Текст книги "Ты мне не отец"

Глава 8

Петр Демьянов

Я вдруг понял, что не хочу домой. Прямо до отвращения. Сидел в машине, слушая молчаливое сопение Владика, и не мог заставить себя сделать несколько шагов до двери особняка, который я строил, чтобы быть в нем счастливым.

– Петр Дмитриевич, вам дверь открыть? – наконец прервал молчание водила. – Десять минут уже сидите. Что-то не так?

– Не нужно, все так. Свободен, – выдавил я и наконец дернул на себя ручку на дверце. И дорожка, ведущая к крыльцу, чистая показалась мне выхолощенной до противного скрипа. Осень, а ни одного мертвого листа нет ни на плитке, ни на искусственном газоне.

Встретила меня горничная. Как, впрочем, всегда. Захотелось развернуться и сбежать, глядя на искусственную улыбку вымуштрованной до состояния робота-пылесоса прислуги.

– Карина Альбертовна не приказывала накрывать к ужину. Сказала вас ждать. Она снова на диете, не ест после шести.

– Я поужинал, – морщусь. Сидеть за столом в одиночестве мне от чего-то именно сегодня противно. – Подай в кабинет вот это, – протягиваю девке измятый одноразовый контейнер. – И боже тебя упаси переложить вкусняшку на фарфор. Приборы тоже не нужно.

– Но, как же? – смотрит на меня чертова баба расширившимися от ужаса глазами. Тоже, наверное думает, что я умом тронулся.

– Я буду закусывать виски тортом, – ухмыляюсь я. Интересно, как скоро прибежит «любимая» женушка полюбоваться моим безумием. – И есть буду руками.

– А если…

– А если ты будешь спорить, то вылетишь с работы, без выходного пособия, – рычу я. Не понимаю, от чего злюсь, и почему сорвался на бабу, которая просто делает свою работу. И делает ее хорошо. И виновата в этом чертова девка с глазами как у оленихи и ушастый картавый «колсал», который сам того не подозревая, попал в мою болевую точку. Обозвав меня тррррусом.

Виски пьется как вода. Мой любимый кабинет, интерьер которого я подбирал тщательно и нудно кажется сейчас слишком мрачным и тяжелым. Даже воздух, пахнущий сандалом, раздражает. Бесит все, кроме мятого пластикового контейнера, одуряюще воняющего свежим бисквитом.

– Прекрасно. Демьянов, скажи мне, ты ходил на день рождения к Таранку, или в столовку для бездомных? И чем так от тебя несет, господи?

Каринка словно призрак выплывает из полумрака прихожей. Дверь я закрыть не удосужился, а зря. Она красива ледяной красотой. Сквозь прозрачный шифон пеньюара просвечивает идеальное тело. Паутина ткани делает ее кожу похожей на фарфор. Моя жена – совершенство. Как каменная статуя в музее – любоваться нравится, а дотронуться желания нет. Не то что… Твою мать, что я зациклился на проклятой ведьме которую я видел три раза в жизни, и надеюсь, что больше никогда не увижу.

– Это торт, детка. Попробуй, – хриплю, зачерпывая пальцем кремовое безумие. Каркины губки кривятся, но спорить она не решается. Обхватывает мой палец своим ртом. В паху появляется тяжесть.

– Знаешь, тебе почаще нужно расслабляться, – хихикает жена, усаживаясь мне на колени. Да, так и нужно. Просто вытрахать из мозга сегодняшний день, вышибить клин клином.

Мальчишка был прав. Я трус. В голове гудят колокола. Даже торт уже не спасает.

– Мне тоже налей, – голос Карки, как сквозь вату. – Ну, и как там личинос Таранка? Ты подарил ему спорткар? В противном случае, тебя бы с позором изгнали с действа, и ты бы вернулся домой существенно раньше.

– Я подарил мальчику телескоп, – кривлюсь я. Беру стакан, плещу в него на полпальца односолодового, разбавляю лимонным соком. Каринка пьет виски только так. Я ее знаю. Столько лет она портит мне жизнь, что я ее изучил до костей. Ее знаю, а чертову бабу с глазами цвета меда – нет. Тогда почему мне до безумия кажется, что я был с ней близок и счастлив? И этот мальчишка ушастый…

– И тебя не пристрелил любящий папуля? Демьянов, может отдохнуть съездим? Вместе. Как помнишь, когда-то…

– Может, – отвечаю я, делая глоток. – Кар, ты почему не ушла от меня тогда? Ну…

– Когда меня подстрелили твои подельнички? – ухмыляется жена. – Я тогда поняла, что ты станешь богом. Вот именно в тот момент, когда ты меня отшвырнул на землю. Демьянов, тогда я еще поняла одну вещь.

– Какую?

– Что никто не сможет встать на моем пути и отнять у меня тебя. Ни одна баба, ни один сопляк незаконнорожденный, – скалится Каринка.

– Странные у тебя фантазии, Карина, – в голове снова колотит кузнечный молот, в ушах шумит. Запихиваю в рот последний кусок торта. Рву последнюю ниточку связывающую меня со слюнявым идиотизмом, который я подхватил словно вирус, когда чуть не сбил ребенка.

– Да, фантазии. Может нам все же родить наследника? Ты знаешь, я подумала, часы мои биологические тикают. А семья должна все таки быть полной. Ты прав, Демьянов, я что-то заигралась в стерву.

– Ничего себе, – ухмыляюсь, не зная, как реагировать на такие повороты в странной жизни, которая давно перестала быть семейной. – Что на тебя так повлияло?

– Внебрачный сын Таранка, дорогой, – показывает белые зубки Карка, скользит рукой по моему животу, дразнит. – Я испугалась.

– Ты? Карина, не старайся. У тебя орган чувств отвечающий за страх отмер много лет назад, – хриплю я, чувствуя не возбуждение, которое было бы сейчас уместно, а тягучее отвращение.

– Я стану хорошей мамой, как думаешь? – спрашивает Карка, опускаясь на колени. Дергает зиппер на брюках. Меня начинает тошнить. Сахар падает до опасной отметки.

Черт. Конечно нет. Она не станет матерью, в ней нет ни грамма теплоты и жертвенности. Нет капли любви. Я вспоминаю взгляд Бемби, как она не выпускала из поля зрения мелкого корсара. И ее губу чертову надутую. И проклятый мед в глазах. И…

– Уйди. Мне нехорошо, – отталкиваю от себя жену. В ее глазах обида и… злость? – Карин, нам с тобой не нужны дети. Извини. Я просто устал. Иди спать.

– Демьянов, ты скот. – привычно говорит Каринка. Снова превращаясь в ледяную суку.

– Я тебя тоже люблю, дорогая, – правила игры не меняются.

Глава 9

Лилия

– Соня, ну пожалуйста. Ну не с кем мне оставить Петюшу. Садик на карантине, все соседи разошлись кто на работу, кто уехал, тетя Люба слегла с люмбаго.

– А мы на анализы ходили с мамой. Мне крррровь брали. Я не плакал, я же корррррсарррр, а коррррсаррры не прррракают, – рычит Петюша. Теперь он эту букву «Р» сует во все слова и в дело и не в дело. Но он так гордится тем, что наконец-то научился ее выговаривать. Улыбаюсь, глядя на возбужденного сына, вертящегося возле моей подруги. С дня рождения прошла почти неделя, и больше приступы головокружений не возвращались. Но исследования я все равно решила сделать. Любин «прохфэссор» сказал, что они нужны, даже просто для самоуспокоения.

– Лиль, ресторан не место для маленького мальчика, – вздыхает Соня. – Абрамыч меня раком поставит, если узнает. Ой, прости… – косится она на Петьку, который словно крошечный охотничий сеттер обследует новую для него территорию. Сует нос в каждый угол комнаты для персоналаЮ со всем любопытством, своейственным его возрасту. – И будет у меня как говорит ваша тетя Люба «Блэдный вид и бэлые ногы». Что за люмбаго, кстати ее свалило. Что это за олезнь вообще? Не заразная, надеюсь. Не хватало еще, чтобы вы персоналу притащили какую нибудь инфекцию.

– Не, у нее просто жопа отваливается, прямо до любимых мозолэй, – радостно оповещает Петюша, отвлекшись от своего увлекательного занятия. Не уши у него а локаторы, все слышит, особенно то, что ему не предназначено.

– Петя, ты что, так нельзя говорить, – хмурюсь я, пытаясь казаться строгой.

– А чивой. Она сама так сказала тете Нине. Я слышал. Говорит, прям отстежная задница у ней. А я еще посмотрел, на месте вроде. Наверное пристегнулть успела. А еще я стишок выучил, мне его…

– Все не могу, – Сонька смеется беззвучно, колышется всем телом, глядя довольного Петьку. – Только проконтролиоруйц, чтобы ребенок не путался под ногами у персонала и не выходил в зал. И с Абрамычем сама будешь объясняться, если запалит.

– А стишок…? – нетерпеливо приплясывает мой сын, явно собираясь весь репертуар презентовать прямо сейчас…

– Потом, брат петро. Сейчас твоей маме и глупой тетке, не умеющей отказывать, надо идти на каторгу. А ты сиди тихо, пожалуйста. У меня в столе есть бумага и карандаши, мультики я тебе включу, и в планшет можешь играть сколько влезет. Только не выходи из этой комнаты.

– Пачиму? – делает охотничью стойку мой сын.

– Потому что злобные орки сегодня будут устраивать в зале людоедские пиршества, – делает страшные глаза глупая Соня. Если она решила так удержать в резервации мальчика, у которого в голове одни приключения и шалости, то она горько ошибается.

– Петюш, пожалуйста. Посиди тихо, совсем немножко. Пожалуйста. Тетя Соня пошутила. Там просто люди придут покушать. Я их покормлю и мы с тобой пойдем Бармику подарки покупать. Обещаешь?

– А ты не обманываешь? А то вдруг орки тебя съедят, а сами потом превратятся в тебя, и…

– Петька, я никогда тебе не вру, – треплю по непослушным вихрам сына. – Будь умницей, умоляю. А то меня уволят и нам не на что будет наряжать твоего Бармалея.

– Я могу помочь тебе зарабатывать денежки. Буду выступать, как артист. Нам надают много тысяч и ты сможешь не ходить сюда каждый день. Тем более, что я…

– Петь, слушай, артисты много репетируют, прежде чем выступать. Давай в другой раз. Мы с тобой позанимаемся. И я договорюсь с начальником и тогда…

– Мы с дяде Борей репетировали уже… Он знаешь как петь умеет. Ооооо. Про «диким стебямзабокалья». Ма, а что это «забокалье», как зазеркалье, да? Я Синявкина спросил, он ответил, что каждый день в забокалье ходит и ему очень нравится. Говорит, что это скорее страна чудес. Он наверное и со шляпником знаком. Как думаешь, если я его попрошу. Он меня с собой возьмет?

– Все, Петюш, мне некогда. Ты мне поможешь, если просто тихо тут посидишь немножко. А потом мы с тобой пойдем в магазин. И я куплю тебе суперприз, как самому послушному на свете мальчику. Уговор? – я улыбаюсь, гоня дурные предчувствия, которые накатывают душными волнами. Зря я затеяла это. Надо было просто отпроситься. Но мне очень нужны деньги. А Синявкина я растерзаю, а еще лучше расскажу тете Любе про его путешествия в «забокалию». Она ему покажет кроличьи норы и волшебные «липсиры».

– Уговор, – супится мой малыш. Мне страшно оставлять его одного. Но деваться некуда.

Ресторан у нас дорогой. Не просто дорогой. Он шикарный, пафосный и как по мне абсолютно безвкусный. Это касается и еды и интерьера. Все вычурное, но ледяное. Высокая кухня пресная и безумно дорогая. Бизнесс-ланчей у нас нет, и слава богу. Простым смертным вход в заведение не по карману. Но странным образом все столики на обед сегодня у нас забббррронированы. Я металась по залу с подносом, ни на минуту не забывая о ждущем меня малыше. Периодически поглядывала на часы отсчитывая минуты.

– Десятый, через пять минут придут гости. Проверь пожалуйста, – шепнула мне Сонька, кивнув на самый дорого столик, стоящий углублении зала. – Абрамыч вчера чуть не свихнулся от радости. Квохтал, что если этот гость станет тут постоянным, то можно считать, что жизнь удалась.

– Кто хоть придет?

– А я знаю. но судя по восторгам нашего генерала, сама королева англицкая поди пожалует. Давай, детка ты лучшая. И чаевые там, наверняка, будут царские. Купишь тете Любе новую жопу, – хмыкнула подруга и молнией унеслась в кухню. Я проверила приборы, осмотрела скатерть, поправила салфетки и…

– Зачем ты притащила нас снова в эту жральню, – знакомый голос за моей спиной прозвучал как залп баллистической ракеты. Мне показалось, что я приросла к полу.

– Демьянов, нужно давать правильные вводные. Ты сказал, что нужен столик в самом шикарном ресторане, для встречи с деловым партнером и его второй половиной. Я, как порядочная супруга очень богатого дяденьки взяла под козырек и выполнила пожелания моего господина. Так чем ты недоволен, милый? – насмешливый женский дискант звучит восхитительно. Я боюсь обернуться. Боюсь снова встретиться со взглядом темных вишен, который до сих пор преследует меня в каждом сне. И я все время убегаю в этом сне и просыпаюсь от страха, что теряю самую важную часть своей жизни.

– Да, извини, дорогая.

Я поворачиваюсь, словно в замедленной съемке. Это мои гости, я знаю. Это я должна проводить их сейчас к чертову столику и подать меню, склонив холуйски голову.

– Добрый день. Я буду вашей официанткой во время сегодняшнего обеда, – механически выдавливаю из себя заученнцю фразу, вместе с фальшивой улыбкой.

Карие вишни кажется просверлят сейчас дыру в моей переносице. Женщина, стоящая рядом с Демьяновым прекрасна. Я машинально дергаю чертов передник. Смешно и глупо.

– Ну, так проводите нас к столу, – приподнимает бровь мой мучитель. – И, девушка, я бы хотел увидеть администратора.

– Вам что-то не понравилось? – боже, я жалкая. Блею, как коза, и рюша на переднике уже размахрилась от того, что я ее почти разорвала.

– Нет, нам нравится все.

– Тогда может я могу помочь?

– Это вряд ли. Я хотел попросить, чтобы нас обслуживала другая официантка. И еще, уберите от моей жены винные бокалы. Ты ведь не будешь пить, дорогая.

Я стою, как оплеванная. Черт, лучше бы я все таки взяла выходной. От унижения слезы самопроизвольно брызжут из глаз и мне приходится закусить губу, чтобы не разрыдаться, на радость мерзавцу и его красавице жене.

– Девушка, мы долго ждать будем?

– Простите, – выдыхаю я и почти бегом устремляюсь в кухню к Соне. И даже почти успеваю дернуть на себя тяжелую металлическую дверть прежде чем слышу тонкий голосок моего мальчика за своей спиной.

– А теперь фраера, цирковые номаера. Выступает Петя Корсаров. Денежки можно класть в это ведерко. Стих…

Мне кажется, что на голову мне падает огромный топор. Прямо на мою идиотскую шею.

– На вокзале, в пятом зале, раздаются голоса. Кто последний? Я за вами рвут на жопе волоса.

Все, теперь меня точно уволят. И мы с Петюшей пойдем на паперть. Хотя. Он то, скорее всего, со своим репертуаром…

– Сюда денежку, тетенька…

– Боже, что это? А ну пошел вон, побирушка. – капризный голос жены Демьянова кажется мне сейчас мерзким. Никто не имеет права оскорблять моего ребенка. Никто и никогда. Я разворачиваюсь и твердым шагом иду к чертову столику. Вижу моего мальчика, лицо которого залито молочной бледностью.

– Кара, какого…? Что ты за гадина… – рычит Демьянов, бросаясь к моему малышу, оседающему на пол.

– Петя, мы же пришли…

Мне кажется, что я несейчасм существую в какой-то параллельной вселенной. И Петюша мой на руках у огромного Петра, рычащего словно разозленный динозавр, болтается как сломанная игрушка.

– Пошла ты на х… – кричит он на жену, которая спокойно сидит на стуле. – А ты, мама… Какого хера встала, за мной, бегом.

– Надо вызвать скорую, – суетится вокруг Демьянова Соня. А я, кажется, уже умерла и словно бестелесный призрак зависла рядом с моим бесчувственным ребеком.

– Пока она доедет… – рывчит Демьянов, прижав к себе Петюшу. – Я сам отвезу. Лилия, мать твою, возьми вруки свою чертову задницу. Мальчику надо в больницу.

В мой мир возвращаются звуки и ледяной страх. Я бегу за викингом. Несущим в сволих лапищах мое счастье, одурев от ужаса.

– Петр, скоро придут Молоховы, – спокойно говорит жена демьянова, делая глоток вина прямо из бутылки. Интересно, откуда он ее достала? В нашем ресторане нет такого. Черт… От стресса я схожу с ума. – Ты готов рискнуть сделкой ради чужого мальчишки?

Он идет молча. Даже не оглядывается на жену. Уверенный в себе. Похожий на скалу. И если бы не эта его спокойнаяя сила. Я бы уже сошла с ума.

– Перхвати Петюшу, Лилия. Нет, назад садись, – командует Демьянов. Я подчиняюсь каждому слову.

– Спасибо, – шепчу я. Смотрю в родное личико моего сына, который наконец то начинает подавать признаки жизни. Демяьнов молчит, играет желваками.

– Мы едем к моему врачу, Лилия.

Глава 10

Петр Демьянов

– Прекрасный мальчик у вас, Петр Дмитриевич, – улыбается мой врач, подавая мне стакан с виски. – Ну что вы так испугались. Диагноз ожидаемый. Ваш сын…

– У меня нет детей, Семен Карлович, – морщусь я, делая глоток дорогого пойла.

– Простите, ваш племянник…

– Этот мальчик мне никто. Я детдомовский, – грубо перебиваю доктора, несущего чушь. – Ребенок просто потерял сознание, я привез его в больницу. Это сын официантки, работающей в ресторане, где я имел неудовольствие отдыхать. Что с пацаном?

– Извините, Петр. Но… Вы уверены в отсутствии родства между вами? Ребенок абсолютно идентичен с вами по генотипу. Глаза, форма ушей, гипомеланоз в волосах. И диагноз… У ребенка гликогеноз, при чем абсолютно идентичный вашему. И открылся он в пять лет, как у вас не так ли? Обычно старт болезни у близких кровных родственников примерно…

– Это невозможно, – хриплю, вертя в пальцах чертов стакан, в котором виски не осталось, на мою жалость. А просить добавки кажется постыдным. Но сейчас я бы не отказался от еще одной огромной порции огненной воды. – Вы же врач и понимаете, что для того, чтобы родился ребенок мужчина и женщина должны по меньшей мере быть знакомы.

– Может вы сдавали биоматериал когда-то? – задумчиво бурчит доктор, вертя в руках дорогой Паркер.

– Абсолютно исключено. Но… Я хочу, чтобы вы сделали пацану анализ ДНК.

– Простите, но без согласия матери ребенка я не имею права производить никакие манипуляции.

– А так? – вываливаю на стол ворох купюр, даже не представляя, сколько там.

– Вы выбрали меня в качестве лечащего врача по причине моей профессиональной этики, не так ли уважаемый господин Демьянов? – кривится Семен Карлович. – И я ни разу не дал вам повода усомниться в моей корректности. Так с чего вы решили, что я буду менее корректен в отношении других пациентов?

– Может быть, потому что плачу вам я? – чувствую себя абсолютным скотом. Но мне плевать.

– Уберите деньги. Петр Дмитриевич. Я вам все сказал. Если будет разрешение от матери мальчика, я выполню вашу просьбу. Единственное, что я могу сделать для вас – поговорить с женщиной. Рассказать ей, что происходит с ее сыном и дать рекомендации. Вы позволите?

Я вываливаюсь из кабинета чертова Пилюлькина, в состоянии близком к гроге. Понимаю, что то, что он сказал, просто идиотизм и этот мальчик никак не может быть моим, но… Чертов лепила породил в моей душе такую адскую бурю.

– Петька, как ты меня напугал, – Бемби сидит возле огромной больничной кровати, на которой мелкого Корсара почти не видно, держит его за руку и целует крошечные пальчики. Сердце в моей груди колотится так, что глушит все звуки вокруг. Присматриваюсь и отмечаю, что Петька порозовел. Глазенки его снова блестят хитро и любопытно. И смотрит он на пульт управления ложем, с такой жадностью, что во мне тоже просыпается желание поэкспериментировать с этой колымагой. А доктор прав. Мы ужасно похожи. И даже родинка над губкой мелкого такая же, как у меня, и ухо одно оттопырено чуть больше. Меня из-за этого всегда страшно дразнили в аду, в котором я провел самую безрадостную пору своей жизни. Хотя, нормальные люди считают детство счастливым и беззаботным. Стою у двери, смотрю на идиллию, а душе вихрится что-то невообразимое. Но это же невозможно. Я никогда в жизни не был знаком с этой странной девкой. Не от воздуха же она понесла?

– Ма, не плачь. Все же нормально. А дядька доктор сказал, что я вырасту сильным и большим. Просто нужно будет немного изменить что-то там. Я слышал. Ма, а Бармик там один. Как же он?

– Я позвонила тете Любе. Она присмотрит за песиком. И привет тебе все передавали, – тянет губы в улыбке Лилия. Но глаза ее остаются больными и испуганными. И у меня есть желание прижать к себе эту странную женщину – маму, которая сама еще почти девочка. И мальчишку этого… Как я не растерзал Карку, когда она оттолкнула ребенка, так трогательно пытающегося помочь своей матери? Не знаю… Я просто ослеп тогда от страха, когда увидел что Петьке плохо.

– Лилия, тебя хочет видеть доктор, – не могу молчать больше. В ушах грохочет как в адской мясорубке. – Я посижу с корсаром.

– Спасибо вам, – Бемби вздрагивает от неожиданности, смотрит на меня, и кажется я проваливаюсь куда-то. И я знаю, что этот взгляд мне знаком. Но никак не могу вспомнить, или связать это чувство с чем-то в моем прошлом. – Вы просто… Простите меня.

– Идите, Лилия. Семен Карлович очень занятой человек, – господи. Пусть она уйдет. Даст мне вдохнуть и подумать трезво.

Петька настороженно реагирует на мое присутствие. Сжался под одеялом, отвернулся, уставился на датчики приклеенные к его плечу. И я вижу пятно в его волосах на затылке, белое, похожее на кляксу. Пальцы самопроизвольно тянутся к такой же отметине на моей голове. Абсурд. Сюр. Это же как в фантастическом фильме про клонов.

– Петька. Хочешь тебе расскажу тайну? – ухмыляюсь я. Губка мальчишки упрямо оттрюнивается. Смешной. От Бэмби в нем тоже много. И скорее всего я просто идиот. В нем нет моей крови. А люди бывают похожими. Во всем мире можно найти сотни двойников любого человека.

– Иди ты в тухес, дядька злой. Трус карапуз. И тетька которая с тобой была похожа на кикимору. Вот. Моя мама в сто раз красавица, чем эта мерзкая жаба. А ты с ней сидел там. Я то думал…

– Ну, эта кикимора моя жена, – дергаю плечом. Дети восхитительные психологи. Смотрят прямо в суть. С возрастом мы слепнем, не можем рассмотреть, что спрятано за красивой оболочкой. А жаль…

– Тогда мне тебя жалко, – морщит нос Петюня. Раздувает маленькие ноздри, губы кривит. Черт… – Ну, давай свой секрет, пока мама Лиля не вернулась.

– Слушай. А почему ты ее мамой Лилей зовешь?

– Это тоже секрет, – хитро лыбится мальчишка. – Ладно, тебе скажу. Ты же флибубастер, у вас же слово чести есть. И секреты вы чужие не разбалтываете. Но сначала ты…

– А ты хитрец, – хмыкаю. Мальчишка жадно ждет пиратскую тайну. – Ладно, слушай. Только маме не рассказывай. Я думаю, что твоя мама больше не станет работать до поздна. И вы будете вместе проводить гораздо больше времени. И тебе не придется рассказывать стишки мерзким кикиморам. Но тебе надо будет мне помочь.

– Правда? Ух ты. А что делать надо?

– Твоя очередь. Давай сначала свою тайну.

– А ты точно никому? – снова настороженный взгляд.

– Могила, – шепчу я.

– Мама Лиля не…

Он не успевает договорить. Дверь в палату открывается и в нее влетает раскрасневшаяся Бемби. Она сердится, мечет молнии своими медовыми озерами. Я невольно любуюсь этой ее яростью.

– Вы… Вы все таки… Петюша. Нас домой отпустили. Доктор выписал тебе лекарства и сказал все будет хорошо. Сейчас придет сестра и снимет датчики.

– Я вас отвезу, – мой голос звучит твердо и властно. Но ей, кажется, плевать на все вокруг, кроме ребенка, на которого она натягивает колготочки дурацкие.

– Нет. И больше не смейте к нам приближаться. Вообще. Никогда. Что вы там себе надумали? Вы… Наглый, зажравшийся, вы… Все только себе хотите. А не выходит, да?

Она вдруг оказывается напротив меня, испепеляет взглядом. Чертова ведьма с этой ее губой оттопыренной.

– Вы нам никто, – тихо шипит, явно боясь напугать и без того притихшего Петюшу.

– Тогда почему он так похож на меня? У нас с тобой что-то было? Ну, может я просто…

– Вы… О боже. Вы что же, даже не помните женщин, с которыми спали? – из ее груди рвется истерический смех. – Успокойтесь, вы не в моем вкусе. Я терпеть не могу самовлюбленных, богатеньких мерзавцев. И уж точно мой мальчик не от вас. Я бы запомнила, – ехидна бы не смогла вложить в свои слова столько ехидства, сколько эта мелкая нахалка.

– Ма, я хочу конфетку, – подает слабый голосок мальчишка. Черт, у него снова приступ.? Слишком часто. Достаю из кармана шоколадку, в которую Петюша вгрызается с жадностью.

– Вы напугали сына, Лилия. Это провоцирует у него приступы.

– Это МОЙ сын, – выдыхает она мне в лицо. – И да, вы правы. Давайте просто разойдемся навсегда. Вы вернетесь в мир, где женщины могут толкнуть ребенка и обозвать его побирушкой. А мы с Петенькой поедем домой. Туда, где нас по крайней мере не обидят.

– Я отвезу вас. Ехать с ребенком через весь город на автобусе, дурная затея.

– Дурная затея было думать, что я в вас ошиблась.