Текст книги "Девушка за спиной (сборник)"

Духи для Пушкина

– Я вернулся из Питера, – сказал Семен и важно посмотрел на меня.

– Ну да? – вяло отреагировал я.

Питером меня было не удивить. Вернее, поездкой в Питер. Я, конечно, позавидовал ему, как каждый нормальный москвич. Память сразу полоснула картинками Невского, Дворцовой площади.

Он достал из сумки фотоаппарат. Сумка была холщовой, и на ней трафаретные буквы спускались от ручек ко дну разноцветными словами – Nice, Nizza, Nicaea. Я увидел, как он идет с этим же самым фотоаппаратом по Promenade des Anglais, пытаясь понять, в каком именно месте шарф задушил бедную Айседору, и глазея на «Negresco», – и потряс головой, отгоняя это видение.

Семен нажал на кнопку, объектив испытал эрекцию, зажегся экран. Он потыкал в какие-то кнопки, протянул аппарат мне.

– Вот, – сказал он.

На фото был он и квартира Пушкина. Я вспомнил, как несколько раз пытался туда попасть и все время приходил то в обеденный перерыв, то в санитарный день, то под закрытие. Так и не увидев ни диван, ни вольтеровское кресло, ни чернильницу с арапчонком.

– Замечательно, – похвалил я. Потом подумал и добавил: – А я бы в музее Дантеса побывал.

Семен вытаращил на меня глаза:

– Хе, ну ты даешь.

Я представил себе Эльзас, где я никогда не был. Крошечный городок, могилы Гончаровой и Дантеса. Виноградники. Гевюрцтраминер. И вздохнул.

– Ты бы не поехал? – спросил я.

– Он же Пушкина убил, – сказал он.

– Понимаю, – кивнул я.

Я вспомнил, как сборная выиграла на Сен-Дени у французов, когда Панов забил два мяча Бартезу. На следующий год после победы Франции на чемпионате мира. И заголовок в газете: «Привет потомкам Дантеса от потомков Пушкина».

– Слушай, – я не мог остановиться. – Но в Париже ведь Наполеон похоронен. Урна в Доме Инвалидов.

Он там был. И видел собственными глазами стоящий на тяжелом постаменте гранитный саркофаг.

– Он же на Россию напал. Столько бед было. Антихристом даже называли.

Я шутил, а Семен воспринял всё серьезно.

– Так это когда было? – отмахнулся он.

– Как когда? – переспросил я. – А Дантес когда?

– Дантес позже, – сказал Семен неуверенно.

– Позже. На четверть века.

Я совсем его запутал. И сам запутался.

– Неужели надо было не ездить? – разволновался Семен.

– Всё нормально, – успокоил я. – Мы же отомстили.

– Когда? – Он все еще не понимал.

– Когда в футбол выиграли.

Он просиял. Я тоже.

– Там флакончик от духов Натальи Николаевны стоит, – сказал он мечтательно. – Я ходил и думал: вот бы понюхать. Понять, чем она душилась.

– Мускус с ванилью, – бросил я наобум.

Семен так мне верил, что было даже стыдно.

– Ну и ну, – сказал он, качая головой. – Это ты где вычитал?

– У Вересаева, – ответил я. – Трехсотая страница примерно.

– А Пушкин? – спросил он. – Он чем?

Я попал в собственную ловушку. Вообще не знал, что ответить.

– А в квартире флакончики от его духов стояли? – спросил я.

Семен морщился, силясь вспомнить.

– Вроде нет.

– Вот видишь, – торжествовал я и вдруг брякнул: – Лавандовая вода.

Меня несло. Он окончательно остолбенел.

– Но у Дантеса духи были лучше. Он их из Парижа с собой привез.

Мы замолчали. Надолго.

– Футболисты чем душатся? – спросил он наконец.

– Да по-разному, – сказал я.

Официант принес счет. Мы расплатились, встали.

– Знаешь, – сказал Семен. – Я бы съездил.

– Куда? – не понял я.

– В Эльзас. Если наши уже отомстили, то можно.

– Я бы тоже съездил, – согласился я. – Жена была и всё хвастается.

– На могиле Дантеса? – не поверил он.

– Если бы, – сказал я. – Так, по винной дороге каталась.

– По винной? – спросил он, снова удивляясь.

– По винной, – подтвердил я.

Представил слепящее солнце, виноградники до горизонта. И снова захотел посмотреть на Эльзас.

«Черт с ней, с могилой Дантеса, – думал я. – Сесть бы где-нибудь в поле с бутылкой гевюрцтраминера, сыром, колбасой и хлебом – и смотреть бы до ночи сам не знаю на что».

Семен тронул меня за плечо.

– А на футбол когда мы поедем?

– Скоро, – сказал я. – Точно раньше, чем в Эльзас.

Сошествие во ад

Я вышел из темного магазина на слепящее солнце и сразу же ослеп.

Свет ударил по глазам тысячей бритв, я зажмурился, заерзал. Потекли слезы, и чтобы утереть их, пришлось поставить сумки на плитку.

Под мышкой у меня были книги. Я прижимал их к себе, как градусник, а они выскальзывали. Я хотел перехватить, но их у меня вытащил кто-то другой.

Я открыл глаза, мир медленно, но верно обретал знакомые черты. Передо мной стоял мой дорогой друг Андрей и участливо спрашивал:

– Братик, что с тобой?

– Солнце, – сказал я. – Зайчика поймал. Ничего не вижу. Сейчас отойду.

– Да, – сказал он. – Бывает. Я однажды путешествовал на велосипеде. Доехал до Плещеева озера…

– На велосипеде? – удивился я.

Он мог, но это было как-то уж слишком далеко. Но он мог.

– Зачем на велосипеде, – ответил он. – На машине. Велосипед ехал на багажнике. А уже там я прыгнул в седло своего прекрасного скакуна и отправился в путь. Лето, птички-цветочки. Жена звонит на мобильный, но я не отвечаю. Работаю с полной нагрузкой, словно готовлюсь к Олимпиаде. Но крутой поворот и солнце. Прямо в глаза. Я ослеп, я упал и каким-то чудом остался жив. Колесо встречной машины прошло в сантиметрах от головы.

– Ого, – сказал я.

И вспомнил, как в его офисе в подвесном потолке перегорела встроенная лампочка. Он пододвинул стол, поставил на него стул и полез менять. Когда каждый в комнате сказал ему: смотри, не упади – у стула сломалась ножка. Он сделал оборот в воздухе не хуже Плющенко и рухнул на край стола. В больницу посетителей пускали только в урочные часы, но его знал весь город, поэтому мы ходили к нему в одиночную палату в любое время.

– На чай? – спросил я.

В одном пакете были фрукты. В другом чай и зефир. В третьем рыба. В четвертом кефир и творог. Я всегда затариваюсь по полной.

Андрей посмотрел на банку с китайским чаем, видневшуюся из полиэтилена, и сказал:

– Да. Да-да-да. Все реально. Чай у друга – что может быть лучше.

И мы пошли. Пакеты нес я, а книги он. И всё поглядывал по дороге на обложку одной из них. На которой была изображена икона Рублева «Сошествие во ад».

– Голодный? – поинтересовался я дома на кухне.

– Нет, что ты, – отмахнулся он и потряс поднятыми ладонями, протестуя. – Была встреча, плотный обед. Поэтому только прекрасный чай.

И опять уставился на обложку.

– Нравится? – спросил я.

– Нравится, – сказал он. – Это кто?

– Андрей Рублев.

Мы помолчали. Чайник закипел, я снял его с подставки, пролил чай. Сполоснул фрукты.

– «Сошествие во ад», – пояснил я. – Рублева все знают по «Троице», а другие работы не так известны.

– Да, – со вздохом сказал Андрей. – Удивительная тема. Ад. Вечная темнота и зубовный скрежет. Грешники, вопиющие о милосердии. Гробы.

– Какие гробы? – удивился я. – Я не знаю, конечно, но гробы, мне кажется, это навряд ли.

И мы оба посмотрели на обложку. Где по правую руку от Христа коленями на пустом гробе стоял человек.

– Ты же понимаешь, что это аллегория, – неуверенно сказал я. – Хотя…

Он крутил перед собой чашку с зеленым чаем. Молчал. Непривычно так молчал, по-незнакомому.

– Эй, – позвал я. – Ты чего задумался? Всё хорошо?

Андрей посмотрел на меня, сомневаясь, рассказать или нет.

– Я ведь там был, – сказал он.

– Где? – отозвался я, догадываясь и не веря.

– В аду, – произнес он тихо и еле заметно ухмыльнулся.

Я допил, обжигаясь, свой чай. Налил новый. Потом поинтересовался:

– И как там?

– Страшно, – прошептал он. Немного подумал и добавил: – И очень одиноко.

Я задумался и назвал единственно возможную причину, лежащую на поверхности:

– Клиническая смерть?

– Хуже, – сказал Андрей. – Хотя почти. Помнишь Васю Скачка?

Васю я помнил. Особенно в свете последней его истории. На новый Васин «BMW», припаркованный у летнего ресторана, упал уличный бетонный столб. Весь город ездил смотреть и удивляться.

– Вася отмечал день рождения, – сказал Андрей. – Начали прямо в четверг.

– Представляю, – сказал я.

Для одного из своих праздников Вася снял три коттеджа в пансионате. Когда я уезжал поздним вечером, он снял уже весь пансионат и торговался с владельцем соседнего особняка на предмет продажи.

– В два ночи ресторан закрылся, – вспоминал Андрей. – Вышли на улицу, и тут Витя предложил перейти дорогу и продолжить у него в офисе.

– Витя? – переспросил я. – Какой?

Андрей встал и показал в окно. Я проследил за направлением его руки и увидел похоронное бюро на перекрестке.

– Сильно, – отметил я.

– Ты знаешь, что такое единственное частное похоронное бюро в городе? – спросил Андрей и сам ответил: – Всем надо, и всем надо хорошо и быстро. А там очередь.

– Куда очередь? – не догадался я.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Туда очередь. Помыть-причесать. Ты знаешь, что у него даже есть свой морг?

Я не знал.

– Там огромный кабинет. А в шкафу море выпивки.

– Работа нервная, – предположил я.

– Да! – сказал Андрей. – Родным налить, работникам. Витя про запас всегда держит. Но нам не хватило.

– Ничего себе, – сказал я, представив.

– Хотелось еще, братик, – пояснил он. – Все-таки праздник. И Витя вспомнил, что у него в морге стоит ящик водки.

– Логично, – согласился я. – Холодно, где еще хранить?

– А он устал, – сказал Андрей. – Очень. Лежал на полу и твердил нам, как устал «от всего этого». И что хочет открыть частный пруд с рыбалкой, для своих. Я его пожалел и пошел. В коридоре было темно. Я шел, освещая себе путь зажигалкой, отчаявшись найти рубильник. Нашел какую-то дверь, открыл и упал. Кончились силы, – закончил он. – Я тоже очень устал…

– И ты очнулся среди покойников, – догадываясь, перебил я.

– Нет, – ответил он, и мне показалось, что ему и сейчас тяжело вспоминать. – Нет.

…Он открыл глаза и ничего не увидел. Подумал, что дома, и решил слезть с кровати, чтобы включить свет. И вдруг понял, что он не дома.

«Где же?» – спросил у самого себя. Но ничего не помнил.

Было темно и тихо. Андрей пошел на ощупь. Холодная стена, холодный пол. Он крикнул: «Есть кто?!» – и ничего не услышал, кроме своих слов, усиленных эхом. Было зябко и жутко. Он засунул руки в карманы, пытаясь согреться. Нащупал зажигалку, чиркнул и увидел гробы. Много гробов и ничего, кроме.

Сознание что-то выталкивало на поверхность, но страх запихивал это обратно. Гробы были пустые, и все они словно были для него.

«Не хочу», – отшатнулся он в темноту.

Чтобы наткнуться на гроб, стоящий позади и упасть в него.

Пусть поперек, так что задница была внутри, а все остальное снаружи. Но это был его гроб, и он не хотел выпускать своего человека.

«Нет!» – крикнул Андрей и выпрыгнул в полном отчаянии.

Чиркал зажигалкой и ничего не видел – кроме гробов и пустых стен.

«Пожалуйста, – сказал он. – Пожалуйста, нет! Я хочу жить. Отпустите!»

И тут зажегся свет. Не просто зажегся – перед ним открылась дверь из яркого света.

– Кто это был? – спросил я, не дыша.

– Женя, – мрачно сказал он. – Великолепный Женя. И знаешь, что он спросил?

– Где водка? – догадался я.

– Да, – сказал Андрей. – И никакого участия.

Мы помолчали, переваривая сказанное.

– А в раю? – спросил я. – В рай ты не попадал?

– Не заслужил, – засмеялся друг, и глаза его заблестели. – Можно я рюмочку виски попрошу?

Я налил ему, плеснул себе. Мы выпили, без тоста.

– Еще одна просьба… – сказал Андрей.

Я взял бутылку.

– Нет, – отрёкся он. – То есть да.

Я налил.

– Такое дело… – Он посмотрел на меня. – Можешь книгу убрать?

– Страшно? – улыбнулся я.

– Страшно, – сказал Андрей.

Не было дня, чтобы он меня не удивлял.

Я встал, отнес книгу в комнату. Подумал и взял с полки «Робинзона Крузо».

– Мало ли, – сказал сам себе.

И пошел с книгой на кухню.

Девушка со спиной

У нее была спина такой красоты, что я смотрел и смотрел. Как завороженный.

Одиссей попросил привязать себя к мачте, а всем остальным залил уши воском. Так и я – сидел, словно привязав себя к стулу, и смотрел на это диво в одиночестве, а друг с коллегой периодически чокались холодными стопками и спорили, как лучше дышать, когда плывешь кролем.

Я думал: «Тоже ведь наверняка пловчиха. Такие мышцы сами по себе не вырастают – сильные, но удивительно гармоничные. Да еще и без рельефа, не культуристка».

Она сидела ко мне спиной, да еще и за стеклом, отделявшим их столик от нашего закутка. Три компании в вечернем вьетнамском кафе на одной из центральных улиц.

Другой город. Однодневная командировка. Я поехал на своей машине, поэтому сидел трезвый как стеклышко. Примерно как то, сквозь которое было видно спину, но не слышно ни слова.

Подруга курила и хохотала. Девушка со спиной сидела неподвижно – так долго, что я уже почти решил, что она из воска и что все это какой-то розыгрыш. Но тут она поднесла к губам бокал с вином, сделала маленький глоток, и я понял, что она живая. Если только это не робот из будущего – потому что у человека не бывает такой осанки. Разве что если этого самого человека не воспитывают в закрытой элитной английской школе.

И тут я понял, что мы за столиком вдвоем с другом. А коллега исчез.

Друг смотрел на меня.

– Ты не будешь против, если мы еще триста закажем? – спросил он.

– Хоть пятьсот, – отозвался я. – Я же не Тома.

Тома была его женой. Томе бы мой ответ не понравился.

Но она была в двухстах километрах от нас.

– А где? – спросил я и увидел, что коллега возвращается из туалета.

Он шел с таким странным лицом, что я поймал себя на том, что волнуюсь.

Он подошел, сел и налил – себе. Хотел уже хлопнуть и поймал себя на этом. Сказал другу: «Извини» – и вылил в его стопку остаток влаги из графинчика. Увидел, что вышло не поровну, и начал доравнивать, переливая из своей. Друг запротестовал, отчего запротестовал уже коллега. Они делили эти десять граммов, как близнецы наследство – чтобы вышло строго пополам. Наконец справились и выпили.

Точнее, выпил друг. А коллега поставил стопку на стол и сказал мне:

– Скажи, пожалуйста, это может быть она?

– Кто? – не понял я.

Он кивнул на столик, за которым тоже сидели две девушки, но постарше. Мы сначала глазели на них, но потом другу с коллегой принесли водку, а я увидел, что за стеклом сидит девушка со спиной, – и про тех мы напрочь забыли.

– Если это Оля, то это она, – сказал коллега.

– Или если это она, то это Оля, – весело сказал друг и махнул официантке.

Та подошла. Вежливая и приветливая. Улыбаясь нам, а мы улыбнулись ей. Точнее, они – друг с коллегой.

– Как вы думаете, – спросил друг, – пятьсот лучше, чем триста? Или триста лучше, чем пятьсот?

– Смотря о чем идет речь, – сказала она философски.

Ее настроение очень подходило к иероглифам, написанным на бамбуковой бумаге. Бумага висела на стенах, украшенных бамбуковыми же палками и красными фонарями, вероятно, тоже из бамбуковой бумаги. Все-таки кафе было вьетнамское, интерьер должен был помочь вам не забыть об этом.

Друг ласково поднял пустой графинчик и весело сказал:

– Об этом прекрасном мужском напитке.

Я думал, она скажет – пятьсот. Но она сказала:

– Лучше триста.

– Вас случайно зовут не Тома? – продолжая веселиться, улыбнулся друг и шутливо погрозил девушке пальцем.

– Нет, – сказала она. – Не Тома.

И ушла. Но очень миролюбиво.

Коллега все сидел с рюмкой водки. Увидел, что мы уже смотрим на него – и выпил.

– А по-моему, это Олечка, – заявил он. – Моя первая девушка. Я ее бросил восемь лет назад.

Пришла официантка. Грациозно поменяла графины и ушла. Друг налил ему и себе.

– Это бывает, – сказал он, и они чокнулись. Коллега хмелел на глазах, а другу было хоть бы хны. – Это бывает, но она должна быть тебе благодарна.

Коллега остолбенел. И друг сразу ему подлил. И себе подлил тоже.

– Почему? – удивился коллега, боясь поверить в услышанное.

Друг кивнул в сторону того столика.

– Потому что благодаря тебе она стала независимой. Ты сделал ей больно, и она решила стать сильной, чтобы больше никто не мог ее так обидеть. Посмотри – как она одета. У нее сумка от Гуччи.

– Это Фурла, – сказал я.

– Тем более, – не смутившись, уронил друг. – Тем более! Ты ушел и завел в ней механизм самосовершенствования. И теперь она – настоящая богиня. Успешная, красивая, сильная.

Коллега сиял. Давний тяжелый камень упал с его души.

– Спасибо! – сказал он проникновенно, и они расцеловались с другом.

Все-таки на ранней стадии разговора водка творит чудеса.

Коллега встал, взял полную стопку в руку. Я думал, что он хочет сказать тост, но ошибся.

– Всё равно пойду извинюсь перед ней, – заявил он и пошел.

Стремительно так пошел, хорошо. Мы слова не успели сказать.

– Ты гений, – отметил я. – Отпустил человеку грех.

За тем столиком уже хохотали. Коллега стоял перед одной из девушек на колене и говорил что-то с пылом. Столик за стеклом заинтересовался. Девушка со спиной повернулась, и я увидел ее лицо. Красивое и абсолютно спокойное. Точно у ожившей мраморной статуи, созданной кем-то из великих стариков.

– Может быть, и мы перейдем? – спросил друг, и это был не вопрос, а предложение.

– Я расплачусь, – сказал я и снова махнул официантке. – Я позвал, поэтому сегодня мой праздник.

Он не уговаривал. Я вынул бумажник и увидел, что он уже рядом с коллегой. Коллега поднялся с колен, пересел за стол. Был счастлив и еще не аморфен. Заметил мой взгляд и пошел ко мне.

– Это не она, – изрек он и забрал графин. – Представляешь, ее даже зовут по-другому.

«Эйфория, – подумал я. – В наше тяжелое время командировки людям необходимы».

Подруга девушки со спиной смотрела на меня. Я на них. И вдруг она мне помахала. Примерно так же, как я официантке. Призывно.

Вернулся друг. С одним вопросом:

– Ты не будешь против, если я закажу еще триста?

– Закажи, – разрешил я. – Только можешь узнать за тем столиком – не будут ли они против?

Друг обернулся.

– Да, – сказал он. – Узнаю своего друга. Верный глаз, твердая рука. Всегда видит лучшее. Прочь сомненья и только вперед.

Если бы я верил в реинкарнацию, то не сомневался бы, что в нем живет диккенсовский Джингл.

И он пошел. Сел с разбега на свободный стул, а потом начал махать мне.

А через пять минут к нам со стулом в одной руке и графином в другой присоединился коллега.

– Удивительный человек, – сказал друг. – Только что встретил свою первую любовь, которую бросил перед свадьбой – чтобы бросить ее еще раз, окончательно и бесповоротно.

– Какая низость, – насмешливо сказала девушка без спины.

А девушка со спиной все молчала. Спину было уже не разглядеть, все сидели за одним столом. Зато можно было любоваться руками.

Друг заметил мой взгляд:

– Да. Да-да-да. Современная молодежь живет совсем не такими ценностями, как мы в их годы. Зал, бассейн, учеба, четкие жизненные приоритеты. Никакого баловства, не то что мы.

Девушка без спины вскочила. Так внезапно, что мы дёрнулись.

– Я даже вздрогнул, как ты меня напугала, – произнес коллега.

Он всегда и со всеми сразу переходил на «ты».

– Что же, – сказал друг. – Это прекрасно. Прекрасно, когда мужчины могут вздрогнуть при девушках. Давай вздрогнем.

И пригласительно поднял стопку. Они вздрогнули, предварительно звонко чокнувшись.

– Вы ведь мультяшки, – сказала девушка без спины. – Вас на самом деле нет. Таких не бывает. Хотите, я угадаю, кто вы? – И повернулась к коллеге: – Вот ты – важный бизнесмен. У тебя свое дело.

Коллега открыл рот. И начал, стараясь делать это незаметно, заправлять рубашку в брюки. «Повезло ему с поездкой, – подумал я. – Встретил бывшую, стал важным бизнесменом».

– А ты… – сказала она другу и задумалась.

– Я самый обычный человек, – отозвался он, по привычке задергивая шторы.

– Ты не обычный человек, – прищурилась она. – Ты актер! Я видела тебя в кино, только не помню в каком.

– Браво, – бросил я искренне.

– Теперь ты, – повернулась она ко мне, и я увидел, что она пьяна, но до грани еще далеко. Это просто одна из ранних стадий.

Я молчал и смотрел. Мне было интересно.

– Ты… – повторила она. – Ты… – Словно ждала подсказку. И вдруг просияла: – Ты преступник!

– Будущий или бывший? – поднял я бровь.

Глаза у нее были карие. Как молочный шоколад.

– Нет, – закусила она нижнюю губку. – Не преступник. Тогда кто?

– Знать бы, – ответил я после паузы.

И вдруг девушка со спиной заговорила. Голос у нее тоже был красивый. В ней всё было красиво. Но только мультяшкой была она, а не мы. Она была совершенно неживая, без огонька. Как ожившая статуя.

– Уже половина двенадцатого, – отметила она. – Меня ждут дома. – И встала, опять показав полуголую спину неземной красоты.

– Правильно, – сказал я. – Никогда не разговаривайте с незнакомыми.

– Я где-то это слышала, – отреагировала девушка без спины. – Очень знакомая фраза.

– Это из кино, – пояснил я. – Где мой друг играл.

– Тогда один вопрос, – сказала она.

Я ждал любой, но только не этот.

– Как его фамилия?

– Панаев, – сказал я.

– А твоя?

От нее пахло вином и легкими сигаретами. И «Шанелью» – тем запахом, который не перепутаешь ни с каким другим.

– Тебе это правда надо знать? – спросил я.

Она кивнула.

– Скабичевский, – сказал я.

– А бизнесмена? – спросила она.

– Он сейчас ее меняет, – сообщил я. – Бракоразводный процесс.

Она кивнула, понимая, о чем речь.

– Удивительно, – произнес друг, когда мы ехали в машине.

– Ты о чем? – спросил я, щурясь на плохо освещенную дорогу.

– Три по триста, а ни в одном глазу.

– Может, вернемся? – спросил с заднего сиденья коллега. – Я ее телефон взял.

– Третий раз бросить одну и ту же девушку… – заметил друг. – На это способны только редкие индивидуумы.

– Серьезный бизнесмен, – сказал я, – может себе это позволить.