Текст книги "Ритуал святого Валентина"

Глава 3
Знаки, символы и тайны…

 
Разгораются тайные знаки
На глухой, непробудной стене.
Золотые и красные маки
Надо мной тяготеют во сне…
 

А. Блок. Разгораются тайные знаки…

Они хорошо посидели вчера в «Английском клубе» и пообщались с интересными людьми. Обещанной Добродеевым драки, правда, не случилось, но все-таки скандалец имел место быть. Странный, конечно, – не знаешь, смеяться или плакать. Исчезла жена бизнесмена: вот только что была здесь, а через минуту исчезла. Он вернулся с шампанским – она попросила, – а ее нет. По сути, избавилась от него, отослала под благовидным предлогом, а сама исчезла. Иван Денисенко сразу поставил диагноз: сбежала! Он человек опытный, был женат не то три, не то четыре раза. Да и видеокамеры вокруг, все как на ладони – мышь не проскочит. Куда, с кем, когда… все вычислят, кому надо. Найдут, никуда не денется. Вернется, помирятся, он ее простит, и снова любовь. Тем более супруг… Как его, Бражник, кажется? Господин Бражник мужчина очень средних, скажем так, физических данных, а красивым женщинам дозволено многое. Маргарита. Марго. Монах ностальгически вздохнул, вспомнив, как был однажды влюблен в девушку по имени Марго. Молодой неопытный романтик-идеалист…

Маргарита в переводе с греческого – «жемчужина», а не цветок маргаритка, как он когда-то думал. Из свиты Афродиты. Умна, высокомерна, упряма. Знает себе цену и умеет ждать. Или выжидать. Вышла замуж за дипломата и укатила за границу. И ведь некрасивая была! А вот поди ж ты… Эх!

Но женщина не вернулась. Об этом Монаху сообщил Добродеев, забежавший вечером на огонек. То есть он сначала именно так его и понял, хотя говорил журналист о другой женщине, как оказалось. Монах спал на диване, накрывшись пледом, свет в квартире не горел, балконная дверь была открыта, и холод стоял собачий. Заспанный, босой, со сбившейся набок бородой, он открыл дверь, и журналист с ходу закричал:

– Христофорыч, спишь? Так весь день на диване и провалялся? А тут такое делается! Весь город на ушах!

– Орать-то зачем? – недовольно пробурчал Монах. – Аж в ушах звенит! Случилось чего?

– Случилось! В центральном парке нашли мертвую женщину!

– Вчерашнюю? – оживился Монах. – Оперативно. Как ее… Маргарита?

– Другую! Нашла собака. Рано утром гуляла с хозяином и нашла.

– Что значит, «другую»? А что вчерашняя? Вернулась к супругу?

– Не знаю. Пока тихо, наверное, вернулась. А это другая, при ней ни сумочки, ни телефона. О пропаже никто не заявлял. Я принес пива и мяса, домой неохота, дай, думаю, заскочу. Будешь?

– Давай, а я пойду умоюсь. – Оживившийся Монах побежал в ванную, волоча за собой плед, а Добродеев сбросил дубленку и отправился в кухню накрывать на стол.

– Ну? – потребовал Монах, уставясь на Добродеева. Был он умыт, с причесанной бородой и аккуратно возделанным пучком волос на затылке. – Кого нашли? Где? Давай в деталях.

– Твое здоровье! – Добродеев поднял кружку с пивом. – Ну и денек! Кто она – неизвестно, нашла ее собака, спаниель по имени Финик. Я говорил с хозяином – пенсионер, живет неподалеку. Иван Никитович зовут. Семь утра было, еще холодно и туман. Песик славный, очень приветливый. Начал лаять, он подошел и увидел женщину. Говорит, глазам своим не поверил, едва на ногах удержался. Хочешь фотки? – Добродеев потянулся за папкой. – Мой инсайд подогнал, – похвастался он.

– У тебя есть фотки? Так чего же ты молчишь! – Монах выхватил цветные снимки и стал рассматривать.

Добродеев наблюдал и комментировал:

– Видишь шарф в золотых цветах? Закрывает след на шее и лицо. Она была задушена чем-то вроде шарфа. Молодая, лет тридцати. Золотые сережки, золотая цепочка с подвеской, кольца – все на ней, убийца ничего не взял. Она был убита примерно за двенадцать часов до того, как ее нашли, в семь вечера накануне, плюс-минус пару часов. А потом ее привезли в парк, ночью скорее всего. То есть тело передвигали, убийство произошло в другом месте. Если ты спросишь меня, почему именно в той части парка, то я отвечу – потому что…

– Там рядом парковка! – перебил Монах. – Он остановился, вытащил ее из машины и понес к пруду, но передумал и положил на дорожку в пятнадцати метрах от парковки. Знаю я это место, до болотца там около ста метров. Золото не тронул, а сумочку с документами и телефоном унес. Возможно, утопил в пруду. Что у них уже есть?

– Почти ничего, – разочарованно сказал Добродеев. – Собираются показать в новостях, может, ее узнают. Ждут, что родные начнут искать, заявят об исчезновении. Всего сутки прошли.

– А это что? – спросил Монах. – На щеке. Родимое пятно? Есть ракурс? Что это, тату?

– Это не родимое пятно и не тату, а какой-то знак. Нанесен красной тушью или фломастером, ночью был дождь, и он стерся. Трудно разобрать. Вроде цветок… Королевская лилия!

– Это не цветок. – Монах достал из ящика буфета лупу. – Похоже на… – Он запнулся. – Это узел Троицы! Точно! Трикветр.

– Что? В смысле? Какой Троицы? Настоящей Троицы, религиозной? При чем тут Троица? Убийца сектант?

– Ни при чем, просто название. Треугольник. Известен несколько тысяч лет, найден в кельтских рунах, у славян, в ближневосточных цивилизациях. Известен чуть ли не с бронзового века. Помню, интересовался эзотерикой по молодости. Набери-ка в инете!

– Ну да, ну да, ты же у нас волхв, – пробормотал Добродеев, доставая айфон. – Говоришь, узел Троицы? Нашел! Так, так… Значение неизвестно, возможно, просто орнамент… – зачастил он. – Ученые спорят о сакральном смысле. – Он оторвался от чтения и фыркнул: – Ха, кто бы сомневался, они всегда спорят, все правы, доказать ничего невозможно. Диссертации, гранты, оплевывание соперников, научные диспуты. Все в кучу, бесконечность, возрождение, фазы движения солнца и луны, три возраста человека, Вселенная… Кто больше! Викинги считали его знаком Одина, славяне – оберегом и защитой семейного очага. Тут еще много всего. Между прочим, похож на листок клевера. Точно! То есть или клеймо, или магия, или оберег. Или даже символ плодородия. Одним словом, защита от темных сил. Тут полно картинок с этим… треугольником. Все разные, один лучше другого… – Некоторое время он молча рассматривал знаки, а потом сказал: – Красивый, сбалансированный, устойчивый…

– Как и число «три», – заметил Монах.

– Христиане стали использовать его как символ Троицы. В нем чувствуется какая-то тайна…

– Тайна, ага, а еще сакральность, астральность и потусторонность. Как это ты прошел мимо? Ты же у нас спец по тарелкам и эзотерике.

– Мне странен твой скепсис, ты же волхв!

– Сейчас его используют все кому не лень, полно логотипов, полно вариаций.

– И что бы это значило? – спросил Добродеев, откладывая айфон. – Какой смысл?

– Что угодно. Каждый индивид может подогнать под него свое видение и свой смысл. Бог, дьявол, оберег, возрождение, кара или карма… Никакой конкретики, никакого общего смысла. Ни-че-го.

– Или всё.

Монах пожал плечами:

– Или всё. Как он нанес его? Чем?

– Наверное, фломастером. Или маркером. Зачем? Какой-то фанатизм чувствуется… Маньяк?

– Зачем? – задумался Монах. – Трудно сказать. Убитая женщина – факт, узел Троицы – факт. Остальное домыслы и растекание мысию… Или мыслию. – Он замолчал и снова принялся рассматривать фотографии. – Что у нее с волосами? – спросил вдруг.

– Заметил? Он обрезал ей волосы. Неровно, будто спешил…

– Не думаю, что спешил. Он хотел ее унизить. Волосы – символ духовности, силы и статуса во многих культурах. А в других, наоборот, символ дьявола, и их сбривали. Жрецы, например, были с бритыми головами. Ведьмам брили головы, чтобы лишить их силы…

– Ведьмам?

– Ведьмам. И… некоторым другим. Перед казнью.

Некоторое время они смотрели друг на друга.

– Ни фига себе, – сказал Добродеев. – Это как понять? Знаки, волосы… Между прочим, ведьмы рыжие, а эта темноволосая. И что это, по-твоему? Культ? Сатанисты? У нас в городе? Если это кара за что-то, то…

– Кара в понимании убийцы, – подхватил Монах. – Мало ли что он себе напридумывал. Я, конечно, не господь Бог, но у меня нехорошее предчувствие, что она не последняя жертва. Возможно, первая, но не последняя. Премьера, так сказать. Такое затевают с дальним прицелом, это не одноразовый спектакль. Он будет совершенствоваться, придумывать новые штрихи, упиваться своей ролью и аплодисментами. Он художник, ему мало просто убить. У него есть цель, и он пойдет до конца. Хотя… – Монах задумался, почесал бороду и задумчиво посмотрел в потолок.

– Хотя? – повторил Добродеев, рассматривая его во все глаза и ожидая откровения.

– Странный тип, странное действо, – туманно ответил Монах. – Не пляшет…

– Что не пляшет? В каком смысле?

– Мысли вслух, Лео, не суть. Всё домыслы, декорации… Даже то, что он не тронул золото… Как-то слишком, тебе не кажется? Просто мордой тебя тычет…

– Мордой тычет? – с недоумением произнес Добродеев. – В каком смысле? Куда?

– Хотя, с другой стороны, ритуал должен впечатлять, – продолжал Монах. – Это тебе не логика. Он должен напугать и запомниться именно алогичностью. В каком смысле? Черт его знает, в каком. В каждом действии суть подводные течения. Посмотрим. Кто ведет дело?

– Майор Мельник.

– Наш майор? Везуха! – обрадовался Монах. – Завтра же напросишься на беседу под видом озабоченной общественности, устроишь провокацию и вызнаешь нюансы. Будь кроток и мудр, прикинься шлангом, выдвинь пару идиотских версий, похлопай глазками… Ну, ты сам знаешь.

– Думаешь, клюнет?

– Не сомневайся, Лео. Они в тупике, к бабке не ходи. Тут дело тонкое, это тебе не пьяная бытовуха, они ни уха ни рыла не отбивают. Он сообщит кое-какие детали – якобы случайно проговорился, – погрозит пальчиком и предупредит, чтобы не лезли и не путались под ногами, а то имейте в виду! – Монах ухмыльнулся и потянулся за стаканом. – Словом, скучно и предсказуемо, девушки. Разыграет привычный спектакль. Мы их единственная надежда, Лео, и он это прекрасно понимает. Но профессиональный и корпоративный гонор зашкаливает, а потому, караул, не путайтесь под ногами, а то санкции, а сами только и мечтают… – Он помолчал, сказал после паузы: – Чего-то давненько мы им фитиля не вставляли. Посему считаю заседание Детективного клуба умных и толстых любителей пива открытым. Ад рем, Лео.

– С чего начнем? – деловито спросил Добродеев.

– Есть у меня некая мыслишка… Проклюнулась по ходу, так сказать, – сказал Монах. – А если пощупать наших эзотериков? Клуб «Руна», помнишь? Где президентом странный малый, внучок нашей Саломеи Филипповны… А вдруг бинго? Как его? – Он пошевелил пальцами. – Никитка! Вдруг они знают про узел… Да и сама Саломея, может, подскажет чего. Надо бы смотаться к ней в Ладанку. Дорогу помнишь?

– Помню. Ты прав, с ней поговорить не помешает, – загорелся Добродеев. – Она же ведьма! С утречка выловлю Мельника, и сразу рванем.

Монах кивнул…

Глава 4
Визит к ведьме. Странный разговор

 
…Раздула свой очаг,
Смугла и остроскула,
С лихим клеймом разгула
И с пламенем в очах.
 

П. Антокольский. Гадалка

Ведьма, ведьма… Ну какая, к черту, ведьма! Саломея Филипповна не ведьма, не надо преувеличивать и повторять досужие сплетни. Саломея Филипповна по профессии ветеринар и травница, разбирается в растениях, грибах и ягодах и видит всякого человека насквозь. Тем более глаза у нее черные и пронзительные, взгляд оценивающий, голос громкий, а внешность… Представьте себе крупную женщину в длинной темной одежде, с распущенными по спине черно-седыми волосами, уставившуюся на вас в упор. Представили? Поежились и сглотнули невольно? И мурашки по спине? Правильно, так и надо. Добавьте сюда тяжелую походку, размашистые движения, ироническую усмешку на грубоватом лице, не лишенном известной привлекательности, – и Саломея Филипповна перед вами как живая. В ее фигуре чувствуется такая значительность и сила, что ей невольно уступают дорогу, когда, подметая улицу длинными юбками, она целеустремленно шагает куда-то по делу – к заболевшей корове или к человеку. Да, да, людей она тоже лечит, потому что человек та же скотина, извините за выражение. Принимая во внимание все вышесказанное, взвесив и поразмыслив хорошенько… Ладно, наверное, все-таки немножко ведьма.

Монах и Добродеев давно знакомы с ней, даже дружат. Монах вообще питает к ней слабость, уж очень колоритная фигура. Умная, рассудительная, видит тебя насквозь. А какие у нее настойки на травах и меду! Говорит немного, резонно, каждое слово на вес золота. Философ! Поговорить с ней – все равно что окунуться в животворящий источник. И задатки ясновидения в наличии: может предсказать будущее, правда, не всегда понятно, что именно она предсказала. Но дуновение в затылке и ощущение вставших дыбом волос имеют место быть.

Добродеев с самого утра взялся за отлов майора Мельника, и преуспел. Майор согласился встретиться на их обычной явке – у памятника Пушкину напротив его места работы. Добродеев, сгорая от нетерпения, прилетел за десять минут до назначенного срока на тот случай, если майор вдруг придет чуть раньше, прекрасно понимая, что не придет: майор сказал в десять ноль-ноль, значит, в десять ноль-ноль. У Мельника обостренное восприятие времени, каждая минута и даже секунда на счету. Кофе он пьет три минуты с четвертью, перекусывает в столовке одиннадцать минут, это слегка, а если обед, скажем, то тянет на все пятнадцать. Все знают, восхищаются и слегка завидуют, хотя не упускают возможности позубоскалить – за спиной, потому что при виде майора, здоровенного детины с пудовыми кулаками, пропадает всякое желание острить. Майор Мельник и Добродеев давно дружат и взаимовыгодно кооперируются по мере возможностей. Майор подкидывает дозволенные к разглашению, так сказать, детали криминальных расследований, а журналист – городские сплетни.

Встреча произошла согласно протоколу у памятника в десять ноль-ноль.

– У тебя четыре с половиной минуты, – сказал майор Мельник. – Выкладывай.

– Что по женщине из парка? – выпалил Добродеев. – Личность установлена? Это секта? Маньяк? Что уже известно?

Майор Мельник нахмурился…

… – Понимаешь, Христофорыч, у них ничего еще нет! Ни-че-го! – эмоционально выкрикивал Добродеев, отчитываясь перед Монахом. – Ни имени жертвы, ни версий! Он дал понять, что они действуют: изучили шины на стоянке, прочесали территорию парка, обыскали с водолазами пруд, опрашивают жителей близлежащих домов. Еще пригласили историка из музея, спросили насчет знака. Майор интересовался, что говорят в народе.

Они выехали из города и взяли курс на Ладанку, где проживала Саломея Филипповна. День выдался вполне весенний: светило и даже припекало солнце, воздух был сладок и прозрачен. На полях лежал снег, вдоль дороги из подтаявшей земли бойко пробивалась ярко-зеленая трава и бежали ручьи талой воды. Монах открыл окно. Он жмурился и с наслаждением вдыхал весенний воздух, слушая Добродеева.

– Именно так я и предполагал, – заявил он, когда журналист закончил. – Поговорим с Саломеей и сходим в парк, хочу увидеть место, где ее нашли. Кстати, что с Маргаритой Бражник?

– Он ничего не сказал, значит, вернулась. Ой, да куда бы она делась! Я завтра же напрошусь на интервью с Бражником: интересно, что он собирается тут у нас строить. Говорят, завод по сборке автомобилей, какой-то крутой концерн, чуть ли не «Мерседес». Представляешь, можно будет купить новенький «мерс», со скидкой!

– Со скидкой? С какого перепугу?

– Дам несколько материалов, познакомлюсь, подружусь…

– Сомнительно, Лео. Где Бражник и где «Мерседес»…

– Говорят, у него сумасшедшие связи, он много лет работал в немецких компаниях. Ты не помнишь, какой поворот?

– Километров десять еще, там указатель.

Они добрались до Ладанки согласно указателю, свернули влево и въехали на кривоватую, крытую брусчаткой сельскую улицу. За заборами виднелись деревянные домики, из труб шел дым, из-под ворот лаяли собаки. В конце улицы видна была синяя, в серебряных звездах, луковица с крестом. Вдали от больших дорог, от цивилизации, от новых веяний Ладанка жила своей устоявшейся патриархальной жизнью. Здесь никогда ничего не менялось, и казалось, что это место провалилось в некий безвременной колодец и время в нем остановилось навсегда.

Нет, конечно, некие приметы современности имели место: машины, антенны, сельмаг «Ракета» и дискоклуб «Летающая тарелка». В названиях явно просматривалась космическая тематика, что неудивительно: согласно бытующей местной легенде, в нескольких кэмэ от Ладанки, под горой, где вход в подземную пещеру, находится древнее стойбище летающих тарелок. Все знают. Каждое лето от туристов, археологов, спелеологов и эзотериков с палатками яблоку негде упасть. Натыкаясь друг на друга, они взапуски лезут в пещеру, ищут следы, копают, просвечивают стены, измеряют радиоактивный фон – а как же! На чем, по-вашему, работает тарелка? На атомной тяге. Значит, фон.

Древние прекрасно знали про гуманоидов, поэтому устроили тут капище, что доказывает вырытая из земли пару лет назад громадная каменная баба весом в две-три тонны, которую тут же окрестили Пещерной Венерой. Шум был страшный, пошли дебаты насчет того, что с ней делать. Не оставлять же без надзору, так как народ ушлый: упрут, продадут, опишут разными «Тут был Коля»! А потому – караул, и пусть полиция обеспечит круглосуточную охрану. Потом все как-то угомонилось и улеглось, сообразилось, что вывезти бабу практически невозможно – рельеф «гуляет», наверх никакой мотор ее не затянет, а как погрузить, подъемным краном? Можно, правда, протащить до города трактором, но так и повредить недолго. Короче, пусть пока останется на месте обнаружения. Общими усилиями поставили бабу стоймя, очистили от земли и песка специальными веничками и кисточками, огородили металлической оградкой и вкопали столб с табличкой: «Руками не трогать, под охраной ЮНЕСКО». Разумеется, народ из урби эт орби[3]3
  Urbi et orbi (лат.) – дословно: городу и селу; иносказательно: к всеобщему сведению.


[Закрыть] рванул смотреть на бабу и фоткаться, даже иностранцы приезжали, а потом круги сошли на нет и наступила относительная тишина.

Можно сказать, что над Ладанкой распростерла широкие крылья сень пещеры с пришельцами – что-то такое чувствуется в ее атмосфере, некий дух снисходит здесь на человека, покой и мягкость, даже климат здесь другой. Везде град с дождем, циклоны и песчаные бури, а здесь тихо, как у бога за пазухой, и земля золотая – воткни веник, и тот зацветет, пчелки собирают нектар с экологически чистых цветов, а за медом приезжают чуть не со всей страны. И травы тут целебные. И вообще.

Словом, где еще жить Саломее Филипповне, как не в Ладанке?

Они запарковались напротив закрытых ворот с номером тридцать три и полезли из машины. Добродеев пискнул пультом, Монах толкнул калитку. Навстречу ему бросился громадный черно-серый пес, уперся лапами в грудь, жарко задышал и облизал лицо, причем молча, не издав ни звука. Добродеев попятился, с трудом подавив желание сбежать. То, что пес действовал бесшумно, придавало сцене какой-то дьявольский оттенок, хотя никакой тайны в этом не имелось – у него были вырезаны голосовые связки. Кто и зачем изувечил пса – бог весть, таким он прибился ко двору Саломеи Филипповны несколько лет назад. Леше Добродееву нравилось всюду видеть знаки, омены, дьявольщину и следы внеземного разума, в отличие от Монаха, который хоть и считал себя волхвом, но был здравомыслящим реалистом с авантюристической жилкой.

– Херес! – закричал Монах, уворачиваясь. – Узнал! Ах ты собакин! Ах ты разбойник! Узнал, паршивец!

– Херес, назад! – раздался зычный голос. – Проходите, не бойтесь!

Хозяйка, кутаясь в шерстяной крестьянский платок, черный в красные розы, стояла на крыльце, присматриваясь к непрошеным гостям.

– Саломея Филипповна, дорогая! – Монах сердечно обнял ее. – Ничего, что мы без звонка?

– Какой звонок! Я ожидала вас раньше. Заблудились?

Монах и Добродеев переглянулись. «Ведьма!» – было написано на лице Добродеева.

– Поздно выехали, – пробормотал он.

– Проходите, молодые люди. Херес, сидеть! Осторожнее, низкая притолока.

Они прошли в темные холодные сени. Добродеев все же стукнулся лбом о притолоку и зашипел. Уворачиваясь от пучков сухих трав и ягод, свисающих с потолка, они прошли за хозяйкой в комнату.

Здесь было светло и тепло. Горели, потрескивая, поленья в камине, сложенном из грубого дикого камня. На большом диване среди подушек спала кошка. Добродеев с опаской повел взглядом по комнате, высматривая другую живность, но, кроме рыбок в аквариуме и клетки с попугайчиком, никого не увидел. При виде гостей птичка оглушительно заверещала. Кошка открыла янтарный глаз и потянулась, подняв хвост трубой.

– Садитесь, мальчики, – пригласила Саломея Филипповна. – Ташка, брысь!

– Мы тут кое-что прихватили, – сказал Добродеев. – Городские гостинцы, так сказать. А внук дома?

– Никитка? В пещере, открывают сезон сегодня. Вся команда там. Время к обеду, подгадали вы. Сейчас накрою на стол, и поговорим.

– Откуда вы знали, что мы приедем? – спросил Добродеев. – Вещий сон?

Саломея Филипповна рассмеялась:

– На картах кинула. Выпали два короля.

– Правда? – поразился Добродеев. – Карты Таро? Вы и судьбу умеете?

Монах иронически фыркнул и посмотрел на потолок. На балке сидела небольшая сова и, в свою очередь, внимательно смотрела на него.

– До-До! – обрадовался Монах. – А я-то думаю, куда ты делся!

– В смысле? – не понял Добродеев и тоже посмотрел на потолок. – Ой, сова! Чучело?

– Сам ты чучело! – Монах хлопнул в ладоши. Сова слетела с балки и пролетела у них над головами. Они ощутили движение воздуха – легкий сквознячок. Добродеев пригнулся. Монах протянул руку, и птица уселась ему на ладонь. – Красавец!

– Судьбу? – переспросила Саломея Филипповна. – Само собой. Мальчики, ну-ка, придвиньте стол к дивану! И достаньте тарелки в буфете. Там же стопки.

До-До клюнул Монаха в палец, тот невольно взмахнул рукой, и птица плавно перелетела на спинку дивана. Тот сунул палец в рот.

– Больно? – спросил Добродеев, отодвигаясь на край дивана.

– Это он играет, – сказала Саломея Филипповна. – Скучает, а из дома не летит, холодно еще. То к Ташке пристанет, то попугая дразнит. Принцесса себя в обиду не дает, а Борька боится, забивается в клетку. Прошу к столу! Кто что будет? Вы, смотрю, коньячок привезли, а кто желает моей наливки?

– Я желаю! – обрадовался Монах. – Всегда вспоминаю вашу наливку. Мы с Лешей вместе вспоминаем. Из царских рюмок.

Они выпили за встречу. Саломея Филипповна приглашала кушать без церемоний, чем бог послал. Несколько минут гости с удовольствием уминали за обе щеки картошку с мясом. Наконец хозяйка спросила:

– Что уже известно про женщину в парке? Узнали кто?

– Откуда вы… – Добродеев поперхнулся. – Карты? – догадался.

Монах только головой покачал:

– В новостях было, Лео. Пока ничего не известно, Саломея Филипповна.

– А о чем спросить хотите? – Она смотрела на них, ухмыляясь. – Почему я? Я ведь не ведьма.

Монах и Добродеев переглянулись. «Ведьма!» – явственно читалось на лице Добродеева.

– С вашим житейским опытом… И Никитка, может, что-нибудь знает, – пробормотал он, раскрыл папку и достал фотографии. – Вот!

– Никитка? Вряд ли. Но спрошу, как вылезет из пещеры. – Саломея Филипповна взяла фотографии и принялась рассматривать одну за другой, держа их на вытянутой руке.

– Что за знак? – спросила она наконец. – Плохо видно. Тату?

– Типа того. Узел Троицы, слыхали?

– Слыхала. А что с волосами? Обрезали?

– Обрезали. Документов при ней не было, нашли пятнадцатого февраля в парке около пруда, там, где стоянка. Убили в другом месте, накануне, четырнадцатого вечером, в парк привезли на машине, видимо, ночью. Задушена шарфом. Никто не заявлял о пропаже, ее не ищут. В городе пошли разговоры про сатанинский культ и тайный обряд. У нас никогда ничего подобного не случалось. Я собираюсь писать об этом, буду говорить со старыми людьми, есть у меня пара старичков позапрошлого века. Мы подумали, а вдруг вы что-то… – Добродеев замялся.

– …что-то рассмотрите и подскажете, – подхватил Монах. – Никитка ваш в клубе «Руна», вдруг они что-то знают. Знак этот известен немногим, тут история и эзотерика… Похоже, не обычное убийство, тем более жертва не была ограблена, он оставил золотые украшения.

– Может, она ведьма? – сказал Добродеев. – Им, кажется, стригли волосы и потом сжигали на костре. Не помните?

Монах закашлялся.

– Не помню, Леша, – покачала головой Саломея Филипповна. – Это если и было, то до меня. Я уже после революции родилась…

– Я не то хотел сказать! – испугался Добродеев. – Я не имел в виду! Конечно, после революции… Честное слово! Вы молодая… еще. Просто я подумал, может, вы знаете… Тут странные места, пещера эта, легенды, колдовство, бабу выкопали… всякое говорят… – Он беспомощно умолк.

– Да ладно, я пошутила. Значит, молодая женщина, погибла насильственной смертью, убийца остриг ей волосы и нарисовал знак на лице. То есть с намеком на некий тайный смысл: не то ведьму казнил, не то женщину легкого поведения. Ничего подобного у нас здесь отродясь не было. Ведьмы проживали за селом, на отшибе, если возникали претензии, то их изгоняли или бросали в воду – потонет, значит, «чистая», выплывет – ведьма. Это было лет двести назад, да и то в редких случаях. Все публично, при стечении народа, по решению сходки, а в вашем случае тайно, с намеком… – Саломея Филипповна покачала головой. – Не поленился ведь, нарисовал знак, волосы остриг… – Она присмотрелась. – И украшения на ней. Не снял, получается. А с ведьмы снимали, что там на ней было – бусы, крестик, кольцо… Все снимали и закапывали на перекрестке четырех дорог.

– Это когда-то, а тут, может, новый ритуал, – заметил Добродеев.

– Против ведьм? Это кому же они помешали? В Интернете полно гадалок и ведьм, на все вкусы, выбирай, не хочу. А эта, получается, не угодила.

– Перебор? – догадался Монах. – Знак красивый, конечно, но ни силы, ни смысла уже нет, просто картинка, для красоты. И волосы остриг, и золото не взял. Слишком нарочито, согласен…

Саломея Филипповна развела руками, соглашаясь.

– И что? – спросил Добродеев. – Если ни силы, ни смысла? Зачем тогда? Псих? Маньяк?

– Зачем? – Она усмехнулась: – Значит, нужно было. Узнать бы, кто она… Ну да узнают, не сегодня завтра. Перебор, говоришь? – Она посмотрела на Монаха – Если перебор, то… сам понимаешь.

– Понимаю.

– В смысле? О чем вы? – спросил Добродеев.

– О том, что он все это проделал недаром, а с целью, – веско произнес Монах.

– С какой? – Добродеев переводил взгляд с хозяйки на друга.

– Обратить на себя внимание, заявить, застолбить участок. Перевести стрелки на магию. Если ему непременно нужно было ее убить, то просто убил бы, а он навешал декораций. А это значит, что… – Монах замолчал, глядя на журналиста.

– Что? – выдохнул Добродеев.

– А это значит, Лео, что будет продолжение. Мы это уже обсуждали. Не думаю, что псих, слишком просто. Хотя, может, и псих, – сказал он, подумав. – Ничего нельзя исключить. Мало информации, подождем. Думаю, он снова даст о себе знать.

– Еще наливки? – спросила после паузы Саломея Филипповна.

– Вы тоже думаете, что будет продолжение? – Добродеев выразительно взглянул на хозяйку.

Она пожала плечами и промолчала.

– А если бросить на картах? – закинул удочку он.

– На картах? – Саломея Филипповна усмехнулась: – Не верю я в карты, Леша. Я пошутила…