Текст книги "2010 A.D. Роман-газета"

Глава четвертая
Площадь Пролетарской диктатуры. Среда, вечер

В наушниках играет Ассаи:

Я выдыхаю через зубы дым,

а время шепчет, пока мы спим,

ты будешь вечно молодым.

1

Возможно, сегодняшний день был юбилейным. Скажем, стомиллиардным от сотворения мира. Он неплохо начинался, много чего обещал. Утром над миром поднялось солнце, и дождь был вроде бы не таким беспросветным, как обычно. Но теперь этот день заканчивался – так же бездарно, как закончились и все предыдущие. И оказалось, что смысла в нем даже меньше, чем в предыдущих.

В британское консульство я подъехал к семи. Поднявшись из метро, дальше я не поехал на троллейбусе, а решил пройтись. Времени все равно оставалась еще целая куча, а люди спешили домой поужинать, и пробки стали настолько непроходимыми, что было ясно: успеть домой получится разве что к завтраку. Зажатые, как буйволы в ущелье, машины совсем не двигались. Над стадами легковых автомобилей возвышались смертельно усталые маршрутки. С небес продолжало капать.

Британское консульство расположено в безлюдном районе. Я шел мимо кафе, в которых готовили блюда, от которых сдохли бы даже бездомные псы, мимо насквозь промокших зданий, мимо превратившихся в трясины пустырей, мимо витрин магазинов, торгующих всем тем, что совсем мне не нужно. За то время, пока меня не было, город обветшал еще больше. Говоря откровенно, Петербург умирал. Он остался самым красивым городом планеты, просто теперь его красота было еще и очень грустной. Я подумал, что, может быть, я и такие, как я, – это последнее петербургское поколение. Дальше все будет уже по-другому.

У входа дюжий охранник попросил меня пройти через арку-металлоискатель. Потом поискал мою фамилию в списке. Я поднялся по лестнице, и там еще один охранник тщательно меня обыскал. Трогать мокрую куртку ему было противно, но всю процедуру он проделал тщательно: плечи, карманы, брючный ремень, лодыжки.

Официальные церемонии я не люблю. Стараюсь бывать на них как можно реже. Помню, лет восемь назад меня пригласили пообщаться с экс-президентом Горбачевым. Даже приставили ко мне молодого фотографа. Встреча должна была проходить в Доме журналистов. Мы с фотографом пришли немного пораньше и обнаружили внутри накрытые столы. Осмотрев ассортимент, я сказал фотографу, что встречаться с Горбачевым не больно-то и хочу. Тот сказал, что и у него особых планов на вечер тоже нет. В общем, пока я отвлекал официантов, фотограф сгрузил со стола к себе в кофр сразу три бутылки водки, и после этого мы не стали дожидаться экс-президента, а ушли и славно провели время безо всякого Горбачева.

Британский консул встречал гостей лично. Он стоял у входа в зал и улыбался, а рядом с ним стояла супруга и тоже улыбалась. Вдвоем они напоминали большой и указательный пальцы ноги. Гостей в зале было немного. Играла музычка.

Писатель Уэлш тоже был здесь. Он стоял возле окна и с унылым видом щипал что-то с тарелки. На щеках у него было что-то вроде щетины. Пятнадцать лет назад я весил на пятнадцать килограмм меньше, чем сегодня, и волосы мои волнами ниспадали ниже плеч, но главное отличие меня тогдашнего от нынешнего состояло не в этом. Главное, что интересовало меня в начале девяностых, – это танцы. Музыка рейв появилась буквально вчера. Все, что было с ней связано, вызывало во мне дикий восторг. И когда приятели стали рассказывать мне о первом писателе рейв-поколения, которого звали Ирвин Уэлш и который описывал исключительно вечеринки под экстази, фамилию писателя я, разумеется, запомнил. Правда, книги Уэлша оказались вовсе не такими замечательными, как я ожидал. Но посмотреть на писателя живьем все равно было приятно.

Я давно не хожу на танцы. Вернее, хожу, но очень редко. Как и все остальное в этом мире, рейв давно уж стал просто бизнесом. Большие технофестивали превратились в такой же петербургский бренд, как Эрмитаж, Путин, Шнур или пиво «Балтика». Кто-то неплохо на всем этом зарабатывает, но при чем здесь я? Когда мне было двадцать, всех до единого русских диджеев я знал лично. И относился к ним приблизительно так же, как древние египтяне относились к своим Осирисам. А сегодня количество диджеев исчисляется даже не тысячами, а десятками тысяч. Вот только танцевать под их музыку мне совсем неохота.

Впрочем, не обращайте внимания, что я брюзжу. Просто за пятнадцать лет все в стране изменилось к лучшему – кроме меня. Танцев стало наконец много и разных, да только лишний вес и поредевшие волосы не позволяют мне чувствовать себя там уютно. Это зависть, просто зависть, и ничего больше.

Как еще я могу обо всем этом говорить, если каждому понятно: мое поколение давно уже не живет, а лишь доживает оставшуюся жизнь. Ничего нового от нас уже не дождешься, а умирать вроде бы рано. И совсем не хочется.

Вот и живем. Чему научились пятнадцать лет назад, тем и занимаемся. Промоутеры устраивают свои танцы. Ирвин Уэлш пишет книжки. Честно говоря, и то и другое – полная лажа.

Русский официант в белой рубашке подошел ко мне с подносом и спросил, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я сказал, что пока нет.

2

Зал постепенно наполнялся. Я смотрел на гостей и думал, что для своей вечеринки консул подобрал очень странную компанию. Здесь были чиновники, журналисты, несколько петербургских звезд и целая куча деятелей культуры. То есть ингредиенты у коктейля были вроде бы правильные: кого еще приглашать на светский прием, как не таких вот людей? Однако, собранная вместе, смотрелась вся эта компания ужас до чего нелепо.

Гости разбились на кружки и вполголоса болтали. Чиновники были пузатые, коротко стриженные. Понять, что перед тобой именно чиновники, было несложно по их чудовищным пиджакам с двумя разрезиками сзади. В отличие от задохлика-консула эти мужчины выглядели как реальная власть. Они отвечали за строительство в стране капитализма. За то время, пока меня не было в стране, его вроде бы даже успели достроить, правда, иностранного тезку русский капитализм совсем не напоминал. Система, которую представляли мужчины, мало отличалась от той, что существовала при царях, а потом при большевиках: население помалкивает, а власть его за это кормит. Система всем казалась идеальной: в последнее время кормить стали вкусно и до отвала.

Отдельно стояли журналисты и светские львы. Из тех, кого я знал в лицо, была пришедшая в полном составе редакция журнала «Афиша». Тощие юноши в шарфиках, девушки со стрижеными челками. Находиться в таком месте, как это, всем им нравилось. Бросая вокруг ироничные и скептические взгляды, ребята чувствовали себя маркизами де Кюстинами. Думаю, если бы сам маркиз повстречал где-нибудь редакцию «Афиши», то его могло бы вырвать прямо на челки и шарфики.

Самую большую группу составляли деятели культуры. Я подошел поближе, поздоровался, положил себе на тарелку немного винограда. Компания тоже была не ахти, но все-таки это было лучше, чем общаться с чиновниками.

Один из прозаиков громко рассказывал, как недавно его, пьяного, забрали в милицию.

– Меня привели в отделение, но я показал ментам удостоверение Союза писателей, и те растерялись. Нельзя же посадить в обезьянник человека, который является членом Союза писателей! Но и отпускать меня пьяного этим уебанам тоже не хотелось. Тем более что с собой у меня бутылка водки. Они думали и так и этак, а потом начальник отделения сказал, что до утра просто запрет меня у себя в кабинете. А утром, когда я протрезвею, отпустит. Водку мою он при мне спрятал в сейф, велел укладываться на диванчик, запер кабинет и ушел.

Деятели культуры слушали коллегу внимательно. Судя по их внешнему виду, приличных гонораров никто из ребят не видывал уже несколько лет.

– Сейф был небольшой, но крепкий. Я сразу понял, что открыть его не получится. Но и ложиться спать мне тоже совсем не хотелось. Я нашел в кабинете тазик, поставил его на пол, а потом с метровой высоты уронил сейф прямо туда. Вы понимаете, да? Бутылка внутри разбилась, водка вытекла. Сейф я взгромоздил на место, а сам до утра лежал на диване и прихлебывал водку прямо из тазика.

Деятели культуры громко смеялись. У них были честные лица и грязные руки. Когда они раскрывали рты, было заметно: коренных зубов у ребят осталось совсем чуть-чуть. Выглядели деятели так, будто уже родились лысыми, бородатыми и пьяными. Историю про тазик я слышал не меньше четырех раз, а уж остальные, думаю, могли выучить ее наизусть.

Серые свитера, всклокоченные бороды. Пятеро прозаиков. Один философ. Поэт, фамилию которого я вечно забываю. Серьезный критик с гигантским животом, большую часть которого занимает печень. Весь цвет современной литературы. Голубые фишки. Авторы, давно заслужившие место во всех учебниках. Никто из присутствующих в зале никогда прежде не слышал о существовании этой компании. А суммарный тираж классиков составлял приблизительно полпроцента от тиража даже самой неинтересной телепрограммки.

Литература вовсе не мертва, как уверяют ТВ и газеты. Книжки пишутся, стихи читаются, печатный станок работает по полной. Только все это уже давно никому не интересно.

Никому-никому-никому на свете.

Прозаики прихлебывали из бокалов такого размера, что в них можно было окунуть раскрытый зонтик, и вели концептуальные разговоры:

– Сегодня в прозе нет героя. Вот скажи, кто сегодня может считаться героем?

– Никогда не думал об этом. Может быть, я?

– Раньше и проблемы такой не было. Героев была целая куча. А теперь? Кто выражает эпоху? Менеджеры? Герои сериала «Про Сашу и Машу»? Или, наоборот, нацболы? Затянутые в кожу террористы? Если нет героя, то нет и прозы. О чем писать?

– Не о чем писать – не пиши.

– А никто и не пишет. Пелевин уехал жить в Германию, Акунин не вылезает со своей виллы во Франции.

– Ты всерьез считаешь Акунина прозаиком?

С джентльменами стояла дама: пожилая поэтесса, прославившаяся еще лет двадцать назад строкой: «Я член сосала, он был длинный». Она была бы не очень симпатичной даже в том случае, если бы родилась мужчиной. Толстые ноги, пара вплетенных в жиденькую прическу африканских косичек. Напитки ей подливал застенчивый малый, известный тем, что как-то в разгар полемики о творчестве Розанова с размаху въехал ногой в мошонку оппоненту, да так лихо, что тот отъехал на «скорой».

Культура, которую создавали деятели, больше всего напоминала похмельный мираж, когда в мозгу лопаются тухлые пузыри и ты не понимаешь, в каком мире находишься. Благодаря этим ребятам так чувствует себя и вся остальная страна. Когда-то давно я общался с ними довольно тесно. Потом перестал. Для деятелей то, чем я занимаюсь, было непонятно и неинтересно. Мне немного скучным казался их образ жизни. Я без конца мотался по свету и пытался разобраться с пожирающими меня истериками. А у ребят был уютный, раз и навсегда распланированный ритм жизни. Утром, сполоснув похмельные рожицы, деятели расползались по редакциям. Вечером они встречались в подвальной галерее «Борей», пить в которой запрещено, но деятели все равно пили. Раз в год – премия «Национальный бестселлер». Остальное время – разговоры о Платонове и вонючие папиросы. Никуда дальше Петроградской стороны деятели не выезжали, а когда я пытался рассказать, что в мире, помимо галереи «Борей», есть что-то еще, они смеялись и не верили мне.

Помню, несколько лет назад меня пригласили на писательский фестиваль, который проходил в тихом австро-венгерском городке, стоящем на берегу Адриатики. Участвовали в основном местные авторы, а из приглашенных знаменитостей были всего двое – я и нобелевский лауреат Орхан Памук. Утром первого дня в кафе при гостинице я выпил, наверное, семь чашек крепчайшего эспрессо, а когда потом пошел в туалет, то обнаружил, что нобелевский лауреат стоит у писсуара справа от меня.

Я вытянул шею и попробовал посмотреть, обрезан турецкий прозаик или нет. Однако с той позиции, где я стоял, разглядеть хоть что-то не получалось. Памук узнал меня и поздоровался. В кафе из туалета мы с ним вернулись вместе. А год спустя он заехал в Петербург, чтобы представить новый роман. Издатель просил познакомить турка с какими-нибудь русскими авторами, и я сдуру взялся организовать встречу.

Выглядело то мероприятие еще нелепее, чем сегодняшний прием. Нобелевский лауреат Памук пытался что-то объяснять деятелям отечественной культуры, но у тех были лица парнокопытных. В своей новой книге, как и во всех предыдущих, Памук говорил о Турции – странной стране, которая считала себя вполне европейской, да только сами европейцы не спешили видеть в ней родственницу. О цивилизации, застывшей между двух миров, и о том, возможна ли вообще встреча Востока и Запада. Ему казалось, что русским все это должно быть интересно. В самом конце он сказал, что был бы рад ответить на вопросы. В зале повисла долгая-долгая тишина. Потом один из прозаиков наконец поднялся и спросил: а не является ли уважаемый г-н Памук родственником абхазского поэта по фамилии Джопиа? А то уж больно похожа у них форма носа. Других вопросов так и не появилось.

3

Музыку выключили, и консул произнес небольшую речь, в которой поблагодарил присутствующих за то, что они пришли, и выразил надежду на что-то, чего я не расслышал. На этом официальная часть была закончена. Разогретые деятели культуры перешли к напиткам покрепче. А я наконец разглядел в толпе Кирилла.

– Наконец-то! Я думал, ты уже не придешь.

– А я думал, что ты научишься хотя бы здороваться.

Кирилл пожал мне руку и улыбнулся. Одеколон у него был хороший. Куда дороже, чем мой. Я действительно был рад видеть этого парня. А он, наверное, был рад видеть меня.

– Хорошо выглядишь. Загорел.

– Люблю похвалу. Даже если это и вранье.

– Ты пьешь алкоголь?

– Ну, раз уж ты об этом напомнил…

Мы взяли еще по бокалу, встали у окна (там было не так шумно), я спросил, как жизнь, и Кирилл рассказал, как жизнь. Московский журнал, для которого он теперь пишет, несмотря на общемировой финансовый кризис, продолжал неплохо платить. Начислялись не только гонорары, но и возмещение за накладные расходы. Кириллу оплатили поездку в Ростов (брал интервью у группы «Каста»), а как только станет совсем холодно, он со своей новой девушкой собирается съездить к морю. Других новостей нет, а как живу я?

Я поискал глазами, куда бы поставить бокал.

– Не знаю. Пока еще не понял.

– Надолго домой?

– Пока не знаю. После той жизни, которую я вел последние годы, думаю, мне потребуется некоторый курс реабилитации.

– Чтобы опять вспомнить, как жить впроголодь и делать деньги из ничего?

– А чем плохие умения?

– Что-то подсказывает мне, что скоро ты захочешь переехать в Москву.

– С какой стати?

– Нет? Не поедешь? Тогда на какие деньги ты будешь жить? А в Москве ты бы стал другим человеком.

– Честно говоря, я бы предпочел остаться тем же самым человеком. Ну может быть, только немного поменять форму носа.

– Все равно уедешь.

– Слушай, я только приехал. Какая Москва? Жена еще даже не успела выучить, как меня зовут.

– Жена – это хорошо. А в этом городе работы ты все равно не найдешь.

– По крайней мере попытаюсь.

– Ну-ну. Если передумаешь, я еду только в понедельник.

– Не передумаю.

Прозаики орали все громче. Возможно, у них эта стадия вечеринки подразумевала драку. Большинство деятелей были, ясное дело, евреями. Из тех евреев, которые ведут себя противнее любого русского. Дедушки писателей приезжали в столицы из своих нищих местечек, брались за любые халтуры, терпели любую дискриминацию, помогали землякам и упорно лезли наверх. Так они покорили Нью-Йорк, а чуть позже и Москву. Дедушкам приходилось несладко, зато их внуки теперь отлично себя чувствовали.

Я поставил допитый бокал на подоконник и внимательно оглядел присутствующих. Похоже, среди них не было ни единого узбека. Хотя можно было не сомневаться: скоро они появятся.

Потом Кирилл спросил:

– Что ты теперь слушаешь? Опять своего Ассаи?

– Да.

– Не надоело?

– Нет.

– Ты ведь, наверное, и в Африке не снимал эти наушники, да?

– А зачем? Я люблю петербургский хип-хоп.

– Ты вроде раньше любил джаз.

– Это в общем-то одно и то же.

Справа от нас, всеми забытый, стоял Уэлш. Отечественные литераторы не замечали его принципиально. Видеть в британце коллегу им и в голову не приходило. Поскольку он ни разу в жизни не был замечен в подвальной галерее «Борей», то и нормальным литератором считаться не мог. Уэлш пальцами тер дурацкую татуировку у себя на левом предплечье. Я подумал, что, может быть, чтобы хоть как-то утешить писателя, стоит подойти и взять у него автограф?

Курить в зале не разрешалось, но поскольку деятели культуры все равно курили, то и я потянулся за сигаретами. Что делают альпинисты, после того как покорят Эверест? Всего лишь спускаются вниз. Уэлш выглядел как человек, который только что спустился со своего личного Эвереста и теперь не понимает, чем здесь внизу дышат.

Готов заключить пари: за свою жизнь вы прочли полторы полки книжек, в которых рассказывается о юном бунтаре, который, стиснув зубы, карабкается наверх. Как заклинание он повторяет: я опубликую свой великий роман… выпущу великий диск… сыграю великую роль… я все равно согну мир в бараний рог. Об этом говорят «Мартин Иден» и «Это я, Эдичка»: мир суров и победить в нем непросто, да только парень сделан из стали и все равно своего добьется. На эту тему написаны тысячи романов, хотя если честно, то писать надо не об этом, а о том, что происходит со стальным главным героем на следующее утро после того, как свой успех он все-таки получит. Потому что на вершине ничего нет. Но об этом говорить никому не хочется.

С этим «ничего нет» ты можешь делать что захочешь. Отныне оно принадлежит тебе – заслужил. Можешь объявить, что это и есть самое ценное на свете. Так делают многие. Включите ТВ – экран не вмещает тех, кто утверждает, будто заслуженная ими пустая бутылка на самом деле полна.

А можешь как я: плюнуть на все на свете и на несколько лет просто исчезнуть. Тем более что сделать это сегодня проще простого. Вытаскиваешь из телефона SIM-карту, вставляешь новую и можешь быть уверен: старые друзья больше никогда тебе не позвонят. Заведи себе нового мобильного оператора, и у тебя начнется новая жизнь.

4

В оконные стекла бились капли. Они выстукивали странный ритм. Некоторое время я прислушивался, но опознать мелодию так и не смог. Спросил у Кирилла, знает ли он, что на Гаити культ вуду является официальной религией? Он ответил, что нет, не знает. Мы еще помолчали.

Мне казалось, что успех (а тем более прошедший успех) – это довольно грустная история. Но когда я попытался сказать обо всем этом Кириллу, он только рассмеялся и спросил, буду ли я в ближайшее время писать еще книжки. Я ответил, что не вижу в этом смысла. В последнее время я иногда думаю, что зря написал и тот, свой самый первый роман, которым когда-то ты так дорожил.

Не переставая смеяться, Кирилл спросил:

– А чем ты тогда все-таки станешь заниматься?

– Я же говорю: не знаю. Мне хочется обычной человеческой работы. Пусть мне сделают запись в трудовую книжку. И платят зарплату. Пусть мне оплатят больничный и выдадут справку о доходах. А я получу по ней кредит и куплю жене что-нибудь важное. Это простое желание. Почему оно не может осуществиться? Почему у всех вокруг это прокатывает, а у меня нормальной работы не было никогда в жизни?

– Ты в зеркало себя видел? Какая на фиг работа?

– Почему?

– Вот скажи: ты мог бы своими руками сжечь квартиру, в которой живешь? Только честно, мог бы?

– Ну мог бы. Ну и что?

Про себя я подумал, что именно этим всю жизнь и занимаюсь. Строю какое-то время маленький домик. А потом, к едрене фене, его сжигаю. Уничтожаю то, что принято копить и беречь.

– Об этом и речь! Как такого взять на службу? Ты сможешь улыбаться начальнику? Тихо сидеть на совещаниях? Отчитываться о проделанной работе?

– Я все могу!

– Вообще все? Тогда удали из компьютера папку «Корзина».

– В смысле?

– В смысле, что у тебя на лице написано: с такими, как ты, лучше не связываться. Смирись: для такого, как ты, в этом городе работы не будет.

– А где будет?

– Скорее всего нигде.

Приблизительно через полчаса все стали расходиться, и мы с Кириллом тоже пошли. Перед уходом еще раз поблагодарили консула за приглашение. Внизу, у самых дверей, двое официантов за плечи держали бородатого прозаика. Тот с довольным лицом блевал на дорогой консульский ковер. Снаружи все еще капал дождь.

Глава пятая
Обзор прессы

29 апреля

СРОЧНОЕ СООБЩЕНИЕ. ЧП НА ЮГЕ МОСКВЫ

Вчера около половины второго ночи у супермаркета «Остров» (Шипиловская ул., дом № 50) остановился автомобиль «шевроле». Из него вышел мужчина, одетый в форму майора милиции. Вместо того чтобы расплатиться с водителем, он всадил ему две пули прямо в лицо.

Водитель скончался на месте. А милиционер, бросив машину, вошел в круглосуточно работающий универмаг.

20-летняя свидетельница и потерпевшая рассказывает:

– Когда он вошел, я стояла у самой кассы. Еще подумала: что-то поздно милиция в воскресенье по магазинам ходит. А он, ни слова не говоря, достал пистолет и выстрелил мне в спину. Пуля прошла навылет и вышла спереди из шеи. Я упала. Милиционер застрелил мужчину и женщину на кассе, а потом пошел в глубь магазина и начал убивать моих друзей.

Все бросились врассыпную. Истекающая кровью девушка сумела самостоятельно выползти из магазина. По пути она видела, как майор милиции выстрелил сперва в поясницу, а затем в голову ее 18-летнему приятелю. Тот умер не сразу, а через несколько минут. Не останавливаясь, милиционер прошел в глубь универсама. Оттуда послышалось еще несколько выстрелов.

Кому-то из персонала «Острова» удалось нажать «тревожную кнопку». Сотрудники охраны подъехали быстро, однако поделать в данной ситуации ничего не смогли.

Милиционеры рассказывают:

– Мы подъехали к супермаркету «Остров», и первое, что увидели, – убитого водителя «шевроле». Он лежал у своей машины, прямо у въезда на парковку. Подошли поближе и наткнулись на раненого парня, который позже умер. К нам отовсюду бежали люди: они кричали, что на супермаркет напал человек в форме и что на служебном дворе он готовится устроить показательный расстрел. Во двор мы въехали как раз в ту минуту, когда убийца под дулом пистолета выводил из подсобки женщин и расставлял у стены. Мы осветили двор фарами и велели ему бросить оружие. Вместо ответа он начал в нас стрелять. Мой напарник нырнул за мусорный бак, а я спрятался за угол. Началась перестрелка.

Справиться со стрелком самостоятельно группа захвата была не в состоянии. Скрутить майора милиционерам удалось лишь после того, как подъехала помощь.

– Убийца отчаянно сопротивлялся, но все вместе мы его скрутили, надели наручники. На вид он, кстати, был не очень пьяный. Ругался, орал: «Убью!», «Пересажаю!» Но сначала никто из нас не поверил, что это милиционер.

Тем не менее задержанный оказался самым что ни на есть реальным майором МВД. Причем возглавляющим отделение милиции в районе «Царицыно». Звали его Денис Евсюков.

Когда эти подробности выяснились, задержавшие Евсюкова сотрудники растерялись. Что делать с высокопоставленным арестантом, никто из них не понимал. Вполне возможен был вариант, что вот сейчас раздастся звонок сверху и всех их за грубость по отношению к офицеру действительно поснимают с работы.

– Пока он просто сидит у нас в отделении. Что будет дальше, пока не понятно. Приказа везти его в суд для выбора меры пресечения к нам не поступало, – заявили нашему корреспонденту в отделении «Зябликово», которое находится неподалеку от универсама «Остров».

Тем не менее утром суд все-таки санкционировал арест майора-убийцы. В 17.15 к зданию Симоновского районного суда подъехал автозак с Евсюковым. В зал арестованный милиционер вошел, пряча лицо под спортивной курткой. Так он и просидел, пока из зала не вывели телевизионщиков и фотокорреспондентов.

– Камеры остались? – несколько раз спрашивал Евсюков у конвоиров.

Держался он спокойно и уверенно. Прокурор зачитал материалы дела.

– Есть все основания считать, что Евсюков может скрыться от следствия и продолжить преступную деятельность, так как во время задержания он пытался бежать, – начал прокурор. – Также в связи с тем, что занимает высокую должность, он может воспрепятствовать расследованию уголовного дела или повлиять на потерпевших и свидетелей, – продолжил прокурор.

– Возражаю, – ответил подозреваемый.

Тем не менее уже через пятнадцать минут на Евсюкова снова надели наручники и вывели из зала суда.

Сам магазин на Шипиловской возобновил работу около полудня. Персоналу и администрации разговаривать с журналистами запретили. Около здания до сих пор дежурят милиционеры, а дворники отмывают от крови торговый зал и асфальт перед входом в супермаркет.

7 мая

Первым из представителей власти, кто после всего случившегося появился перед журналистами, был руководитель московской милиции Владимир Пронин. Комментируя ночной инцидент, он сказал, что до этого происшествия майор Евсюков характеризовался только с положительной стороны.

– Хороший был оперативник. Шел к неплохой карьере. В тридцать один год уже занимал должность начальника отделения.

Выступая перед журналистами на собранной вскоре пресс-конференции, сотрудник пресс-службы ГУВД объяснил, что майор Евсюков вовсе не был пьян, как сперва утверждали свидетели. Скорее всего причиной инцидента, объяснил он, стал не алкоголь, а нервный срыв, вызванный какими-то личными неприятностями.

– Он сейчас ужасно выглядит и ужасно себя чувствует. У него жутко подавленное состояние, – сказал сотрудник пресс-службы.

О том, что в ситуации нужно как следует разобраться, заявил и начальник Департамента собственной безопасности генерал-лейтенант Юрий Драгунцов. Он объяснил, что в России, к сожалению, нередки случаи, когда граждане пытаются нападать на милиционеров и оклеветать их. Однако, подчеркнул генерал, «своих он в обиду не даст».

Тот же день

После случая с майором Евсюковым должности потеряли очень многие милицейские начальники. Однако телевидение утверждает, что ситуация под контролем и новое руководство быстро устранит недостатки, допущенные предшественниками.

– Скажутся ли в действительности все эти перестановки на общей картине борьбы с преступностью? – ответить на этот вопрос мы попросили нашего эксперта.

– В нынешнем виде милиция вообще не очень хорошо приспособлена для борьбы с преступностью. В стране существует гигантское количество силовых ведомств. В СССР, который был почти в два раза больше нынешней России, милиционеров было в два раза меньше, чем сейчас. А ведь, помимо милиции, в стране действуют и другие силовые ведомства. По статистике, форму сегодня носит каждый четвертый взрослый мужчина. Как вы понимаете, это огромная армия вооруженных людей. Ситуация почти та же, что и в усмиренной Чечне, где бандформирования в полном составе зачисляются в органы правопорядка и дальше занимаются тем же, чем прежде, но уже на законных основаниях. И тут вопрос встает не о том, что делать с преступностью, а что делать с самими силовыми ведомствами? Пытаться сократить их численность бесполезно. Хоть как-то контролировать невозможно. Психологи уже давно отмечают: пятнадцать лет назад, если человек хотел чувствовать себя всемогущим и неуязвимым, он шел в бандиты. А сегодня тот же самый человек идет в милицию или охранное предприятие.

– С чем лично вы связываете появление в стране такого количества силовых ведомств?

– Не нужно забывать: позади у России очень сложный период – то, что сегодня принято называть «лихими девяностыми». Государство тогда согласилось убрать излишний контроль над гражданами, и это сразу обернулось всплеском бандитизма. Получив свободу, жители стали строить не прекрасное и улыбчивое гражданское общество, а бандитские группировки. Почти десять лет подряд на улицах гремели взрывы и выстрелы. Русский капитализм был просто пропитан криминалом. И в конце концов эксперимент признали ошибкой. После того как президентом страны стал Владимир Путин, государство понемногу вернуло себе контроль над всеми сторонами жизни граждан. Преступность была искоренена жесткой рукой. И у огромного количества людей появилось ощущение, что кошмар наконец закончился. Однако за все приходится платить: справившись с криминалом, заодно силовые ведомства устранили и любую возможность контроля над своей работой. Трогать их теперь никому не позволено. Как результат – пьяный гаишник, насмерть сбивающий третьеклассницу, получает выговор, а сержант, изнасиловавший в метро мать двоих детей, освобождается из-под стражи прямо в зале суда.

– Можно ли сказать, что случай с майором Евсюковым переполнил в обществе чашу терпения?

– Не думаю. В целом люди, как обычно, остались к случившемуся равнодушны. Общее мнение, как и прежде, сводится к тому, что лучше уж неконтролируемые силовики, чем еще более неконтролируемые бандиты. Еще ведь маркиз де Кюстин отмечал, что безропотное повиновение любому представителю власти есть одна из черт нашего национального характера.

10 мая

Съемки с камер слежения в супермаркете были почти сразу вывешены в Интернете. На кадрах хорошо видно: человек в форме не торопясь заряжает пистолет и стреляет по людям. Те падают, он перезаряжает и стреляет опять. Всего за несколько дней ролик увидели сотни тысяч пользователей. И после этого пытаться замять инцидент было уже бесполезно.

На самом деле похожие инциденты происходят с сотрудниками милиции довольно часто. По данным Управления собственной безопасности, только за четыре месяца 2009 года милиционеры совершили около восемнадцати тысяч преступлений. Не все из них столь же тяжкие, как в случае с Евсюковым. Хотя встречаются самые разные.

Капитан милиции Семидовский зашел в бар, расположенный рядом с отделением милиции, выпил водки, а потом достал пистолет и расстрелял пятнадцать человек. Четверо погибли на месте.

Оперуполномоченный Чоботов ни с того ни с сего открыл стрельбу на улице и застрелил четвертых прохожих, из которых трое – несовершеннолетние подростки.

Майор Татарушкин выпил после работы и открыл огонь прямо из окна своей квартиры. Гулявшие по улице молодой человек и девушка с огнестрельными ранениями головы отбыли в реанимацию. Сам милиционер объяснил свой поступок тем, что ему «стало скучно и хотелось развлечься».

На станции метро «Сокольники» сержант Коструба привел в комнату милиции таджика, прошедшего в метро без билета. «Хочешь, я тебя пристрелю?» – спросил он. Таджик успел сказать: «Зачем?» После этого милиционер засунул ствол пистолета ему в рот и выстрелил.

Старший лейтенант Власов выпил на работе во время ночного дежурства. Зайдя в камеру, где находились задержанные, он пинками разбудил их и задал вопрос: хочет ли здесь кто-нибудь подраться? Желающих не нашлось, и тогда милиционер всадил несколько пуль в 18-летнего подростка, задержанного перед этим лишь потому, что у него не было с собой документов.