Текст книги "Эмиссар Черной Армады"

– Некто не хотел, чтобы о нём осталась информация в регистрационном компьютере, – сказал я. – Сможем восстановить его регистрационные данные?

– Попытаемся, – кивнул Коллинз. Он начал колдовать с компьютером. – Как этот лишний пассажир умудрился стереть данные из регистрационного компа?

– Умеет.

– Я думал, это почти невозможно.

– Зазор между «невозможно» и «почти невозможно» достаточно велик, – отделался я ни к чему не обязывающей репликой.

Незачем распространяться, что некоторые люди могут творить и «полностью невозможные» вещи. Вспомнить, как на моём, тогда ещё оперативника класса "А", горизонте возникла Лика – она умудрилась влезть в информационный банк федерального миграционного управления.

Минут через сорок Коллинз приказал:

– Развёртка.

В СТ-проёме поползла мешанина цифр, обрывки слов, какие-то сумбурные линии и световые всплески.

– Что-то не то, – Коллинз вновь принялся за работу, но через четверть часа признал своё поражение. – Ничего больше не вытянуть. Блок данных изуродован. Безвозвратно.

– Это мы ещё посмотрим, – сказал я.

* * *

С изобретением силиконовых суперполимерных покрытий Венеция утратила свою привычную обшарпанность, ушли в прошлое влажные потёки на стенах, набухшая, готовая обвалиться штукатурка. Город стал привычно чист и стерилен, каким и положено быть городу двадцать второго века. За полторы тысячи лет своего существования Венеция была свободной республикой, владениями Франции, Австрии, потом Италии. Большой передел мира «тёмных десятилетий» вернул ей независимость и правление Большого Совета во главем с дожем – тогда было модно стряхивать тысячелетнюю пыль со старых понятий, названий и государственных институтов. Здесь сложилось несколько необычное законодательство, делавшее это место притягательным не только для туристов, но и для преступников всех мастей. Большие Кланы обожали проводить в Венеции свои съезды, поскольку в соответствии с местными законами выдача международных преступников была усложнена до предела, а проведение акций совместно с полицией других государств, а также международными полицеиструктурами категорически воспрещалось. Почему-то охрана спокойствия бандитов считалась вопросом государственной чести и предметом национальной гордости. Здесь же пытались установить либеральный режим к наркотикам, включая сильнодействующие, практически легализовали волновые и компьютерные наркотики, после чего сюда было двинули страждущие со всей Земли и начался сущий ад. Продержались эти новшества недолго – ОССН пригрозил широким набором санкций.

– Где его носит? – недовольно осведомился Шестернев и, скомкав пустую пачку от сигарет, запустил ею в залетевшего с площади перед собором Сан-Марко голубя – там тьма этих нахальных, непуганых и жирных птиц, которых обожают почему-то туристы.

– Ещё три минуты. Он пунктуален, как все тевтоны, – сказал Миклош Маркович – не последняя спица в колесе «Деревянных Ангелов».

Я, Маркович и Шестернев приютились в небольшом уличном кафе, каких здесь сотни, расположилось на тесной площади, затерявшейся в диком переплетении улочек, мостов, каналов. В Венеции очень легко заблудиться, но Дитрих Вольф не заблудится. Перед встречей он наверняка изучил все пути подхода и ухода, все продумал и просчитал. Он привык полагаться только на себя.

Неделю назад, когда мы нашли Марковича в одном из амстердамских сенсорпритонов, у него уже начинались проблемы с психикой после трёхдневного пребывания там и испробования всех видов сенсорнарков. У мафиози были большие проблемы с конкурентами и даже с друзьями, и белый свет ему стал не мил. В притоне он пытался забыть об обрушившихся на него неприятностях и о том, что слишком мало осталось способов для их разрешения. Маркович уже не надеялся жить долго и решил спрятаться от проблем, подобно страусу, только голову он зарывал не в песок, а в сенсоршлем. Пару дней мы пичкали его медикаментами, приводя в приличное состояние. Мы знали, что Маркович может свести нас с кем-нибудь из руководителей «раскольников», которые, по нашим сведениям, занимаются распространением «голубичных» наркотиков. Мы очень популярно разъяснили Марковичу, что он нас перепутал с теми, кто собирается предоставлять ему адвокатов или судей и кого интересуют его гражданские права, а также жизнь и здоровье. Когда мафиози со всей ясностью понял, как он влип, и уяснил, что ему надо бояться нас больше, чем кого бы то ни было, он стал нашим союзником. В знак доброй дружбы он устроил нам встречу с «раскольником» Дитрихом Вольфом.

Обычная для венецианского лета жара сегодня спала, небо хмурилось низкими тучами, повеяло прохладой. Стулья в кафе были из прозрачного пластика, так что казалось, сидящие на них зависли в воздухе, очертания сидений и спинок угадывались по красным пунктирным линиям. Такие же линии очерчивали и стол, намекая, что пицца, кофейник, тарелки и чашки вовсе не левитируют. Кроме нас посетителей больше не было. Быстрый и проворный официант, умело лавируя между невидимой мебелью, подлетел к нам, расставил фужеры со слабыми коктейлями.

– Что ещё желают сеньоры? – широко улыбаясь спросил он.

– Ничего не желают, – недовольно буркнул Маркович.

– Есть и то, что не предусмотрено прейскурантом, – хищно поведя длинным горбатым носом, произнёс официант. – Как насчёт щепотки «птичьего пуха», сеньоры?

– Провались, макаронник поганый! – зарычал Маркович так, что улыбку будто сдёрнуло с лица официанта. Этот клиент и внешне, и по манерам сильно напомнил итальянцу пытавшуюся растянуть титанитовые прутья клетки гориллу из мюнхенского зоо.

– Сеньоры неправильно поняли, – жалко пролепетал он.

– Сеньор сейчас закусит твоей печенью, ублюдок!

Официанта как ветром сдуло. А угрюмое лицо Марковича немного просветлело – он наконец дал хоть небольшой выход своему дикому и необузданному нраву.

– Минута осталась, – сказал я, показывая Марковичу часы. – Где?

– Придёт, вонючий колбасник, – уверенно заявил Маркович, действительно мечтавший, чтобы Дитрих Вольф появился здесь и ему бы досталось на орехи по полной программе.

Воздух вдруг стал упругим, и его стало немножко не хватать. Чья-то мягкая лапа коснулась сердца. Знакомое чувство.

– Придёт, колба…

«Клинок Тюхэ»!

Ударом ноги в падении я сшиб Марковича с сиденья, и он скатился со ступенек на краю площади за мгновение до того, как пули забарабанили по стенам дома четырнадцатого века. Я переместился и нырнул в арку, найдя там укрытие. Шестернев тоже успел уйти из-под обстрела. Грохот – самонаводящаяся мини-ракета не нашла объект и разнесла витрину магазинчика. На мостовую посыпались осколки веницианских карнавальных масок.

Били с двух точек – из окна дома напротив и с крыши церкви. Мы где-то прокололись и угодили прямиком в ловушку. Правда, получилось, что в ловушку попали всё-таки не мы, а те, кто пришли за нашими жизнями.

– А-а, – коротко прокричал киллер, прежде чем шмякнуться всем телом о мостовую. Я начинил его пятком пуль из моего ЭМ-пистолета. За второго мы взялись с Шестерневым вместе. Гангстер исчез в глубине комнаты, из которой вёл обстрел.

– Уходим, – я огляделся. Опасность миновала, но никто не гарантировал, что надолго. Я поднял на ноги ругающегося Марковича, и мы кинулись прочь.

Получасом позже гиперзвуковая «Камбала» оторвалась от взлётной полосы, пробила низкий облачный покров, сверху выглядевший бесконечной арктической пустыней.

– Концы обрублены, – вздохнул я. – Твоими заботами? – осведомился я у Марковича, забившегося в угол самолёта.

– Ну да, – захрипел мафиози. – Они чокнутые, эти «раскольники», я же предупреждал! С ними нельзя иметь никаких дел! Они убирают компаньонов! Они ушли в глубину так сильно, что, по-моему, даже сами наверняка не знают, где прячутся. Недоноски! Я ни при чём!

– Поверим, – кивнул я. Мне казалось, что Маркович не врёт.

Опять мы вытянули пустышку.

Дни проходили за днями, складывались в недели. Мы с Шестерневым неустанно порхали из конца в конец земного шара (тьфу, какие у шара концы?), метались из одной страны в другую, с континента на континент на принадлежащей МОБСу «Камбале». Нас интересовали следы «раскольников» и церкви «Последней ночи». Подтверждались полученные на Марсе данные о том, что именно они связаны с Найдёнышем.

После Гонконгского криза основная штаб-квартира церкви «Последней ночи» была разгромлена силами правопорядка. Но были арестованы и доставлены в заведения психиатрической реабилитации только пешки. Ангел земного воплощения Аграхам Сокрушающий как сквозь землю провалился. Притом не один, а вместе со всеми ближайшими помощниками и помощницами. На их след напасть никак не удавалось. Равно как и на след «раскольников»

Мы выходили на торговцев «голубичными» наркотиками, разгромили несколько сетей торговцев зельем, уничтожили ряд структурных ячеек, но в руки попадались только пешки. «Раскольники», равно как и «ночники», действовали с невероятной изворотливостью и нечеловеческой осторожностью.

Было понятно, что где-то у них есть основные базы, где и творятся основные действа. Хода туда нам не было.

Занятие оказалось далеко небезопасным. Засада в Венеции была не первой. В Мехико нам пришлось куда туже. Там мы сцепились, наверное, с ротой головорезов, пришлось отступать, оставляя за собой трупы и ничего не добившись.

По этим же направлениям работала полиция, спецслужбы.

На «раскольников» и «ночников» была объявлена всемирная охота. Успехи у моих коллег были не лучше. А последствия их действий – куда печальнее. В Мадриде наркодельцы расстреляли трёх сотрудников Европола при попытке накрыть одного из руководителей раскольничьих ячеек. В Санкт-Петербурге группа МОБС из четырёх сотрудников погибла, проникнув в тайный храм «ночников» и напоровшись на объёмную бомбу. В общем противник пока обыгрывал нас. Ещё одна проваленная операция не слишком много добавляла к общему разгромному счету.

По прибытии из Венеции в Москву я соединился с Чаевым и доложил ему о наших «успехах».

– Вы мастера провалов, – оценил шеф нашу работу. – Пора уже молодёжь учить искусству постоянно засыпаться и оставаться живыми.

– Подождём до лучших времён, – буркнул я.

– Вы меня не огорчили, поскольку ничего лучшего я уже и не жду. Брали бы пример с Диксона. Он кое-чего нашёл. Он ждёт тебя.

– Сегодня буду.

– Ох, оперативники, – покачал головой Чаев и отключил связь.

Интересно, что там нашёл наш эксперт? Просто так Чаев не стал бы меня выдёргивать в Асгард, зная, сколько у нас дел.

– Ну что, двигаем в Асгард, – сказал я.

– На ночь глядя? – поморщился Шестернев.

– Ещё напомни, что тебе после провала отдых положен… Вставай.

До Асгарда мы добрались ночью. Ведущего эксперта нашего научного центра я нашёл там, где и ожидал – в его подземной пещере-лаборатории. По-моему, он месяцами не выбирался оттуда на свет божий. Застал я его за странным занятием. Он размешивал деревянным поленом булькающее, вонючее, болотно-зелёного цвета содержимое здоровенного медного котла.

– Ведьмино варево? – спросил я, морща нос от резкой вони, идущей от котла.

– Приворотное зелье, – поддакнул Шестернев.

– Умники, – заворчал Диксон. – Пересмешники… Это биоактивная белковая субстанция с четвёртой планеты Альфа-Денеба. Чаев притащил. Удивительная вещь. При определённых условиях образует прогиб в энергоинформационной структуре.

– Какой такой прогиб?

– Тебе, Аргунов, не понять, – Диксон ещё поболтал поленом, с любовью погладил котёл, а потом уронил своё тело в кресло, схватившись за стрелку.

– Чего ты Чаеву наплёл о своих успехах, что он нас чуть ли не с акции выдернул? – спросил я.

– Так его, – стрелка угодила в самый центр мишени. – Акция, говоришь?.. Аргунов, вместо того, чтобы делом заниматься, у меня голова забита вашими акциями, кризами… В общем, «голубичный» криз проходит несколько стадий. Взрыв – это кульминация, завершение. Но перед этим накапливаются едва заметные помехи в жизни, накапливаются сбои, изменения. От зарождения до взрыва проходит от двух до четырёх суток.

– Что за помехи накапливаются?

– Берём четырехсуточный цикл, – Диксон вдавил клавишу, и в СТ-проёме поползли кубики и диаграммы. – Переменная Валиева – первые сутки спад на два процента, на четвёртые – уже двадцать. Это достаточно, чтобы при должном анализе и наличии информации выявить неблагоприятный регион с достаточной точностью. А эмоциональная среда при начале криза включает…

– Стив, объясняй по-человечески. Что это нам даёт?

– Мы можем выявить очаг будущего криза. Где-то за двое суток.

– А предотвратить его?

– Вряд ли. Минимализировать вред – ещё куда не шло. Но зарождающийся криз начинает развиваться и жить собственной жизнью. Это прожорливое и живучее чудовище.

Диксон принюхался, встал, подошёл к котлу, опустил палец, понюхал его и ожесточённо начал взбалтывать варево поленом.

– Ты ложкой попробуй, – предложил я.

– Пробовал. Никакой опасности, но вкус – дрянь. Клопами отдаёт.

– Ты что, клопов пробовал?

– Это я к слову… Так вот, даже не это самое интересное. Чтобы криз достиг второго уровня, нужен некий внешний источник. Проводник силы. Гораздо более мощный, чем доходяги, употребляющие «семя дракона».

– Найдёныш?

– Точно. Даю голову на отсечение, что он присутствовал при наиболее мощных кризах. Нет оснований считать, что он собирается изменить этой привычке.

– Какая тебе нужна информация для определения точки нарождающегося криза? – спросил я.

– Вот, – он протянул мне информпакет. – Читать-то умеешь? Разберёшься?

– Постараюсь, – кивнул я, чувствуя, что наконец нашёл способ ухватить Найдёныша.

* * *

– Аллах акбар! – послышался душераздирающий вопль.

– Воистныну акбар, – хмыкнул я. – Не было печали. Из переулка вытекала кишащая людская масса.

– Сюда, – я дёрнул за рукав Шестернева, и мы кинулись в улочку, зажатую высокими, мазанными разноцветной силиконовой краской заборами

Надоело ощущать себя зайцами, попавшими в переполненный голодными волками и лисицами лес.

– Ай алла!

Возможно, слух меня обманул, но нечто похожее заорал бородач в мохнатой шапке, указывая на нас

Надо же – впереди нам тоже перекрыла путь толпа – человек пятнадцать. Лучи яркого южного солнца разноцветно играли на тюбетейках и халатах, блестели на лезвиях топоров и прочих похожих орудиях, при взгляде на которые приходили грустные мысли о расчленениях, протыканиях, рубленых и колотых ранах Из серьёзных предметов я рассмотрел полицейский парализатор и ЭМ-ружье. Так уж получилось, что последователи «Меча Абу Бакра» и им сочуствующие прихватили для работы что под руку попалось. Хорошо вооружены были лишь ударные отряды, наполовину состоявшие из смертников, ждавших своего часа не один год и мечтавших попасть в рай, ведь именно туда попадают правоверные, погибшие с оружием в руках за верное дело.

– Пробьёмся, – переводя дыхание выдавил я.

Толпа хлынула на нас И я превратился в отлаженный боевой механизм. Окружавшие нас правоверные никак не могли понять, почему удары их костоломных и мясорезных орудий не достигают цели. Впрочем, возможности долго размышлять на подобные темы я им предоставлять не собирался. Они падали на пропылённую, прожаренную солнцем мостовую, многим уже не суждено было больше подняться.

Удар – пальцы впиваются во вражью шею. Захлест ногой, волнообразное движение – с переломанным хребтом падает ещё один враг. Пригнуться – над макушкой свист топора, в ответ я посылаю, как хороший фокусник, спрятанный в рукаве сюрикен – восьмиконечную заточенную звезду, которыми пользовались, поговаривают, ниндзя в ещё незапамятные времена.

Схватка заняла считанные мгновения. Привыкшие к охоте хищники неожиданно стали сами добычей. Вооружённый ЭМ-ружьём смертник успел всего лишь раз нажать на спусковой крючок, но очередь лишь подчистила ряды его товарищей.

– За мной, – я подпрыгнул и оказался на заборе, протянул руку Шестерневу.

Мы спрыгнули в типичный восточный дворик. В центре его бил фонтан, земля устлана коврами. У домика съёжилась женщина и три девочки.

– Не бойтесь, – крикнул я. – Мы скоро уйдём.

– Не убивайте, – запричитала женщина.

– Не будем.

Я вытащил коммуникатор. Прилепленная на балконе отеля камера передавала нам на СТ-приёмник изображение.

– Так, здесь народу поменьше. Отсюда они отхлынули. Вот маршрут, – я прочертил на карте города маршрут

– Ай, что делается, – запричитала женщина.

– Спроси у своего сына или мужа, – прикрикнул я. – Наверняка режет кого-то вместе с «абубакрами».

– Ай, ай, – начала раскачиваться женщина из стороны в сторону.

Снова на забор. Большую часть города занимали одноэтажные районы. Исполненные из новейших материалов, забитые электроникой дома все равно внешне напоминали те же строения, которые заполняли восточные города тысячелетия. Глухой забор. Дворик. Ковры.

Ага, вот проход в переулок, идущий параллельно той улице, где мы положили кучу правоверных.

– Сюда, – велел я.

Тенистые деревья, арык с чистой водой, скамейки, на которых ещё недавно судачили за чашкой чая соседи. Теперь здесь пусто и страшно. Рядом, всего в нескольких десятков метрах, бурлит вырвавшейся из вулкана массой толпа, рвёт кого-нибудь в клочья. Гнев вырвался на свободу.

Мы бежали по намеченному маршруту, но наткнулись на отряд из нескольких десятков боевиков и вынуждены были снова скрываться в переулках. Положение было аховое.

– Все, нас отрезали от центра, – сказал я, снова глядя на экран. – Не прорваться. Надо искать, где затаиться.

– Они сейчас добьют лёгкую добычу, а потом двинут проверять дома, – возразил Шестернев. – Надо прорываться.

– Идея, – я кивнул на две чёрные тени – одетые в паранджу женщины, пытавшиеся пробраться куда-то подальше от ада, а может, наоборот, принимавшие самое активное участие в дьявольской оргии.

– За ними, – крикнул я.

В несколько прыжков я настиг одну из них. Она было истошно завизжала, но я надолго выключил её ударом в точку чуть ниже шеи. Шестернев справился со своей.

– Одевай, – приказал я.

Вскоре мы оба были одеты в чёрные одеяния. Чем хороши восточные женские одежды – мужчину в них распознать гораздо труднее, чем если бы он, положим, облачился в западную, кончающуюся где-то под грудью.

– Тебе идёт, – хмыкнул Шестернев.

– А тебе-то. Все мужики твои будут… Вперёд!

Некоторое время новая одежонка нас выручала. Толпа во время криза чётко ориентирована на сигнал «свой-чужой». Фигуры женщин, одетых согласно исламским строгим нормам, не вызывали вопросов. Тем более на улицах женщин было немало, они действовали наравне с мужчинами.

Шайтанский пир был в самом разгаре. В одном месте толпа, как дикое урчащее животное, колыхалась над распростёртыми телами. В другом месте с криками и улюлюканьем по всем правилам загоняли двоих перепуганных насмерть и окровавленных мужчин и одну женщину. Слышался свист ЭМ-очередей. Витрины магазинов, банковские аппараты, столбики стоянок такси были расколоты, раскрошены, выгнуты и закручены нечеловеческой силой. По городу будто прошёлся ураган. Пылали дома. Чернея изуродованным обожжённым боком, пробитым в трёх местах, врос в землю полицейский бронетранспортёр. Горела полицейская турбоплатформа, а рядом с ней валялись обугленные трупы служителей уже несуществующего правопорядка. На площади перед мечетью святого Исмаила шла ожесточённая перестрелка между гвардейцами и смертниками.

Символ сегодняшнего дня – обугленные трупы. Огонь подбирался к неверным, врывался в их лёгкие, жёг кожу и обугливал тела. Огонь нёс очищение, по словам тех, кто раздувал его. Огонь владел городом.

Полиция и армия не могли сделать ничего. Да и хотела ли? Безумие не обходило и представителей государства. В рядах погромщиков видели и полицейских, и военных.

– Уже близко, – сказал я.

Мы приближались к центральной части города. Здания становились выше, приобретали более современные формы. Начинался деловой и административный район. Он мало отличался от таких же районов в большинстве крупных городов мира. Здесь разрушения были ещё больше. В стенах зданий зияли чёрные дыры и разбитые окна. Похоже, по ним лупили из плазменных гранатомётов. Силы правопорядка пытались закрепиться здесь и сдержать натиск, но им это не удалось, и они отдали и эту часть города правоверным повстанцам.

– "Регистан" солдаты пока держат, – сказал я. – Закрепились прочно.

– Добраться ещё туда надо, – отозвался Шестернев.

Правоверные растеклись по домам, ища там скрывающихся от праведного гнева. Судя по истошным крикам радости и воплям боли, им это иногда удавалось. Из все новых окон вырывался очистительный огонь. Мы трижды попадали в человеческий водоворот рвущихся к новым рубежам людей. У департамента народонаселения мы угодили в человеческую массу из нескольких тысяч человек. Волна исламского гнева обрушилась на нас упругим водопадом. Ярость ощущалась физически, казалось, её можно пощупать. У меня спёрло дыхание. От всего этого веяло такой жутью, что захотелось завыть во весь голос. Мы выбрались из толпы.

– Скоты, – процедил Шестернев.

По мере приближения к цели народ чуть поредел. Похоже, у «абубакровцев» была масса иных интересных задумок и помимо того, чтобы с кровью выбивать служителей правопорядка из контролируемых территорий.

Мы зашли в подъезд жилого дома. Там всё было раскурочено, опалено, сверху свисали провода, а домовой компьютер, чем-то не угодивший правоверным, был раздроблён до последнего винтика.

Я развернул вновь СТ-развёртку коммуникатора и посмотрел с высоты на город глазом видеокамеры.

– Мы здесь. Последний бросок остался, – сказал я. – Пройдём так и, да поможет Аллах, пробьёмся.

– Иншалла, – усмехнулся Шестернев. Кинулись вперёд. Один квартал позади. Теперь направо. Остался ещё один бросок.

– Э-э! – завопил погромщик, перепоясанный зелёными лентами смертника, указывая на нас.

Тут же из здания посыпалась толпа. И устремилась за нами.

– Расколол, гад, – прошептал я.

Мы ринулись вперёд так, что пятки сверкали. Знакомое давление. «Клинки Тюхэ»! Сдать чуть влево – очередь прошла мимо. Теперь пригнуться – опять мимо. Перемахнуть через обугленные останки полицейского робота с изогнутым раструбом инфразвукового генератора. Криз второй степени. Газы, инфразаграждения и прочие полицейские штучки не могли сдержать Гнев.

Теперь не переломать ноги на сооружённой наспех баррикаде измятых каров, мебели, резинобетонных плит. Кто её оборонял – беспомощная полиция или правоверные погромщики? Это не так и важно. Я нырнул вниз, и рядом вскипел разрыв плазменного гранатомёта. Опять промазали. Вам, подонкам, с женщинами и детьми воевать, а не с суперами.

– Шестернев, живой?

– Вроде.

– Вперёд!

От преследователей оторвались. Ещё один квартал. Я содрал опостылевшую женскую одежду.

– Кажется, выбрались.

Мы нырнули за угол. Порядок. Вот она, цепочка одетых в боевые тяжёлые комбинезоны с эластоусилителями полицейские и гвардейцы. Цепь. Три танка на воздушной подушке. Бронемашина «Краб» и тяжёлая платформа «Голиаф». Тут закреплялись со знанием дела. Неудивительно, что повстанцы оставили эту часть города в покое. Одна из линий обороны, прикрывающих подходы к президентскому дворцу и зданию меджлиса.

Мы ринулись вперёд.

– Не стреляйте! – закричал я, зная, что нервы у бойцов могут не выдержать и чей-то палец дрожит на спусковом крючке. – Помогите нам!

«Клинок Тюхэ». Вильнуть в сторону, пригнуться… Резинобетон вспучился от града разрывных пуль.

Палили не полицейские. По нам бил снайпер, пробравшийся на крышу департамента транспорта. По нему врезало орудие из «Краба», и угол здания разлетелся в пыль.

Ещё несколько метров… Все. Я прижался спиной и затылком к холодной броне «Краба». Теперь не достанет шальная пуля. Где Шестернев? Жив, вот он, рядом.

Выбрались…

* * *

– Вы откуда? – по-русски спросил офицер с нашивками капитана гвардии, положив мне на плечо широченную руку в перчатке. В усилительном комбинезоне он походил на космонавта, впервые ступившего на Луну. За прозрачным забралом можно было разглядеть явно европейское лицо.

– Добираемся с окраин, – я попытался, чтобы голос мой звучал как можно более испуганнее, с истерическим надрывом – каким положено быть голосу обывателя, прошедшего через эпицентр кровавого бунта.

– Вам повезло. Сильно повезло. Кто вы такие?

– Представители московской фирмы «РУСИЧ», – я протянул идентификационную карточку.

– Не лучшие времена для коммерции избрали.

– Мы их не избирали.

– Проверь, – капитан протянул карточки сержанту, и тот исчез в кабине турбоплатформы. Через некоторое время он появился и сказал, что всё в порядке.

– Работали с вашим департаментом обороны, – сказал я. – Мой друг генерал Мирзоев пригласил меня и вот…

Услышав имя Мирзоева, одного из самых влиятельных местных шишек, с которыми у меня действительно были давние отношения и который был обеспечивающим прикрытием в данной акции, капитан немного подтянулся.

– Генерал Мирзоев руководит штабом по зачистке, – сообщил он.

– Когда этот кошмар кончится? – спросил я, решив не уточнять, кто кого сейчас зачищает

– Пока все только хуже. Третий лёгкий пехотный батальон перешёл на сторону противника. Некоторые полицейские подразделения – тем более. Вряд ли обнадёжу вас. Нет сил даже для эвакуации пострадавших. Вы вообще куда собрались?

– В отель «Регистан». Попадём?

– Вообще-то приказ доставлять всех в пункты концентрации, – пожал плечами офицер.

– Зачем лишние заботы? Мы выкрутимся сами.

– Но приказ…

– Соединитесь с Мирзоевым. Нам необходимо в отель.

– Но…

Всё-таки соединили со штабом.

– Мирзоев? Это я. Дай распоряжения соответствующие. Потом все объясню. Вас, – я протянул пластинку трубки капитану.

Тот с кислой миной выслушал генерала, не переставая говорить «есть» и «так точно». Потом нас сопроводили в ближайший командный пункт, располагавшийся в бункере под одним из зданий. Там нам на идентификационные карточки нанесли объёмную печать и код, позволяющие передвигаться свободно в зоне военного контроля.

– Сопровождающих не дам, – напоследок сказал капитан.

– Да они нам и не нужны. Это – зона спокойствия.

Действительно, в этой части города было спокойно. Если, конечно, не считать рванувшей в полустах метрах от нас ракеты, которая расплылась плавящим металл огненным пятном. Мы едва успели унести ноги.

Перед департаментом безопасности и внутренних дел скопилась масса бронетехники. По всему «району безоопасности» работали инженерные подразделения, оборудуя новые линии обороны. Похоже, военачальники не слишком надеялись удержаться на нынешних рубежах. Судя по тому, что разворачивались противовоздушные комплексы, занимали боевые позиции машины с плазменными дальнобойками, приспособленными для поражения воздушных целей, слухи о захвате террористами аэродрома под Ангреном вовсе не беспочвенны.

Нас тормозили на каждом шагу, но пропуск действовал безупречно. Мы добрались до семидесятиэтажного отеля «Регистан». Его стены были покрыты спектропленкой, от чего сияли всеми цветами радуги. Обычно на площади перед отелем кипела яркая, выставочная, восточная жизнь. Дымились жаровни, зазывалы предлагали натуральные шашлыки, бешбармак, лепёшки, плов, шербет и рахат-лукум. По протянутым между шестами верёвкам ходили канатоходцы. Тут же показывали восточные фокусы местные чародеи, глотатели огня. Бил высокий фонтан, по спирали ввинчиваясь в голубые выси, и не сразу можно было понять, что уходит вверх искусная, продолжающая водяные струи СТ-проекция. Туристы имели возможность, недалеко уходя от отеля, припасть к восточной экзотике. Сегодня же они смогли почувствовать эту экзотику во всей полноте и на собственной шкуре. Притом экзотику настоящую, без прикрас. Только многие уже никогда и никому не расскажут об этом Ибо били, кромсали и жгли сегодня именно неверных, к которым относились пришельцы из других стран и краёв, а также около двух сотен тысяч местных жителей.

Сейчас на площади не было праздника и ярмарки. Здесь под присмотром взвода гвардейцев в синих термоизоляционных пуленепробиваемых комбинезонах собралось несколько сот человек. Многие из них были избиты, перебинтованы, одеты в лохмотья, в которые превратилась их одежда. У некоторых на теле наливались красным светом присоски переносных «Гиппократов» – медицинских приборов неотложной помощи. Многих из этих людей вырвали из лап смерти. Одна из женщин, сидевшая на земле и монотонно раскачивавшаяся из стороны в сторону, периодически разражалась весёлым смехом – мозг, не выдержавший обрушившихся испытаний, выключился. В большинстве же своём все были подавлены, кроме детей, смотрящих на происходящее с оптимизмом и беззаботным любопытством.

– За что? За что? – повторял зябко ёжившийся при сорокоградусной жаре седовласый мужчина.

Огромный, разукрашенный изразцами с восточными орнаментами холл отеля тоже был переполнен народом. Те же спасённые. Тот же шок. Те же затравленные или пустые взоры.

В отеле была размещена часть спасённых людей. Все первые этажи уже были заняты. До нашего, шестьдесят девятого, доберутся ещё не скоро.

Из восьми лифтов работал только один. Это означало, что отель отрублен от городской ТЭФ-станции и перешёл на собственные энергоресурсы.

– Не думал, что дойдём, – сказал Шестернев, блаженно разваливаясь на диване в нашем номере. – Крутой оборот.

– Бывало и покруче, – сказал я.

Я вышел на просторный балкон, по которому можно ездить на каре, расстегнул воротник рубашки с терморегуляцией, позволявшей нормально чувствовать себя в такую жару. Отсюда открывался отличный вид на Ташкент – столицу Казахско-Узбекского Вечного Союза. Трёхмиллионный, один из самых крупных в исламском мире, город.

Невиданным доселе землетрясением две тысячи двадцать седьмого года здесь было разрушено восемьдесят процентов зданий. Город отстраивался заново. Он раскинулся на многие мили одноэтажными районами, вознёсся вверх громадами делового центра, ломался изощрёнными линиями жилых небоскрёбов с изменяющимися контурами и гигантских «блинников» на окраинах. На двести метров возвышался минарет мечети Хаджи Акбара – одного из местных правителей, при ком появилось это архитектурное чудо. Вообще, обилие мечетей говорило о том, что к исламу здесь отношение серьёзное. Сегодняшний день показал, что чересчур серьёзное.

Я нацепил квантовые очки, через которые можно было разглядеть даже лица людей, дождавшихся давно призываемого активистами движения «Меч Абу Бакра» Мига Пламенного Гнева. Гнев пылал, пожирая пламенем золотоглавый христианский собор. Праведный огонь лизал стены гвардейских казарм и полз по коридорам Главного вычислительного центра, плавя нейросхемы мощных компьютеров, ещё недавно поддерживавших устойчивость хозяйства и общества в Нерушимом Союзе, пожирая кары, стоянку вертолётов, аэроавтобус. Гнев сверкал разрывами плазменных гранатомётов и молниями разрядников.