Текст книги "Девушка за спиной (сборник)"

Илья Аркадьевич Казаков
Девушка за спиной
Рассказы

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© И. А. Казаков, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Старое платье

Я лежал на кровати и смотрел на ее отражение в зеркале.

Мне нравилось разглядывать ее именно так. Шкаф был куплен пару недель назад, ещё пах лаком и в нем не успели поселиться скелеты, а зеркало отражало только ее и иногда меня.

Когда говорят, что все женщины – собственницы, я не соглашаюсь. Мужчины собственники не в пример больше. Женщине достаточно, когда ты просто с ней. Все твои «прошлые» – знамя ее победы. Она выиграла финал и может торжествовать. Не забывая, правда, на всякий случай оглядываться.

Нам же воспоминания о «прошлых» малоприятны. И если мы слышим: «Как долго я тебя ждала», то раздражаемся, что ждала не одна.

Она видела, что я ее рассматриваю. И нарочно крутила бёдрами.

Очень красивыми бёдрами, надо сказать.

– Очень, – искренне сказал я, услышав вопрос, идёт ли ей это белье.

Ей всё шло. Она могла завернуться в полотенце после душа и всё равно выглядела как Одри Хепбёрн.

Вот уже три недели как я сходил с ума.

– Милый, ты же сердишься на меня, что мы сегодня туда идём? – спросила она.

Я пожал плечами. Настолько, насколько это можно было сделать, лёжа на спине.

– Ты же понимаешь, что нас больше ничего не связывает. У меня есть только ты.

Я не знал, зачем она снова начала этот неприятный мне разговор.

Я его никогда не видел, не хотел ничего слышать о нем.

Его просто не было. Ее бывшего.

Не было.

– Я же не виновата, что его тоже позвали. Они ведь друзья.

Подошла ко мне – уже в колготках и блузке. У неё всегда были удивительно сладкие губы.

– Мой ревнивый дурачок.

Я не спорил. Даже не пытался.

Особняк казался гигантским. И выглядел так, словно ему было лет двести, хотя точно был построен недавно.

С ней здоровались. Со мной нет.

Она это видела и постоянно пробовала меня поддержать. Прижималась теснее. Держала за талию. Я это ценил – и одновременно раздражался. И всё не мог угадать – кто он?

С этим седым, но еще молодым она поздоровалась сухо, но он задержал свои губы у ее щеки дольше, чем было нужно.

С этим худющим лысым она была приветлива и даже покраснела.

Я не знал, зачем я здесь. Не знал, почему я был слишком деликатным с ней. Не мог сказать, что меня раздражает.

Тридцать лет – странный возраст. Хотя, вероятно, дело было вовсе не в количестве прожитых лет.

А во мне.

Или, скорее – в ней.

На первом же свидании она сказала, что против серьезных отношений. Я спросил: почему? Она не ответила.

Я спросил еще раз. Тогда она сказала, что слишком сильно любила своего бывшего мужчину. Что он сделал ей очень больно и она не хочет, чтобы это повторилось когда-нибудь с кем-нибудь еще.

Я сказал, что моя мама мечтала о сыне-враче. Что я так и не стал врачом. Но могу попробовать вылечить ее.

Ей стало смешно. И она никуда не ушла.

Ни в тот вечер, ни в последующий.

Я был нежен с ней, даже когда меня что-то раздражало. Ежедневно нежен. Настолько, что даже когда я слушал в машине по пути на работу шансон, мне по-прежнему мерещилось, что это играет «Радио Jazz».

Я сразу понял, что это он. Когда увидел, как он на нее смотрит. А она на него. Можно было даже не спрашивать.

Рядом с ним была девушка. Тоже стройная, тоже рыжеволосая. И даже смеялась приблизительно так же.

Она увидела, что я смотрю на него и сразу же прислонилась ко мне. Сзади, сплетя руки у меня на груди.

– Ничего не хочешь сказать? – спросил я.

Она покачала головой.

– О’кей.

Настроение у меня окончательно испортилось. Я посмотрел на часы. Мы были здесь уже больше часа. Три бокала шампанского, ощущение собственной ненужности и впустую потраченного времени.

Я оставил ее и подошел к стойке бара. Бармен вопросительно посмотрел на меня.

– Виски, – сказал я и удивился, как хрипло звучит мой голос. Поставил пустой стаканчик на черное стекло и попросил повторить.

Она осталась стоять там, где я ее оставил. Не сводила с него глаз. Даже не заметила меня. Я взял ее за руку. Вероятно, слишком сильно, потому что она вскрикнула. Посмотрела на меня удивленно.

– Поехали, – сказал я.

Мне было всё равно, поедет она со мной или нет. Завтра бы я сожалел, а сегодня нет. Но она послушно пошла. Чуть не успевая за мной, но я не выпускал ее руки. Практически тащил.

В такси я поцеловал ее. Потом сжал ее волосы, намотав их себе на кулак. Наверное, ей было больно. Но я старался, чтобы не очень.

Платье треснуло так громко, что я сначала даже не поверил, что шелк может так звучать.

Она смотрела на меня, а я на нее. И уже не видел в ее глазах его, только себя.

– Это мое любимое платье, – сказала она.

Без вызова или обиды. Просто свидетельствуя то, что я сейчас сделал.

– Я всё видел, – сказал я и толкнул ее на кровать.

Снял с себя одежду. Затем сдернул с нее колготки и так же легко, как платье, разорвал на ней белье.

– Нет! – сказала она. – Нет!

Но я не послушался и взял ее так жестко, что удивил сам себя.

Она дышала мне в шею, не переставая гладить. Рука сползала от груди к животу и затем возвращалась обратно.

– Можно задать тебе один вопрос?

Я кивнул. Я знал, что теперь она точно моя, и не боялся никаких вопросов.

Вообще ничего не боялся.

– Ты сказал, что всё видел? Что видел?

– Куда и как ты смотрела.

Она вздохнула.

– Мне совсем его не жалко. Наверное, ты был прав.

Я ее не понял. Не понял второй фразы.

– Давно надо было с ним расстаться. Но я не могла. Я его очень любила… Привыкла за столько лет. – Она засмеялась. – Так здóрово было чувствовать его на себе. Была какая-то удивительная приятность.

Мне реально было уже всё равно. Я словно что-то порвал вместе с платьем. Какие-то страхи или комплексы.

– Когда я увидела его на той девушке, я просто не поверила.

Я совсем перестал ее понимать. Просто слушал.

– Я его купила в крошечном городке рядом с Римом. Давным-давно, с первой зарплаты. Такой маленький магазин, магазин-ателье. Меньше этой спальни. И была уверена, что таких больше нет. Мне так сказали тогда – оно одно на целом свете.

– Ты о чем? – спросил я, догадываясь.

Она хлопнула меня по плечу.

– О платье! На той девушке, на которую я смотрела весь вечер, было точно такое же, но новое. Ты же тоже заметил, я видела, как ты глаз с нее не спускал.

– Да… – сказал я. Потому что просто надо было что-то сказать. И потом не выдержал. Спросил: – А он?..

– Он? – переспросила она и вдруг поняла.

Снова провела по мне ноготками, это было удивительно приятно.

– А он не пришел, наверное. Я его не видела.

Я лежал и думал: сказать ей «выходи за меня» или нет?

Она засмеялась.

– Знаешь, я так хотела, чтобы меня мой любимый человек однажды взял именно так. Разорвав на мне одежду. Силой, но без грубости… – Прижалась ко мне. – Мне хорошо с тобой.

Думать дальше не было никакого смысла.

И я сказал.

Амнезия

– Что со мной? – спросил Ираклий, и по его взгляду было понятно, что он сомневается даже в нас – настоящие ли мы? – не говоря уже о недавнем прошлом. На лбу у него пухла шишка, формой и цветом напоминая переспелое яблоко, чудом провисевшее нетронутым на ветке до октября.

– Ты как товарищ Бендер, – виновато сказал Андрей. – Попал под лошадь своим породистым грузинским лицом.

– Под какую лошадь?

Выпивать на детской площадке, конечно, не стоило. Но их в Москве стало столько, что ранним вечером в пятницу так легко было найти пустующую. С качелями, каруселями и домиками-теремками. В принципе, мы выпили не на ней, а до нее. Чтобы не переходить границы. И только потом вступили на резиновые плиты, по которым так весело было бегать. Пожалуй, только ранней весной бывает ощущение той детской легкости – когда хочется раскинуть руки как крылья и полететь над землей. Вот и мы бегали, качались на качелях, пытаясь сделать «солнышко». Но избегали каруселей, чтобы не травмировать раньше времени вестибулярный аппарат.

Ираклий бежал быстрее всех. И совершенно напрасно опускал при этом голову. Андрей увидел его слишком поздно, чтобы попытаться затормозить на красивых качелях в форме кареты. Это было как в замедленной съемке. Сначала наш грузинский друг полетел, потом упал. Мы бежали к нему изо всех сил и – стыдно признаться – не сразу сумели справиться с хохотом.

– Тебе надо домой, – сказал я. – Ледяной компресс – и полежать. Лучше – прямо до завтра.

Ираклий смотрел сквозь меня. От этого было не по себе.

– Какое сегодня число? – спросил Андрей.

– Двадцать первое.

– А месяц?

– Четвертый.

Мы переглянулись. Чтобы пожать плечами.

– Вроде нормальный, – сказал я.

Мы довели его до такси, которое стояло неподалеку.

– Давай мы с тобой поедем. Мало ли…

Он отказался и умчался от нас. Я смотрел вслед машине, а когда перевел взгляд, увидел на другой стороне улицы электронное табло на доме. На котором горели три цифры – «21» и «4». И как-то мне это не понравилось. Настолько, что я потянул Андрея за руку и показал в ту сторону. Он посмотрел на табло, потом на меня. Взгляд его был напряженным, как мои мысли.

Дверь в подъезд открылась сразу, пальцы сами вызвонили на клавиатуре домофона знакомый код. А ключ от квартиры никак не хотел поворачиваться в скважине, застрял в ней напрочь.

Ираклий его крутил, вертел. Толкал дверь, пытался чуть приподнять ее, полагая, что ее перекосило и поэтому ключ не хочет открывать замок.

И тут дверь распахнулась. Женщина смотрела на Ираклия так, словно удивлялась, вопрос только – чему именно?

– Извини, Лена, – сказал он жене и шагнул в прихожую. – Меня лошадь сбила. Наверное, поэтому всё не так.

Снял ботинки, прямо в куртке прошел в гостиную и рухнул на диван, желая, чтобы никто его не трогал. Чтобы дали выспаться. Лена повернулась к полуголому мужчине, выглядывавшему из спальни, и приложила палец к губам. Но прежде прозвучало мужское:

– Это кто?

С очень угрожающими интонациями. Ираклий встал с дивана и сжал кулаки. И тот, голый, тоже приготовился к драке.

Его телефон не отвечал.

– Как думаешь, – спросил я, – он в порядке?

Андрей пожал плечами, и только.

– Такси не найдешь. Если бы он по телефону его заказал, а то просто сел в первое попавшееся и вперед.

– Звони, – сказал он, подумав.

И я звонил. Снова и снова. Пока мне не ответили.

– Хрен моржовый! – заорали мы в трубку. – Ты цел?

– Кто это? – ответили нам. Женским голосом.

– Где Ираклий? Что с ним?

– Можете его забрать по адресу… – сказал голос.

И назвал совершенно незнакомую улицу.

Такси приехало почти сразу. Я смотрел в окошко на радостных москвичей и думал: почему его занесло именно туда?

Водитель домчал с ветерком. Домофон тоже открыли сразу.

– Здравствуйте, – произнес я, когда дверь распахнулась, и… вытаращил глаза. На его бывшую.

Я впервые переступил порог ее квартиры. Она нас недолюбливала. Или не любила. Считала, что мы плохо на него влияем, как разведенные. Возможно, была права.

После того как Ираклий женился и переехал к ней в центр, мы ни разу не собирались у него дома. Рестораны, дома отдыха, бани, но только не квартира…

Он лежал на спине, широко раскинув руки и закрыв глаза. И выглядел совершенно счастливым. Несмотря на свежий синяк под глазом и гематому во весь лоб.

– Наверное, надо вызвать полицию, – нерешительно сказал Андрей. – Вдруг он умрет.

Ее новый муж схватил его за руку и сказал:

– Не надо.

– С ним все в порядке. Он резко встал и поэтому упал. Закружилась голова. – Ленин голос почти не дрожал.

Можно было бы поверить, если бы не синяк под глазом. Можно упасть и удариться, но только не этим местом – если рядом нет мебели с острыми углами.

Ираклия определенно били.

Мускулатура у мужика была достойная.

Будь он похилее, можно было бы с ним подраться. А так – разве что вдвоем на одного.

Пока я вяло размышлял об этом, Ираклий открыл глаза. Мы поняли это не сразу, только после того, как он спросил:

– Что мы тут делаем?

Ответить на это было сложно.

– Кратковременная амнезия, – сказал я. – Возникает от сильного удара и, вероятно, исчезает от того же самого.

– Лечи подобное подобным, – добавил Андрей. – Еще древние говорили.

На детскую площадку мы не пошли. Хотя она была совсем рядом и тоже совершенно пустая. В кафе было как-то надежнее.

– Что удивительно, – начал Ираклий, – я ведь совершенно забыл, что мы в разводе. Приперся туда.

– Ты как Доцент, – хмыкнул Андрей. – До сих помню, а дальше не помню.

Я подумал и предположил:

– У тебя, наверное, чувство вины осталось подсознательно. Когда выпивал с нами раньше, было некомфортно – в предчувствии люлей дома. Вот и сработало: чувствовал себя плохо, выпили, мы рядом. Всё совпало, ты и рванул в прежнюю жизнь.

– Согласен, – сказал Ираклий. – Я как развелся, сколько бы мы ни выпивали – никогда плохо не было.

– Чего ты в драку полез? С новым мужем.

– А как? – не понял он. – Он же голый, в моей спальне. Если бы мне всё равно было, тогда бы не полез.

– В смысле: «всё равно»? – не поняли мы.

Ираклий потупился.

– Я когда на диван лег, мне хорошо стало. Пахло так… знакомо. Диван, дом, и она молчала, не ругалась, как обычно. И вдруг этот. Голый.

– Ясно, – сказал я, пытаясь представить себя на его месте.

– Я, может быть, всегда этого хотел, – сказал он.

И мы снова не поняли, о чем он.

– Чтобы она виноватой передо мной была, чтобы не только я. Накричать на нее, чтобы она правоту мою почувствовала.

– Накричал? – спросил Андрей.

Ираклий потер синяк. Поморщился.

– Ладно, – сказал я. – Ты ушел и ушел, а ему мучиться.

– Почему? – быстро спросил Ираклий.

– Не потому, что ты пришел, – пояснил Андрей. – И не потому, что она тебе дверь открыла.

– Ты на его диван лег. Как хозяин. А она не прогнала, даже слова не сказала.

Он смотрел на нас и сомневался.

– Думаете, поэтому он меня и ударил?

– Конечно, – сказал я. – Какие сомнения?

– Диван, брат, это не хрен собачий, – кивнул Андрей и поднял стакан с виски, салютуя героя. – Диван – это главное место для мужика в квартире.

Мы чокнулись, выпили и вдруг он спросил. Словно не у нас, а себя:

– Может, она меня все еще любит?

Мы вздрогнули.

– У тебя же амнезия была, а не слабоумие, – сказал Андрей. – Она не любит. Просто ей как бальзам на душу, что мужья из-за нее у нее же на глазах подрались.

– Так он победил, – грустно сказал Ираклий.

– Ни хрена ты в бабах не понимаешь, – сказал я.

Он неожиданно обиделся.

– Можно подумать, ты понимаешь.

– Тоже не понимает, – вмешался Андрей. – Их вообще понять невозможно.

Ираклий смотрел на нас и о чем-то думал. Разве что не гудел от напряжения.

– Знаете что?

Мы не знали.

– Я ведь до сих пор еще ее люблю, гадину. Ненавижу и люблю.

– Бывает, – сказал я с неопределенной интонацией. Потому что тема эта мне нравилась все меньше.

– Я подумал, если от удара по голове бывает амнезия, ну у меня уже точно, может быть, надо мне так дать, чтобы я совсем ее забыл?

Он не шутил.

– А как дать? – спросил я. – Так и убить можно.

– Если ты вообще всё забудешь? – поинтересовался Андрей.

Но он нас уже не слышал. Склонился к нам и говорил слишком быстро:

– Я всё придумал. Вы меня сейчас ударите как следует. Когда очнусь, скажете, что я влюблен в кого-ни– будь.

– Представляешь, – задумчиво сказал Андрей, – ты очнешься и вдруг узнаешь, что гей.

Ираклий побледнел.

– Да ладно, – вмешался я. – Не бойся. – И смотрел на его стакан. На то, как тают две таблетки от бессонницы на дне.

Мне обычно хватало половинки, чтобы отрубиться сразу и надолго. Но тут дело было серьезнее.

– Давайте до дна, за успех нашего дела.

Мы выпили.

Через пятнадцать минут он спал, повалившись на стол.

– И что мы ему скажем, когда очнется? – спросил Андрей.

Я думал и не знал, что ответить. Смотрел по сторонам. По телевизору пела Алена Апина.

– Как она мне нравилась в детстве, – сказал Андрей. – Реально классная баба. И в разводе, я читал. – Он осекся и посмотрел на меня.

– Почему нет? – сказал я.

– Почему нет, – повторил он.

У нас было время до утра, чтобы подумать.

Душительница

– А у вас когда-нибудь был секс?..

Витёк заикался. С первого класса. Поэтому мы ждали. Терпеливо, несмотря на пятничный вечер в орущем баре.

– Сссекс, – повторил он, и было видно, что заклинило не его самого, а его речевую моторку. – Сексссс…

Заики не всегда говорят тихо. На нас начали оборачиваться. В основном девушки под тридцать. Или за тридцать. Понять это в центре Москвы порой решительно невозможно. Да и незачем.

– Секс, – снова повторил Витёк и в отчаянии затих.

Как игрушка на батарейках, у которых кончился заряд в этих самых батарейках.

– Ладно, признаюсь, – сказал Серега. – У меня был. И даже не один раз.

– С… с… с…

– Что значит «с кем»? – удивился Серега. – С женщинами, разумеется. – Подумал и добавил: – То есть сначала с женщинами.

Мы вытаращили глаза, но он тут же пояснил:

– Теперь с женой.

– Скотина, – отмучился наконец Витёк. – Был у тебя секс с…

Мы затаились, но он справился.

– С душительницей?

– Ничего себе! – удивился я. – Ты нам это не рассказывал. Это когда она тебя шарфом душит?

Витёк покачал головой.

Мы ему не поверили.

– С настоящей, что ли? Маньячкой?

Он кивал, ссутулившись, и поза его пылала отчаянием. У Вити было два развода, трехкомнатная квартира на Тверской и розовые очки. Сквозь которые он смотрел на жизнь. Или если точнее – на девушек. Искал идеал и быстро разочаровывался.

Чтобы снова искать. Он очень хотел найти идеал сразу. И чтобы навсегда.

Мы уже путались в них. Настолько, что Сережина жена запретила ему приходить с ними к ним домой.

«Вот когда найдёшь ту самую – пущу. А то у нас две девки растут. Ты им жизненные идеалы не рушь».

– Ну тебе хоть понравилось? – спросил я.

– Очень, – сказал он. – Я влюбился.

– Познакомился в ресторане?

Пятница, мы никуда не спешили. Главное было вернуться домой до полуночи, как заведено.

– На работе.

Серега присвистнул.

– Для корпоративов рановато.

– Бухгалтерия, – сказал Витёк, словно стесняясь.

Я снова удивился.

Потому что никогда раньше не слышал о маньяках в бухгалтерии. Тем более о сексуальных.

– А как? – спросил Серега настойчиво. – Как ты понял?

– Мы уснули, – сказал Витёк. – Не сразу, очень хорошо было. Я ее гладил-гладил… хотел, чтобы она мне что-нибудь сказала… ну, такое… – Он взял стакан с виски, махнул его моментально. – Потом я проснулся, что-то встревожило словно. И вижу как она т… т…

– Брат, я с тобой как в «Поле чудес» играю, – сказал Серега. – Первая буква, а потом затык.

– Трусы? – попробовал подсказать я. И сам понял, что неудачно.

– Тут… передо мной. Со своей стороны кровати тянет руки к моему горлу. А во взгляде вообще ничего человеческого… И знаете, что самое страшное?

Мы не знали.

– Увидела, что я на неё смотрю, и залаяла. Громко так. Гав-гав! Я чуть не обосрался со страха.

– Ну ни хрена себе! – сказали мы в голос.

– Я бы убежал, – добавил Серега.

– Я и убежал. Теперь боюсь домой идти.

– У неё ключи есть? – спросил я.

– Нет… Но на работу я не пошёл. И домой не иду.

– Мы тебя не бросим, – пообещал Серега.

А я всё думал. Что-то не сходилось.

– Может, тебе померещилось?

Он хмыкнул. Да так грустно, что сразу стало ясно – не померещилось.

– Может, лунатик? – задумался Серега вслух. – У нас в пионерлагере был один. По коридорам ночью бродил. Правда, падла, всё в комнаты девчонок норовил зайти. Думаю, косил под лунатика.

– Не лунатик она? – спросил я Витька.

– Да откуда мне знать? Первая ночь была.

Мы посидели ещё немного.

А потом ещё немного. Пока не поняли, что всё – уже хватит.

И решили, что домой Витьку по-любому надо идти.

В квартире никого не было. И свет не горел.

– Ну, видишь, – сказали мы. – Может, и маньячка, но с мозгами.

На часах была почти полночь. Мы уже опаздывали. Сели в лифт, нажали кнопку первого этажа.

А когда двери закрылись, услышали дикий крик. Кричал определённо Витёк.

Я хотел остановить лифт. Но Серега не дал.

– С первого этажа сразу назад поедем. А то застрянем ещё и тогда не спасём.

Я думал, что и так уже можем не спасти, но не спорил, молчал.

– Дверь не выбить, – сказал Серега. – Звоню.

Было тихо. Потом послышались шаги. Мы поняли, что нас рассматривают в глазок и что вряд ли это делает Витёк.

Мы ошиблись.

Витёк стоял в дверном проеме и молча смотрел на нас. Свет горел над зеркалом в коридоре, отбрасывая от предметов причудливые нехорошие тени.

– Ты чего орал? – спросил Серега, переступая порог. И тоже замолчал.

Я заглянул через его плечо и увидел женщину, лежащую на диване. С закрытыми глазами.

– Ты ее убил, что ли? – спросил Серега минут через пять. – В целях самообороны?

Женщина была красивая. Но на любителя. Такого, как Витёк, например. Ноги-сиськи-губы-волосы… И при этом какое-то отсутствие индивидуальности. Женщины в центре Москвы сегодня такие… как под копирку. Не отличишь. На кухне стали бить часы. Как в фильмах ужасов.

И тут она открыла глаза. Очень медленно. Отчего стало ещё страшнее.

Смотрела на нас, не мигая.

И вдруг залаяла:

– Гав! Гав!

Я заорал. А Серега швырнул в неё какую-то вазочку из коридора. И попал. Прямо в голову.

Она дернулась и медленно сказала ему:

– Говори со мной. Говори, что ты хочешь сделать со мной.

– Замолчи! – заорал Витёк и бросился ее душить.

– Говори со мной, – пророкотала она нарастающим басом. – Гааавв… Гав…

– Ну ты урод, – сказал Серега. – Чокнутый урод.

Витёк сидел на диване. Точнее, он сидел на ней, а она лежала на диване. Лежала неподвижно. Но мне казалось, что ее пальцы шевелятся.

– Механизм попался бракованный, – сказал Витёк. – Мне так хорошо было, что я почти забыл, что она кукла… Ее тоже заедает, оказалось.

– Две заики чокнутых! – сказал Серега, но уже не так зло. Голос у него дрожал, и мне казалось, что он тоже начал заикаться.

– Ну а ты что молчишь? Что ты всегда молчишь?! – крикнул он мне точь-в-точь как моя жена. Даже с теми же интонациями.

Я подошёл к дивану и осторожно погладил её. По ноге, но в таком месте, чтобы Витёк не обиделся. Кожа была удивительно приятная на ощупь.

– Бухгалтер, – сказал я. – Милый мой бухгалтер. Вот ты какой…

– Говори со мной, – сказала она в ответ. – Говори…

«Все бабы одинаковые», – подумал я.