Текст книги "Ритуал святого Валентина"

Глава 7
Ужин в теплом семейном интерьере с хомяком

 
Я встречу вас за квадратом стола.
Мы чайник поставим. Тепло. Уют.
 

Всеволод Багрицкий. Гость

Звонить Монах не стал, решил сделать сюрприз, да и не хотелось суеты, официоза, приготовлений. Накупив всякого-разного в «Магнолии» поблизости, с двумя здоровенными торбами, чертыхаясь, он стоял под дверью, вспоминая код. Дверь открылась, из подъезда вышла толстуха в мохнатой шубе. Он поздоровался и ногой придержал дверь.

– Вы к кому? – спросила та, подозрительно рассматривая его.

– К Шумейкам! – поспешил Монах.

– Их хулиган устроил пожар, вызывали пожарных. И орут все время, покоя от них нет!

– Передам непременно, – пообещал Монах. – До свидания!

За дверью семейства Шумейко действительно стоял крик. Воспитательный момент, не иначе, решил Монах. Он позвонил, и крик стих. Монах позвонил еще раз и уловил движение в глазке.

– Откройте, полиция! – сказал он страшным голосом.

Дверь распахнулась, Монах увидел разгоряченного и расхристанного более обычного Жорика.

– Ничего, что я без звонка?

– Проходи! Молодец, что пришел. Я думал, опять участковый. Анжелка напирает, что я не воспитываю, все на ней, а я, типа, дурака валяю! Нашла крайнего! А семью кто кормит?

Монах передал Жорику торбы и стащил дубленку…

…Они дружили еще со школы, с младых ногтей – энергичный, полный самых диких идей Жорик-Зажорик-Жердяй Шумейко, тощий, расхристанный уже тогда, с торопливой ныряющей походкой и вечно невыученными уроками, и благодушный солидный Олег Монахов, лучший математик школы. Нашли друг друга, что говорится. Трудно сказать, чьи идеи были более дикими, но влипал один Жорик, и тогда Монах шел на переговоры с учителями или с самим директором школы, объяснял, аргументировал, ручался и отбивал друга. Уже тогда в Монахе проклёвывался дипломатический гений и чувствовались задатки лидера. Он был популярен: девочки за ним бегали, учителя его любили, даже конфликтные подростковые ситуации он улаживал, когда стенка шла на стенку. И не били его никогда, не дразнили его жиртрестом… Да никому бы и в голову такое не пришло!

Они сохранили школьную дружбу и даже стали деловыми партнерами – сообща владели фабричкой «Зеленый лист», как уже было упомянуто ранее. Сыну Жорика, маленькому Олежке, Монах приходился крестным, в их же дом он возвращался после долгих странствий – грязный, обросший пестро-рыжей бородищей, в стоптанных кирзовых сапогах, с неподъемным рюкзаком, – зная, что здесь его примут, отмоют и приголубят. Сдерживая волнение, он нажимал на красную кнопку звонка, прислушивался к шагам внутри и растроганно гудел:

– Это я! Открывайте, черти!

Дверь распахивалась, и Жорик радостно бросался ему на шею, приговаривая:

– Живой! А я думал, тебя уже схарчили аборигены! Голодный?

И солнце всходило, и радуга цвела, все было, все было… как в той старой песне. Было, да прошло. С хромой ногой да с рюкзаком не больно побегаешь по горам. Чертов водила! Убить мало. Выдают права кому попало!

Ладно, какие наши годы! Еще побегаем… когда-нибудь, утешал себе Монах, тяжело вздыхая…

… – Олежка, скажи ему! – закричала Анжелика, бросаясь к Монаху. – Хулиган растет, никого не слушает, тюрьма плачет, а Жорику трын-трава, воспитательница ругается, соседи не здороваются… А теперь еще и пожарные! Чуть дом не спалил! – Она зарыдала.

Девчонки Марка и Куся, хихикая, сидели на диване. Виновника торжества нигде не было видно.

– Ну чего ты, Анжелка, – бубнил Жорик. – Мы с Олежкой чего только не творили, когда малыми были, пацан должен все попробовать…

– Ага, а как разбираться, так сразу Анжелика! А папаша в кусты!

– Сколько ему уже? – спросил Монах, хотя прекрасно помнил, – ему хотелось сменить тему.

– Пять! Здоровый лось!

– Олежка, иди сюда! Ты где? – позвал Монах. – Смотри, чего я принес!

– Он наказан! В углу до завтра! – закричала Анжелика.

– Мам, можно я выйду? – басом спросил Олежка. – Я больше не буду. Это Куська сказала, что газета не горит, потому что в ящике!

– Не ври! Я такого не говорила!

– Говорила! Марка, скажи!

– А ты их не слушай и думай своей головой, сынок, – сказал Жорик.

Анжелика негодующе фыркнула:

– Воспитатель!

– Дядя Олег, можно я выйду?

– Ребята, я голодный как волк! Анжелика, успокойся, я принес твой любимый «Бейлис». Давайте за стол, ребята. Может, пусть уже выходит? Анжелика?

– Выходи, хулиган, – разрешила Анжелика. – И скажи спасибо дяде Олегу!

…Теплая домашняя атмосфера. Анжелика, конечно, взрывная и крикливая, но отходчивая. А Жорик пять лет не может поправить полку или положить отвалившуюся в ванной плитку, так как каждую свободную минуту занят своим американским наследством – пожилым «Бьюиком», заработанным потом и кровью за океаном на нервной работе дальнобойщика, у которого отказывает то одно, то другое… у «Бьюика» то есть. Какая жена, скажите на милость, терпела бы все эти железки в спальне под кроватью, в кладовке и под диваном, кроме Анжелики? Никакая. А она покричит-покричит да успокоится, и снова мир в доме. Расхаживает целый день в шлепанцах с собачьими мордами – подарок Жорика, – в цветастом халате, с клубничной маской на лице, с кружкой кофе и мобильником под ухом; выпроваживает молодняк в школу и в садик, сочиняет список, что купить, и сует мужу в карман, распихивает ногами живность – хомяков, щенков, ящериц – и смотрит одним глазом сериал. Монах вкусил все прелести их семейной жизни, когда у него не было своей квартиры и он проживал у них между побегами в пампасы – на расхлябанном диване с выпирающими пружинами. Тогда же он понял, что семейная жизнь суть ежедневный труд и не все способны. Как сказал один мудрец: жениться надо не на тех, с кем можешь ужиться, а на тех, без кого не можешь жить. Повезло Жорику!

…Они хорошо сидели. Анжелика утерла слезы, отошла, улыбалась и пила ликер, Монах и Жорик принимали коньячок, а детишки налегали на сладкое. Посреди стола сидел хомяк и ел сыр. Девочки подкидывали ему новые кусочки. Хомяка звали Шарик… Впрочем, возможно, это был сын или даже внук того Шарика, которого помнил Монах. В первый раз он глазам не поверил… Сейчас же удивился бы, если бы хомяка там не было. Человек ко всему привыкает.

– Анжелика, ты в курсе последних новостей? – закинул удочку Монах. – В городе полно слухов, говорят всякое…

– Господи, конечно! – всплеснула руками Анжелика. – Сатанисты! Жертвы!

И тут понеслось! Жорик только и успел спросить: «Какие еще сатанисты?», как его снесло ураганом бурного монолога Анжелики:

– Сатанисты! Секта! Ловят и убивают молодых красивых женщин! Рисуют сатанинские символы на лице, обрезают волосы, жертву загадывают на картах Таро, специальные агенты высматривают похожих в торговых центрах, идут следом, делают фотки, умыкают в безлюдных местах, запихивают в машину и увозят на базу, которая в лесу, накачивают наркотой, вынимают органы, обрезают волосы и рисуют знаки, потом снимают кино, выставляют в сером Интернете и выбрасывают в парке, а еще…

– …они не отражаются в зеркале! – перебил Жорик. – Анжелка, ты себя слышишь? Совсем от сериалов мозги поехали?

– Это у тебя поехали! – парировала Анжелика. – За своими железками света не видишь. Отстал от жизни, зла на тебя не хватает. А как жену с рынка привезти с мешками, так нет, барахлит и не едет! Купил бы приличную тачку… «Ланос», как все нормальные люди!

– «Ланос»? «Ланос»?! – Жорик захлебнулся от негодования. – Да мой «Бьюик»… Что ты вообще в этом понимаешь?

– Чего тут понимать! Машина должна ездить. Мне чихать, «Ланос» или не «Ланос».

– Ребята, ребята, о чем спор! – попытался урезонить супругов Монах. – Анжелика права, машина должна ездить. Купите еще одну, только и всего. На одной возить Анжелику, другую ремонтировать и получать удовольствие. Мне бы ваши проблемы!

– Вот! – торжествующе закричала Анжелика. – Слушай, что умный человек говорит!

– Анжелика, ты что-то сказала про Интернет… В каком смысле выкладывают фотки? – спросил Монах. – Ты что-то видела?

– Не видела, но должны быть, сейчас все выкладывают! Им же нужен зритель, если никто про них не знает, им не в кайф, если бы только убить, так не рисовали бы и не стригли, а просто закапывали в лесу. Неужели непонятно? Им нужно донести идею…

– Какую? Каков критерий отбора жертв, так сказать?

Анжелика задумалась. Жорик подмигнул Монаху: заткнул фонтан, мол, молоток!

– Ну… не знаю. Молодые, красивые, самостоятельные… Независимые! Во! Секта из неудачников, ловят сильных, независимых и мстят. Мужик сейчас дохлый пошел, мы их забиваем во всех сферах, а они не хотят терять позиции, сбиваются в стаи и мстят. Это гендерный вопрос! Мужчины против женщин. Они против нас. В секте нет женщин, одни неудачники с личным конфликтом. И знаки придумали, и волосы стригут… запугивают, прячутся… Слабаки!

– Да-а-а… – протянул Монах. – Интересная точка зрения. А что дальше? Сколько еще…

– …убьют? – Анжелика задумалась. На лице Жорика обозначилось выражение: «Господи, о чем они?» – Еще хотя бы одну… я так думаю. Говорят, до трех раз невозможно поймать, а потом нужно залечь на дно и переждать. «Три» – магическое число, и у них на лице треугольник. Точно! Еще одну.

– Э-э-э… спасибо, Анжелика, – сказал озадаченный Монах. – Ты, однако, мыслитель. Жорик, слышишь? Она у тебя мыслитель.

– Ага, щас! Мыслитель мыслит молча, а тут вся мысль в гудок уходит. Гудит и гудит, как на пожар.

– Ой, ладно! Сам ты гудишь… молча! Кому еще котлеты? Олежка, ты ничего не ешь, еще жареной картошечки?

– Правда секта? – спросил Жорик. – А что полиция? Или опять на тебя вся надежда?

– Полиция работает. Мы с Лешей по мере сил стараемся, так как причастны каким-то боком… Мы были в «Английском клубе», когда исчезла жена бизнесмена.

– Вы были в «Английском клубе»? – воскликнула Анжелика. – И все видели своими глазами?

– Не видели – нечего было. Просто муж вдруг стал шуметь, что жена исчезла, и потребовал менеджера…

– Не понял? – сказал Жорик. – Что значит «исчезла»?

– Вышла из зала и не вернулась. Он принес шампанское – она попросила, – а ее нет.

– Куда вышла?

– Нос попудрить! – закричала Анжелика. – Вышла и вышла! А чего он хотел от менеджера? Тот не обязан следить за его женой.

– Не обязан. Растерялся, наверное.

– Э нет! – Анжелика помотала пальцем: – Ни фига! Ошибаетесь, мальчики.

– А что?

– А то! Сразу заподозрил, что она с кем-то за его спиной, и засуетился, видать, был опыт. Представь меня и Жорика: я вышла, и что он, сразу кинется искать? – Она фыркнула: – Да он просто не заметит! Как они жили?

– Черт их знает. Иван Денисенко, фотограф, сразу сказал, что она сбежала с любовником. Тем более она красавица, а он так себе. Да никто и внимания не обратил, мы были уверены, что она вернется. Леша даже хотел навести справки, но на другой день нашли женщину в парке, и он отвлекся. Потом напросился в гости к этому бизнесмену и стал свидетелем, как тот говорил с кем-то по телефону. Леша сразу заподозрил, что требовали выкуп. Тем более его супруги нигде не было видно, а Добродеев втайне надеялся, что она покажется.

– Вот и мотив, – сказал Жорик. – А то сразу секта, сатанисты! Все гораздо проще. Деньги!

– А первая жертва тоже богатая? – спросила Анжелика.

– Нет. Первая – приезжая, продавщица из Березового. Выехала из дома четырнадцатого днем, вечером ее, видимо, встретили на нашем автовокзале. А пятнадцатого нашли… в парке. Тот же знак на лице, волосы…

– Значит, не выкуп, – подвела итог Анжелика. – С нее нечего брать. И со второй тоже не выкуп. Если выкуп, незачем убивать и рисовать знаки. Твой Леша ошибся, деньги ни при чем. Слышишь, Жорик? Ни при чем! А что за мужик этот бизнесмен? Если меня, к примеру, убьют, то это Жорик! Слышишь, Олежка? Так и знай.

– За что? – спросил Монах.

– Ой, да мало ли! Железки из кладовки выкинула!

– А ты не выкидай, – сказал Жорик. – И вообще, может, хватит о страшилках? Сколько можно? В кои веки собрались… Не о том говорим. Предлагаю еще по котлетке и принять за дружбу!

Предложение не вызвало возражений, и Жорик потянулся за бутылкой…

Глава 8
Интересное кино

Но клянусь тебе ангельским садом,

Чудотворной иконой клянусь,

И ночей наших пламенным чадом —

Я к тебе никогда не вернусь…

А. Ахматова. А ты думал – я тоже такая…

Монах добрался домой около одиннадцати вечера. Голова шла кругом, после общения с семейством Жорика он чувствовал себя уставшим и мечтал о своем безразмерном диване: представлял, как стащит дубленку и сапоги, достанет из холодильника бутылку минеральной и всю выпьет. Целый литр! А потом завалится до утра. Много ли человеку надо для счастья? Если подумать, не много. Базовые вещи, хлеб, вино и котлеты, а все остальное шелуха. Ну, еще зубы почистить.

Но человек предполагает, а судьба располагает. Не успел Монах достать литровую бутыль из холодильника и открутить крышку, как в дверь позвонили. Он от неожиданности облился ледяной водой и чертыхнулся. Часы показывали половину двенадцатого. Монах замер, надеясь, что проблема сама собой рассосется и, возможно, ему показалось. Звонок повторился, и он пошел в прихожую, бормоча: «Ну, Лео, теперь точно убью!»

Откуда он знал, что звонит Добродеев? А больше некому. Причем уже не в первый раз. Кроме того, читатель, надеюсь, не забыл, что Монах волхв?

Дверь распахнулась, в прихожую влетел разгоряченный Добродеев и выкрикнул:

– Еле сбежал! Он же пьет как ломовая лошадь!

– Фотки дал?

– Дал! После двух литров водки! Три часа сидели, пока Митрич не закрылся. Едва затолкал в такси… Скотина! Кофе дашь? И воды.

Как читатель, возможно, уже догадался, речь шла о дипломированном фотографе Иване Денисенко, у которого Добродеев выдуривал фотки из ресторана.

Журналист отхлебывал поочередно кофе из чашки и воду из стакана. Монах с лупой рассматривал яркие фотографии живой Маргариты Бражник среди толпы в «Английском клубе» и мертвой – на бурой траве с латками грязного снега. На тех и других она была в красном платье и красных туфлях – на этом сходство кончалось. На последних не было ни пышных волос, ни яркости, ни живости – бледное заострившееся лицо, неровно остриженные волосы, безвольно разбросанные руки…

– Интересная женщина… прекрасные волосы… Он не снял украшения… серьги, кулон… – приговаривал Монах. – Почерк?

– Если он потребовал выкуп, непонятно, почему убил, – сказал Добродеев.

– Насчет выкупа неизвестно, ты мог неправильно все понять… мало ли, кто ему звонил.

– Я правильно все понял! Мой инсайд подтвердил, что у него требовали выкуп. Он не написал заявление об исчезновении, так как они выставили условие, чтобы без полиции. Он снял деньги, но передать не успел.

– Именно это и непонятно! – воскликнул Монах. – Им бы придержать ее еще на денек, но нет, припекло бросить тело там, где его сразу же нашли… там полно джоггеров и собачников. Анжелика считает: деньги для отвода глаз, действует секта сатанистов, потому что киднепперы не рисуют знаки и не стригут волосы. Или деньги, или секта, а в нашем случае и то, и другое, суть перебор. Возможно, супруг, хотя каким образом, непонятно. Она сказала, что если ее убьют, то убийца Жорик. Видео достал? Успел?

– Успел в последнюю минуту! Выхожу из «Клуба», смотрю, летит черная тачка майора! – Добродеев захихикал.

– С сиреной и мигалкой, – фыркнул Монах. – Давай!

Добродеев достал из портфеля планшет, вставил флешку.

– Это с разных камер, ассорти, – объяснил он.

Изображение было нечетким, черно-серым, но фигуры вполне узнаваемы: Бражник с Маргаритой, режиссер Вербицкий с косой вдоль спины, мельтешащий тут и там Добродеев. Вот Маргарита идет к выходу, исчезает. Бражник с двумя полными бокалами растерянно оглядывается. Две-три секунды ряби, и кино возобновилось. Маргарита идет по пустому коридору к лифту, останавливается, нажимает кнопку, стоит, ждет. Заходит в кабину и снова исчезает. Рябь, и пошла запись с камеры в вестибюле. Маргарита выходит из лифта и скрывается за углом. Там раздевалка, говорит Добродеев. Она появляется снова, уже в шубе, и направляется к выходу. Служитель в ливрее открывает перед ней дверь, и она выходит на улицу. Знакомая рябь, и новый отрывок. Маргарита видна со спины, она идет по улице в сторону Мегацентра. Навстречу ей идут прохожие, видны автомобильные фары, горит уличный фонарь… Через пару секунд запись обрывается. Рябь и полосы. Все.

Долгую минуту они сидят молча.

– А ну-ка последние кадры, Лео! Похоже, она кого-то увидела и замедлила шаг… Кто-то шел навстречу, – говорит Монах, и они смотрят кино еще раз.

– Ничего не видно, – говорит Добродеев. – Не похоже, что замедлила. Просто люди идут по улице. На нее никто не смотрит, все двигаются в одном темпе, не похоже…

– Во всяком случае, ясно, что она ушла по доброй воле, – говорит Монах. – Никто ее не умыкал.

– Может, позже?

– Все может быть. Интересно, куда она идет? Вряд ли домой, скорее всего, у нее встреча. И что бы это значило? Весь мой опыт говорит, что женщины так просто не уходят. Если насовсем, то собирают чемоданы и вызывают такси. А тут с одной сумочкой… Как она собиралась объяснить Бражнику, куда исчезла? Стало плохо и вышла подышать? Или не собиралась возвращаться?

– Может, ее выкрали по дороге, – предположил Добродеев. – Если она шла к кому-то, то почему спустя три дня оказалась на пляже? Это был свой, Христофорыч, может, друг… или любовник.

– Может, Лео. Может, она заодно с умыкателем решила разжиться выкупом, но что-то пошло не так. Хотя не похоже, она не прячется, хотя не может не знать про видеокамеры… Не вижу логики.

– Женщины и логика! – фыркает Добродеев.

– Пока ясно одно, – подводит итог Монах. – Она почему-то ушла без объяснений и пропала. А через три дня ее нашли. Анжелика спросила, как они жили. Можешь узнать?

– Ты думаешь… что?

– Чем шире сеть, тем больше улов. Бражник немолод – пятьдесят, не меньше, внешний вид… так себе. Маргарите около тридцати, красавица… была. Значит, у него не первый брак. Вряд ли любовь с ее стороны, это понятно. То, что она ушла, тоже можно понять… с натяжкой. А вот что случилось дальше – темна вода во облацех. У них дети есть?

– Нет.

– Почему?

– Надо было спросить? Он просто сказал, что детей нет и внуков тоже. А у тебя почему нет?

– Что мы можем знать о наших детях, – философски ответил Монах.

– Думаешь, у нее был любовник?

Монах пожал плечами:

– У красивой женщины всегда есть любовник. А у очень красивой в придачу еще и тайны.

– Что еще сказала Анжелика?

– Эти убийства носят гендерный характер.

– Чего?!

– В смысле, противостояние женщины и мужчины, антагонизм и зависть мелкого мужчины к преуспевающей и сильной женщине… как-то так. Или все-таки секта, она еще не определилась. Секта неудачников с личным мотивом. Но однозначно, говорит, не ради выкупа.

– И что это все значит? – недоуменно спросил Добродеев. – Где логика?

Монах пожал плечами. «Женщина!» – было написано на его лице…

Глава 9
А что безутешный супруг?

Бражник переступил порог небольшого кафе с названием, от которого веяло средиземноморским бризом – «Паста-баста». День был серый и зябкий, с реки налетала промозглая сырость. Он не мог оставаться дома, где все напоминало о Маргарите. Ему было неспокойно; он перестал спать; время от времени накатывала паника, с которой было все трудней справляться.

Эмма пыталась выразить заботу, привозила продукты, рассказывала городские новости, что-то про черного монаха… Он не вслушивался, с трудом заставляя себя отвечать. Он рассчитал домработницу – не хотел видеть ее соболезнующую любопытную физиономию, прекрасно помня, как трепетно она относилась к Маргарите, доносила и наушничала, подслушивала во время их ссор. Дал денег, чтобы не болтала лишнего. Эмма, сильная, жесткая, подставляющая плечо, соратник… Он и ее не мог видеть, она была неприятна своей застывшей неулыбчивой физиономией, внушавшей ему робость… даже страх. Он старался не вспоминать, как пришел к ней ночью, после бутылки водки, в состоянии полнейшего раздрызга, жаловался на Маргариту, кажется, плакал. Очнулся под утро в ее постели и долго не мог сообразить, где находится. Бежал оттуда сломя голову, сославшись на какие-то дела, совершенно забыв, что она знает о его делах всё. Даже кофе не стал пить. Потом снова заскочил на огонек, чего не мог простить себе… Ненужно, недужно…

Эмма готовила нехитрую еду, накрывала на стол, он неохотно ел. И пил. Каждый день выпивал бутылку водки, после чего тащился в спальню и падал на кровать. Он не мог заставить себя подняться утром, лежал в широкой супружеской постели, прислушивался – ему чудились легкие шаги Маргариты в коридоре, и он покрывался холодным потом. В последнее время она ночевала в другой спальне, он понимал, что она задумала бросить его и только выжидает удобного момента. Дела шли все хуже, и он собирался продать остатки бизнеса и начать с нуля. Однажды Эмма сказала, что видела Маргариту с мужчиной, и он понял, что их развод лишь дело времени. Терять ее он не хотел, она была его вещью, игрушкой, вызывающей зависть и восхищение у окружающих самцов. Он гордился женой, как хозяин конюшни – породистой кобылой; он вытащил ее из грязи, из жалкого шалмана и считал, что заслужил преданность и благодарность. Любил ли он Маргариту? А что такое любовь? У каждого она своя. Любил, наверное, хотя ни в чем себе не отказывал. У него были женщины, так он самоутверждался…

А теперь Маргариты больше нет. Она не вернется. Ушла, как и собиралась. Он вспоминал жену, ее голос, руки, волосы… В висках стучали молоточки, выбивая мелодию-вопрос: а что теперь? Теперь, теперь, теперь…

Маргарита была его третьей законной… Первый брак распался через год – чешка Мария, журналистка из Градца Кралове, была красивой, умной, яркой и сразу ему понравилась. Дело было в ресторане, она в компании коллег, шумных и крикливых, что-то там отмечала. Они встретились глазами раз, другой, и он понял, что она кокетничает с ним. Ему везло с женщинами – было в нем что-то, видимо, привлекательное. Он дождался ее у ресторана, заговорил, пошел провожать. Они поженились через три недели. Проблемы начались почти сразу: Мария оказалась слишком независимой, кроме того, мешали ее частые командировки и шумная братия, которая могла ввалиться в их дом в любое время дня и ночи. С ним были вежливы, хлопали по плечу и называли Витошем, но своим для них он так и не стал, да и не стремился. Работу Мария бросать не собиралась, на его намеки и подходы отрезала: нет! А потом ему показалось, что у нее кто-то появился – нравы в их среде были свободными. Они поскандалили… А потом она собрала вещи и съехала. Освободила помещение, оставив в нем неприятное ощущение проигрыша. Он зализывал раны около года, пока не встретил Ольгу, учительницу немецкого – уже в Берлине, куда переехал из Чехии. Они встречались полгода, и он сделал ей предложение. Она натаскивала его по немецкой грамматике, была собранна, деловита и поразительно красива. Немка из Казахстана, она была воплощением классической немецкой женщины – белокурая, голубоглазая, работящая и серьезная, и он удивлялся, каким образом ее семье удалось на протяжении семидесяти лет сохранить чистоту породы. Иногда ему приходило в голову, что Ольга и Эмма похожи – не внешне, а характерами. Возможно, этим объяснялось то, что он потянулся к Эмме. Ностальгия, должно быть.

Жизнь с Ольгой была упорядочена, пресна и предсказуема. Работа, разговоры о работе и карьере, секс три раза в неделю, такой же пресный и предсказуемый, воскресные обеды с ее родителями и разговорами о работе, карьере и внуках… Ах, когда же вы нам подарите беби? А также воспоминания о жизни в Казахстане.

А потом он увидел Маргариту – шумную, яркую, острую на язык. Она пела в «Адмирале», где он ужинал с деловым партнером…

Маргарита… Ох, Маргарита! Это было как ожог, удар молнии…

…Следователь выспрашивал подробности их семейной жизни. Интересовался, не была ли Маргарита верующей – их озадачил знак на ее лице. У нас здесь никого нет, повторял он. Я уехал отсюда мальчишкой, больше двадцати лет назад, никого уже не осталось. Маргарита почти не выходила, она домоседка; мы вели уединенный образ жизни. Шофер, секретарша, домработница. Иногда ссорились, не без этого. Почему она ушла? Не знаю! Теряюсь в догадках…

Маргариты нет, есть Эмма. Преданная, любящая, соратник, жилетка, плечо… Он с содроганием вспоминал, как проснулся в ее постели – бесцветное лицо, волосы, губы, глаза, – и его передергивало. Она смотрела на него, и казалось, видит его насквозь. Умная! Такой только попадись – не сморгнет, перекусит пополам. Из бедной семьи, больная мать, пьющие отец и старший брат, гулена-сестра, безысходность и беспросветность, и она – жесткая, сильная, карабкающаяся к свету, идущая по головам. Не дай бог такого врага!

Начать с чистого листа. Убраться из этого проклятого города – ему никогда здесь не везло. Налегке. Расплатиться с долгами. Расплатиться? Он хмыкнул. А кто предъявит счет?

Его бил озноб: простыл, должно быть. В кафе было тепло; пахло кофе, почти беззвучно работала плазма на стене – яркие пятна, танцующие люди, солнце, песчаные пляжи и море. Ослепительный контраст с дождливым днем. К нему подошла молоденькая девушка, приветливо улыбнулась… Они все здесь молодые, улыбчивые… Лиза тоже была улыбчивая. Ее звали Лизой, ту девушку. Тоненькая, высокая, с короткими светлыми волосами, трогательной тонкой шеей… Спросить о ней? Он не знал, не понимал себя. Лиза – короткий роман, как вспышка. Ласковая девочка… еще летом. Он чувствовал себя таким значительным, таким умудренным рядом с ней, таким снисходительным. От их отношений осталось чувство праздника – он невольно улыбался, вспоминая о ней. Она ни о чем не спрашивала, он ничего не обещал. Иногда представлял, что они вместе… и сказка сразу кончалась. Слишком юная, слишком наивная, слишком заглядывающая в глаза… Девочка. Как скоро она надоест ему? Потому и прекратил отношения. А сейчас вдруг потянуло…

Он заказал кофе. Лизы, видимо, нет сегодня. Она всегда в зале. Он помнил, как она вспыхивала, когда он входил. Она сразу понравилась ему. Он наблюдал за ней. Они встречались взглядами, она улыбалась, и он улыбался в ответ. Он пришел еще раз и еще. Потом спросил, как ее зовут. Она жарко вспыхнула… скулами, щеками… даже шеей! И уши заалели. Лиза. Елизавета. Несовременное имя, такое же, как она сама…

А потом у нее был день рождения, двадцать пятого августа, и он напросился в гости, не зная хорошенько, зачем ему это нужно. Впрочем, нет, знал! Он прекрасно все знал. Внутри уже били нетерпеливые молоточки, и он представлял ее смущение, неловкость, покорность… что он скажет, как разденет ее… как они буду пить шампанское в постели… Маргарита любила шампанское в постели, хохотала и увертывалась… в самом начале. К его удивлению, она оказалась холодной, и медовый месяц быстро закончился. Он из шкуры лез, чтобы оживить ее, встряхнуть, произвести впечатление, даже вызвать ревность… Он бы ни за что не признался себе, что Лиза такая же попытка. Маргарита о ней не узнает, но он-то будет помнить!

Не только это, конечно. Его тянуло к ней, бросало в жар при мысли об этой девочке. Он принес громадный букет красных роз и подарок – золотую подвеску, ангелочка с крыльями. Ради любопытства прочитал про Дев в Интернете… чтобы было о чем поговорить: «чувствительные, надежные, зависимые». Именно такой он ее себе и представлял. Надежная и зависимая! Девочка-вьюнок. «Им чуждо кокетство». Пожалуй, хотя он еще не встречал женщины, которой было бы чуждо кокетство. Разве что Эмма… Ну, Эмма особый случай. «Хорошо разбираются в людях, их сложно обмануть или ввести в заблуждение». Неправда! Может, старая Дева и разбирается, но не юная! Юная Дева доброжелательна, доверчива, обмануть ее ничего не стоит, она сама идет навстречу. Наивна и глуповата.

Он не собирался ее обманывать, ничего не обещал. Так, проходил мимо и приласкал, как котенка…

Все произошло примерно так, как он себе и представлял. Он забежал в гости еще несколько раз… В последний раз Лиза плакала, спрашивала, что теперь с ними будет, а ему было скучно. Он успокаивал ее, невнятно намекал на совместное будущее, понимая, что больше не придет…

А потом… умерла Маргарита, и он остался один. С Эммой, соратницей и сподвижницей, холодной, как рыба, возомнившей, что они теперь вместе. И тогда он вспомнил о Лизе…