Текст книги "100+"

Опустошение

Город, находившийся чуть западней от водохранилища, представлял собой средоточие парковых хозяйств, бизнес-центров, объектов социальных структур и спальных районов, порой образующих своеобразные городки, но чаще перемежающиеся между собой. Все градообразующие предприятия были вынесены за черту города к югу от водохранилища. Поскольку на дворе стоял разгар знойного лета, то большая часть детей и стариков, отдававшая дань свежему воздуху, отдыху на природе или труду на земле-матушке, были вывезены в садово-огороднические хозяйства, санатории, оздоровительные лагеря и им подобные культурно-развлекательные учреждения. Одна пятая трудоспособного населения, вышедшая на смену, в поте лица добывала на хлеб насущный для своих семей на рабочих местах, кои располагались не ближе двадцати километров к городу. Оставшаяся часть немалочисленного по количеству жителей городка мирно отдыхала в надежде на завтрашний день.

А вот его-то как раз и не случилось. Женька со студентом-практикантом Сашкой, как это и было заведено, вышли из своей «неприступной крепости» для осмотра, подъехавшего к КПП рефрижератора. Метрах в ста от них начинался мост, а сразу за мостом открывалась картина полуспящего царства. Поскольку городок равномерно освещался уличными фонарями и неоновыми подсветками, ощущения полного погружения в безмолвную тьму не создавалось. Он как новогодняя елка переливался то вспыхивающими, то гаснущими огоньками и заставлял смотреть на себя неотрывно, в ожидании чего-то таинственно-несбыточного. К ним присоединился и водитель, тихонько, как будто наощупь здороваясь и восхищаясь красотой. Выкурив по сигаретке и обменявшись между собой парой-тройкой привычных фраз о дороге, погоде и жизни, они уже было направились к стоявшему на обочине десяти тонному железному ящику. Но завороженные общей манящей спокойствием перспективой, вдруг резво повернули головы сначала к востоку, а потом сопровождая их движением по окружности и охватывая весь периметр. Именно в такой последовательности наблюдались сначала яркие вспышки, потом звучал скрежет лопнувшей гигантской струны и будто ластиком стираемые очертания, только что изобилующих светом строений. Город погружался во мрак. Наспех закрыв КПП, все трое ринулись через мост, там располагалась автостоянка с припаркованным Женькиным Рено. До города оставалось не больше километра, проезжая часть, будто огурцами напичканная банка, была усыпана несвойственному часу и количеству людьми, пешими и вооруженными железными конями. На Женькины сигналы никто не отвечал, все толкались, перемещаясь, как черви, пытающиеся выбраться наружу из накрепко скрученного клубка. Он выскочил из машины, матюками обложил суетящуюся толпу и, протиснувшись к держащим оборону полицейским, не дающим прохода, стал задавать вопросы. На его призывы никто не отвечал, переговариваясь между собой какими-то обрывками фраз, периодически покрикивая на толпу, они и сами не знали ответов, а также того, что следует делать. Попытки установить связь с городом успехом не увенчались. Все присутствующие понимали, что что-то произошло с электричеством, но почему в таких масштабах и сопровождаемые светошумовыми эффектами, оставалось загадкой. Не поддавалось никакому объяснению и то, почему никого не пропускают, неужели обрывы линий электропередачи настоль значительны, что угрожают опасностью. Ребята держались молодцом, в надежде на то, что в городе хватает стационарных генераторов, которые непременно запустят и восстановят связь. Нужно было только немного подождать. Вняв объяснениям, народ угомонился, кучкуясь, расположился в стихийно созданные кружки, кое-где даже наметив для розжига костерки. С заводов к городу примыкала еще одна дорога, располагавшаяся практически вдоль побережья. Женька заметил какое-то странное перемещение огней на ней: сначала колонна медленно двигалась к городу, но по мере приближения несколько первых огоньков пропали, после чего все оставшиеся включенными огни замерли на месте. А еще чуть позже как будто дали деру в обратном направлении.

Что же с ними происходит? Там же профессионалы – энергетики всех мастей, МЧС, пожарные бригады. Первые отблески утренней зари уже начали пробиваться над горизонтом. Не далее, чем метров в двухстах-трехстах, от того места, где они располагались, над землей парили клубы тумана, как маленькие комочки облачков, равномерно усыпавшие всю окрестность. Они не закрывали обзор, а лишь обрисовывали очертания местности. Женька заметил, что именно по этой границе с внешней стороны везде поодаль виднелись разожженные костры. «Как много отшельников, скитальцев, – подумалось ему, – не сидится же дома». Он выбрался из машины, потянулся и прикурил. Подойдя к полицейским, браво похлопал по плечу одного из них: «Привет, Мороз! И ты здесь. Как дела то?»

– Хреновы наши дела, Жека, города то не видно.

– Да, лан, не боись, счас как рассветет, наглядишься еще.

– На, – Морозов протянул Женьке бинокль, в разрешительной способности которого даже не стоило сомневаться. Потому наскоро приложив его к своим глазам, Женька окинул взглядом окрестности. По всему видимому пространству возлежала облачная рябь. Будто небо отражалось в воде, он поднял глаза наверх, а потом вернулся обратно, нет, ничего похожего на отзеркаливание не наблюдалось. – Что за мистика, город то где?

– А я тебе что говорю? Въехал?

– Так, я не пил сегодня – на смене, и вчера тоже не прикладывался, и вообще уже забыл, когда последний раз принимал, может, бинокля твоя поломатая совсем?

– Шутить изволишь? Галлюцинации к двум сразу не приходят, и белки у каждого свои. Так что иди, Христа ради, в машинку свою и сиди там тихо, пока народ спит. Заодно подумать можешь, за что нам такое наказание?

– Нет, братуха, давай-ка, ты мне сначала расскажешь, все что знаешь, вижу ведь, не договариваешь, а потом я и уйду своими мыслишками раскидывать.

– Да не больше твоего я и знаю. Ну, вот только видел еще, как наши то, бросившиеся первыми, исчезли. Вот тут стоял – был человек, шаг ступил – уже нет его. А мы ж фонариками светили, ни тумана, ни этих облаков не было еще, рация тоже здесь работала – переговаривались, а туда ступил, и тишина. А на рабочей дороге целые автобусы пропали, как ластиком стерли.

– Вот значит, почему они удирали.

Они еще раз многозначительно переглянулись и оцепенели в безмолвии.

Рассвет ворвался вместе с обуявшим всех страхом. Не успев продрать слипшиеся ото сна веки, кое-как наспех стряхивая с тела затекшее состояние, люди застывали в гнетущей тишине, глядя на клубящийся туман, и не понимая верить ли собственным глазам, и как можно сойти с ума всем вместе одновременно. Потихоньку, как будто украдкой, на них надвигалось шлепанье по росе размеренных шагов людей в камуфляже, с ограждениями, сетками и щитами.

– Ой, боженьки! Что же это делается то? – донеслось до слуха каждого присутствующего.

– Я уехал, – произнес Женька, – есть кто со мной?

***

Он вдруг выпал из того оцепенения, которое вогнало его мозг в полный ступор. Подбегая к машине и доставая мобильник, вскользь окинул взглядом дремавшего Саньку, слегка прикрыл дверь и отошел, набирая ее номер. «Пять утра на дворе, что она ему сейчас выдаст? Все равно, пусть ругается, обижается, лишь бы отозвалась», – он уже несколько раз туда и обратно прощелкал мимо ее номера в контактах, не видя знакомых цифр, – «да что я в самом деле, я ж наизусть его помню». Пошли гудки с той стороны, казалось, он молился сейчас всем святым, прося их о пощаде.

– Да, – полусонным, срывающимся голосом произнесла она, – Жень, ты ошалел? На часы то глянь.

– Слава богу, Линочка, милая, как же я рад тебя услышать! Что у вас там? Все нормально?

– Жень, ты пьян или смеешься? – недовольно прошипела она.

– Ругай, брани, я сейчас приеду и все объясню.

– Да не надо при… – линия разъединилась, он пулей метнулся к машине, уже не стараясь уберечь Санька от пробуждения. Тот не понимая, отчего такая спешка, еще позевывая и потягиваясь, ждал хоть каких-нибудь разъяснений. С ходу рванув и вырулив на мост, Женька вспомнил, что не один в машине и стал выдавать напарнику ценные указания. Высадив его за мостом, велел быть на связи и никуда не отлучаться, сам же продолжил свой путь по объездной дороге в сторону диагностического центра.

Конечно неудобства, которые создавала такая езда, были несравнимы с общей потерей, но увидев просевшую от колесных пар тяжеловозов колею, протоптанную ими еще в непогоду, а сейчас представлявшую глубокие канавки, пугала Женьку не на шутку. «Обогнать ветер не получится, – произнес он, – как бы на брюхе не приземлиться». Картинка рисовалась вовсе не радужная, он вышел из машины, осмотрел все внимательно и, почесав затылок, а также нежно погладив свою ласточку, будто успокаивая ее, что все обойдется, уселся за руль. Пару минут он сидел, не принимая никаких попыток к действию, а потом вдруг мгновенно завелся, развернул машину и рванул обратно. Подъехав к месту общей дислокации людей и переговорив с присутствующей там молодежью, выбрал из их арсенала себе металлического помощника попроще, отдал ключи от машины, обменялся номерами телефонов и прошел поближе к месту оцепления.

Картина изменилась, выставленные по периметру сетки и щиты, наряду со стоявшими вдоль них крупными ребятами в камуфляже, а также огромные немецкие овчарки, расположившиеся так же часто, как и сами охранявшие, напоминали сюжет какой-то военной операции. Женька достал мобильник и сделал несколько снимков, за что чуть не получил по физиономии, и только после этого залез на спину своего нового двухколесного друга, выжал сцепление и, уносимый ветром, скрылся из виду. Теперь он молился о более-менее приличном состоянии моста, до которого петляющая между пшеничных полей дорога со всеми ее недостатками все-таки обещала добраться. Если ему еще придется вплавь преодолевать реку, а она здесь совсем не ручеек, а полноценное судоходное русло, то придется лишиться еще и большей части одежды. Он был полностью уверен в своих силах, и нисколько не сомневался в том, что переплывет, что бы это ему не стоило, а вот вынужденная необходимость явиться к предмету своего обожания в одних портках, его вовсе не радовала. Обошлось, мост, хоть и местами покоцанный, стоял целехонький и вполне приемлемый для езды по нему. Преодолев путь по дощатому настилу, ничуть не сбавляя скорости и выехав с него в низину, Женька все-таки притормозил, почувствовав, как его заносит от проскальзывания шин по мокрой от росы траве. Ему предстояло подняться на небольшой склон, а там уже по ровной дороге еще километра два и дело будет в шляпе. Но именно этот участок оказался наиболее трудным, он несколько раз съезжал с опушек в заросшие разноцветьем канавки, как по катку, не успевая выруливать и уворачиваться от их изобилия. В конец, измучив и себя, и мотоцикл, остановился, отдышался, а переведя дух, спрыгнул с него и бросился срывать окружающую его красоту, при этом, не разбирая, цветок ли попадался или высокий куст травы. Он не думал о Лине, о том, какое удовольствие ей доставит эта благоухающая разноцветьем охапка полевых зарослей, то был всего лишь выброс мозга. Слишком много непонятного, неподдающегося какому-нибудь объяснению, а также препятствий за последние несколько часов, требовали от сознания продолжить начатое. Когда его руки уже не в силах были обхватывать собранный им куст и тяжесть букета дала о себе знать, он остановился, соображая, чем теперь все это связать, а не найдя ничего более подходящего, чем носовой платок, вынужден был поделить свой трофей практически надвое. На минуту ему показался букет неказистым, но источавший им аромат свежести и тонких сладковатых ноток, придал ему уверенность в необходимости взять его с собой, успокоив будоражащие мысли о страшной силе разрушения.

Подсказки судьбы

В ее жизни всегда было много необъяснимого, неподдающегося никакой логике развития событий. Казалось, сама судьба ведет ее именно той дорогой, на которую она ступала. Многое слишком легко приходило, стоило только подумать об этом, но еще больше возникало препятствий, несмотря на продуманность планов и расстановку приоритетов. Будто выделенная ей тропинка не предполагала никаких отклонений, а только четкое следование по ней. И неважно, что всего лишь в метре от нее находились столь доступные щедроты, или в шаге то, что манило своей красотой и удовольствием. Она слишком рано узнала горечь разлуки, боль поражения, жалость и нестерпимое желание все это преодолеть.

Если с высоты прожитых ею лет осмотреть накопленный опыт или под мощным объективом микроскопа попробовать разглядеть крохотные участки ее пути, то можно обнаружить те зарубки, которые по непонятным причинам вдруг возникали из ниоткуда, надолго застревали в подсознательном, не выдавая даже намека о своем присутствии, а потом прорисовывались в самый неподходящий момент, становясь вехой, каким-то завершением, и даже подытоживанием всего ею совершаемого. Лина долго не придавала значения тем подсказкам, которые ей подсовывала сама жизнь. Может быть, это было связано с неумением ими пользоваться, или нежеланием до поры до времени погружаться во все это, на первый взгляд, бредовое следование по очерченному кругу. Но, скорее всего, недостаток времени на остановку, поскольку ежедневные мелкие неурядицы и быт, вся суетность жизни не оставляли ни минуты на размышления о смысле, предназначении и в целом о неотвратимости. Поначалу скоротечность событий ее забавляла, потом она стала от них уставать, а много позже поняла, что не стоит придавать большого значения всем мелочам, сопровождавшим ее. Если бы она знала раньше, если бы хоть кто-нибудь подсказал ей собирать в отдельную копилочку именно эти мелочи, то намного раньше задумалась бы о том, какие и чьи ошибки должна исправить на своем пути, чтобы двигаться в правильном направлении, а не ходить по проторенной уже кем бы то ни было тропе, повторяя уже сотворенное однажды другими.

***

Все мы оставляем в жизни какой-то неизгладимый след, одни больший, другие меньший, но наследить удается всем без исключения. Кто-то делает это даже специально со всем отчаянием и вызывающе. Они старательно выводят каждую запятую, прорисовывают самый мельчайший штрих, закрашивают то, что уже создано до них, пытаются совершенствовать идеал и стирают память о былом. Но парадокс даже не в том, что им что-то не нравится в уже существующем. Главное – что ими движет в этот момент? Какая-то собственная мотивация, тяга доказать кому бы то ни было, насколько именно они важны. Иногда хочется разобраться в этой сотканной из инстинктов паутине, но чаще все-таки надеть розовые очки и, не вдаваясь в детали, идти легко и непринужденно, не оглядываясь и не останавливаясь по пустякам. Тем не менее рано или поздно мы спотыкаемся. Как правило, это мелочи жизни, вводящие нас в ступор, разочарование, бессилие и даже отчаяние. Так уж сложилось в психике человека за годы эволюции, инстинкт самосохранения и стремление к безопасности позволяют ему легко справляться с чем-то угрожающе-грандиозным, но испытывать абсолютную беспомощность при столкновении с ничтожными барьерами и препятствиями на своем пути. И уже не важно, что является тем самым спусковым крючком, запускающим весь механизм саморазрушения, будь то сломанный ноготь, длинная очередь, пробка на дорогах или косой взгляд. Когда чаша терпения переполнена, очередная капля, самая незначительная по размерам и силе, взрывает весь сосуд, он не выдерживает и расплескивается направо-налево, задевая на своем пути и правых, и виноватых, всех, кто в этот момент просто оказался рядом, попал в поле зрения или под руку. Достается всем, и с лихвой.

Все это прописные истины, кто-то умеет справляться с подобными состояниями, удерживая тем самым свое эмоциональное самочувствие, загоняя его в глубины своего организма, подавляя внутри себя выброс адреналина, перенаправляя его на другие физиологические процессы и тем самым подрывая собственное здоровье. Оберегая окружающих и предотвращая возможность развития стыда в будущий момент за свое неадекватное поведение, человек расплачивается своим личным иммунитетом. Спрашивается, кому это нужно? Ответ до банального прост – это нужно обществу. А что общество дает взамен? Ничего, и даже больше, чем ничего, не испытав отпора, оно продолжает унижать, оскорблять, давить и гнобить его за то, что он вовремя не сумел постоять за себя. Но и это, увы, не все. Многие, вкусив однажды безнаказанность такой победы, выходят на новый уровень, перешагивая через головы соплеменников, топча на своем пути уже не только отдельные личности, а уже целые сообщества, сокрушая мораль и нравственность, пренебрегая достоинством и возводя себя тем самым на пьедестал. Кто же дал им такое право? Да все мы, закрывающие глаза на бесстыдные и хамские поступки, на циничные высказывания, присоединяющиеся порой к жестокости, игнорируя ее своей пассивностью. Неужели все это похоже на развитое общество? Отнюдь. Человек, как был первобытным, так и остался на том же уровне. Он по-прежнему отбирает у слабого и неимущего, стремится во власть потому что там слаще, убивает ради своей безопасности, зачастую даже не применяя оружие, а используя слово, придумывая новые законы и рамки дозволенного, более изощренные методы воспитания или воздействия, практикуя новейшие разработки в манипулировании.

***

Первые соприкосновения с подобными отнюдь не человеческими взаимоотношениями Лина испытала довольно рано, тогда она училась еще в институте. Прознав про ее начитанность в разных дисциплинах, сокурсники избрали ее политоргом курса. А поскольку такое назначение предполагало некоторые знания в журналистике, она параллельно просмотру ежедневной корреспонденции и изучению трудов профессионалов-политиков, закончила еще и спецкурс, получив при этом корочку на возможность интервьюирования. Такая дополнительная занятость ей нравилась, да и желающих поучаствовать в проводимых ею дискуссиях было немало. Тематику правда спускали сверху – прямо из деканата, но в жарких спорах и непредсказуемых поворотах всегда можно было найти лазейку и вывернуть самую заурядную линию в такую кривую, что порой приходилось распутывать весь клубок изложенных событий и находить первоначальную нить, от которой сотканное полотно становилось столь интересным и увлекательным, не смотря ни на время, ни на другие манящие перспективы отдыха. Начиная полемику в пять-шесть вечера, расходились порой только за полночь, когда сторожи, либо охранники уже грозились вызовом руководства факультета и соответствующими взысканиями за несоблюдение дисциплины. Успокоить подобным взрывом от полемики взбудораженный мозг было невозможно, поэтому при любой погоде закупали пирожков с водой и шли в ближайший парк, до утра продолжая начатый разговор. И не было ни у кого желания напиться, пофлиртовать, да и вообще отвлечься на более простые развлечения, чем логические рассуждения и поиск

сильных аргументов. Любые доводы рассматривались всесторонне, с примерами, фактами, без грубости и цинизма. Именно тогда, в годы совкового мышления, любые темы заканчивались самыми горячими спорами об Америке.

Столь манящая своей далекостью и неизведанностью заграница либо ставилась в пример, либо низвергалась до уровня ничтожества. Лина регулярно покупала издаваемые в ту пору труды известных юристов, занимающихся изучением капиталистических стран по издаваемым ими материалам, прессе, освещаемым вопросам современности, осуждающих другое мировоззрение, отличное от их понимания. Под страшным в ту пору названием «Империализм: события, факты, аргументы» нам преподносили весь позор правящих элит, манипулирующих сознанием и психикой людей. В какой-то степени все это было пропагандой для россиян, ведь у нас подобного не было, во всяком случае об этом замалчивалось и осуждалось. Разве могли мы советские граждане даже помышлять о подтасовывании фактов, как американцы в своих знаменитых журналах для домохозяек под дивным названием «Космополитен», так живо описывающих нелегкую судьбу и трудности отдельных граждан своей страны, на поверку оказывающихся банальным вымыслом, специально создаваемым всего лишь для того, чтобы остальные страждущие сравнивали свои горести и беды, и вовремя утихомиривали свое негодование, продолжая влачить жалкое существование, изнурительный труд, дискриминацию, потому что в их жизни оказывается не все так плохо. И секса в нашей стране тоже не было, что уж говорить о наркомании, проституции, нетрадиционной ориентации и другой распущенности, вплоть до беспредела рэкета, межнациональных дрязгах, коррупции и прочего. Только менее чем через десять лет все это пришло откуда-то внезапно, захватив азартом даже самых идеологически подкованных. И накрашенные маленькие девочки вдруг появились на подиумах, и рабские условия труда как соотечественников, так и гастарбайтеров замелькали то здесь, то там. Ну и как апофеоз всему пришлому – унижение человеческого достоинства под яркой вывеской «современные технологии».

Одним из таких изобретений всеобщего манипулирования сознанием как раз является НЛП, или попросту – нейролингвистическое программирование. Причем на этот крючок можно подсадить самого продвинутого, отвергающего любую бредятину с повышением самооценки для скорейшего достижения успеха, и делается это довольно-таки просто, всего лишь – игра на чувствах, испытываемые при этом эмоции и застревание на одном из смертных грехов, а далее срабатывает его защитный механизм, и вместо того, чтобы бороться с недугом, как-то – страх, отчаяние, чревоугодие, он еще более вгоняет себя в процесс самоистязания, продолжая испытывать боль и стыд от невозможности остановиться. У Лины есть живой пример подобного саморазрушения из числа случайных знакомых, она как-то по-особенному прониклась с первой минуты разговора к даме немолодых лет с понурым взглядом, отсутствием искорки в глазах, тем не менее довольно симпатичной, приятно одетой и самое главное грамотно излагающей свои мысли. Лину ничуть не затруднило высказать собеседнице свои предположения о ее самочувствии, а после убедительного ответа, что все нормально и благодарности за проявленный интерес, поинтересоваться о наличии какой-либо неразрешимой проблемы. Женщина недвусмысленно дала понять, что неразрешимых проблем не бывает, есть только нежелание ими заниматься, после чего попрощалась и прошла к лифту. Лина перехватила ее буквально в последний момент, предложив встречу и общение за чашкой чая, и без того понурый взгляд собеседницы мгновенно подернулся слезой, но она успела все-таки до отправки лифта произнести: «приходите в любое время, я всегда дома».

***

Есть в психологии такие понятия, как эмоциональная устойчивость или психическая стабильность – именно они всегда в цене. Почему? Потому что людьми с высокими показателями подобных характеристик легче всего управлять, манипулировать, использовать в своих корыстных целях, а также подставлять. Втираясь в доверие самыми разными способами и выдавливая из человека самое сокровенное, зная его слабые стороны и скелеты в шкафу им попросту подтирают свои самые грязные места. А вовремя давая пряник за терпение и безмолвие, вынуждают и дальше продолжать в том же духе. Сначала разобщая и стравливая друг с другом банальной соревновательностью, нас загоняют в жесткие рамки коммуникабельности, а потом разрабатывают программы оздоровления, показывая и проявляя тем самым псевдозаботу.

Но ведь каждый человек рождается абсолютно свободным от ограничений. И до какого-то момента они полностью отсутствуют, он кричит, когда ему больно, голодно или холодно, заставляет обращать на себя внимание по любому поводу, требует столько, сколько ему необходимо, выбирает то, что ему нравится, закатывает истерики или хитрит, добиваясь своего. Даже любит избирательно на основе своих собственных инстинктов. Он не вынашивает планов мести, а наказывает сразу обидчика здесь и сейчас. А далее наступает час икс, переступив который, он уже всем должен – вести себя тихо, есть, пить, одевать то, что дают, учиться тому, что выбирают за него родители и учителя, отдавать то, что совсем не хочется и много еще другого, что разрушает его как личность. Но главная составляющая здесь, это среда, в которой он растет.

Социум и умение родителей примирить ребенка с ним, воспитание и прививание дитятку правильных ценностей решают все. А зависит это от самих родителей, у которых, как правило, на это нет времени, желания или терпения. Да даже знаний нет, сами ценности сведены изначально к накопительству, к доказыванию, кто круче. Выбивая из маленького создания все шероховатости, его делают ровным со всеми остальными, но не равным. А дальше причесанных под одну гребенку выстраивают в новую линейку, требуя уникальности и индивидуальности, нагружая обязательствами в скорейшем их проявлении.

Так как же во всем этом противоречивом клубке хитросплетений, напичканным никому не понятными стандартами, взятыми опять-таки на основе чьих-то суждений и субъективных оценок, разобраться неокрепшей психике мальца? Ведь индивидуальность изначально и должна закладывать всю широту окраски характера человека. И только в свободе его развития возможно проявление таланта. Он может быть слаб в счете или письме, но из поколения в поколение его генам переданы какие-то другие составляющие ценные качества, коли уж он дожил до наших дней. А общество муштрует его возможно слабое здоровье, выставляя на показ несовершенство тела, наличие каких-то отклонений от норм, клеймя его недоразвитостью. Или потешается над отсутствием у него слуха, обделенностью красивым тембром голоса. Конечно основы дисциплин необходимо прививать ребенку с малолетства. Но есть ли необходимость выставлять за них оценку, насколько она является объективной и в сравнении с чем проводится? Ведь даже один и тот же текст каждый поймет по-своему, кто-то сумеет прочитать его даже между строк, другой вырвет из контекста только понравившийся момент, а третий проявит смелость дофантазировать сюжет.

Нужно ли проводить границы там, где их попросту быть не может? И что происходит с личностью, когда она не в состоянии вызубрить отрывок произведения или запомнить правило, но с легкостью выполняет практические занятия, хватая на лету зрительные образы и тактильные ощущения. При этом ей уже заранее вынесен вердикт – средняя оценка за периодические проявления смекалки и нестандартные решения, но неспособность к заучиванию. Что вырастет из такого человечка, если его способности с малолетства обделены вниманием, а скрытые таланты так и не обозначены. Он растет потерянным для своего будущего, отброшенным на многие десятилетия от раскрывания в нем имеющегося потенциала, но при этом для общества это стандартный материал – нужно же кому-то и шпалы укладывать, и дворы мести, и посуду мыть. Он и сам в какой-то момент способен поставить на себе крест, сделать выводы и принять решения, как бы ни так, общество уже проявило о нем свою заботу, выставив свои собственно придуманные баллы, оценив его способности ниже среднего, закопав его желание и возможности на гениальность.

Хорошо, когда его развитию помогает хотя бы семья, или в месте его проживания имеются другие не менее достойные способы для обучения. Нет, вовсе не та семья, которая проложит для него тропинку и откроет нужную дверь и не та, за чашкой спирта в которой уже принято решение, к какой группировке следует примкнуть, чтобы сладко жилось. А та, чьи принципы общения приводят неразумное дитя к потребности в знаниях и оттачивании навыков, где наказание за промахи в осваиваемом материале ничтожны по сравнению с похвалой. Тогда вероятность проявления индивидуальности у него все-таки имеет шанс на успех. Если же и там такой же полный застой, а еще хуже – отстой, то талант пробить себе дорогу вряд ли сможет, для этого нужно не просто везение, а упорство, поиск себя самого и умение постоять за свои права. Не грандиозные навыки и умения в мордобитии или отбирании чужого, а способность победить даже в неравной борьбе честными и законными путями. Напрашивается вопрос – а тому ли нас вообще учат в школе? И насколько разносторонне образованная личность покидает свою первую в жизни альма-матер? В чьи ряды он записал себя по получению аттестата зрелости – талантов или их поклонников? Насколько он уже обижен и оскорблен нелестными отзывами о себе? И какие планы вынашивает на открывшиеся перед ним перспективы? Что это будет – месть, отстаивание прав и свобод или доказательство своей уникальности ценой чьей-то жизни?

***

Лина росла не совсем в тепличных условиях. Родилась, по рассказам близких, семимесячной от третьей беременности, предыдущие две заканчивались выкидышами на поздних сроках, поэтому ребенком была достаточно желанным. И поначалу любви и заботы получала сполна. А потом у папы случилась армия, к которой, как оказалось, мама была не готова. Без папиного присмотра и недостаточной бдительности своей матушки, видимо уставшая от непосильного труда в уходе и воспитании малого дитяти, стала позволять себе отдых на стороне. Там же, не устояв от соблазнов, спуталась с заезжим чеченцем, парнем жгучим, любвеобильным и доступным по причине его проживания на сдаваемых ему квадратных метрах. С ним и уехала в далекие края, бросив малое дитя на свою своенравную мамашку и не имея никакой определенности в дальнейшей перспективе. Вогнав себя в чужую культуру, став мусульманкой и отказавшись от всех тех социальных благ, кои сулила ей жизнь на родине, обрекла свою жизнь на горькие размышления о содеянном, затворничество, подозрения и презрение. Девочку, столь долго вынашиваемую и родившуюся слабенькой, лишила материнской любви. Родительницу свою – общения и заботы по старости лет. И все это ради одного нестерпимого желания быть немедленно приголубленной и желанной в один короткий миг. Что ж, если она желала быть наказанной, то выбрала наилучший вариант для этого.

Отдав стране должное папа несмышленого дитятка вернулся в семью, обнаружив там лишь осколки былого счастья и огромные, умоляюще жадные до ласки и теплоты детские глаза. Для матери своей теперь уже бывшей, девочка была чертополохом, проросшим случайно, ни ко времени и ни к месту. Потому и стремления к всесторонней опеке у нее не было. У вновь испеченного маминого мужа также не было ни только особого желания вводить в свою семью чужое дитя, но и помогать материально оставленному ребенку своими кровными сбережениями сердце не тяготилось, даже во искупление греха. Материнская же доля в семье теперь уже называвшего себя подобравшим ее и пожалевшим покровителем вообще не предполагала наличия свободы действия в обеспечении родной кровинушки. Но злодейка-судьба возжелала добавить в ее столь отчаянный шаг самоистязания еще и войну в краях нового проживания. Русских там недолюбливали, а посему беспрекословное подчинение и вторые роли были обеспечены на долгие годы, к чему родный папенька юного создания внес и свою посильную лепту, он встретил свою новую любовь и возжелал соединиться с ней браком.