока все не уехали за бугор… – да и девушки здесь были как на конкурсе моделей, а Валентин, естественно, был в центре внимания. То ли его мужская стать, то ли научные перспективы притягивали их к нему. А может и в самом деле, зарубежная виза на ПМЖ играла свою роль. Ведь добиться её в те годы было очень, очень нелегко…

– Скажи, пожалуйста, – спросил я у Валентина, когда мне удалось отвлечь его от суматохи, – этот Соломон был у тебя руководителем или оппонентом? Нет, скажи лучше кто он, профессор, доктор?