Текст книги "Любимая игрушка Создателя"

Глава 13
Дела давно минувших дней…

Генерал Колобов после визита незнакомца еще долго сидел в кабинете, глубоко задумавшись. Он сам проводил Андрея Васильева до выхода, тщательно запер за ним дверь. Домработница уже спала, а то бы генерал не преминул сделать ей выговор за то, что без спроса пускает в дом чужих.

Этот… Андрей Васильев, интересно, как его настоящее имя, оставил номер своего мобильника. На всякий случай, как он сказал, а вдруг он, генерал Колобов, передумает и согласится дать интервью. Интервью! Парень не имеет ни малейшего представления о журналистике. Он даже политикой не интересуется. Потерянное поколение. «Поколение, выбравшее пепси» – ярлык, придуманный одним культовым, как теперь говорят, писакой. Их интересуют только деньги и удовольствия. Они ни во что не верят. Хлеба и зрелищ. Все уже было когда-то. Все повторяется. История закручивается спиралью. Генерал Колобов любил пофилософствовать на досуге.

Имя узнать не проблема, думал генерал. Что же ему нужно? Генерал мнил себя психологом и физиономистом. Лицо человека зачастую говорит больше, чем язык. И никогда не лжет. Что ему сказало лицо Андрея… Парень не мог скрыть своего любопытства. Он пристально рассматривал его, генерала, как будто пытался вспомнить… Именно! Он напрягал память, пытаясь вспомнить! В нем не было неуверенности или страха. Одно любопытство. На вид ему около тридцати трех или тридцати пяти. Он видел по телевизору ту идиотскую передачу и пришел под надуманным предлогом. Ему удалось попасть в квартиру. Каким образом он это проделал? Он убедил консьержа, что генерал ожидает его. Прозвище консьержа – унтер Пришибеев за старание не по разуму. Мимо него и муха не проскочит. Этому Андрею удалось убедить его… И Нюшу! Которая даже немногочисленных друзей семьи долго рассматривает в глазок, прежде чем открыть дверь.

Тридцать три или тридцать пять… Как в той песне из времен его молодости, тридцать три – это возраст вершины! Возраст переосмысления и перелома. А потом начинаешь спускаться…

Генерал открыл сейф, помещавшийся в тумбе стола, достал серую папку. Посреди выцветшими лиловыми чернилами выведено каллиграфически его собственной рукой «Авенир»[2]2
  Avenir (фр.) – Будущее.


[Закрыть]. Символическое название. Он бросил папку на стол. Помедлил. Раскрыл…

Копии документов, переснятых «на память». Оригиналы в закрытом архиве, с пометкой «Для служебного пользования». Фотографии подлинные, сделанные им самим почти тридцать лет назад. Проект «Авенир», зачатый идеалистами. Он тоже был идеалистом. Все они были тогда идеалистами. Для него это был блестящий старт, который, увы, так и остался лишь стартом. Идеализм зачастую заканчивается весьма плачевно. Добро хоть выплыл, уцелел, когда все рассыпалось как карточный дом, а ведь какие головы полетели! С него спрос был почти никакой, согласно занимаемой должности. Ему даже доверили свернуть проект, что он и выполнил на «ять» – четко, красиво, слаженно.

Кому, как не ему? Он знал о проекте больше, чем кто-либо другой. Те знали по документам и инспекциям, он – стоял у истоков. Он же представил и рапорт о ликвидации объекта, который был одобрен. Это, правда, не помешало последующей ссылке его в тьмутаракань и почти десятилетнему перерыву в карьере…

Генерал Колобов вздохнул. Сколько лет прошло? Почти тридцать. Сейчас вряд ли кто помнит, что такое проект «Авенир», даже из стариков. Многие уже ушли, да и знали-то единицы. Объект был сверхсекретный. Охрана, контрольно-пропускные пункты, «фотоловушки» на многие километры вокруг. Даже те, кто там работал, не знали ничего, кроме своих лабораторий, и практически не видели никого, кроме самого узкого круга коллег. Они и понятия не имели, что делается на других этажах.

Фотографии… Он взял ту, что была сверху, вгляделся, поднеся близко к глазам. Черно-белая, она потускнела от времени, стала ломкой и казалась размытой. Отец проекта, кодовое название «Главный», он же «Отец» – известный профессор-генетик, биолог и философ. Хобби у него было такое – философия, даже писал что-то в дневнике о смысле существования… Он же – донор генетического материала. Значительное лицо, мощный лоб мыслителя, взгляд исподлобья. Седая борода. Они не любили друг друга в силу «разности потенциалов», как назвал их отношения Учитель, известный юморист. Для них он всегда был чужим. Они делали дело, а он путался под ногами. И негласное соперничество было. Он отыгрывался, заставляя неукоснительно соблюдать правила безопасности. А может, все это ему казалось по молодости, вдруг подумал генерал. Ведь делали одно дело. Сейчас, по прошествии почти тридцати лет, ему уже казалось, что отношения у них всех были вполне товарищеские.

Вот он, Учитель, во всей красе – в прыжке забивает мяч в корзину. Распатланый, рот раскрыт в крике, торчат острые колени. Майка потемнела от пота, выбилась из семейных трусов до колен. Жаль, что так получилось… Но он до сих пор считает, что действовал правильно… тогда. По обстоятельствам. Он с самого начала был против его кандидатуры – Учитель слыл анархистом и чуть ли не диссидентом. Интересы государства превыше всего.

Доктор. Умный мужик, себе на уме. Толстый, круглый, самый старший в группе, ничему не удивляющийся. Такие никогда не тонут. Никаких посиделок, никаких «чаев» с трепом до первых петухов – вольность, позволительная верхнему эшелону, – после рабочего дня запирался у себя, читал европейскую прозу девятнадцатого века, слушал музыку, в основном классику. И последние известия по радио.

Обслуживающий персонал. Хозяйка – толстая, какая-то вечно перепуганная, она терялась в его присутствии, краснела, заикалась. Простая, полуграмотная тетка. Он любил поддразнивать ее, по-доброму, со смешком. Ему, пожалуй, льстило, что она побаивается его.

Сторож. Человек на своем месте. Морда-то, морда! Наемный убийца. Кстати, а ведь жив еще, письмо прислал после передачи. Так и так, мол, служили вместе… И жалобы на жизнь, соседей, местные власти. На отсутствие денег. Намеки на общее дело, которое они когда-то делали. Шантажист.

Он долго рассматривает следующую фотографию. Четверо детей. Андрей. Петр. Павел. И сестра их Мария. Им здесь пять лет. Горошины из одного стручка. Но характеры разные.

Андрей – лидер. Спокойный, уверенный, немногословный. Никогда не баловался. Мог часами сидеть неподвижно, думать о чем-то. Лидерство его принималось остальными безоговорочно. Они все казались старше своих лет, и Андрей был самым старшим. И самым перспективным.

Петр. Мягкий, улыбчивый, послушный. Собирал в саду жучков и выпускал за ограду, на волю. Его всегда удивляло, что этот ребенок, никогда ничего не видевший, кроме Центра, воспринимал его как несвободу. Свобода в его понимании была за оградой. Откуда он знал? Как он мог знать – ведь сравнивать было не с чем? Интеллектуальные способности средние. Хотя намного выше, чем у обычных детей его возраста.

Павел. Бунтарь. Неслух. Любил пугать Хозяйку. В ее присутствии закатывал глаза и делал вид, что теряет сознание. Заметив, что она старается не прикасаться к ним, нарочно хватал ее за руку. Прятал ее вещи. Наблюдал, как она их ищет. Ревновал остальных к Отцу, к Учителю, даже к Доктору. Часто злился, кричал, замахивался, собираясь ударить по любому поводу – то книжку не поделили, то кубики, то велосипед. Наименее перспективный.

Мария. Кажется, ясновидящая. Хотя бездоказательно. Могло быть простым совпадением. Как-то она сказала ему… что-то о большой звезде, которая прилетит к нему через… она зажмурилась, словно считая про себя. «Через двадцать и пять лет!» Он тогда не придал значения ее словам, но ведь угадала! «Наблюдать за развитием способностей к ясновидению», – написал он тогда в докладной записке.

Следующая фотография. Вся четверка в саду. Мария нашла улитку, все рассматривают ее. Сидят на корточках, голова к голове.

Андрей что-то рассказывает. Остальные внимательно слушают.

Андрей протянул вперед руки, нагнул голову. Остальные смотрят. Если бы ему сказали, он не поверил бы. Но он видел сам! Он видел, как треснула земля, и из нее медленно вылез камень. Завис на миг в воздухе сантиметрах в двадцати от земли и тяжело упал обратно. Ему удалось сфотографировать, как камень висит над землей. Учитель тоже видел. Это был несомненный успех! Прорыв.

Дети в классе за партами. В спальне. Спят. В столовой. В лаборатории, куда пробрались ночью тайком, выкрав у Сторожа идентификационную карточку. Это послужило началом нового эксперимента под названием «Импровизация»…

…Генерал Колобов отложил папку. Снял очки, потер глаза. Почувствовал, как устал. Все эти годы он не вспоминал о проекте, не до того было. Тогда он был уверен, что надо было продолжать. То, что случилось, никак не должно было повлиять на исследования. Это было просто несчастным случаем. Наука знает множество экспериментов, закончившихся трагически. Надо было идти дальше. Были обкатаны технологии, собраны тома материалов, фильмов, фонограмм, за «Авениром» было будущее. И самое главное – они были первыми! В великом противостоянии они вырвались вперед! Он доложил тогда о своих соображениях наверх, через голову непосредственного начальника – поступок вполне идиотский, которого он от себя не ожидал и которым теперь, по прошествии стольких лет, даже гордился – он горел за дело, рискуя карьерой, – уж очень ему жаль было, что все так бесславно заканчивается. К сожалению, это ни к чему не привело. Было принято решение свернуть проект. Говорят, решение принималось на самом верху, чуть ли не первым лицом в государстве. Направление исследований было признано преждевременным и не представляющим в данный момент ценности для державы. Обидно. Приходится только удивляться, думал генерал, чем руководствуются те, кто принимает решения в последней инстанции…

И вот, почти тридцать лет спустя, пришел один из них.

Так совпало. Так стали звезды и легла карта. «И все вернулось на круги своя», – выспренно думал генерал, любивший украшать свою речь цитатами из Библии, сентенциями и афоризмами. Он не сомневался, что человек, назвавшийся Андреем Васильевым, был одним из тех детей. Детей проекта «Авенир». Он узнал его не сразу, что и немудрено, все они за это время изменились. Андрей его тоже узнал, потому и пришел. Судьба снова столкнула их. Оказывается, то дело еще не закончено. Еще заметен след…

Он часто задумывался о судьбе детей, особенно поначалу, живы ли? Проект свернули, дети исчезли. Вернее, в другой последовательности – дети исчезли, и проект свернули. Они исчезли, и это всех устроило. А то, что будут вспоминать, рассказывать – кто им поверит? Да и выживут ли в… миру, привыкнув к стерильной атмосфере Центра?

Оказывается, выжили. Во всяком случае, один из них. Он назвался Андреем, именем их лидера. Еще одно свидетельство… причастности. Андрей погиб, случайно, нелепо. Несчастный случай, послуживший началом… конца. После него неудачи пошли лавиной. Так кто же это? Петр или Павел? Упрямые глаза, взгляд в упор, дерзость, с какой он лгал, даже не пытаясь сделать свою ложь достоверной – подчитал бы что-нибудь, подготовился. Павел! Несомненно, Павел, решил генерал.

А где остальные? Где Петр и Мария?

…Когда это случилось, Центр замер. Сначала Андрей. Потом Главный. Отец. Все расползлись по щелям. Даже в воздухе чувствовалась тяжесть, и стало трудно дышать. Атмосфера накалилась до невозможного, и близкий уже взрыв ощущался явно.

Он столкнулся в коридоре с заплаканной Хозяйкой. Она посторонилась, уступая ему дорогу. И негромко произнесла в спину: «Бог наказал…»

Это было равносильно бунту. Он сделал вид, что не слышит, не обернулся, ушел. Впоследствии он иногда вспоминал ее слова, и они казались ему пророческими…

А кто сейчас послал ему одного из них? В награду или в наказание?

Генералу Колобову никогда ничего не снилось. А в эту ночь, вернее, под утро, ему приснился замечательный сон – восход солнца. Из-за горизонта поднимался ослепительно-красный шар. Он шел навстречу этому шару, протягивая руки, словно собирался поймать его. Он чувствовал жар на лице, от невыносимого света слезились глаза, но он упорно шел вперед. Вдруг шар взорвался. Поток воздуха поднял генерала высоко над землей, и он увидел сверху крыши домов и улицы, гротескно-искривленные и вытянутые, словно отраженные в кривом зеркале…

Глава 14
Страсти по Андрею Липатову

Генерал Колобов узнал его. Андрей Липатов понял это обострившимся вдруг чутьем. Взгляд генерала, жесты, мимика – все говорило о том, что он, Андрей, не ошибся. В отличие от него, генерал прекрасно помнил, где они встречались. Генерал знает, кто он. Смотрел, забавляясь его потугами выдать себя за журналиста. Раскусил его сразу. Но виду не подал. Почему? Почему не поднял крик, не вывел на чистую воду, не указал на дверь. А потому и не подал, что хотел обдумать ситуацию. В спокойной обстановке, без свидетелей. Обдумать и решить, что делать дальше. Такие, как генерал, то ли в силу профессии, то ли природы, редко действуют спонтанно. Они сначала анализируют…

Что их связывает? Что может связывать генерала Колобова и жалкого найденыша?

Вдруг мелькнула мысль, что не нужно было идти. Генерал человек опасный. Даже сейчас, на пенсии. Жесткий взгляд, холодная улыбка… Андрей поежился. Он и тогда его боялся. Он вспомнил генерала, и старый страх вернулся. Человек из детства улыбался ему, протягивая конфету, а он смотрел как завороженный на его мелкие очень белые зубы, и ему казалось, что тот сейчас вцепится ему в горло…

Нет, думал Андрей через минуту. Он правильно сделал, что пошел. Он сейчас как гончий пес, взявший след. Посмотрим, кто кого. Он уже давно не жалкий найденыш, у него самого зубы не хуже. Посмотрим, что придумает генерал, что он откроет ему, Андрею, о чем промолчит. В том, что генерал не скажет ему всей правды, Андрей не сомневался. Такие, как генерал Колобов, никогда никому не говорят всей правды. Ну и пусть – ему, Андрею, и намек сойдет. И полуправда. Он сумеет сам выстроить… дом.

Уже бились в нем знакомые острые пульсы-молоточки, предвестники фарта. Как всегда в минуты волнений, покалывало в кончиках пальцев. Андрей с силой несколько раз сжал и разжал кулаки. Он докопается до корней этой странной истории. Он, Андрей Липатов, банкир, против генерала Колобова. Генерал с жестким взглядом, знанием, связями против Андрея Липатова с его… подходом к людям. С его умением убеждать людей, видеть их насквозь, заставлять плясать под свою дудку. Андрей Липатов – укротитель людей. Тесть ходит по струнке. Заговаривает о передаче дел зятю. Вряд ли, конечно. Он все равно уйдет. Банк, к сожалению, в одном пакете с постылой женой. Людмила… Его передернуло.

А кроме того, он свидетель! Свидетель чего-то… И генерал Колобов теперь не выпустит его из рук!

В нем зарождалось чувство, что встреча с генералом срежиссирована кем-то… там, неспроста все это! Их снова столкнуло. Такой вот виток судьбы. И отношения их только начинаются. И… возможно, это выход! Возможность уйти и начать сначала. Нужно только не продешевить. Кто знает, что их связывает. Тайны всегда дурно пахнут. Люди платят, и платят немало, чтобы тайны так и остались тайнами. Нужно только хотя бы представлять себе, что за тайна. Нужна информация. Информация! Как воздух!

Он вспомнил письмо на генеральском столе. От телезрителя… Генерал упомянул вскользь… зачем-то. Зачем? Или почему? Может, письмо задело его… как-то? Если его увидел по телевизору он, Андрей, то могли увидеть и другие, знавшие его в прошлом, знакомые или сослуживцы. Соратники. В его тоне были досада и насмешка, он упомянул о письме не для Андрея, он просто не смог удержаться. И при этом бросил взгляд на конверт. Почему он не уничтожил письмо?

Название города… Андрей вдруг ощутил легкий укол в сердце. Остановился. «Такой вот казус, – сказал старый логопед. – Он произносил всего лишь два слова. Одно из них было похоже на «антипод», представляете? Где он мог его слышать?»

Название города тоже было похоже… Андрей напрягся, закрыл глаза, пытаясь вспомнить. Конверт на генеральском столе… Картинка была черно-белой. С резкими светотенями. Он отчетливо увидел… светлый конверт, корявый старческий почерк. Генералу Владимиру Семеновичу Колобову, редакция, телевидение… Обратный адрес… Вот! Антипинск! Вот какое слово повторял найденыш! Возможно, искаженно, в своей интерпретации. А логопеду, не подозревавшему, что есть такой город, послышалось совсем другое слово. Антипинск!

У генерала на руках козыри? У него, Андрея, тоже кое-что есть. А если нет, то будет. Будет!

Приподнятое настроение его таяло по мере приближения к дому. Дома его ждет жена. Смотрит очередной фильм ужасов. С кровью и предсмертными хрипами. Не спит. Рядом на столике бокал и бутылка. Он снова остановился. Черт!

Черно-белая картинка мигнула вдруг перед его глазами. Изображение дрожало, словно в старом барахлящем телевизоре. Людмила принимала ванну. Их ванная комната была отделана черным мрамором – претенциозность, от которой его тошнило. Горели бра-подсвечники по стенам. Везде белые искусственные цветы. Как на кладбище, вдруг подумал он с отвращением. И тут же увидел следующую картинку – Людмила в гробу. Белые лилии. Горящая свеча в холодных пальцах. Он даже ощутил удушливый запах цветов, и теплый свечной воздух словно мазнул по лицу…

Галлюцинаций еще не хватало, подумал он, чувствуя слабость в ногах и испуг, пожалуй. В кончиках пальцев покалывало все сильней. В затылке появилась нарастающая тяжесть. Во рту пересохло. «Сглазил он меня, что ли?» – подумал Андрей о генерале. Последнее, что он слышал перед тем, как потерять сознание, был звук. Легкий щелчок, будто лопнул маленький воздушный шарик. Есть такая пластиковая упаковка… из шариков, нажимаешь пальцем, и шарик лопается. Красная вспышка ударила ему в лицо, и его не стало…

…Он очнулся в своей спальне. За опущенными шторами угадывалось утро. Или день. Он обвел глазами комнату. Отбросил одеяло. Почувствовав тошноту, прилег снова. Что с ним случилось? Он помнил, что был у генерала, потом шел домой. Было уже темно, кажется, был дождь. Ему стало плохо… и дальше ничего.

Провал.

Дверь отворилась. Вошла Людмила в пышном голубом пеньюаре. Подошла к кровати. На лице преувеличенно озабоченное выражение.

– Ну как ты, Андрюша? – Она поправила одеяло, присела на край кровати. – Если бы знал, как ты меня напугал! – Она прижала руки к груди. – Всех нас! Папа тоже здесь. И доктор Фрид приехал, говорит, ты спишь, не надо будить. Я папе говорю, это ты виноват, у него переутомление! А он говорит…

– Что случилось? – перебил он жену и не узнал своего голоса. Он словно слышал его со стороны.

– Тебя нашли на улице Ломоносова какие-то люди, вызвали полицию. Ты был без сознания. Они думали, что тебя убили. Полиция приехала, увидела, что ты жив. Они проверили документы и позвонили домой.

– Когда это было?

– Вчера около двенадцати. Я очень волновалась, Андрюшенька, звонила тебе по мобильнику, но ты отключился. Я попросила их привезти тебя домой. Они привезли. Такие славные ребята. Я сделала им кофе…

Около двенадцати? Когда он уходил от генерала, часы били одиннадцать. Он был рядом с домом генерала, когда это случилось. Сколько же часов он был без сознания?

– Который час?

– Не волнуйся, Андрюшенька. Лежи. Тебе нельзя волноваться. На работу сегодня не пойдешь. Я так и сказала папе…

– Который час? – повторил он с раздражением.

– Двенадцать.

– Что было потом?

– Ты кричал и вырывался, хотел куда-то бежать. Я вызвала доктора Фрида…

– Что я кричал?

– Ты звал какого-то сторожа… Кричал, лови меня, сторож! Бредил!

Он звал сторожа? Действительно, бред. Или… Андрей снова попытался подняться. На этот раз получилось лучше. Голова почти не кружилась.

– Врач сказал лежать! – бросилась к нему Людмила. – Не пущу!

Он отодвинул ее рукой, пробормотал, сдерживая себя:

– Мне нужно…

У него было чувство, что вокруг него что-то началось. И ему необходимо немедленно вмешаться. Принять участие в этом… начавшемся. И надо спешить, чтобы не опоздать. Он вырвал руку у жены, пытавшейся удержать его. Поспешно оделся. Молча прошел через гостиную, где сидели, негромко беседуя, тесть и семейный доктор Фрид. Не ответил на их приветствие. Вышел в коридор. Людмила бежала следом, крича со слезами:

– Папа, он уходит! Остановите его!

Папа-банкир шагнул было следом. Толстый доктор положил руку на его плечо.

– Пусть идет, – прошептал он. – Не мешайте!

Папа растерянно повернулся.

– Это что-то вроде реактивного психического состояния, – объяснил доктор. – Не нужно его волновать. Он не уйдет далеко. Я уколол ему сильнодействующий транквилизатор. Действие его еще не прошло… Он не выйдет из дома, вот увидите.

Но доктор Фрид ошибся. Андрей вышел из дома. Призывно махнул рукой. Желтое такси плавно подкатило к тротуару.

– Папа! – взвизгнула Людмила, наблюдавшая за мужем из окна. – Он уехал! Доктор! – Доктор растерянно пожал плечами. Людмила громко рыдала. – Он меня бросил! Он не вернется!

* * *

Андрей Липатов с упрямством автомата двигался к цели. Он гнал машину на предельной скорости и только через двенадцать часов подумал, что нужно, пожалуй, передохнуть. Он остановился, сверился с картой. Странно, он не испытывал усталости. Только слегка ныла поясница да пульсировала знакомая тяжесть в затылке. Он не был голоден. До Антипинска оставалось примерно часа четыре. Он заночевал в придорожном мотеле, заставив себя съесть несвежий бутерброд и выпить чашку кофе. Добрался до постели и уснул, как провалился. И проспал около десяти часов.

Вечерело, когда Андрей въехал в город. Облупившаяся триумфальная арка возвещала, что перед путешественниками раскинулся город Антипинск, заложенный в 1867 году. Он проехал по центральной улице, где горели редкие фонари. Типовая коробка на центральной площади, архитектурный уродец эпохи строительства коммунизма – бывший обком партии. Памятник Ленину. Главпочтамт. Торговый комплекс с дрожащими тускло-синими неоновыми буквами на крыше – «Универсам». Темные боковые улочки тянулись во все стороны как метастазы.

Адрес человека, написавшего письмо генералу, он знал наизусть. Улица Космонавтов, дом шестнадцать, квартира семь. Никакого плана у него не было. Он просто хотел увидеть этого человека. Поколесив по городу, он наткнулся наконец на улицу Космонавтов. Пригород. Спальный район. Ободранные Черемушки. Машина загрохотала по разбитому асфальту. Здесь было темнее, чем в центре, – редкие фонари горели слабым синеватым светом.

Он позвонил в дверь. Человек был дома, он видел свет в окне квартиры. Он даже не заготовил вступительной фразы, так торопился. У него мелькнула мысль, что можно подождать до завтра, походить вокруг, осмотреться. Но нетерпение гнало его как гончую, почуявшую зайца.

Он даже не удивился, что ему открыли. Человек внимательно изучил его в глазок, долго отпирал сложные запоры. Молча.

Он впился взглядом в старика… Он представлял себе его моложе. Ровесником генерала почему-то. Этому было за восемьдесят. Живет один, внезапно понял он. Вид неухоженный, в нос пахнуло запахом несвежего белья. Тяжелый застоявшийся дух в квартире заставил Андрея сглотнуть, преодолевая подступившую к горлу тошноту.

Он знал этого человека. Он помнил его здоровым и крепким мужиком, звероватый взгляд его помнил…

…Старика не нужно было понукать. Он истосковался по общению. Ему было что сказать. Ему льстило, что его слушают.

Он говорил торопливо и жадно. Так же как и ел. Андрей захватил бутылку водки и копченое мясо, догадался.

– Режимный объект, – говорил старик, понижая голос. И тут же вскрикивал: – Выродки! Нелюдь! Отродье!

Они же тебя выворачивали наизнанку, как шкуру, влазили в душу, они же все про тебя знали. Эта паршивка Мария… Сторож, говорит, а где брат твой, Сторож?

Сторож!

– На них опыты ставили, как на зверях, – старик давился мясом, брызгал слюной. Он опьянел как-то сразу, навалился грудью на стол, обдавал гостя нечистым дыханием. – Звери и были… бездушные. Хозяйка их боялась… Да и я, признаться… Как зыркнут… особенно один, не знаю который, я их не различал, да и вообще старался лишний раз не смотреть… душу не томить. Замри, кричит, Сторож. А у меня, поверишь, аж сомлело все внутри. Отомри, кричит! Лови меня, Сторож! Лет по пять, не больше. И похожи промеж себя, не отличишь. Трое мальцов и девка… Родные вроде как… хотя кто их там знал. Страшно было, а работали. Глаза отведешь, бывало, и по стеночке, по стеночке, а ночью, когда нет дежурства, запрешься в своей комнате… А в увольнительной можно и по этому самому делу… – Он провел рукой по горлу. – Расслабиться. Мне бы, дураку, уйти вовремя, ну, там, комиссоваться по болезни, придумать чего, не старый еще был, да все жадность проклятая… Не может человек ничего против жадности! Потому как слаб. А там платили хорошо и работа не пыльная, как ни крути. А где лучше? Везде плохо, везде корячиться надо…

Старик задумался, глядя в стол. Похоже, напрочь забыл о госте.

– А ты из какой газеты будешь? – спросил он вдруг, всматриваясь в лицо Андрея. – Надумаешь писать, фамилию мою не называй, ни к чему. Секретный объект, не пришло время… и не придет никогда. А не надумаешь, так оно и лучше для всех. Молодой ты еще, непуганый, ни хрена не понимаешь. Все вы ни хрена не понимаете. С этим осторожно надо, а то вы в своих газетах… почем зря, совсем совесть потеряли…

Его обычная подозрительность уже просыпалась в нем. Порыв прошел. Он устал и опьянел. Ему хотелось остаться одному.

– Иди, парень, иди. Послушай, – вспомнил он, – а мы ж вроде на завтра сговорились? Ну да, на завтра! Или нет? Совсем память никуда стала…

Он взглянул на Андрея выцветшими старыми глазами, в которых вдруг промелькнуло что-то… воспоминание, догадка… И тут же отвернулся, чтобы скрыть замешательство, остро желая только одного – чтобы нежеланный гость поскорее убрался восвояси. Он возился с дверными запорами, торчали тощие лопатки под линялой рубахой, напрягалась коричневая жилистая шея. Андрей протянул руку к шее старика, сжал пальцы…

Сторож… Конечно! Он помнил его! Здоровенный, тяжелый мужик, звероватый взгляд исподлобья. Ему, Андрею, нравилось дразнить его. Он его нисколько не боялся. Наоборот, он испытывал азарт и гордость, чувствуя страх этого человека. Страх и ненависть, которые словно подстегивали его. Он жадно вглядывался в его лицо, ловил взгляд, который тот вечно отводил в сторону…

Режимный объект? Конечно! Вот вам и точка пересечения с генералом Колобовым. Вот и раскрылась тайна. Вернее, приоткрылась. Как сказал Сторож – по объездной на север, сорок второй километр, сразу за мостом, а потом в глубь леса…

Кем был тогда генерал – ясно. А кем был он, Андрей? И остальные? Братья и сестра? Четверо выродков, которые влазили в душу… «Звери!» – сказал Сторож. Бездушные звери, на которых ставили опыты, которых опутывали проводами… Дети с паранормальными свойствами? Ясновидящие? Выродки… «Нелюдь!» – сказал Сторож, который до сих пор, почти через тридцать лет, испытывает страх и беспокойство, вспоминая…

Что же это было, раздумывал он. Генетически модифицированные дети? ГМ-выродки? Разработка оптимальной модели homo sapiens? По образу и подобию? Что-то ему попадалось уже, не то фильм, не то книга о подпольном комбинате гениев, где по заказу «плохих парней» в человеческий эмбрион пересаживали гены «гениальности». Он и не помнит, чем там дело кончилось. Кажется, «плохие парни» с помощью этих «гибридных» гениев пытались завоевать мир…

А где остальные? Я их не различал, сказал Сторож. Они же все были одинаковые. Один из мальцов помер, сказал Сторож. Сердце не выдержало. Учитель аж черный ходил, он с ними все время возился. Любил их. Потом и Главный ушел следом, тоже сердце. Переживал сильно…

Остальные! Есть и остальные. Собрались в нужное время в нужном месте. Один уже здесь. Другой на подходе, явится за своей долей завтра. Старик, видимо, принял его, Андрея, за другого, потому и дверь открыл, и о газете спрашивал. Неудивительно, они же все одинаковые – Сторож не умел различить их тогда, не сумел и сейчас. Он, Андрей, успел раньше… того. Судьбе было угодно, чтобы они вышли на Сторожа почти одновременно. Зачем? Время пришло? Каким образом узнал о Стороже тот, другой? Или протянута между ними незримая кровная ниточка? Брат!

Где брат твой, Каин?

Сторож никому больше ничего не расскажет, подумал он, угрюмо усмехнувшись. Никому и никогда. Держатель тайны передал свою тайну следующему посвященному. Исполнил предназначение и ушел…

Он не вернулся в гостиницу. Бродил по ночному городу до утра, пытаясь представить себе того, другого. Брата. Он пробовал на вкус незнакомое слово, прислушиваясь к ощущениям. Готовился к встрече, полный нетерпения и азарта. Пытался вспомнить хоть что-то из детства, теперь, когда он узнал… Но все было напрасно. Вспышки не было, и картинка так и не появилась.

Брат…

…Андрей Липатов видел, как тот выскочил из подъезда. Упал на мокрую скамейку неподалеку от той, где сидел он сам. Теперь ему предстоит решить сложную задачу, подумал он с тайным смешком: смерть старика – случайность или… нет. С чувством, похожим на злорадство, Андрей наблюдал за человеком на соседней скамейке. Вот и встретились, бились внутри мелкие злобные пульсы. Вот и встретились. Кажется, ты не рад, братишка! Похоже, ты испугался, глупыш. Страх – это хорошо. Страх парализует. Страх лишает способности соображать и сопротивляться. Страх – это послушание. Ничего, дружок, мы еще подружимся. Только нужно помнить, кто в команде за старшего.

Со свиданьицем, братишка!

Из города они уехали на одном поезде.