Текст книги "Фальшивый муж для мамы Снегурочки"

Глава 13

Тамара Ларцева (Леднева)

– Ну, мы вас не ждали… Сегодня, – мнется бородатый великан стоя посреди странной комнаты. Я смотрю на его огромные ноги, затянутые в дурацкие полосатые носки и не знаю, что мне делать. Смеяться или плакать. Ощущение, что из меня весь воздух высосали, наполнили мое тело каким-то веселящим газом и я сейчас взлечу и буду болтаться между небом и землей. Точнее между полом и потолком квартиры. Чужой квартиры, в которой я себя чувствую просто гостей. При чем не очень то званой. – А так кроватка у нас готова, Вовкина еще, она в гараже. Только собрать. И коляска есть. Она Лене… тебе очень нравилась. Ну, не помнишь ты. Правда она голубая, мальчуковая. Но… Только не расстраивайся, мы купим новую, любую, какую скажешь, – видя, как на мои глаза наворачиваются слезы выдыхает Тимофей.

Настенька спит на диване. Все еще завернутая в дурацкое одеяльце. Ей же жарко, наверное. Вовка сидит рядом с сестрёнкой, и не шевелится, как маленький паж-страж.

– Настя вспотеет, – выдыхаю я, растерянно оглядывая наше с мужем и детьми семейное гнездышко. Оно вроде чистое, но какое-то не живое, что ли. Все как в казарме, чисто и по ранжиру. Стерильно. Каждая вещь на своем месте, но я душой понимаю, что так не должно быть. И нет нигде милых безделиц, фотографий в рамках, подушек и прочих глупостей, делающих дом и быт уютными и теплыми. Словно не жила тут женщина давно. Или это я такая, без души? Один маленький снимок висит на стене, на нем Тим и Вовка, совсем еще крошечный. Он сидит на руках у отца, а снимаю, наверное, я, потому что смотрят мужчина и мальчик на фотографа с любовью. Тимофей улыбается от уха до уха. А ведь я его не знаю совсем. И представить не могла, что этот угрюмый бородач способен на такие радостные эмоции. И сердце замирает, когда я вижу. Как он развязывает дурацкий бант непонятного цвета на одеяльце моей… нашей дочери. Неуклюже и неуверенно. Откидывает ткань, путается огромными пальцами в завязочках шапочки.

Я его не знаю совсем.

А вдруг он захочет близости. Это же естественно, если муж с женой…

Я его не знаю совсем!

Паника накатывает волнами.

Вовка вертится рядом с отцом. Помогает развернуть одеяльце, смотрит восторженно на крошку. Я его понимаю, она прекрасна. И он восхитителен. Он мой сын, это я знаю почти точно.

– Лена… Алена, тебе больше нравится. Когда я к тебе так обращаюсь. Ты напиши мне список нужного. Я все куплю. Прямо сейчас поеду и куплю. А Вовка приготовит ужин. Ванная там.

– А детская? Где будет детская? – отмираю я. Квартира небольшая, судя по гостиной. Хорошо если три комнаты, а это значит…

– Ну, поставим кроватку в спальне, – дергает плечом великан. У меня сердце падает куда-то в низ живота и начинает там отчаянно трепыхаться. Настенька чувствует, наверное, что ее глупая беспамятная мать нервничает, начинает кукситься. Мы пропустили уже два кормления. Моя доченька голодна. А я стою и думаю об ужасных глупостях. – А я пока переберусь на этот диван. Там в шкафу есть одежда… Твоя… Вовка покажет. Она чистая, я все перестирал, – паника, зло фырча, сдувается. Боже. Спасибо тебе за человека понимающего, которого ты послал мне в… Черт, не могу я называть мужем бородатого незнакомца, больше смахивающего на циркового гризли в полосатых носках. А бывают цирковые? О, да, самое время об этом подумать.

– А я еще ужин приготовлю, пока папа по магазинам бегает, – светится розовыми ушами мой сын. Точно, ужин. Я страшно голодна. Просто ужасно.

– Ты? Разве маленькие мальчики умеют готовить? – растерянно улыбаюсь я. Настенька уже попискивает, значит времени мало.

– Я уже большой, – смешно супит нос мальчик. Он очень красивый. И очень серьезный для своего возраста. Кстати, сколько же лет ему? Это так страшно не помнить собственную семью. Страшно и больно. И мои страхи про семейные отношения с мужем… Я понимаю, что они глупые и надуманны, у нас двое детей, целая жизнь. Ну не может он быть чужим. Это же невозможно. Ни один нормальный мужчина не повесит себе на шею чужую женщину и чужого ребенка. Нормальный, блин… А я не знаю совсем его. НЕ-ЗНА-Ю. И вот это меня выкручивает как чертову тряпку. – И папа научил меня готовить макароны по-флотски. Правда у него они всегда вкуснее. И папа говорит, что когда я подрасту, он мне шепотом расскажет секретный ингредиент. А пока…

– Конечно же ты большой, – я вдруг ощущаю острую потребность обнять этого крошечного мужчину. Мне почему-то кажется, что он недоласканный, недолюбленный и несчастный. Прижимаю к себе трогательного человечка, загибаясь от рвущей душу нежности. Он мой сын. Мой.

– Мама Снегурочка. Я тебя загадал. – шепчет ушастое сокровище. И Настенька уже пищит. И вот-вот разразится голодным ревом.

– Вовка, я очень хочу попробовать ваши с папой макароны, – шепчу я.

– Прекрасно, но сначала все же покорми дочь. Снегурочка, – голос Тимофей вибрирует в воздухе. Он недоволен. Или раздражен, или это просто он так нервничает из-за того, что его дочь голодна. – И напиши список, нужно успеть сегодня купить хотя бы самое необходимое.

Конечно нужно. Этим нужно было заранее озаботиться. Но я проглатываю его нервное бормотание. В конце концов он обычный мужик. Наверняка праздновал с друзьями все это время. И скорее всего не удосужился вспомнить кучу важных вещей. Тем более, что я вообще не помню, какой он. Но если мы до сих пор вместе, значит я его люблю, или привыкла, или дети нас так крепко связывают. Миллион или.

– Надо помыть руки, – стараюсь ровно говорить, но голос все равно дрожит. – Вова меня проводит в ванную, а потом в спальню. А ты, принеси мне, пожалуйста Настеньку. Тим… – в глазах великана я вижу… Панику? Он что, младенца боится? Надо же? – Тимофей, ну ты же уже не в первый раз отец, – улыбаюсь я. Какая-то залихватская вредность бушует в моей душе.

– Она такая… Хрупкая. Вовка когда родился весил четыре триста. Его педиатр звала битюгом. Ленка… Ты… Очень обижалась на докторшу за это. И даже его я боялся сломать.

– Ну не сломал же. И сейчас справишься, папуля, – хмыкаю я, глядя на огромного мужика, нерешительно замершего возле покрасневшей дочери. Господи, четыре триста. Как же я родила такого богатыря. Должна помнить. Невозможно забыть такое. А я… Не помню, черт бы меня разодрал.

– Ааааааа! – наконец не выдерживает Настюшка. Я срываюсь с места. Срочно нужно помыть руки, снять верхнюю одежду, обработать грудь. Моя дочь голодна, а ее отец…

Берет ее на руки.

Глава 14

Тимофей Морозов

– Памперсы вам какие? – интересуется милая продавщица, глядя на меня с неприкрытым любопытством. Наверняка думает, кто польстился на огра с растрепанной бородой и безумным взглядом? Никто милая. Просто огр дебил, и теперь будет хлебать полной ложкой проблемы. Потому что спасти то чужую жену и ребенка я спас, а вот что делать дальше даже в душе не… представляю. Сказать ей правду? И что? Она не поверит мне. Еще и виноватым останусь. Вспомнит все сама? Снова не поверит мне и нас с Вовкой возненавидит, а для моего сына это будет трагедией. Мы ведь фактически ее похитили. Ее и малышку. И мужа она своего любит и поверит ему быстрее чем не пойми кому. Скорее всего. И пойди потом докажи, что ты не верблюд. И что не выкуп требовал, а спасал их жизни. Черт, куда ни кинь, везде клин.

О, да, я супер герой с дырой в башке, пока только воображаемой. Но на горизонте вполне себе маячит реальное отверстие в моей тупой черепушке, калибра эдак третьего. Потому что, когда муж Снегурочки все таки нас отыщет, а это лишь дело времени, церемониться он не станет.

– Молодой человек, так какие? – В смысле какие? Чтобы младенец не протекал, – ха, судя по взгляду девчонка начинает подозревать во мне буйнопомешанного. И она не так уж далека от истины. Сейчас вызовет охрану и сдадут милого парня Тиму в руки добрых докторов. – Вы, наверное впервые папой стали, – улыбается девка. Папой, боже, да я… Папой я стал давно, а вот идиотом ушастым буквально на днях. В тот самый момент, когда Тамара Леднева, наследница миллиардов, родила мне в руки красное дитя тьмы. Точно, я даже дату и время запомнил. – Это нормально нервничать и не знать элементарных вещей. Малыш какой у вас…

– В смысле? Это… ну сантиметров примерно… Так погодите, вы про какого малыша спрашиваете? – рычу я, густо краснея под бородой. Девчонка теперь с жалостью на меня поглядывает. Похоже крышу то срывает не только у женщин в родах. – Господи, все мужики что ли такие? Вы о чем то, кроме эго своего думаете? Я говорю ребеночек у вас какого возраста, весит сколько? Мальчик, девочка? Есть трусиками памперсы, с картинками модными, они чуть дороже. Есть простые на липучках, есть многоразовые, но в них надо вкладыши специальные покупать. – Такая вот, – развожу я руки в стороны, показывая рост хрупкой девочки малышки, которую, пока ее матери подал, боялся раздавить ненароком. А потом, когда Снегурочка начала ее кормить при мне… Сбежал я, еле ноги унес. Не знал куда глаза деть, когда кроха обхватила губешками сосок Снегурочки. Это кошмар какой-то. Ужас нескончаемый. И я бы и домой не вернулся, но там ждут вот это все барахло с липучками, картинками и прочей фанаберией. – Примерно. Плюс-минус. Легкая и орет. Зубов нет. Нос морщит смешно. И на лобике пятно розовое, доктор сказал, что ее когда мать рожала, тужилась неправильно… – Тогда возьмите самые простые памперсы, самого маленького размера? Теперь прокладки. Сколько капель?

– Вы же не заставите меня показывать примерный размер? – обморочно шепчу я, представив инсталляцию “Тимофей показывает размер…”. О. боже. – Избавьте меня, пожалуйста, от сего действа. Такого я боюсь не переживу, – хмыкает, видимо, ко всему привыкшая продавщица. – Но вы еще не самый отбитый папаша. Так что…

Из магазина я вывалился, похожий на грешника проползшего на карачках все круги ада. Соски, оказывается, бывают ортопедические, резиновые, силиконовые и облегченные. Да я машину выбирал легче, чем стерилизатор для бутылочек и подушку для родивших женщин. Да я жену так не выбирал, что уж. А я ведь был плохим отцом и мужем. Теперь я это осознаю, но вернуть прошлое невозможно. Когда родился Вовка, я переселился на работу. Буквально жил там. Бежал от детского плача, нытья Ленки, колик, зубок, прочих радостей родительства, оправдывая себя тем, что я мужик и добытчик, а не нянька. Героем Ленкиного романа, как я теперь осознаю, я не был никогда. Она приехала из своего Зажопинска и просто пыталась зацепиться в большом городе, посредством замужества. Подвернулся я. Для нас обоих брак был игрой, и Вовку мы родили, потому что так было надо. Только вот я очень быстро понял, что такое ответственность, а у Ленки материнский инстинкт так и остался в дремлющем состоянии. Дураком я был, а не мужиком. Видно так меня вселенная решила наказать, подкинув под колеса дурочку снегурочку. Черт, черт, черт. В этом гребаном списке еще миллион пунктов. А дома… Дома меня ждет полное непонимание, что делать, женщина, считающая себя моей женой, крошечная чужая дочь, которую я самый первым взял на руки и сын фантазер, верящий в страшную сказку. Это не ад даже, что-то более омерзительное и ужасное. Телефон в кармане начинает вибрировать неожиданно – Тимыч, ты не офигел? – Степа рвет и мечет. Твою мать, я снова забыл отправить ему коды программы. – Нас скоро порвут на флажки. Я понимаю, конечно, что у тебя семейная драма. Но… – Степ, где продают молокоотсосы? – перебиваю я пышущего праведным гневом друга детства. – Чего? – Ну, молокоотсосы. Думаешь электрический лучше, или ручной? Дилемма у меня. – Тимыч, ты в порядке? Я тебе о работе, а ты… Зачем тебе доильный аппарат для баб? Ты же не… – Поэтому ты до сих пор не женат, – я морщусь. Слово “баба” раздражает почему-то безмерно. – Ни разу не пробовал называть женщину женщиной? – Сути это не меняет, братан. Где ты, я приеду. Я так понимаю у нас проблемы?

– Не у нас, Степа. У меня. И это не проблемы. Это… Не лезь, в общем, не твои это дела. Буду выгребать сам. Отпуск мне оформи за свой счет. И, сделай одолжение, если меня искать будут, скажи, что я уехал. На Занзибар скажи, там примкнул к стае обезьян и одичал.

– Я знал, что ты придурок, Тим, но, чтоб настолько. Я приеду сегодня. Нет у нас с тобой разных проблем. Ты так мне сказал, кажется, когда в четвертом классе отбил меня у Паши Сало, который из меня вытрясал мелочь.

– Когда он тебя тряс подняв за ноги, я думал со смеху сдохну, – фыркаю я, вспомнив мелкого Степку, которого только ленивый не задирал. – Степа, давай без геройств.

– Да пошел ты, – хмыкнул мой лучший друг и отключился. Он приедет, я знаю точно. Надо срочно все докупить и ехать домой, к детям и жене. Чужой жене.

Глава 15

– Ты выяснил, что за мужик забрал неизвестную бабу из роддома? – нервно спросил Руслан.

Чип, внешне спокойный, тоже уже начал напрягаться. Баба пропала, словно испарилась. Чертов мужик, который увез роженицу из роддома, словно заколдованный. Чип перелопатил все записи видеокамер, которые именно в день поступления женщины были отключены.

С выпиской вообще все оказалось еще менее ясно. Женщина просто исчезла, будто и не было ни ее, ни младенца. Единственное, что удалось узнать – имя мужика, который доставил в больницу неизвестную. Но Тимофеев в городе миллионнике сотни, фамилию он забыл сообщить. Менты, сопровождавшие героя, от стресса забыли не то что его имя уточнить, но даже номер машины не удосужились запомнить. Известно только, что тачка была желтой. Зашибись примета. Пока проверишь каждого Тимофея, драгоценное время утечет, как песок сквозь пальцы. И если Тамара жива, она может объявиться в любой момент. И это станет катастрофой для “вдовца”. Чип это понимал.

– Не выяснил. Ты бы тоже подсуетился, дорогой компаньон. Изобразил бы публичное горе, а не разлагался морально с шалавой своей силиконовой. Рус, не путай берега. На кону стоит огромное состояние, а ты ведешь себя как подросток спермотоксикозный. Ты ведь понимаешь, что сейчас интерес к твоей персоне излишен? Это что за хрень? Ты вообще осатанел?

Руслан глянул на экран планшета, который бросил перед ним Чип и скрипнул зубами. Черт, как эти твари только умудрились заснять его в объятиях любовницы? Он же был аккуратен.

– Тамара, если увидит это, как думаешь, что будет? – плеснул масла в огонь Решала.

– Если она жива, – оскалился Руслан. – Выстави людей вокруг офиса и моего дома. Если явится, пусть перехватят, а дальше… Ты знаешь, что делать.

– Я вот смотрю на тебя и думаю, что ты за тварь такая, Руслик, – скривился Чип, брезгливо глянув на Ларцева. – В ребенке Тамары ведь и твоя кровь. Знаешь, я не думаю, что в пятом роддоме была твоя жена. Ты вон от своего открещиваешься, а чужой мужик чтобы взял себе кучу головняков, что-то из области фантастики. – Я ребенка не хотел, эта дура решила все по своей гребаной привычке. А Томку могли забрать из шкурного интереса. И знаешь, ты слишком много говоришь для наемника. Не тебе судить о моем моральном облике. Ты и так мне стоишь очень дорого.

Чип ухмыльнулся. Руслан конечно попытается его убрать, как только загребет его руками жар. Он это знает и готов к этому. Решала молча пошел к выходу из кабинета заказчика. Все идет по плану.

Тамара Леднева (Ларцева)

– Она красивая, – тихо шепчет Вовка, разглядывая сытую спящую сестренку. – Как снежная принцесса. И на тебя похожа. – И на тебя, – устало улыбаюсь я. Тимофей так и не вернулся, и я от чего-то нервничаю одна с двумя детьми. – Ты же ее брат. Вов, а какая я? Ну какая… была? – Добрая, веселая, ругалась иногда, на папу сердилась, правда меня не очень любила, если честно, могла стукнуть. Но я не обижался. Я же все понимаю. Но, это не ты… Ты другая, – шепчет мальчик, странный, славный. По моему телу проходят волны неприятной дрожи, и жалости. Грудь больно ноет, целый день сегодня, но внимание на боль я обращаю только сейчас.

– Ты прости меня. Вовка. Я больше никогда тебя не обижу, – голос срывается. Боль растекается по телу противным скафандром.

– Я знаю. Поспи, ты устала. А я за Настей присмотрю, – маленький мужчина сейчас такой трогательно серьезный, что я не могу сдержать улыбку. Нет, я не могла его не любить. Я даже не помня никого, точно знаю, что он мой сын. Неужели я была такой дрянью, что могла поднять на него руку? Не помню, может это и к лучшему. Я и вправду устала. Дрема или полубред накатывают тяжелыми волнами. Выныриваю из этой липкой жижи, не зная, сколько времени прошло. Меня будит скрежет ключа в замке, звучащий в звенящей тишине слишком громко.

– Пап, а Снегурочка заболела. Она тает. А ей нельзя. Нельзя нас бросать снова. И Настенька еще у нее есть. Папа, – звучит где-то в пространстве тихий детский шепот. Снова? Что значит снова? – Я чаю ей хотел с малиной сделать, а потом забоялся, вдруг нельзя. А то у Настеньки живот же может заболеть. Мама Снегурочка же кормит ее. Мед я читал точно нельзя. А малину не знаю. А Настенька плакала, я ее покачал. Но она пахнет. Пап, ей надо попу вымыть и трусики сменить. и Молочко ей надо. Мама Снегурочка сказала, что через полчаса ее надо покормить.

– Все будет хорошо. Вов, – нервно говорит Великан. Странно говорит, будто сам с трудом в свои слова верит.

Открываю глаза, смотрю в топорщащееся бородой встревоженное лицо великана. Он наклоняется, прижимается шершавыми губами к моему лбу. Они ледяные, с мороза. И мне так становится спокойно.

– Тим, ты так долго, – тяну губы в улыбке. Больно, они лопаются, во рту привкус крови. Снова? Бросать снова? О чем говорит Вовка? Что происходит? – Мне было так страшно тут одной. А еще…

– Ты была не одна, – хрипит мой муж. Сердится? Мечет молнии глазами. – И Тимом не зови меня, ясно?

– А как? – он меня ненавидит? Что же такого я натворила, что этот громадный мужик не хочет мне в глаза смотреть?

– Прости. Извини. Я просто нервничаю. У тебя что-то болит? – да, он растерян, и ему страшно. Я это вижу по тому, как подрагивают его пальцы, по панике плещущейся в синих глазах.

– Грудь. Разрывается. И мне страшно холодно, Морозушко. Словно изнутри у меня все изо льда.

– Я сейчас. Подожди…

– Не надо, Тим… Тимофей. Сначала разберись с нашей дочкой, пожалуйста. Ее нужно подмыть. Чтобы опрелости не появились. Я подожду, ты слышишь?

– Там… – он на полуслове замирает, словно сказал что-то лишнее.

– Что там?

– Прости, Лена, я сейчас. Я…

Он выскакивает из комнаты. Чем-то гремит. Бубнит под нос. Мечется как зверь в клетке. – Папа, надо врача. – слышу я тихий голосок сына. – Давай скорую вызовем, пока Снегурочка не растаяла. Папа…

– Нельзя, ты понимаешь? Ты это понимаешь? – хрипит Тимофей. Я пытаюсь понять, почему нельзя, но тяжелая душная темнота волнами накатывает на мой ставший ватным мозг.

Я слышу возбужденный бас Тимофея. Он с кем-то говорит по телефону, прежде чем провалиться во тьму окончательно.

Глава 16

Семен вышел на крыльцо клиники, приподнял воротник и не оглядываясь по сторонам, пошел по тротуару. То, что за ним следят он понял сразу. Сделал вид, что нагнулся, чтобы завязать вроде-бы распустившийся, шнурок и сразу срисовал двух амбалов, идущих за ним. Они особо и не таились. Семен усмехнулся. По старой привычке, выработанной им еще во время службы в горячих точках, да был и такой момент в его биографии, там тоже нужны врачи, он резких движений делать не стал. Медленно поднялся, зашел в магазин, в котором отоваривался постоянно всякой дрянью и успел перезнакомиться со всеми продавщицами. Женщины дружбу с ним очень ценили, потому что врач его специализации часто им пригождался. А Семен никогда и никому не отказывал в помощи.

Шпики остались снаружи. Ну куда может деться лоховатый докторишка из дешевого лабаза? Он же не ниндзя, в конце концов, и уж точно не телепорт.

– Ой, Семен Дмитриевич, что-то давно вы к нам не заглядывали. Печенье ваше любимое привезли. Свежайшее. Свесить? – радостно разулыбалась продавщица Светочка, приехавшая откуда-то с периферии и так и не научившаяся говорит правильно.

– Светик, я за печеньем приду вечерком, чаи погоняем. Ты ведь проконсультироваться со мной хотела?

– Ой, да. В боку постоянно стреляет, а еще…

Семен понял, что если не перебить бедолагу, у которой скорее всего просто боли на фоне понятия тяжестей, то отсюда он не уйдет живым точно, и дело будет совсем не в мнущихся у порога соглядатаях.

– Светик. Давай вечером. Слушай, тут у вас есть другой выход?

– А что случилось? Вас кто-то обижает? У меня кнопка есть тревожная. Давайте я вызову ЧОПовцев. Они…

– Да нет, что ты, – улыбнулся врач, так лучезарно, насколько позволяла напряженная ситуация. Если он не появится через десять минут, скорее всего амбалы начнут нервничать и искать сою жертву. И тогда Семен точно не сможет уйти незамеченным. Времени катастрофически мало. – Просто я роды принял у жены вон того здоровяка. Он меня мечтает вознаградить, выпить зовет, а я, знаешь, этого не люблю. Так что, Света…

– Ну, пойдемте. Правда начальство меня убьет, если узнает, что я в подсобку посторонних пустила.

– А мы никому не скажем, – подмигнул ей доктор.

Через три минуты Семен вышел на улицу в темный переулок и быстрым шагом пошел к метро. Машину брать нельзя, ее легко отследить. А подземка самый верный способ затеряться в толпе. Тем более, что сейчас самый час пик, люди возвращаются с работы домой. Черт, сегодня он ушел от преследования. Но завтра придется объясняться с мерзким типом, начальником дураков. Которых легко обвел вокруг пальца обычный докторишка из государственного роддома. Сема хмыкнул нервно и ввинтился в колышущуюся людскую массу.

Тимофей Морозов

Она вся горит. И спит, и не спит, в каком-то странном беспамятстве. Губы пересохшие шепчут чужие имена.

– Тим, Настенька, – наконец на меня смотрят мутные больные глаза. В которых даже паники нет. Просто обреченность. Ленкино платье. Которое моя настоящая жена оставила в шкафу, Снегурочке пришлось впору. И теперь я смотрю на пятна, расплывающиеся по цветастой ткани на ее груди, и близок к панике. Странные пятна, желтовато-бурые. – Она плачет, ты не слышишь?

Ни черта я не слышу. Еще бы не видеть и не думать, и вообще бы было шикарно.

– С ней Вовка, – как дурак, хриплю я, глядя, как эта заполошная пытается подняться с дивана.

– Ей надо есть. Ее надо переодеть. Тим, что может сделать крошечный мальчик? Ты же отец, ты должен…

Да ни черта я не должен. Я дотронуться боюсь до крошечной ляльки. Боюсь, что сломаю малышку, настолько она хрупкая. И памперсы я так и не научился менять. Отрываю чертовы липучки, руки крюки. И я абсолютно не уверен, что женщина с такой температурой и не пойми чем, сочащимся из груди, должна кормить малышку без опаски за ее здоровье.

– Лежи, я вызвал врача и позвал тетю Глашу. Это соседка наша. Она справится, уже ушла в магазин за смесью. А я… Просто тебя не могу оставить, понимаешь? – ну да, мне пришлось. Тетя Глаша не стала задавать лишних вопросов, но они будут. И я абсолютно не знаю, что буду ей врать после того, как этот кошмар закончится. Если закончится. – Так что наша… дочь чистенькая, довольная, и в безопасности.

– Спасибо, – не могу отвести глаз от запекшейся корочки на шикарных губах странной женщины. Что-то же ее толкнуло под мои колеса в тот злополучный день, почти голую, в тапках на босу ногу? Она бежала от кого то, или к кому-то? – Ты прекрасный отец, очень заботливый…

– Ты меня не знаешь совсем, – ухмыляюсь я. – Вдруг ошибаешься? Ты об этом не думала?

– Думала, – тихо шепчет Лена-Тамара, не сводя с меня лихорадочного взгляда. – Я тебя не помню. Но точно знаю, что что-то произошло между нами. Ведь так? Я предала тебя? Я была дурной женой? И Вовка… Я и мать была плохая? Так может мне лучше не вспоминать?

Я молчу. Гляжу на женщину, которую не знаю совсем. Которой вру, пусть и во спасение. Я не знаю, что ответить ей. Меня спасает дверной звонок. Слава богу. Срываюсь с места, как страус из мультфильма. “Крылья, ноги. Главное хвост”. Господи, какие глупости лезут в голову.

– Хвост за мной был, Тимофей, – доктор Сема пахнет морозом и проблемами. Но я безумно рад его видеть. Просто до одури. Аж хочу его сграбастать и подкинуть к потолку. – Я оторвался. Но… Найти вас лишь дело времени. Хорошо ребята нормальные попались, ну менты. Не сдали тебя. Ветошью прикинулись. Но, много ли Тимофеев в городе, разъезжающих на желтом минивене?

Доктор по-хозяйски идет в ванную. Я семеню за ним, борясь с желанием взять мужика за шкирку и оттащить в комнату к умирающей наследной принцессе. Какая к черту разница, от чего она умрет. От рук мужа. Или от того, что ее угроблю я к чертям собачьим.

– Сема, давай решать проблемы по мере поступления, – рычу я. То что он говорит – реальность. Но она даже меня сейчас пугает меньше, чем перспектива остаться с двумя детьми на руках, один из которых даже не мой. – Девка вот-вот откинется. Я в истерике, если честно.

– Да нельзя ее было выписывать так быстро, – морщится врач, намыливая руки, трет их до красноты.

– А у тебя был выбор?

– То-то и оно.

Снегурочка не спит. Полусидит на диване. Лицо бледное, покрыто бисеринками пота, хотя в комнате совсем не жарко. Семен не особо церемонясь, дергает ткань платья на ее груди, которая с треском разрывается.

– Ох, – она то ли взвизгивает, то ли всхлипывает. А я как завороженный смотрю на огромную, какую-то неестественную грудь увитую синими венками. Во рту становится сухо, как в пустыне, а в голове… А еще, я хочу убить Сему, за то, что он себе позволил дотронуться до этой дурищи. Странное чувство, если честно.

– Мастит. Хороший такой, негнойный, слава богу, – руки Семена ощупывают полукружья груди Снегурочки, а я слепну от странной злости, рвущей меня изнутри. – Слишком тугой сосок. Лактостаз. Малышка не справлялась с высасыванием молока. Скорее всего вызван стафилококком, но без анализов сказать трудно. Грудное вскармливание прекращаем пока. Девочку будете кормить смесями. Матери постельный режим, полный покой, диета и… Тимофей, там сумка в прихожей. Принеси.

– Это заразно? – боже. Я выгляжу дураком сейчас. “Лена” стонет от боли, а я задаю идиотские вопросы.

– Тебя только это интересует?

– А что, у меня в доме ребенок и младенец. А стафилококк…

– Скорее всего стафилококк от младенца и исходит, – хмыкнул Сема, накинул на грудь женщины покрывало. – Неси сумку, мать твою. Я оставлю антибиотики, будешь колоть по схеме. И массаж… Я покажу, как разминать грудь красотки. Соски будешь ей обрабатывать антисептической мазью. Ты будешь, Тим, она сама не сможет, поверь. Там боль адская. Но она во спасение.

– Шшшшшто? Я? Соски? – я аж присвистываю от обалдения. – Ты мне что предлагаешь?

– Я предлагаю, раз уж начал спасать девочек, так иди до конца. Ты что думал, когда ответственность на себя брал?

– Я безответственный, Сема. Капец какой. Я вообще балбес. Как Шарик из мультика. Ну какие мне соски? Я памперс сменить девочке не могу. Меня тошнит, и вообще… Я очень плохим отцом и Вовке был…

– Ну, значит пора становиться нормальным. Я покажу как разминать и массировать.

– А это… Ну… Может можно как-то… Ну, не мять титьки.

– Можно. Прекращай мять титьки, и начинай массировать грудь, – рявкнул Семен. Ох, как мне сейчас сбежать на работу захотелось. Прямо до зуда в пятках.

– Тим, ох, – застонала Снегурочка, когда я дотронулся до раскаленной ее кожи. Пальцы словно током прошило. Ох. Блин. Она не спит. Она не без сознания. Главное теперь мне не рухнуть в обморок, и не… – У тебя пальцы такие.

– Кхм, – где-то на грани моего воспаленного сознания, хрюкнул поганец доктор Сема.