Текст книги "О том как богатыри на Москву ходили"

Новая сказка, новая ложь:

где быль, где небыль – не поймёшь.

Глава 1. О том, как наши ели во Кремле засели

Жил да был богатырь. Так себе богатырь – ни умом, ни силою не горазд.

Все так и говорили:"Странный богатырь. Не богатырь, а богаТЫРЕШКА – что увидит, то и тырит."

А что стырит, то и съест. А как съест, так и подрастёт.

Вот так подрастал богатырь, подрастал да и подрос: стал, как башня матросска – (не богатырешка) броский!

Это и есть у сказки начало.

Кот дремал, бабка вязала.

Я расстраивалась не на шутку —

по Кремлю ходили Мишутки,

а по площади Красной бабы

ряженые. Не, нам таких даром не надо!

Ведь мы расстегаи растягивали,

притчи, былины слагивали

да песни дурные пели

о том, как ёлки и ели

заполонили все огороды —

встали, стоят хороводом,

в лес уходить не хотят.

Звали мы местных ребят.

Те приходили, на ели глядели,

но выкорчёвывать их не хотели,

а также плевались жутко —

во всём обвиняли Мишуток

и уходили.

В спины что-то мы им говорили.

В ответ матерились ребята.

Жизнь как жизнь – за утратой утрата.

А ели росли и крепли,

Доросли до Москвы и влезли

прямо на царский трон.

Стала ель у нас царём.

А как стала, издала указ:

«На ёлки, ели не лазь!

А кто залезет, тот и исчезнет совсем.» —

(вот жуть-то) указ этот раздали всем

от мала до велика.

Вот ходи и хихикай

о том, как наши ели во Кремле засели.

А тем временем ёлки

с подворий вытолкали тёлку,

быка, курей, свиней, козлят.

Мужики на елях спят,

на хвойных кашу варят,

шалаши меж веток ставят

и хнычут:

казаков на помощь кличут.

Казаки, казаки, казачата —

смешны, озорны, патлаты

прискакали до Москвы

и в разгул у нас пошли:

ряженых московских баб

стали звать к себе в отряд.

Мужики, мужики, мужичишки

плюнули в свои кулачишки

и на Киев-град косясь,

айда звать богатырят:

– Богатыри, богатыри, богатыречочки!

Мы тут хилы яки дряблы мужичочки.

Приходите вы к нам ножками аршинными

вырывайте ручоночками длинными

эти ёлки, ели проклятущи.

Пусть уж лучше трон займёт Мишуще

да медведица с кучищей медвежат.

Наши детки жить на елях не хотят!

А бога-бога-богатыри

как раз шли из Твери

да в свой стольный Киев-град

тырить там… да всё подряд!

Услыхали тако диво:

«Ели стали жить спесиво! —

и решили посмотреть

что ещё в Кремле спереть.

Развернулись и пошли

бога-бога-богатыри:

от Твери и до Кремля

один, два да три шага.

Вот дошли до Москвы

бога-бога-богатыри

и приустали:

стеною ели встали.

– Что же делать, как же быть:

надо б пилами пилить

иль с корнями вырывать —

всё работать, не плевать!

А чегой-то неохота.

Эт рутинная работа —

не война и не сечь,

надо б силушку беречь,

(отвечают великаны)

тут подмогут лишь Иваны.

Кличьте лучше мужиков,

им сподручней ломать дров.

Мы потёрли свои лбы:

– Ведь Иваны – это мы!

Надо б, братцы пилы брать,

не подмога эта рать.

Эта рать, которой надо

Сто кило ещё в награду

злата, серебра собрать.

Не, нам столько не украсть

да из царской, из казны.

А ну, в свой Киев брысь, пошли!

Ну вот, ушли богатыри.

А мы за пилы, топоры

и на лес пошли войной:

что ни Ванька, то герой!

Допилили до Кремля, устали:

ели, пихты стеной встали

и ясно дали нам понять:

«Кремлёвский лес нельзя ломать!»

И к этому слову-приказу

Мишутки из леса вылазят

да рычат на нас сердито:

«Наша площадь. Всё, забито.

(и пошли напролом)

Мужичью бока намнём!»

Итак, бока были намяты,

богатырешки прокляты,

и на века те ёлки, ели

во Кремле нашем засели

с Медведями-мишутками.

А это уж ни шутки вам:

искать во всём виноватых

и без того поломатых —

простых Иванов мужиков.

/Я стих пишу. Живу без снов.

Сейчас придут – повяжут.

А повязав, накажут:

на каторгу отправят жить —

на Сахалин. Вот там дружить

и буду я с медведями

да с лисами – соседями./

Глава 2. Женитьба Алеши Поповича

Это всё была не сказка, а присказка.

Ай перекинем мы свой взгляд

да на славный Киев-град,

где сказка только начинается.

Богатырешка венчается

на бабе русской,

наполовину белорусской,

напополам хохлятской

и на треть с Молдовы братской.

Хорошая была свадьба, скажу я вам!

И как бы ни чесалась вша по бородам

гостей, да и у князя нашего Вована,

но и тот не нашёл изъяна

на том пиру почёстном.

А в бою потешном, перекрёстном

меж брательничками богатырями

складывались рядами

почему-то простые крестьяне —

то бишь, мы с вами.

Вот так складывались мы и ложились,

а потом вставали и бились

за трон могучий:

ну, кто из нас (Иванов) круче?

А крутым сказался дед Панас:

он два, три слова недобрых припас

и на княжеский трон взобрался;

как сел, так и не сдался

до самых тех пор,

пока князь Вован не вышел во двор

и богатырей не покликал.

Богатырешки лики

еле как оторвали от браги

и как вдарят с размаху!

В общем, осталась от Апанасия горка дерьма.

Тут умная мысль в голову князя пришла:

– Надо бы идтить Московию брать,

ведь куда ни глянь во дворе – везде рать!

* * *

Вот тут-то сказка токо-токо начинается.

Значит, богатырешка венчается..

ай и обвенчаться не успел,

ждёт Алешку нашего удел:

скакать до самого севера —

москалей ложить ой немерено!

Ой намеренно

на святую Русь пойдёт войско-рать

ни за что помирать, ни про что погибать,

в бою кости класть да суровые,

ни за рубь, ни за два – за целковые.

А как свадьба у Алешки кончается,

так и войско-рать собирается.

Это войско-рать

нам на пальчиках считать:

Илья Муромец да крестьянский сын;

Чурило Пленкович с тех краёв чи Крым;

Михаил Потык, он кочевник сам;

Алексей сын Попов хитёр не по годам;

Святогор большой богатырь-гора;

а Селянович Микула оротай (плуг, поля);

ну и Добрыня Никитич рода княжеского;

и чтоб за трон не бился, был спроважен он

князем киевским да в Московию:

– Пущай там трон берёт. Вот и пристроим его,

да женим на княжне сугубо здоровой

из Мордовии иль с Ростова!

А Настасья дочь Петровична рыдала —

мужа молодого провожала

Алешу свет Поповича куда-то:

на погибель иль на свадьбу новую к патлатым

русським не побритым мужикам

сытым, пьяным прямо в хлам!

А Алешка, тот тоже рыдает,

на погибель его отправляют

иль на новую сытую свадьбу:

– Там, Настасьюшка, справим усадьбу

и на север жить переедем..

две ж усадьбы – на зависть соседям,

одна в Киеве, а другая в Москве!

– Хорошо… что ты женился на мне! —

Настенька сладко вздохнула

и мужу в котомку впихнула

яиц штук пятьсот, курей жареных восемьсот,

тыщу с лишним горбушек хлеба

и то, на что нам глядеть не треба —

платочек ручной работы

(памятка от жены); в охотку

сядет он, всплакнёт, нос повытрет,

супружницу вспомнит и выйдет

мысль дурна да похабна

(в общем, платок заговорён был троекратно).

Глава 3. Воевода Микула Селянович

По тихой дружиннички и собрались.

Со дворов всё, что смогли, прибрали:

курей, свиней да пшена в дорогу,

в общем, с каждой хаты понемногу.

Крестьяне, конечно же, матерились.

На недоброе отношение богатыри дивились,

но ту злобу мужичью волчью

терпели молча,

уводя телка последнего с сарая

(что поделаешь, доля плохая

у былинных детин могучих).

И на обещания, мол, «жить будете круче»

селяне не реагировали.

Вздохнули богатыри и двинули

на севера холодныя.

Одно радовало, шли не голодные.

А как шли, расскажем далее.

Марш-бросок вроде не до Израиля,

но всё же,

прокорми-ка эти рожи!

Поэтому Микула Селянович (наш аграрий)

по харе каждому вдарил

и на котомки богатырские навесил стопудовые замочки,

а с вином бочки

за пазуху смело засунул

и впереди дружинушки двинул.

Нет, Микулушка, конечно, не тиран:

ежедневно он к обедушке был пьян

и спал под берёзкою крепко,

а его дружина обедала,

так как ключик легко доставался.

А как Селянович просыпался,

так всё начинал сначала —

замочки пудовые закрывал он,

с вином бочки кидал за пазуху;

и вперёд ускакивал,

конским хвостом размахивал;

на милю вперёд бежал:

«Ай, могол там не скакал?» —

бачил.

А богатыри судачат:

– Вроде Муромец Илья

воеводой был всегда.

Но история – дело тонкое:

сегодня ты на коне, а завтра звонкие

кандалы на ноженьках – цепи.

Держись поэтому крепко

за уздечку степной богатырь:

езжай позади и смотри

не бегут ли за вами черти —

бедовестники (вестники смерти).

Новая сказка, новая ложь:

где быль, где небыль – не поймёшь.

Глава 4. Богатыри встречают бабу Ягу

Долго ли коротко так шла рать – нам неинтересно.

Вдруг выходит из леса,

из самой глубокой чащи

Чёрт и глаза таращит:

«Вы куды это, витязи ратные?

На вас копья, мечи булатные,

да кобылы под вами устали.

Отдохнуть не желаете?»

– Да, да, да, притомились, наверно.

А где тут, Чертишка, таверня?

«Дык поблизости есть избушка

на курьих ножках, в ней дева (старушка)

пирогами всех угощает,

да наливает заморского чаю,

а потом печь по чёрному топит

и в баньке парит приблудных («мочит»).»

Раззявили рты служивые:

– Тормози, Микула, дружину! —

орут Селяновичу с эхом. —

Утомились братья твои. Приехали.

Что поделаешь, с солдатнёю спорить опасно:

на кол посадят, съедят припасы.

Развернул воевода процессию к лесу

в поисках бабьего интересу.

Подъезжают к избе, заходят;

там баба-краса не ходит,

а лебёдушкой меж столов летает,

чаю заморского разливает

в чаши аршинные,

песни поёт былинные.

А на скатертях яств горами:

капусты квашеной с пирогами

навалено до потолочка.

– Как звать-величать тебя, дочка?

Девица-краса краснеет

да так, что не разумеет

имени своего очень долго:

– Кажись, меня кличут Ольгой.

– Ну, Олюшка, наливай

нам свой заморский чай, —

выпили богатыри, раскраснелись;

глядь во двор, там банька алеет

истоплена дюже жарко

(дров бабе Яге не жалко).

Не жалко ей и самовару:

мужам зелье своё подливает

да приговаривает:

– Кипи, бурли моё варево;

плохая жизнь, как ярмо,

пора бы бросить её;

хорошая жизнь, как марево,

был богатырь – уварим его!

Воины пили чай и хмелели.

Лишь Потык… прислушался он к напеву,

бровь суровую нахмурил,

в ус мужицкий дунул,

усмехнулся междометием,

насупился столетием

и подумал о чём-то своём

(мы не узнаем о том).

А посему «сын полей» не пил – пригублял

да в рукав отравушку выливал.

А бабя Яга (то бишь Олюшка),

как боярыня, ведёт бровушкой,

глазками лукавыми подмигивает,

ласковым соловушкой пиликает

речи свои сладкие.

А брательнички то падкие

на бабью ворожбу:

рты раззявили – ржут!

И Алеша Попович

хочет «Ольгу» до колик:

норовит идтить в опочивальню,

да губы жирны (от еды) утирает

платочком шёлковым, вышиванным,

супружницей в дорогу ему данным.

А как губы жирныя повытер,

так и в деве красной он заметил

две, три неглубокие морщины,

глаз косой и вместо груди вымя.

В обморок упал, лежит, молчит.

Глава 5. Драка богатырей у бабы Яги

А гульбище богатырское гудит:

«Если есть богатырь – будет драка;

если есть на свете честь, то её сваха

в кулачных боях опохмельных

да в сценах сладких, постельных.

Народится сынок —

богатырчик тебе вот!

А коль снова девка,

значит, все на спевку:

гой еси, гой еси,

ходят бабы, мужики

по дорогам, по дворам

сыты, пьяные в хлам!

Если есть богатырь – будет драка;

если есть на свете честь, то её плаха

навсегда на планете застрянет:

не хотели мы пить, но тянет.» —

пели воины такую песню

и жизнь казалась им неинтересной.

Тут встал Святогор

и сказал (казалось с гор):

– Была бы баллада,

но как-то не нада;

была бы идея,

да брага поспела;

выходи-ка, Илья, дратися,

коли делать больше нечега.

И поднялся Илья Муромец

да закричал (как будто с Мурома):

– Гой еси, добры молодцы,

да не перевелись богатыри

на земле чёрныя пока што!

А кто не битися, махатися,

тот под столом валятися. —

и пошёл на Святогора в бой кулачный.

«Что ж ты делаешь, мальчик! —

с неба (вроде бы) всплакнули боги. —

Ты пошто полез на сына бога Рода,

да на брата родного Сварога.

Но куда тебе, прыщу,

завалить вон ту гору?»

А Илья Муромец,

то ли от ума, а то ли от тупости,

взял лежащую рядом дубину

и по ноженькам святогоровым двинул.

Сразу подкосился богатырь-гора —

это из-под ног ушла черна земля.

И упал богатырь, и не встал богатырь.

«Второй туда же, – бабка Яга подумала

и дров в печурку подсунула. —

Гори, гори, моя печка,

всё сожги, оставь лишь колечко

обручальное с пальца Алешки.»

А мужики, мужики, мужичошки

медовухой заткнули дышло,

вот тут-то дух богатырский

...

конец ознакомительного фрагмента