Текст книги "Изменение законодательной модели российского уголовного судопроизводства. Монография"

И. Б. Михайловская
Изменение законодательной модели российского уголовного судопроизводства
Монография

[битая ссылка] [email protected]

Введение

Интенсивность изменений уголовно-процессуального закона

Наиболее общей характеристикой действующего уголовно-процессуального законодательства РФ является его нестабильность. Количество Федеральных законов, вносящих изменения и дополнения в УПК РФ, по состоянию на апрель 2014 г. с момента его принятия составило пятьдесят. Число же поправок и изменений (от редакционных до кардинальных, существенно меняющих модель процесса).

Нельзя не отменить прогрессирующую динамику законотворческой деятельности депутатов Федерального Собрания (см. таблицу № 1).

Таблица № 1

Год

2002

2003

2004

2005

2006

2007

2008

2009

2010

2011

2012

2013

Всего

Количество принятых законов

5

5

4

1

7

11

6

13

25

21

18

22

138

Как видно из этой таблицы, отмечается стабильный рост числа законов, а следовательно, и количество вносимых в УПК РФ изменений и дополнений также увеличивалось.

По своему объему (количество вносимых статей) и содержанию дополнений и изменений новации столь разнородные, что их количественный подсчет не дает их содержательной характеристики.

Интенсивный поток изменений уголовно-процессуального законодательства не имеет своей основой более или менее выраженные концептуальные исходные положения.

С одной стороны, например, раскрывая содержание принципа законности, ч. 4 ст. 7 содержит требование, согласно которому «определение суда, постановление судьи, прокурора, следователя, дознавателя должны быть законными, обоснованными и мотивированными». При том обоснованность предполагает установление обстоятельств, указанных в ст. 72 УПК, посредством доказывания. С другой стороны, по инициативе обвиняемого, согласившегося с предъявленным ему обвинением, можно исключить процесс доказывания и исходить не из фактических обстоятельств дела, а из позиции обвиняемого.

В принципе, и та, и другая позиция может быть теоретически обоснована, исходя из различных парадигм.

В первом случае законодатель исходит из обязанности государства привлекать к ответственности каждого нарушителя закона, независимо от его позиции, которая может влиять на исход дела (меру ответственности), но не является основанием для принятия итогового решения.

Во втором случае центральным вопросом является наличие (или отсутствие) спора между сторонами. Если спора нет, то суд удовлетворяет принятое сторонами решение. Возникает вопрос: имеет ли законотворчество в сфере уголовного судопроизводства (а также гражданского, административного и др.) какие-либо пределы, ограничения. Очевидно, что таким ограничителем являются решения Конституционного Суда, которые обязательны для законодателя. И здесь возникает проблема иерархии юридических актов в сфере судопроизводства. Однако ч. 3 ст. 1 УПК РФ устанавливает правило, согласно которому «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью законодательства Российской Федерации, регулирующего уголовное судопроизводство. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотрены настоящим Кодексом, то применяются правила международного договора».

Однако «пирамиду» законодательных актов вряд ли можно считать завершенной. Приведем лишь один пример. В течение десятилетий, в том числе и в советский период, признавалось аксиомой положение, согласно которому правовое значение обвинительного заключения (акта) состоит в том, что оно определяет пределы судебного разбирательства и является важной гарантией прав обвиняемого. Противоположную позицию занял Конституционный Суд РФ. В своем постановлении от 02 июля 2013 г. № 16-П он признал не соответствующим Конституции РФ исключение возможности в судебном разбирательстве изменения обвинения в сторону, ухудшающую положение подсудимого. Такой запрет, по мнению Конституционного Суда, препятствует «самостоятельному и независимому выбору судом подлежащих применению норм уголовного закона в случаях, когда он приходит к выводу, что фактические обстоятельства, изложенные в обвинительном заключении, обвинительном акте или обвинительном постановлении, свидетельствуют о наличии в действиях обвиняемого признаков более тяжкого преступления либо когда в ходе предварительного слушания или судебного разбирательства им установлены фактические обстоятельства, являющиеся основанием для квалификации деяния как более тяжкого преступления».

Учитывая, что решения Конституционного Суда окончательны, обжалованию не подлежат, это наделяет Конституционный Суд не только монопольным правом толкования Высшего закона страны, но и дает возможность создавать нормы, хотя всячески от такой сферы своей деятельности систематически отмежевывается и называет их «правоположениями». Однако эти «правовые положения» через тот или иной срок становятся нормами закона.

Вместе с тем признание нормы закона, противоречащей Конституции РФ, не влечет исключения данной нормы из числа действующих. В результате в ряде случаев складывается ситуация коллизии норм, что может быть проиллюстрировано ч. 4 ст. 254 УПК, ряд положений которой признаны противоречащими Конституции, но в УПК она сохранилась и может рассматриваться как действующая.

Если понятие закона не требует особых разъяснений, то понятие права весьма аморфно и не имеет четко определенных материальных признаков. Действительно закон – это в установленном порядке принятый юридический акт, но применительно к праву такой определенности нет.

Нет определенного ответа и на вопрос, кто является источником права: орган, входящий в национальную юридическую систему, или нормы, закрепленные в международных актах (при условии, конечно, что данная страна этот акт подписала). Следует учитывать, что международные акты не могут и не должны подменять собой национальное законодательство, в частности предписывать определенную процедуру судоприозводства, хотя они могут затрагивать весьма важные ее аспекты, касающиеся гарантий прав личности.

Надо сказать, что отечественный законодатель предпринял попытку поставить на вершину иерархии юридических предписаний «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации», во-первых, объявив их составной частью законодательства РФ, а во-вторых, установив их приоритет над национальными законами (ч. 3 ст. 1 УПК). Эта норма, как и аналогичные ей по содержанию нормы других отраслей права, основывается на ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, в той или иной форме которую и воспроизводят. Применительно к уголовному судопроизводству нельзя не отметить изменения формулировки принципа законности.

До введения в УПК РФ ст. 81 действовала норма, предписывающая суду руководствоваться исключительно законом.

Федеральный закон от 2 июля 2013 г. уточнил в ст. 8¹ уточнил принцип независимости суда, предписав суду необходимость руководствоваться не только законом, но и Конституцией РФ. Возможно, выделяя Конституцию из общего массива юридических регуляторов жизни общества с учетом существования в нашей стране конституционного судопроизводства и высокого статуса Конституционного Суда, возникает соблазн признавать нормами права положения, содержащиеся в решениях КС РФ и обретающие нормативную форму путем безальтернативного включения в соответствующий законодательный акт.

Все сказанное призвано хотя бы в какой-то мере пояснить существующую ситуацию, которая отражает сложности перехода от не розыскной модели уголовного процесса советского периода к состязательной форме судопроизводства.

Именно переходный период с его разноголосицей и несхожими парадигмами открывает возможность наряду с коренными преобразованиями в сфере уголовного судопроизводства изменять и дополнять закон, не соотносясь с законодательной моделью в целом.

Такого рода ситуация порождает необходимость определения «узловых» моментов законодательного регулирования уголовного судопроизводства, с тем чтобы не утонуть в море поправок, не имеющих существенного значения. В то же время значимость того или иного процессуального института может быть различной.

Так, если цель обозначается как уголовное преследование каждого лица, совершившего преступление, то очевидно, что центральным моментом станут полномочия должностных лиц, обладающих властными полномочиями и представляющих сторону обвинения. (Обычно такая трактовка цели уголовного судопроизводства обозначается как «достижение истины».)

Иной подход к цели уголовного судопроизводства высказывался еще сто лет назад. Так, Н. Н. Розин писал: «Состязательному процессу не может быть свойственно неограниченное стремление к материальной (объективной – И. М.) истины… Принцип, которым руководствуется суд в состязательном процессе, является принципом не материальной, а юридической истины, который более правильно называть принципом доказанности обвинения».

С нашей точки зрения, на уровне функционирования всей системы уголовного судопроизводства целью является разрешение конфликта между личностью и государственной властью с наименьшими негативными последствиями для общества.

Предлагаемая трактовка социального назначения избираемой законодателем процессуальной формы позволяет выявить критерии оценки вводимых институтов в более широком плане – характеризует изменения в отношении личности и государства.

В частности, расширение круга дел, по которым возможно примирение сторон и иные формы проникновения в процесс диспозитивного начала, свидетельствует о том, что государственная власть укрепляет юридическое равенство сторон уголовно-правового конфликта.

В целом же изменения уголовно-процессуального законодательства прежде всего делают очевидными те трудности, которые возникают при замене одной модели уголовного процесса другой.

Необходимо также подчеркнуть очень важное обстоятельство: связь формы судопроизводства с социально-экономическим устройством общества, прежде всего политическим режимом.

Обращаясь к российской истории, нельзя не вспомнить, что отмена крепостного права явилась предпосылкой судебной реформы 1861–1864 годов, которая модернизировала уголовное судопроизводство и поставила его в один ряд со странами романо-германской правовой семьи. Напротив, с приходом к власти большевиков, коренным образом изменивших отношения собственности и власти, уголовное судопроизводство (не говоря уже о чрезвычайных законах и внесудебных расправах) приобрело розыскной характер.

Положения УПК (ст. 15), провозгласившие состязательное построение судопроизводства, предопределили законодательное закрепление в уголовно-процессуальном законе основных характеристик состязательной формы судопроизводства. Но они не стали ориентиром построения отдельных норм и институтов.

Из обширного круга проблем, связанных с трансформацией законодательного регулирования уголовного процесса, необходимо рассмотреть наиболее значимые и определяющие функционирование системы уголовной юстиции. Такими проблемами, на наш взгляд, являются следующие:

1) законодательное закрепление параллельно действующей процессуальной формы, основанной на иных принципах;

2) отсутствие иерархии полномочий должностных лиц, осуществляющих уголовное преследование;

3) изменение роли обвиняемого в системе уголовно-процессуальных отношений.

Эволюция процессуальной формы судопроизводства

Огромное количество поправок в большую часть УПК РФ, введение новых глав и институтов обусловили существенное отклонение от первоначального варианта закона, ныне действующего. Наиболее значимыми из них являются зафиксированные в главах 40, 40¹, 32², которые конструируют альтернативную модель уголовного процесса, мирно соседствующей с другими разделами УПК, хотя находится с ними в явном противоречии.

Рассмотрим эту проблему более подробно.

Законодательное построение альтернативной модели уголовного судопроизводства началось с включения в текст УПК РФ 2001 г. главы 40, которая была выделена в самостоятельный Х раздел и вводила «Особый порядок судебного разбирательства». Единственная глава 40, содержащаяся в этом разделе, конкретизировала название раздела и была озаглавлена «Особый порядок принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением». Глава содержала четыре статьи, устанавливающие основания применения особого порядка, порядок заявления ходатайства обвиняемого о разбирательстве его дела в особом порядке, а также процедуру судебного заседания, постановления приговора и пределы его обжалования.

Наиболее существенное новшество заключалось в том, что суд принимал решение без исследования доказательств. Перед судом не ставилась задача установить обстоятельства, указанные в ст. 73 УПК РФ. Предметом исследования становилось установление осознанности (п. 1 ч. 2 ст. 314) и добровольности (п. 2 ч. 2 ст. 314) принятого обвиняемым решения о соглашении с обвинением, т. е. признания своей вины в совершенном преступлении. При этом закон установил ряд условий, без соблюдения которых применение Особого порядка не допускается.

Во-первых, Особый порядок может применяться по уголовным делам о преступлениях, наказание за которые не превышает 10 лет лишения свободы.

Во-вторых, обвиняемый до заявления ходатайства должен обязательно проконсультироваться с защитником и заявлять ходатайство в его присутствии.

В-третьих, необходимо согласие с заявленным ходатайством государственным или частным обвинителем, а также потерпевшим. Если какое-либо из этих условий не соблюдено или у суда появились сомнения в осознанности и добровольности признания обвиняемого, то дело рассматривается в общем порядке. Указанное решение может быть принято судом в ходе судебного разбирательства. В качестве «вознаграждения» за признание подсудимый не может быть приговорен к наказанию, которое превышает две трети максимального срока или размеры наиболее строгого вида наказания, предусмотренного за совершенное преступление. Кроме того, обвиняемый освобождается от взыскания процессуальных издержек.

Было много критических публикаций по поводу главы 40 УПК РФ, но она была весьма активно поддержана практикой. Доля уголовных дел, рассмотренных в Особом порядке, из года в год росла, и в последние годы достигает 60–70 %. К сожалению, в таблицах статистической отчетности отсутствует показатель доли обвиняемых, признавших свою вину. Можно предположить, что те, кто признал свою вину, решили улучшить свое положение гарантированным пределом грозящего наказания. Кроме того, ничтожный процент оправдательных приговоров (в среднем менее одного процента) побуждает обвиняемого не строить иллюзий относительно исхода судебного разбирательства.

Законодательное закрепление особого порядка принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением не затронуло процедуры предварительного расследования. Оно должно было проводиться в общем порядке, а ходатайство обвиняемого о слушании дела в порядке ст. 316 УПК могло быть заявлено по окончании расследования в момент ознакомления с материалами уголовного дела либо на предварительном слушании, когда оно является обязательным в силу ст. 229 УПК РФ.

Но начало построению альтернативной модели уголовного судопроизводства было положено, и Федеральным законом от 29 июня 2009 г. (№ 141-ФЗ) появилась глава 40¹ «Особый порядок принятия судебного решения при заключении досудебного соглашения о сотрудничестве».

Если глава 40 УПК, несмотря на существенные изъятия и отступления от принципов, закрепленных в главе второй УПК, тем не менее еще находится в сфере уголовно-процессуальных отношений, то глава 40¹ по природе своей скорее относится к предмету оперативно-розыскной деятельности.

В нашей литературе не раз отмечалось, что организационное единство подразделений, ведущих как процессуальную, так и оперативно-розыскную деятельность, вполне закономерно привело к законодательному закреплению института, переводящего средства и способы ОРД на уровень процессуальной деятельности.

Рассмотрим главу 40¹ УПК более подробно, поскольку ее статьи раскрывают механизм превращения обвиняемого в осведомителя. В процессе такого превращения действуют должностные лица, которые являются участниками уголовного процесса и в круг полномочий которых производство оперативно-розыскных действий не входит. Отличие от ОРД состоит в публичности, раскрытии личности осведомителя и направлений его будущей деятельности.

При этом оказывается, что стать осведомителем достаточно сложно. Обвиняемый вначале ходатайствует о согласии на заключение соглашения с прокурором перед следователем, последний просит согласия у руководителя следственного органа. Хотя ходатайство о сотрудничестве обвиняемый подает на имя прокурора, оно может до него и не дойти, если не будет постановления следователя о возбуждении перед прокурором ходатайства о заключении досудебного соглашения о сотрудничестве. Прокурор вправе как неудовлетворить заявленное следователем ходатайство, так и отказать в нем.

Если участие должностных лиц, осуществляющих уголовное преследование, в мероприятиях, позволяющих получить дополнительную информацию, то цель участия защитника не вполне понятна. Есть ли смысл заключать соглашение с тем, кто не может гарантировать исполнение взятых обязательств? Согласно ст. 252 УПК, прокурор определяет пределы судебного разбирательства, он вправе смягчить квалификацию преступления, исключить какие-либо эпизоды, расширить перечень смягчающих обстоятельств и т. п. Эти полномочия прокурора и могут быть предметом переговоров защитника и прокурора. Защитник также может консультировать обвиняемого об объеме признания вины (полное или частичное).

Оперативно-розыскное начало отчетливо просматривается в тексте соглашения, заключаемого с прокурором. Так, в соглашении должны быть указаны «действия, которые подозреваемый или обвиняемый обязуется совершить при выполнении им обязательств, указанных в досудебном соглашении о сотрудничестве» (п. 6 ч. 2 ст. 317³ УПК). Осведомленность защитника об обязательствах обвиняемого «втягивает» его в сферу оперативно-розыскной деятельности и в еще большей степени делает иллюзорной грань между процедурой уголовного судопроизводства и внепроцессуальными действиями должностных лиц правоохранительных органов.

Правила, регулирующие заключение досудебного соглашения, по всей вероятности, конструировались их авторами, исходя из уверенности достаточно массового стремления обвиняемых сделать публичным принятие роли осведомителя. Правда, находящегося в явно невыгодном положении обвиняемого, поскольку преданы гласности (те или иные действия, которые он обязался совершить в дальнейшем, могут иметь для него печальные последствия). Возникает и вопрос о месте совершения такого рода действий: в местах лишения свободы или же вне их.

Удивляет и небрежность формулировок законодательных норм, содержащихся в ст. 40¹ УПК. Так, п. 3 ст. 317³ включает в число элементов соглашения «преступления или уголовные дела, обнаруженные или возбужденные в результате сотрудничества с обвиняемым». Каким образом обвиняемый может содействовать «обнаружению» уголовного дела? Частью четвертой этой же статьи предусмотрено, что в представлении, которое прокурор адресует суду, он «удостоверяет полноту и правдивость сведений, сообщенных обвиняемым при выполнении обязательств, предусмотренных заключенным с ним досудебным соглашением в сотрудничестве». Каким именно образом прокурор удостоверяется в «правдивости и искренности» слов обвиняемого, в законе не указано. Поскольку сведения, сообщенные обвиняемым, могут быть ложными и обмануть даже прокурора (но не законодателя!), то ст. 317³ предусматривает: «Если после назначения подсудимому наказания в соответствии с положениями настоящей главы будет обнаружено, что он (осужденный. – И. М.) умышленно сообщил ложные сведения или умышленно скрыл от следствия какие-либо существенные сведения, то приговор подлежит пересмотру в порядке, установленном разделом XV настоящего Кодекса». Указанный XV раздел УПК РФ включает в себя три вида приговоров, так что обманутые участники могли бы выбирать любую из них. Во всяком случае, если ориентироваться на закон и учитывать, что такое специфическое основание пересмотра приговора, как ложные показания обвиняемого, в законе не предусмотрено, то наиболее логичным представляется институт возобновления производства по уголовному делу ввиду новых или вновь открывшихся обстоятельств. Хотя и этот выбор формы пересмотра приговора весьма сомнителен. Дело в том, что в конечном счете основанием пересмотра являются ложные сведения, сообщенные обвиняемым. Статья 307 УК РФ предусматривает уголовную ответственность за ложные показания свидетеля, потерпевшего либо заключение или показания эксперта, показания специалиста, а равно заведомо правильный перевод в суде либо при производстве предварительного расследования. Обвиняемый же субъектом этого преступления быть не может. Более того, закон признает право подозреваемого (п. 2 ч. 4 ст. 46) и обвиняемого (п. 3 ч. 4 ст. 47) давать объяснения и показания, не оговаривая их искренность и правдивость.

Нужно добавить к этому, что право обвиняемого (подозреваемого) заявлять в ходатайстве о заключении соглашения с прокурором в законе не указано. Это лишний раз свидетельствует о чрезвычайной сложности (а вернее, невозможности) «одеть» оперативно-розыскную деятельность в процессуальную форму. Аналогична ситуация и с законодательной регламентацией полномочий прокурора, в число которых право заключать досудебное соглашение с обвиняемым не включено.

Законодательное построение альтернативной модели уголовного судопроизводства завершилось (по крайней мере, на сегодняшний день) введением в УПК главы 32¹ «Дознание в сокращенной форме» (Федеральный закон от 4 марта 2013 г. № 23-ФЗ). Положения этой главы окончательно поставили знак равенства между доказательствами и иной информацией, не имеющей процессуальной формы. Статья 226⁵ УПК достаточно загадочна и допускает различное толкование. С одной стороны, часть первая этой статьи предусматривает, что «доказательства по уголовному делу собираются в объеме, достаточном для установления события преступления, характера и размера причиненного им вреда, а также виновности лица в совершении преступления с учетом особенностей, предусмотренных настоящей статьей».

С другой стороны, как это видно из текста части второй этой же статьи, дознаватель обязан произвести только те следственные и иные процессуальные действия, непроизводство которых может повлечь за собой невосполнимую утрату следов преступления или иных доказательств. Фактически речь идет о неотложных следственных действиях, которые в п. 19 ст. 5 УПК определяются как осуществляемые органом дознания после возбуждения уголовного дела, по которому производство предварительного следствия обязательно, в целях обнаружения и фиксации следов преступления, а также доказательств, требующих незамедлительного закрепления, изъятия и исследования.

Различие состоит в том, что неотложные следственные действия – это лишь начало предварительного расследования, а при сокращенной форме дознания это и начало, и окончание (ч. 1 ст. 226⁷ УПК).

Своей «оригинальностью» отличается третья часть рассматриваемой статьи. В этой части перечисляются процессуальные действия, которые дознаватель вправе не совершать: не проверять доказательства, если они не были оспорены подозреваемым, его защитником, потерпевшим или его представителем; не допрашивать лиц, от которых в ходе проверки сообщения о преступлении были получены объяснения, за исключением случаев, если необходимо установить дополнительные, имеющие значение для уголовного дела фактические обстоятельства, сведения о которых не содержатся в материалах проверки сообщения о преступлении, либо необходимо проверить доказательства, достоверность которых оспорена подозреваемым, его защитником, потерпевшим или его представителем; не назначать судебную экспертизу по вопросам, ответы на которые содержатся в заключении специалиста по результатам исследования, проведенного в ходе проверки сообщения о преступлении, в следующих случаях: а) необходимость установления по уголовному делу дополнительных, имеющих значение для уголовного дела фактических обстоятельств; б) необходимость проверки выводов специалиста, достоверность которых поставлена под сомнение подозреваемым, его защитником, потерпевшим или его представителем; наличие предусмотренных ст. 19⁶ УПК оснований для обязательного назначения судебной экспертизы.

Дознаватель также вправе не производить следственные и процессуальные действия, направленные на установление фактических обстоятельств, сведения о которых содержатся в материалах проверки сообщения о преступлении, если такие сведения отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам уголовно-процессуальным кодексом.

Помимо того, что перечень тех действий, которые дознаватель вправе не производить, не может быть составлен в принципе, поскольку не может быть исчерпывающим, конструкция «вправе не делать» не укладывается в общую задачу УПК: построение правил, которые нужно соблюдать, чтобы процедура расследования и судебного рассмотрения уголовного дела отвечала требованию законности.

Если обратиться к ч. 1 ст. 226⁷ УПК, то возникает вопрос, чем же отличается дознание в сокращенной форме от обычного. Согласно этой норме закона, дознаватель, признав, что необходимые следственные действия произведены и объем собранных доказательств достаточен для обоснованного вывода о совершении преступления подозреваемым, составляет обвинительное постановление. В обвинительном постановлении указываются обстоятельства, перечисленные в п. 1–8 ч. 1 ст. 225 УПК, а также ссылки на листы уголовного дела. Таким образом, единственное отличие обвинительного постановления от обвинительного акта (итогового документа дознания в общем порядке) отличается только существованием списка лиц, подлежащих вызову в суд (п. 9 ч. 1 ст. 225 УПК).

В ч. 6 ст. 226⁷ сделана попытка ограничить круг ходатайств, которые вправе заявлять обвиняемый, его защитник, потерпевший и (или) его представитель до окончания ознакомления с обвинительным постановлением и материалами уголовного дела. Остается неясным, что будет с ходатайством, касающимся обстоятельств, исключающих участие в уголовном судопроизводстве (глава 9 УПК).

Ограничение прав суда содержится в ч. 5 ст. 226⁹, согласно которой положение ч. 6 ст. 316 УПК не применяется при рассмотрении уголовных дел, если дознание по ним производилось в сокращенной форме. Упомянутая норма закона (ч. 6 ст. 316) говорит о праве суда при возражении подсудимого, государственного или частного обвинителя, потерпевшего против постановления приговора без проведения судебного разбирательства, либо по собственной инициативе судья выносит постановление о прекращении особого порядка судебного разбирательства и назначении рассмотрения уголовного дела в общем порядке.

Таким образом, сколько бы стороны не возражали против особого порядка судопроизводства и сколько не был бы уверен судья в необходимости перехода к рассмотрению дела в общем порядке, он это сделать не вправе. Получается, что орган дознания лишает суд свободы выбора.

Следует подчеркнуть, что практика весьма прохладно отнеслась к предоставленным ей возможностям до предела упростить процедуру, избавиться от кропотливой и трудоемкой работы по поиску и сбору доказательств, их оценке и логическому осмыслению. Если из общего числа уголовных дел, рассмотренных судами по существу, свыше 80 % было разрешено в порядке главы 40 УПК в то же время процедура, предусмотренная главой 40¹, нашла применение лишь в 0,3 % от общего их количества.