Текст книги "Лучшие уходят первыми"

– Куда поехали?

– В Дымари, на летнюю стоянку, – сказал режиссер без особой убежденности в голосе.

– И все?

– Все как будто.

– Виталий Николаевич, вы понимаете, что ваш рассказ выглядит довольно странно? Вы кому-нибудь рассказывали о предстоящей репетиции в лесу?

Режиссер наморщил лоб, вспоминая. И снова у капитана появилось чувство, будто его дурачат.

– Нет, – ответил наконец Вербицкий. – Не припоминаю, чтоб рассказывал. Кажется, никому. – И спросил в свою очередь: – Вы собираетесь меня арестовать?

– Задержать, – поправил капитан. – До выяснения некоторых обстоятельств. У вас есть адвокат?

– У меня есть знакомый адвокат, – сказал режиссер. – Паша Рыдаев. Помогал нам отстоять помещение театра. Вы не поверите, господин капитан, нас верующие совсем затюкали, овечки божьи. Особенно бабки-одуванчики стараются… Ужас! Нет чтобы душой озаботиться на пороге вечности!

– Виталий Николаевич, подумайте на досуге, – режиссер хмыкнул, – если вспомните что-нибудь, передайте через дежурного, что хотите встретиться со мной. Договорились?

– Договорились, гражданин начальник, – режиссер преданно посмотрел в глаза Алексееву. – Вы меня куда определите – сразу к убийцам или пока к хулиганам и растлителям малолетних?

* * *

В записке, переданной Геной Колесниченко, сообщалось, что женщиной, убитой в Черном урочище, была тележурналистка Людмила Герасимова. Федор знал ее – удачливая телеведущая, яркая личность, умница. Ее передачу «Небо в алмазах» знали и любили в городе.

«Герасимова – не случайная жертва, – подумал Федор. – Красивая женщина…»

Он взглянул на часы. Было уже семь вечера. Насыщенный событиями день заканчивался.

Федор неторопливо шел в толпе, планируя оперативные действия на завтра. Поговорить с коллегами и начальством Герасимовой. Захватить врасплох. Посмотреть на их лица…

Директора телекомпании «Интерсеть» звали Виктор Данилович Чумаров. Он оказался солидным представительным мужчиной, прекрасно одетым, которому, однако, не помешало бы сбросить несколько килограммов. Ворот рубашки был, видимо, тесен ему, и он, словно пытаясь освободиться, все время дергал головой.

Он протянул Федору руку и произнес:

– Чем могу… так сказать?

Голос у него был хриплый. Он напряженно всматривался в лицо Федора своими очень светлыми серыми глазами.

– Боюсь, Виктор Данилович, я с дурными вестями, – сказал Алексеев, в свою очередь рассматривая лицо директора.

– Что? – выдохнул тот. – Что-нибудь с… финансами?

– Нет, я по другому ведомству. Ваша сотрудница Людмила Герасимова убита.

– Как… убита? – пролепетал Чумаров. – Людмила? Убита? Не может быть! Господи! – Он стал хватать воздух широко открытым ртом.

– Примите мои соболезнования, Виктор Данилович. Водички?

– Нет… да, пожалуйста. В холодильнике, вон там. Но… как же так? Как же так?

Федор достал из холодильника бутылку минералки, открыл, налил в стакан. Чумаров стал пить, захлебываясь и обливаясь.

– Вы меня прямо убили… – Он осекся, испуганно глядя на Федора. – Как это случилось?

– Мы еще не знаем всего, – осторожно сказал Алексеев. – Виктор Данилович, что за человек была Герасимова? Над чем работала в последнее время? С кем из коллектива дружила? Имела ли врагов? Возможно, получала угрожающие письма? Звонки? Меня интересует все, понимаете? Абсолютно все.

Чумаров, запинаясь, стал рассказывать. Федор услышал, что Герасимова была прекрасным журналистом, замечательным товарищем, смелой, независимой, никого не боялась. Над чем она работала, Чумаров не знал. Герасимова не всегда посвящала его… так сказать, а он ей полностью доверял.

Он все время повторял: «Господи, как же это?» – у него дрожали руки, он все дергал головой, пытаясь освободиться из тесного ворота и наконец с силой рванул его. Отлетевшая пуговица запрыгала по столу. Чумаров смотрел на нее остановившимся взглядом…

Глава 10
Девица Окулова и капитан Алексеев

Я проснулась от телефонного звонка. Голова раскалывалась, все тело ныло, как будто меня долго возили по полу, плечи горели, глотать было больно. Перегрелась на солнце, накидалась в клюкву холодным пивом, подхватила ангину. Конец праздника.

Шлычкина не было. На подушке рядом как прощальный привет лежала моя красная соломенная шляпа. Юморист! А я тоже хороша! Вспомнила, как Шлычкин тащил меня под душ, потом укладывал в кровать, и застонала. И головка бо-бо. Надеюсь, меня не стошнило. Позор!

Телефон мелодично тренькал. Странный звук. Не сразу я поняла, что звонят в дверь. В такую рань! Господи, кого еще там принесло? Я с трудом поднялась, и меня сразу же повело в сторону. Черт, крепкое пиво! На ощупь добралась до ванной и взвизгнула, ступив в холодную лужу на кафельном полу. Не лужу, а целое озеро. Проклятый кран снова потек! Окончательно проснувшись, я стояла, босая, в холодной воде и посылала проклятия на голову малохольного Эдика, который только позавчера клялся, что никогда больше! Кран! Не будет! Протекать! «Сволочь, подонок, гад, сукин сын! – рычала я, сжимая кулаки. – Паразит! Алкаш несчастный! Ну я тебя!»

Случайно взгляд мой упал на перекошенную физиономию с малиновым носом в зеркале, и я вздрогнула. На правой щеке отчетливо выделялся след от подушки. Волосы стояли дыбом. Странное дело, когда нужно, они лежат, как блин, а когда не нужно… Я попыталась пригладить вихры на маковке, но безуспешно. Снова тренькнул звонок. Ах! Я совсем забыла, что под дверью стоят и ждут. Черт бы побрал эту раннюю пташку!

Путаясь в собственных ногах, оставляя на полу мокрые следы, я ринулась в коридор и, не спросив, кто там, распахнула дверь. «Ну я тебя щас! – невнятно думала я. – Ну держись!» На пороге стоял незнакомый парень. Мы уставились друг на друга.

– Александра Дмитриевна Окулова? – спросил он, причем вопрос прозвучал скорее утвердительно. Что-то было в его голосе такое, от чего мне захотелось немедленно ответить: «Ее нет!» – и захлопнуть дверь.

– Я вас слушаю, – сказала я высокомерно, давая ему понять, что он – тот самый незваный гость, который хуже татарина.

– Капитан Алексеев, Заречный отдел внутренних дел, – представился парень, внимательно меня рассматривая. – Вы позволите? Нам нужно поговорить. – Он перевел взгляд на цепочку мокрых следов на полу.

Капитан Алексеев? Какой, к черту… В такую рань? Без звонка, без предупреждения? Ну знаете… Я принялась лихорадочно вспоминать, что такого сделала. Может, вчера, с перепою? Неужели подралась? Или… или… «Протекла на соседей!» – осенило меня. Точно, протекла. Позавчера! Открыла кран в ванной и начисто забыла… днем не было воды… и ушла… а когда меня не было, воду включили. И вот! Пришлось срочно вылавливать Эдика, причем подгадывать момент, когда он еще способен вязать лыко. И теперь снова.

– Я не понимаю, – сказала я высокомерно, – при чем тут полиция? Какое отношение к этому может иметь полиция?

– К чему? – спросил парень.

– К водопроводу.

– Никакого, – сказал парень, – я по другому вопросу. Можно войти?

Я посторонилась. Уже когда он был в прихожей, я вспомнила: надо было потребовать, чтобы показал удостоверение. Неудобно как-то… Я откашлялась.

– Вот мое удостоверение, – сказал парень, протягивая мне красные корочки.

Я дернула плечом: все, мол, в порядке, мучительно раздумывая, куда его пригласить – на кухню или в гостиную. На кухне немытая посуда, в гостиной… Хотела же убрать! Чтобы я еще когда-нибудь… пиво! Господи, как же мне плохо!

– Прошу вас, – сказала я светски, махнув рукой в сторону гостиной.

Мы сидели за столом, выжидательно глядя друг на друга. У капитана (капитан, кажется?) были умные глаза, скорее зеленые, чем карие, мужественный подбородок, нос с горбинкой и темные волосы. Он, в свою очередь, рассматривал меня… Тут я вспомнила, что у меня обгорел нос, что я не причесана, а на щеке отпечаток подушки, и вообще…

– Скажите, вам знакома Людмила Константиновна Герасимова? – спросил капитан.

– Герасимова? – Я не сразу сообразила, что речь идет о Люське. – Знакома, конечно. Это моя лучшая подруга. А что?

Капитан не спешил отвечать, и я почувствовала неладное. Позже, когда я вспоминала эту минуту, мне казалось, что от дурного предчувствия холодок пробежал вдоль хребта и занемел затылок. И еще до того, как капитан сказал мне, что Людмила убита, я знала! Знала, что с ней случилось несчастье. Я не могла дозвониться до нее с вечера пятницы, и она сама мне ни разу не позвонила. На работе ее тоже не было. Мы виделись в пятницу днем. Людмила забежала выпить кофе и поболтать… Комната поплыла у меня перед глазами.

– Что? – выдавила я из себя. – Что?

– Людмила Константиновна Герасимова убита… Мне очень жаль, – прибавил он после небольшой паузы.

– Люська? Убита? Не верю! – вырвалось у меня. – Не может быть! Не верю! – выкрикивала я бессвязно, а в голове билась одна-единственная фраза:

«Я знала! Знала! Знала!»

Капитан помедлил, прикидывая, видимо, не принести ли мне попить. Решился наконец и пошел на кухню. Оттуда раздался шум льющейся воды и звон разбитой чашки. Я сидела в полном отупении, уставившись в стол. В голове не осталось ни одной мысли, там царила абсолютная пустота.

Капитан вернулся и протянул мне воду. Зубы стучали о край, я с трудом глотала, не чувствуя вкуса. Допив, я поставила чашку и взглянула на капитана. Тупая пульсирующая тяжесть билась где-то в желудке, ползла вверх и перехватывала горло.

– Как это случилось? – с трудом выговорила я.

– Мы не знаем точно, как именно это произошло. Вашу подругу нашли в субботу на рассвете в Черном урочище…

– В Черном урочище? – переспросила я. – Ритуальное убийство?

– В общем, да.

– Значит, это правда!

– Что именно?

– В городе только и говорят о ритуальном убийстве… Я и подумать не могла, что это Людмила!

– Кто говорит? Кто рассказал вам о ритуальном убийстве?

– Мои друзья. То есть не мои друзья… а друзья моего друга… вернее, друг…

Я окончательно запуталась и замолчала. Вдруг страшно захотелось спать – так со мной бывает после встрясок, – видимо, психика защищается. Я положила голову на руки, закрыла глаза и мгновенно уснула. На неподготовленного человека это производит странное впечатление. Но, к счастью, просыпаюсь я почти сразу. Капитан сидел напротив меня за столом с ничего не выражающим лицом. Похоже, он даже не удивился. Может, не заметил? Тем лучше.

– Весь город уже в курсе… Вы же знаете, как у нас… новости распространяются со скоростью звука… Все всё знают, ничего не утаишь… – Я говорила, словно в горячечном бреду, и вдруг замолчала, вспомнив о том, что случилось. – Но как же… – запнулась я, – как же… почему? Почему Людмила? Почему? – Я смотрела на капитана, и глаза мои наполнялись слезами.

– Александра Дмитриевна, э-э-э… я понимаю… Но очень прошу вас, соберитесь. Это очень важно. Вы не представляете себе, насколько важно то, что вы скажете… Вы знали ее как никто другой.

– Как вы меня нашли?

– По вашему звонку. Прослушали автоответчик. И в студии сказали, что вы дружили с Герасимовой. С Людмилой Герасимовой, – поправился он.

– Вы были в телестудии?

– Да. Александра Дмитриевна, как давно вы знали Людмилу?

– С института. Она училась на филфаке, я на инязе. Уже лет пятнадцать. Людмила была… вы даже не преставляете, какая она была! Настоящий друг! Только не говорите мне, что женщины не умеют дружить!

– И в мыслях не было, – пробормотал капитан.

– У меня нет никого ближе Людмилы. Она… – я замолчала. Сказать «была» язык не поворачивался. – Она – замечательная журналистка. Вы помните ее передачи? Никакой чернухи, грязи, сталкивания лбами, а только человечность и тепло. Она умела найти в наше подлое время таких людей, такие слова… Вы помните ее передачу про дедушку-птицу? Про старика, который построил самолет? А про коллекцию Рунге? У этого Рунге всегда была та еще репутация, а под старость он вообще спятил – стал приставать к пациенткам и превратился в ходячий анекдот и посмешище. Он оставил городскому музею свои картины, антикварную мебель, фарфор, монеты. Людмила сделала о нем передачу. Витя сначала не хотел…

– Кто такой Витя? – спросил капитан.

– Витя Чумовой, директор телестудии.

– Чумовой?

– Чумаров! Виктор Чумаров, директор телестудии «Интерсеть». Ретроград страшный. Всего боится. А передача получилась замечательная. Людмила пригласила искусствоведа из музея, Марину, не помню фамилии… очень красивая женщина. Она рассказала о коллекции Рунге, о каждой вещи, ну не о каждой, конечно… И вот уже старый сатир превратился в мецената и патриота. Приехал его племянник из Швеции, тоже Рунге. Был в студии. Еще была передача о детдоме, который открыла преподаватель нашего педа, собрала шестнадцать бездомных ребятишек и своих четверо… Читаешь газету, а там, кроме гадостей… Возьмите криминальные хроники, какой разухабистый язык… Про убийства со смешком… Говорят, народ требует мяса и крови. Неправда! У Людмилы был самый высокий рейтинг! Знаете, как подсчитывается рейтинг?

– Нет, – признался капитан. – Как?

– Людмила мне рассказывала. Рейтинг подсчитывает независимая компания. Учитывается количество населения в ареале, целевая направленность передачи и количество подключений семейных приемников, то есть телевизоров, в определенное время. А время делится на прайм-тайм, до и после. Ее передачи шли после прайм-тайм, с десяти до одиннадцати. Поздно, а люди все равно смотрели. Она оптимистка была… Правда, сделала пару передач… не очень оптимистичных. Людмила приложила городскую администрацию, там чиновники брали взятки, она нашла свидетелей… Был скандал, мэрия грозилась подать в суд, да обошлось как-то… – Я неслась вскачь, боясь замолчать. Капитан слушал не перебивая и внимательно рассматривал меня. – Но… почему? Неужели у нас есть сектанты, которые приносят человеческие жертвы?

– Пока не знаю, Александра Дмитриевна. А вам известно, над чем Герасимова работала в последнее время?

– Она не говорила… то есть, может, и говорила, но я не помню… кажется, не говорила. Она замуж собиралась… – вспомнила я.

– За кого?

– За Витю Чумового.

– Когда?

– В ближайшее время. Мне он не нравится. То есть сначала понравился, а потом нет. Он какой-то… как паровой каток, застегнутый на все пуговицы, в галстуке, солидный, толстомор… толстый, а Людмила – на винте!

– На винте?

– Ну, в полете! В движении – вечно куда-то бежит, полна замыслов, радостная, как солнечный луч… Есть материал, говорит, глаза блестят, сердце выскакивает. Чумаров против, но я его уломаю. Когда дедушку-птицу нашла, Чумаров тоже был против, но она пробила. Вообще, без нее студия… даже не знаю… И женщину из села, которая пишет маслом на деревянных досках… Муж выстругивает гладенько, а она пишет… Они оба сидели за столом, лет за шестьдесят, лица обветренные, руки грубые, муж вообще двух слов связать не может… Пальцы, говорит, от ревматизма сводит, а он ее от работы домашней освобождает, чтобы рисовала. Им хлеб раз в месяц завозят. Что на огороде – тем и живы. Врача нет, электричества нет, живут как до революции. Тоже скандал был. А она, женщина эта, говорит: у меня муж хороший! И так она это сказала… не поверите! Вместе прожили жизнь, срослись… Как она это сказала! – Я всхлипнула. – Представляете, серьезно так смотрит на Людмилу, глаза круглые, как вишни, муж, говорит, у меня хороший! А картины… Луг, река, ромашки в глиняном горшке… Я рыдала как ненормальная, не могла остановиться, а Чумовому только сериалы подавай! А эти… у них хлеба нет, а она рисует!

Я чувствовала, что речь моя становится все бессвязнее, но ничего не могла с собой поделать. Мне казалось, если я остановлюсь, то расплачусь. От слез перехватывало горло, и я спотыкалась на каждом слове, как заезженная пластинка. Наконец я замолчала.

– Александра Дмитриевна, давайте вернемся к связям Людмилы Герасимовой. Вы понимаете, чем больше мы будем знать, тем вероятнее… Вы упомянули о свадьбе. Можно подробнее?

– Я почти ничего не знаю. Людмила говорила, что женщина должна быть замужем. Она вообще-то уже была замужем…

– Почему они развелись?

– Это случилось давно, и если вы думаете, что Славик…

– Кто такой Славик?

– Муж Людмилы. Последний. У него уже другая семья и ребенок… Людмила, как бы вам это сказать… она профессионал, понимаете, для нее работа – самое главное, она иногда и ночует в студии, готовить не любит, обожает приемы и тусовки… предпочитает богемный образ жизни, так сказать. А Славик хотел ребенка. Но они расстались по-хорошему. Она говорила, что женщина должна быть замужем, хотя бы ради статуса. Вот Витя Чумовой и стал бы таким статусом.

– Она что, не любила его?

– Вряд ли. Я же говорю: ради статуса. А он своей жены боится как огня. Он женат. Я ей говорила… – Я осеклась. Капитан молча смотрел на меня. – Ну, что нельзя без любви, – промямлила я. Конечно, я не собиралась выкладывать ему все то, что говорила Люське. Витя женат, непременно будет скандал, Регина известная хабалка, она выцарапает ей глаза и набьет морду, они с Витей такие разные…

– Как давно они встречались?

– Около полугода, наверное. Но о свадьбе она никогда раньше не упоминала. Знаете, я не верю, что она вышла бы за него. Я думала, она с ним просто так, чтобы не терять форму. Он как… паровой каток…

– Да-да, – поспешно перебил капитан, – как паровой каток, я понял. То есть ничего еще не было решено?

– Понятия не имею. Все знали об их отношениях. И Регина знала, я уверена. У нас невозможно ничего скрыть. Да и Людмила не из тех, кто будет прятаться. Всегда с открытым забралом. У этой самой Регины салон мод. Лет десять назад она купила трикотажное ателье, которое производило жуткие кофты для пенсионеров, ну и… теперь диктует высокую моду местному бомонду. Я видела ее по TВ, она рассказывала, что будут носить в этом году. Силуэт, цвет, аксессуары, косметика и все такое. Кошмарная баба – самоуверенная, нахальная, просто конь с… – Я запнулась. – Лошадь! Одним словом, страшная! И макияж – ужас! Как у примы местечковой самодеятельности! Но шмотки классные. И бриллианты! В интерьере модельки туда-сюда, как спицы, а она – босс! Я тогда еще сказала Людмиле, что такая без боя не сдастся. Дохлый номер! Ее отец, вы знаете, Деревянко, тот самый, у него бензоколонки, карсервис и еще много чего, миллионер, одним словом. С другой стороны, Людмила всегда добивалась, чего хотела. И если она твердо решила выйти за Чумарова, то… – Я наконец замолчала.

– У нее есть родные? – спросил капитан.

– Отец где-то в Крыму. Она не из нашего города. Но, как я понимаю, у него давно другая семья и они не были особенно близки. Людмила никогда о нем не говорила. Знаете, – вдруг вспомнила я, – это она нашла мне работу. Я уже впала в отчаяние… Хотела топиться!

– Какую работу?

– Переводчицы в «Арт нуво», шесть лет назад. Это наше местное издательство.

– Вы переводчица?

– Да. С английского и немецкого. Работала в школе три года, но меня потом сократили как бессемейную.

– А что вы переводите?

– Дамско-криминальное чтиво. Сейчас этих романов пруд пруди. Туфта, конечно, но попадаются неплохие. Вот, например, Кэтлин О’Брайен…

– Про Майкла Винчестера?

– Да! Неужто читали? Я думала, про Майкла Винчестера читают только женщины. В определенном возрасте.

– Читал. Не только… в определенном возрасте. Мне нравится старина Майкл.

– Вам нравится Майкл Винчестер? Не ожидала! Мужчины видят в нем соперника, которому постоянно проигрывают.

Капитан вздохнул, подумал и сказал, почесав нос:

– Своего рода эскапизм[4]4
  Бегство от действительности.


[Закрыть], я полагаю. Написано увлекательно, и перевод ничего… То есть хороший перевод, я бы сказал, – спохватился он, взглянув на меня. – Хороший язык элитарен, вы как филолог не можете с этим не согласиться, Александра Дмитриевна. Речь, которую мы слышим вокруг себя, к сожалению, далека от совершенства. Сейчас печатают много туфты, как вы выразились, в чем я с вами абсолютно согласен. Поэтому, когда попадается легкое чтение неплохого качества… почему бы не почитать? Кроме того, ситуации, в которые попадает Майкл, написаны удивительно по-женски. Это и отличает его от Джеймса Бонда, которого породил мужчина. Всегда интересно читать, что они… то есть вы, пишете о нас. И я совершенно не чувствую себя соперником Майкла, поверьте мне.

Я слушала капитана, приоткрыв рот. В моем понимании капитан полиции не может изъясняться подобным языком. У него другое образование и жизненные задачи тоже другие. Ему такой язык не нужен. Следующий мой вопрос напрашивался сам собой. Я спросила:

– А вы в полиции… – Я не посмела сказать «случайно» и заткнулась, проглотив слово.

Он понял и скромно признался:

– Я философ по образованию.

– А почему же тогда?

– Так получилось, Александра Дмитриевна. Надо же кому-то, как по-вашему? Честь, долг перед обществом, нетерпимость к преступникам… Или так может чувствовать только Майкл Винчестер? В книжке? А в жизни не бывает?

Капитан повторил мои слова. В его голосе мне почудилась насмешка, но смотрел он на меня без улыбки, словно уличал в отсутствии вышеупомянутых качеств.

– Не знаю, – ответила я честно. – Думаю, не бывает. Даже уверена, что в жизни так не бывает. «Вот тебе!» – Последнее про себя.

Капитан промолчал. Пауза затягивалась.

– Спасибо, Александра Дмитриевна. – Он поднялся из-за стола. – Вы мне очень помогли. Если вспомните что-нибудь важное, вот мой телефон, непременно позвоните. – Он оттарабанил текст, известный всем любителям криминальных сериалов, положил на стол клочок с нацарапанным номером и протянул руку, прощаясь. – Кстати, не помните, среди украшений Герасимовой не было серебряного черепа на кожаном шнурке?

– Черепа? Это же для молодняка. Нет, конечно! Она вообще бижу не увлекалась.

– Понятно. Еще раз спасибо.

– Я могу увидеть… ее? – спросила я, заглядывая ему в глаза.

Капитан с сомнением смотрел на меня.

– Ну, если вы считаете, что… Давайте завтра… – Он задумался. – В восемь утра около входа в городскую больницу… или у морга. Как вам удобнее? Это рядом.

– Лучше у входа в больницу, – поспешно ответила я, испытывая тоскливый ужас.

– Студия займется похоронами. Позвоните им, предложите помощь. Вам не следует оставаться одной. Послезавтра в двенадцать состоится гражданская панихида в конференц-зале студии, потом служба в соборе Казанской Божией Матери. – Он помолчал. Положил руку мне на плечо и слегка сжал. – До свидания, Александра Дмитриевна. Да, хотел спросить… – Он посмотрел на меня взглядом великого детектива. – Почему вы… оставляли мокрые следы?

– Ох! – вырвалось у меня. – Кран! Совсем забыла! – Я ринулась в ванную. Воды в озере заметно прибавилось. На его поверхности, покачиваясь, плавали розовые бигуди. – Черт бы его побрал!

Капитан присвистнул:

– Нужно вызвать сантехника!

Потрясающе! Будто я сама не знаю! Я одарила капитана выразительным взглядом.

– Он уже был, позавчера! – Я чувствовала, что еще минута, и я расплачусь.

– У вас есть какие-нибудь инструменты?

– Есть. Этот придурок оставил здесь свой чемодан.

– Кто – придурок?

– Наш сантехник Эдик.

– Тащите чемодан сюда!

В том, как он это сказал, чувствовался настоящий мужской характер. И в его взгляде… Определенно в нем было то, что роднило капитана с Майклом Винчестером!