Текст книги "Цепной волк. Антифа-детектив"

– Да помню, родители этого таёжника ещё Дерсу Узала называли! Шаманом каким-то был.

– Ну вот, больше наша шпана к храмовым развалинам с алтарём не совалась, те лесничие здорово нас всех припугнули. И вскоре у подножия в лесу первого растерзанного школьника нашли. Так начался сезон охоты того, которого прозвали «волчегорским зверем». Под подозрение только лесники те и попали, у шамана Чернова быстро алиби и неприкосновенность выискались, как у потомственного пограничника. Посадили второго старенького таёжника. Потому что всё время под бормотухами Чернова был, нёс всякую чушь. Нашли козла отпущения, одним словом. Ведь теперь-то, Ланка, понятно, что тогда за зверства ответил вовсе не тот. Тогда за нарушенный покой готтанских камней страдали матеря тех убитых шалунов, что резвились в запретной чаще, а теперь вот и я ответила. Я когда у Жданова в кабинете тот рубин с похожей гравировкой среди копоти увидела, то всё вспомнила и поняла, за что мне всё.

– Муся, ну не надо расклеиваться, – утешала подруга, взяв плачущую Эмму за плечи, – всё это детские страшилки и бренди спятившей старухи Магды, которые она разносила, чтобы муженька прикрыть. Нужно трезво мыслить. Не плачь, не накручивай себя.

– Как не накручивать! – разозлилась собеседница, – Всё, как тогда, тридцать лет назад, неделю назад на готтанских развалинах сожгли двух ребятишек маленьких. А помнишь, как сгорел вожатый нашего лагеря? Велимир Васильевич… Это он положил традицию водить самых любознательных школьников к храмовым развалинам Готтана, за это, говорят, разгневанные духи его прокляли и уничтожили.

– Да уж. Этот наш волчегорский кошмар на улице Вязов ворошить в памяти так не хочется. – шумно выдохнув, потёрла гудящие виски Лана. – Эмма, извини, но ты меня знаешь, я как и мой отец, ни в каких духов и проклятия не верю. Как бы молва не сочиняла, за каждым самым мистическим событием всегда стоит изворотливый человеческий ум. Меня так учили, да и я, как театральная актриса и несостоявшийся постановщик знаю, что вся наша жизнь театр, всё даже самое феноменальное выдумывают люди ради выгоды, либо развлечений. Ради хлеба и зрелищ.

– Что? Хлеба и зрелищ, говоришь? – шёпот раздосадованной подруги стал яростным и бледное лицо впервые за это время порозовело, – Кто из волчегорцев мог заставить умнейшего и почтенного преподавателя взойти на языческий костёр, чтобы обгореть там до смерти?! – Светлана в ответ только пожала плечами, по которым пробежала мелкая ледяная дрожь от тяжких воспоминаний, – То-то и оно! Следов насилия и борьбы следователи не обнаружили, психических помешательств и суицидальных мыслей у почётного учителя отродясь не было, но сгорел он тогда заживо, как будто с ума сошёл. Я прекрасно помню, что и Магда пугала нас страшным возмездием германских духов Готтана, которые каждого непосвящённого обязательно проклянут, сцапают или сожгут за вторжения на священную территорию.

– Эмма, но ты живая и невредимая выросла и ещё многие ребята из нашей компашки! – здраво рассудила упрямая рационалистка из благополучной столицы.

– Так это потому, что тогда многих подростков родители распихали по родственникам из области. В Волчегорске, тогда ещё Артемьевске, наши пограничники даже комендантский час объявили и КГБ полномасштабную операцию по ловле лесного маньяка организовали, сейчас материалы всего этого засекречены. Всё действительно улеглось только после ареста лесничих. А ты упорхнула на самом интересном месте в Москву. – прозвучал завуалированный упрёк.

– Насколько я припоминаю, мы в гимназии на выпускном ещё в полном составе оттягивались, а в июле я поехала в Москву.

– Припоминаешь… – едва сдерживала злость Эмма, – А у меня перед глазами, как сейчас, ревущая белугой мать нашего Димки Кардонова, которому вдруг случайно кто-то простелил голову из ракетницы, ровно перед выпускным на Новый год. Он не дожил до аттестата зрелости, как ты могла забыть?! Он же в тебя втрескался, защищал, бился за тебя с сорванцами! А меж тем, то был вовсе не несчастный случай, Димку убили после того, как он напал на след убийц своего младшего братика. Малыша искромсали ножом в вереницы тех сезонных убийств, а потом тело сожгли в районе капища. Следовательница, которая до Жданова бралась за эту последнюю расправу над несовершеннолетним, повесилась, поговорив с Димкой в частном порядке. Среди жертв «волчегорского зверя» были не только лесные потеряшки и детдомовцы, маньяку почему-то попалось несколько наших друзей детства. А теперь моя Юленька… Совпадение, скажешь? Теперь ты что-то понимаешь?

– Муся, да успокойся же ты! Давай не ковырять старые раны, и обвинять друг друга, а вместе трезво состыковывать факты, разбираться в роковых событиях прошлого и настоящего. Ты просто не представляешь, какие беды и испытания мне приходилось преодолевать в Первопрестольной, чтобы воплотить мечту. Я позже поплачусь о том, как хотела назад, как падала, но поднималась, как недавно кто-то сжёг дотла все мои московские достижения и мечты. – с горечью открылась Лана, чтобы измотанная сумасбродными поисками подруга пришла в себя и посмотрела на неё трезвым понимающим взглядом, – Сейчас лучше расскажи, что за красный камень был найден там на алтаре?

– Не поверишь, старинный рубин в семь карат туда непостижимым образом угодил. На руинах там всегда полным полно обычных камней было, только чуть побагровевших на солнце за века. Вот один из них с подобной зигзагообразной германской клинописью я тогда в детстве по просьбе нашего заводилы Витьки Шульца стащила. Остальные валяются там до сих пор, тридцать лет спустя. А среди найденных на готтанском пепелище пять дней назад вещдоков эксперты нашли настоящий старинный рубин с гравировкой начала прошлого столетия, сначала были уверены, что он, конечно, из кулона моей девочки, а в понедельник эксперты установили, что камень из какого-то музейного перстня…

– П-простите Христа ради, д-дамы, – вдруг раздалось из-под общественного балкона, которыми заканчивался длинный коридор каждого этажа терапевтического корпуса. Выглядывая из окна нижнего этажа и чуть заикаясь то ли от волнения, то ли от стеснения, любопытный субъект в тёмных очках продолжил вклиниваться в чужую беседу, – Позвольте поинтересоваться мне, как историку, гравировка на драгоценном камне была случаем не в форме молнии?

– Мужчина, вам не кажется, что наш камешек, равно, как и гравировка, не ваше дело! – не полезла за словом в карман Лана, пока растерянная её соседка соображала, кому принадлежит этот знакомый голос. – Что-то обнаглел народ в Волчегорске, пока меня не было. – подчёркнуто громко и саркастично добавила «актриса больших и малых».

– Н-нет, не каж-ж-жется, поскольку я сведущ в этой теме, много с-с-слышал про украденный оригинал с нерукотворной гравировкой по центру и д-держал в руках множество подделок под него, – заикастый тип продолжал грубо нарушать правила этикета, высовываясь со своего балкона уже почти по пояс, и Эмма наконец разглядела в этом извечно бледном, словно тень, немолодом брюнете архивариуса, который любил наполнять практически все библиотеки и архивы исторического городка винтажными экземплярами или недостающими томами со всего мира, – Я Макс Шпигель, и я х-хорошо разбираюсь в п-предметах старины. Словом, я м-могу быть вам полезен в этом вопросе. Уж п-простите, к-краем уха подслушал в-ваш разговор и сделал вывод, что вопросов у вас б-больше, чем ответов.

– Какой наблюдательный и не вполне нормальный человек! – не унимала своего стервозного настроя характерная москвичка, – Смотрите, будете уши налево-направо развешивать, голову ещё сильнее надует.

– Света, прекрати, – одёрнула её вспыхнувшая личным интересом Эмма, мысленно сокрушаясь над тем, что за всё время поисков она, дура, только у этой незаметной копилки знаний в вечно чёрных одеждах не удосужилась получить информацию. По какой-то неведомой причине Шпигеля большинство горожан вообще не замечали, исключением стала лишь его гражданская жена – дочь старенького главврача волчегорской больницы. Не так давно, словно обидевшись на безразличный белый свет, главный эрудит городка оградился ото всех, надев ещё и затемнённые очки, – Макс, привет! Давно не была в вашей библиотеке и сразу не узнала из-за очков. Почему вы раньше мне на глаза не попадались? Вы можете знать владельца этого камня с молнией?

– Спасительная тень палящего дня сама знает, когда и кому следует попасть на глаза, – вдруг без единой заминки произнёс дефективный историк-библиограф, перефразируя древнеяпонскую мудрость, – С первоначальным в-владельцем р-реликвии я в силу объективных п-причин не м-могу быть знакомым, поскольку его п-прах давно покоится на литераторских мостках. Это Ульрих фон Ленц, п-первый бургомистр города-крепости Вольфенберг, которому привезли этот перстень дипломаты Российской Империи из Порт-Артура, хотя после он, как п-преданный германист рассказывал будто бы это перстень магистра Тевтонского ордена, построившего собор в Кёнигсберге и здесь у нас, то есть, германская реликвия, вернувшаяся на своё историческое место. Мне известна л-лишь история за-загадочного появления камня и история его исчезновений, перепродаж и путешествий. Я в-вообще, в истории, словно рыба в воде, знаю всё обо всём и всё обо всех. Е-если речь именно о том рубине, который Ленц принял за путешествующий по миру легендарный камень «Глаз Одина», то на него м-могут покушаться многие, кому известны готтанские легенды. Кроме того, мне з-знакомо одно о-общество собирателей таких артефактов д-древних германцев, которые не г-гнушаются производством подделок, и они могут знать очень.

– Это, случаем ли, не «Волчий лицей» Черновых, что всё с Магдой и сыновьями в Аненербе играют? – скептично предположила Эмма.

– Н-не совсем так, но ис-с-стина где-то рядом, – не без колебаний ответил Шпигель, поправив тёмные очки и вдумчиво воззрившись перед собой. Теперь ему уже не приходилось, рискуя ушами и всем своим малозаметным телом, высовываться из балкона. Наживка была проглочена и заинтересованные женщины сами выглядывали со своего этажа и внимали замысловатому словоблудию Шпигеля. – Истина настолько же р-рядом, насколько б-близок Кёнигсберг Мюнхену. Я п-потому и спросил про гравировку в виде м-м-молнии, что она напоминает руну, которую использовали гитлеровские ок… ок-к-к… тьфу…

– Оккупанты или оккультисты? Господи, ты Боже мой! – снисходительно помогла ущербному субъекту мать телепатки, физически не выносящая людей с плохой дикцией и дефектами речи, потому подозрительного архивариуса она предпочла бы не замечать и впредь.

– При-примного благодарен и п-прошу меня простить за из-излишние эмоции, мадам, вы правильно поняли. Оккультисты новых г-германцев и их п-п-пращуров такие символы п-посвящали своему верховному богу войны и солнца од-одноглазому Одину. Согласно одной д-д-древней легенде данному главному богу г-германской и скандинавской м-м-мифологии во время войны д-добра со злом в его правый глаз ударила молния. Выбитое око обратилось шельмованным рубином, на к-котором отпечаталась та р-роковая м-молния, как мощная руна власти Соулу.

– Макс, я тоже жестоко извиняюсь, – снова язвительно вступила Лана, желающая поскорее отделаться от навязчивого человека, лишь бы скорее закончить затянувшийся перекур и присоединиться к своим близким, собравшимся в палате её отчима. – Вероятно и на ваши глаза некогда легла тень того самого бога Одина?

Эмма, стиснув зубы от неуместных издёвок подруги, грозно махнула указательным пальцем перед её лицом и более дружелюбно обратилась к частному эксперту по поводу членов общества собирателей германских драгоценностей, но странный тип всё понял.

– Кхе-кхе… – запнулся догадливый рассказчик, – Ну хорошо, не смею в-вас больше задерживать. Эм-ма, клянусь музой ис-стории Клио, я ещё п-попадусь вам на глаза в ближайшие дни… Как раз обещали нещадное с-солнце, – ещё более сбивчиво вещал смущённый чудак снизу, – Меня давно з-заботит в-ваша беда, ведь п-похититель девочки м-мог охотиться только лишь за этим бесценным к-камнем в семь карат, мои коллеги в з-знают, что согласно поверьям, в-владелец «Ока Одина» получает безраздельную власть над м-миром, в-видит будущее и л-людей насквозь. К тому же м-меня искренне т-тронула в-ваша сегодняшняя и-ис-споведь, словно скорбящей б-богини земли Деметры, ищ-щущей свою дочь Персефону по всей земле и под нею. А вам, досточтимая служительница Мельпомены, я от-ткрою свой секрет позже…

– Уж будьте любезны. – успела колко вставить она.

– …Шпигель подслеповат, но зрит в корень и видит лучше других по ту и д-др-ругую сторону отражения, только ту остроту зрения следует с-скрывать под дымчатым кварцем тайны, дабы никого не ранить ею. Всех б-благ. Не п-прощаюсь.

Любопытные блики дымчатого кварца рассеялись вместе с сигаретным дымом и спустя несколько мгновений Лане было уже не до шуток и чужих проблем. Она в белом халате поверх модного платья склонялась над ещё более постаревшим отчимом и прислушивалась к его едва уловимому дыханию, опасаясь взять за руку, из-за недавних воспоминаний о смерти старика Канторовича. Словно какой-то злой рок вознамерился этой осенью отнять у неё практически всех самых дорогих людей, сорвав с древа жизни, как пожелтевшие листья. Ещё несколько напряжённых секунд и от мимолётной дрожи испещрённых временем век полегчало на душе.

– Час назад Мише почему-то стало хуже, – безрадостно зашептала родная мать Ланы, – ему вкололи препараты и он крепко уснул. Всё нервничает, переживает из-за того, что его ограбили… И я, дурёха, ещё отлучалась на этот час, бегала за продуктами, вам дозвониться пыталась и машину в аэропорт заказать. Эммуся, умничка, помогла, дай Бог, чтобы девчушка её нашлась живой и здоровой! А я больше ни на шаг… – обещала грендма, которая тоже заметно сдала за последнее время. После семейных новогодних празднеств в Москве, Стелеры так и не нашли свободного времени для обещанного ответного визита в родное гнездо Вилковских. Однако, неплохо обеспеченные европейские старички с русской закалкой и без помощи потомства держались молодцом, позволяли себе регулярные поездки по друзьям и коллегам из постсоветского пространства Восточной Европы, а также совместные походы по музеям, ресторанам и ювелирным магазинам благодаря прибыльным увлечениям дяди Миши резьбой по дереву и репетиторству немецкого языка. – Вот, Мишенька, совсем недавно на годовщину мне эту бирюльку купил, – с печальной досадой сказала София Яковлевна и без должного хвастовства покрутила перед детьми украшенными сапфировым перстнем пальцами, – а теперь у нас в семейном бюджете ветер гуляет, на срочную госпитализацию и препараты мне аж у депутатши нашей Груниной занимать пришлось. Дурень несчастный…

– Мам, не надо так, он же от любви.

– Ай, какая любовь-морковь на старости лет, – махнула рукой София, автоматически поправив выбившийся из высокой причёски седоватый локон. Парадоксальный симбиоз мужского характера и желание быть красивой при любых обстоятельствах передавался в этой семье всем девочкам без исключения, – просто высчитал у нас там 30 лет совместной жизни. Напутал с сапфировой свадьбой, и с чего-то помчался в ювелирный. Он пенсию получил, плюс часть сбережений с книжки снял. Мне своя птичка напела, что не приглянулось ему нового ничего там, хотел изысков, и богатенький Буратино направился к товарищу ещё по партийной службе в антикварный за углом Дома Правительства, куда он свою резную мебель и багеты когда-то сдавал. Сейчас там чёрт знает, что располагается, чуть ли ни оружейная лавка и подпольная школа, говорят. Да-да… – усмехнулась родным пожилая собирательница городских слухов, – Так вот, дескать тамошний антиквар, моему Мишке и продал эту драгоценную вещицу. Но после той окаянной лавки следы моего героя-любовника затерялись. К утру нашли его чуть живого с драными карманами. Видать на бандитов из спортивно-боевого клуба по соседству нарвался. Те кольцо думали отнять, да Мишка его надёжно припрятал в трости своей, так остатки денег забрали, собаки! Он как пришёл в себя побитый, узнал, что ограбили и разбил его тут же инфаркт. Даже стимулятор, что в прошлом году ему новёхонький немецкий ставили, не помог, всё равно барахлил что-то в последнее время и коронарное беспокоило. А колечко само уже в больнице выкатилось из трости, когда я вещи Мишкины уронила, тетеря безрукая. – не переставала ругать себя чопорная на первый взгляд любительница простых и забористых выражений. – Погляди, доченька. Пусть антиквариат бэушный, зато золото чистейшее и камень не крашеное стекло, как нынешний ширпотреб из ювелирок. – София сделала паузу, взволнованно глянув на пиликающие датчики, подключенные к пациенту, а внучка тем временем попросила ближе рассмотреть роскошную вещицу с умопомрачительным камнем излюбленного цвета. Этот небольшой круглый сапфир был не типичного тёмно-синего цвета, а имел насыщенный васильковый цвет с несколькими звездчатыми отблесками, – Нравится? Забирай, Ангелочек, к твоим бусикам и глазкам чудно идёт. А мне, старухе, на что такая красота, гроб освещать что ли?

– Мама, прекрати мне это! Как всегда! – яростным шёпотом заругала её дочь и ненароком разбудила спящего. Высохший, но рослый, словно старый тополь, отчим вздохнул и медленно открыл замутившиеся глаза.

– Светланка… Приехала всё-таки, девочка моя… – слабо, но с благоговением протянул живучий дед. С этими вымученными словами его бессребреница радостно ахнула и прильнула к лицу, успев напоследок сунуть внучке в ладошку понравившееся колечко. У Михал Михалыча были свои дети от первого брака, но после скоропостижной смерти их матери избалованная молодёжь вскоре забросила родного отца, укатив в на постоянное место жительство ФРГ. Таким образом семья бойкой вдовы Софии Вилковской заменила дяде Мише недостающие семейные пазлы. Четверть века они жили душа в душу и выглядели счастливой четой, хотя вначале многие недоброжелатели в Волчегорске искоса называли вдовствующих сожителей «богомолами» и отчего-то даже «чародеями».

Старец, коим стал недавний статный красавец с благородной проседью вьющихся волос, попытался привстать и обнять любимую «актриску больших и малых», что-то отчаянно зашептал сквозь накатившие слёзы, но в итоге только болезненно скривился и упал на высокую подушку. Лана ни за что бы не призналась ему, что цель столь оперативного прибытия в родные края была вовсе не такой трагичной. Она и в ночных кошмарах не видела бледной с косой, которая теперь решила преследовать её повсюду. Испытывая смешанное чувство вины и жалости, женщина тоже горько заревела, как маленькая.

– Мам, скорее врачей! – воскликнула она с надрывом, и в коридор за помощью бросились сразу все присутствовавшие.

– Светланка, ближе ко мне… Не нужно уже врачей… Ближе… – едва слышно прошелестел сухими губами дядя Миша. – То кольцо, что Софье понадобилось… Это индийский перстень Шаха, подонки мне сказали, когда били…

– Я знаю, дядь Миша, мы уже нашли этот ваш перстень индийского Шаха, всё хорошо, никто его не украл. Это ерунда, главное живы, главное поправляйтесь.

– Да нет же… – подрагивающий от натуги мужчина разозлился, но изо всех сил продолжал, – Шах – это бандит, мафиози местный. Кличка такая… Его молодчики меня подстерегли, чтобы отнять всё, а еврей меня сдал им видать, подлец… Кольцо Шах добыл для своего хозяина на войне, как трофей, но не отдал…

– Откуда вы знаете это? – настороженно спросила Лана, склонившаяся над вещими устами умирающего. И тот, задействую последние резервы, торопливо шептал на ушко:

– Здесь ко мне сегодня заходил очень серьёзный человек из столичного следствия, – при этих словах Михал Михалыч, взяв волю в слабеющий кулак, привстал на локтях с суровым лицом великомученика, – он тоже нашими бандами занимался, только их, как чертей, не изведёшь всех. Ты их в дверь – они в окно…

– Всё-таки он к вам заходил? – ошарашенно сболтнула свою мысль женщина и перед глазами у неё возник облик ледяного незнакомца.

– Кто он? Разве ты его видела? – испугался в ответ старичок и от необъяснимо нахлынувшего волнения его сильно затрясло и губы посинели.

– Конечно, нет! Дядя Миша! – слёзно воскликнула Лана, оборачиваясь на дверь, в которую не спешили доктора с медсёстрами, – Тише, не волнуйтесь! Чем этот человек так страшен?!

– Он… Он никто, его нет, забудь скорее… – теряя последние силы и сознание, хрипло забормотал отчим, – Лучше бы тебе никогда не знать и никогда с ним не встречаться. Боже упаси… Боже…

Отчим зажмурился, утопая в больничной подушке, а после в последний раз вновь заглянул во влажные глаза падчерицы, решившись открыть напоследок свою сокровенную тайну, покрытую многолетней ложью. В тот момент в палату уже вбегала заведующая терапевтическим отделением Евгения Алхор, а с нею медперсонал и её практически неотлучный спутник с рыжеватыми волосами, которого Лана уже видела с высоты полёта над гнездом кукушки. Относительно молодой, как и Женя, доктор уже очевидно имел весомый врачебный опыт, лёгший нездоровой тенью под его пронзительные зелёные глаза. Доктор Николаев, как значилось у него на бейдже, примчался на подмогу старшей коллеге из примыкающего отделения неврологии.

– В реанимацию его немедленно! – неожиданно твёрдо для своей робкой наружности распорядилась преемница почётного главврача, прощупав пульс и заглянув в увеличенные зрачки, не реагирующие на яркий свет. Но отчим, словно в бессознательной агонии, продолжал бредить.

– Светланка, я породил мировое зло и мне отвечать на загробном суде… Светланка, ты слышишь? – бормотал он ещё, но верную падчерицу не приходилось звать, она была совсем рядом и помогала медикам транспортировать пациента в реанимацию. Только всё больше её стал оттеснять Николаев, давая понять, что посторонние, путь и близкие родственники, только помеха на пути осуществления священного долга. – Светланочка… Ты мне, как дочь была родная, помни… Лучше всех родных! Лучше бы жила только ты одна, а они бы все сгинули, сволочи фашистские! Уезжай скорее отсюда, вместе с ангелами своими, не возвращайтесь…

– Дядя Миша, я не брошу вас! – в сердцах сказала Лана, упорно следуя за врачами.

– Женщина, ну неужели не понятно, – словно раздражённый кот возмутился Николаев, вновь оттеснив постороннюю от носилок с больным, – вы только мешаете профессионалам. В реанимацию вас всё равно не пустят.

– Мужчина, – в том же тоне ответила Лана, передразнив женственного докторишку, и вероломно пробилась обратно к носилкам, – мой родной человек умирает и хочет, чтобы по пути в реанимацию дочь держала его за руку и говорила с ним!

– Старик просто бредит, а вы американских сериалов про Скорую пересмотрели. – уничижительно огрызнулся ухмыляющийся невролог, вызвав на себя испепеляющий взгляд и град патетики от актрисы, оскорблённой неэтичным поведением странного доктора. Такое отношение не могло не вызвать порицания и у человечной интеллигентки до мозга костей Евгении, да только заведующая почему-то, наткнувшись на колючий взгляд Николаева напротив себя, вмиг лишилась своей важности и смолкла на полуслове.

– Ах, понятно, у вас тут круговая порука! – вновь взбрыкнула неугомонная острохарактерная актриса, лишь раз свысока глянув на холёное, но отталкивающее лицо зеленоглазого хама. Пользуясь превосходством в статных пропорциях, далее она одним решительным движением оттолкнула его от отчима и вновь склонилась над его вещими устами. Да только лифт уже был совсем рядом.

– Света, уезжай в Москву. Они вас погубят… Обещай, исполни мою последнюю волю! – отчаянно пытался кричать напоследок старец, но голос его жалобно срывался, когда двери больничного лифта уже закрывались перед Ланой.

– Обещаю… – послушно соврала она, не чувствуя под собой пола. И в памяти навеки отпечаталась его последняя и на первый взгляд бредовая фраза:

– Вольфенберг – это волчье логово и кто его растревожит, Геенну огненную обретёт…