Текст книги "Недочитанный роман"

Глава вторая

Дождь уныло стучал по подоконнику. В будуаре, несмотря на светлую ткань обоев и изящество его убранства, было серо и неуютно. Это лето было похоже на длинную, теплую, мокрую осень.

Нужно было бы приказать зажечь свечи или затопить камин… Но рыжеволосой даме не хотелось никого видеть.

Она подошла к окну. Белые розы, срезанные накануне, тихо увядали на подоконнике. Заплаканный сад, казалось, не сохранил никаких воспоминаний о вчерашнем ясном вечере, только следы у задних дверей, наполненные водой, еще говорили о том, кто был здесь еще недавно.

Она подошла к бюро, взяла лист бумаги, присела… но тут же отложила бумагу в сторону, подперла голову рукой и глубоко задумалась.

В комнату, мягко ступая, вошла рыжая кошка и потерлась о ее ноги. Дама запустила руку поглубже в шерсть, чтобы почувствовать тепло кошачьего тела, потом подхватила кошку на руки, отошла вглубь комнаты и прилегла на кушетку. Подальше от окна, от плачущего сада, от листа бумаги, от искушения взять в руки перо…

Ренар сидел на скамейке под деревом, закутавшись в свой черный плащ средневекового покроя, который, вкупе с мягкой фетровой шляпой, должен был выражать неординарность его натуры и приверженность романтическим идеалам. Дереву каким-то чудом удавалась сохранять скамейку сухой и чистой в эту погоду, его густая крона почти не пропускала дождевых капель. Ренар глубоко вздохнул и, оторвавшись от созерцания кругов на лужах, подумал: «Интересно, когда наступит лето? Или оно уже было – вчера?»

Вчера… да, вчера. В саду было тихо – только ветви деревьев шептали что-то неразборчивое, да по песчаным дорожкам слышен был мерный шаг дождя.

Внезапно Ренар тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. Такое прекрасное и нежное наваждение: на доли секунды ему показалось, что по дорожке идет дама. Ее легкий шаг и шум ее платья, скрип песка и шуршание шелковых складок – все это завораживало, и Ренар уже был готов подняться и пойти ей навстречу, как вдруг понял, что это просто сон….

В это время с дерева упал листок – прямо на вычищенный ботинок. Ренар нехотя дернул ногой, стряхивая полусонное состояние, и понял, что должен немедленно к ней пойти. Эта мысль настолько увлекла молодого человека, что он тут же, не откладывая ни на секунду, встал со скамейки – и сел обратно. «А если я приду не вовремя? А если я помешаю ей, и она будет чувствовать себя неловко в моем присутствии?..» Ренар заметно огорчился и, побарабанив пальцами по скамейке, принял другое решение.

Вернувшись в свой дом, он поспешно подошел к конторке, взял перо, порывисто обмакнул его в чернила… и понял, что абсолютно не знает, что писать. Пока он шел, он совершенно не думал об этом. И сейчас, в нерешительности крутя перо, он пытался понять, что же должен сказать. Так и не сделав выбора, он просто начал водить пером по бумаге…

«Добрый день!

Не знаю, что вы делаете сейчас в тиши своего дома: сидите у камина или смотрите в окно, снедают ли вас думы или вы беззаботно гладите кошку… А я стою у окна и пишу вам это письмо. Надеюсь, вы улыбаетесь, читая эти строки, и не сердитесь на мою дерзость. Сегодня в саду мне привиделся ваш образ, и я понял, как мне не хватает вашего общества, но погода не оставляет мне надежды на то, что вы выйдете на улицу, где я смогу как будто бы случайно встретиться с вами, чтобы поговорить или просто пройтись по дорожкам сада, между старых тенистых деревьев. Но я заклинаю вас не предаваться грустным думам. Как свеча отгоняет тьму, так и вы отгоните их и подумайте о чем-нибудь светлом. Прошлое уже миновало, а будущее от нас сокрыто. Важно лишь настоящее… и в нем всегда есть место радости. Наверное, вы снова скажете, что я наивен… А я буду спорить… или соглашусь… Но так хочется говорить с вами, яростно не соглашаясь, или слушать вас, признавая вашу правоту… или спрашивать совета… Надеюсь, скоро погода позволит вам выйти на улицу или в сад, и мы сможем встретиться…

С глубоким уважением. Ренар».

Молодой человек поставил точку и, не перечитывая своего творения, положил его в конверт. Задержавшись на несколько секунд у себя в саду, чтобы срезать белую лилию, он быстрым, но легким шагом прошел через улицы и, подойдя к высоким парадным воротам знакомого дома, кликнул слугу, на его счастье, без дела стоявшего на крыльце. Он вручил ему письмо и цветок, сопровождаемые звонкой монетой, и приказал незамедлительно передать их лично госпоже. И, вытащив еще одну монету, попросил не судачить об этом и никому не рассказывать.

«Господин литератор! Я, конечно, преисполнен уважения к вашему возрасту, имени и всеми признанному таланту, но у меня возникло странное подозрение, будто дама и мсье Ренар – главные герои Вашего романа и между ними возникнут, как бы это выразиться, романтические отношения. Осмелюсь заметить, что это абсолютно неправдоподобно, поскольку Ваша дама, как я понял, уже весьма элегантного возраста и намного старше героя. Сперва я, признаться, решил, что она является служебным персонажем и что в дальнейшем Вы намерены сосредоточиться на взаимоотношениях героя с молодой особой по имени Алина, о которой, насколько я помню, Вы упоминали в самом начале. Но Вы упорно занимаете внимание читателя странными отношениями этих двух героев. Признаться, я искренне огорчен. Как я смогу взять на себя ответственность за издание подобного произведения?

С глубоким уважением…»

Да, действительно, литератору, наверное, стоило бы рассказать читателям об Алине – особе юной и рассудительной, а также и о самом господине Ренаре… Возможно, это как-то прояснило бы странности его поведения, да и всего романа.

Этот господин Ренар был еще весьма молодым человеком, слегка помешанным на рыцарстве – в той форме, в какой его представляли романтическая поэзия и романы Вальтера Скотта.

Главными ценностями в его жизни были законы чести и служение даме. Образцом рыцарства он, естественно, считал себя, хотя окружающая его действительность не предоставляла ему возможности проявить свои достоинства во всем блеске. Он верил в благородство, крепкую дружбу и вечную любовь. Да, естественно, у него была «целая идея» и на этот счет. Он считал, что любовь бывает однажды – и на всю жизнь. Теория, не блещущая оригинальностью. Но, в отличие от господ романтиков, он предпочитал, чтобы это святое чувство приносило одно только счастье, и избегал трагических противоречий.

Парадокс заключался в том, что, с одной стороны, Ренар был преисполнен романтизма, который находил выражение даже в его внешнем облике (на людях он, как правило, щеголял в модном фраке и черном галстуке, свободно завязанном, носил плащ с бархатным воротником и мягкую фетровую шляпу а ля Рубенс, а дома надевал, как божественный Мюссе, просторные кашемировые штаны); а с другой – мечтал о вполне добропорядочной карьере на поприще юриспруденции, каковую исправно осваивал, и не склонен был выходить в своей жизни за рамки общепринятого.

На момент начала нашего повествования он был всецело поглощен нежными чувствами к Алине, племяннице рыжеволосой дамы, и, естественно, собирался на ней жениться. Он планировал сделать предложение и обручиться с ней осенью, и она, казалось, относилась к этому вполне благосклонно.

Алина, впрочем, не была первой его возлюбленной. «А как же тогда теория вечной любви?» – спросите вы. Ну, не его вина была в том, что его первая дама жестоко посмеялась над ним, предав их чувство… Видимо, оно не было истинным. Но, как нельзя кстати, он вскоре встретил Алину, которая, уврачевав его уязвленную душу, заставила молодого человека снова поверить в любовь.

Правда, в последнее время она была с ним как будто прохладнее, чем раньше. Не испытывала восторга от его желания тайно встречаться с ней каждый день и не всегда отвечала на все десять писем, посланных им ей в течение суток. В середине лета Алина уехала к дальним родственникам в столицу… и вот тогда-то Ренар и сблизился с дамой.

Но как ему пришла в голову сама идея познакомиться с ней поближе? Ведь между ними, казалось бы, должно было быть не слишком много общего?

Дело в том, что Алина, находившаяся под некоторым влиянием своей тётушки, однажды показала Ренару её записки о любви – труд более личный, чем литературный, написанный ею для юной племянницы в воспитательных целях. Записки ему понравились, но он был совершенно не согласен с некоторыми прозвучавшими там мыслями. Ренару показалось, что почтенная особа недооценивает это великое чувство, и ему захотелось убедить ее в том, что она неправа. Кроме того, более близкое знакомство с родственниками его будущей невесты казалось ему вполне уместным.

Их первая встреча произошла в доме родителей Алины, где его охотно принимали. Разговора на тему о сущности любви, правда, не получилось, но зато он рассказал ей о том, как горячо любит прекрасную Алину, а также поэзию и романы сэра Вальтера Скотта…. И даже прочел ей несколько своих стихотворений, от которых она, впрочем, вопреки его ожиданиям, в восторг не пришла. Но всё же в результате он получил возможность изредка встречаться с ней, и постепенно они начали находить предметы для разговора: города, путешествия, далекие страны, рыцарские времена…

Когда она уехала с мужем в Прагу, он скучал… Ну, а дальше читатель уже знает.

Если это что-то прояснит в его романе, литератор будет весьма рад.

Увидев письмо в руках у слуги, дама поднялась с дивана столь поспешно, что кошка, возмущенно мяукнув, кубарем скатилась с ее колен. Едва только за слугой затворилась дверь, она взглянула на печать – и на лице ее отразилась такая сложная гамма чувств, что мы не беремся ее описывать. Вероятно, она ждала письма от кого-то другого. Надежда сменилась минутным разочарованием, но затем уступила место нежности и непонятному ей самой волнению. Она вдохнула запах лилии… Ей безумно нравился этот запах: он пьянил ее, он был одновременно и чувственным, и божественным, потому что напоминал о статуях Мадонны в соборе… Еще не читая письма, она поставила цветок в вазу и отнесла в спальню.

После этого она развернула письмо, быстро пробежала его глазами… и еще раз… Улыбнулась… Потом подошла к бюро и, особо не размышляя, написала ответ:

«Не буду отрицать, ваше письмо меня очень тронуло, мсье Ренар. И хоть вы опять не можете удержаться от поучений (что смешно и дерзко, ибо я старше и опытнее вас), я готова принять вас у себя сегодня вечером, но не слишком поздно. Возможно, я совершаю ошибку, поскольку супруг мой в отъезде, и это не совсем прилично, но мне сейчас очень нужен друг».

Она запечатала письмо своим кольцом и позвонила в колокольчик…

Ренар, не торопясь, шел домой, когда его догнал тот же слуга, которому он отдал свое послание, и протянул узкий белоснежный конверт. Краем глаза заметив печать дамы, юноша вытащил из плаща еще одну монету и подбросил ее в воздух. Слуга поймал ее на лету и побежал обратно, а Ренар уже аккуратно вскрывал письмо. Оно пахло ее духами… Быстро пробежав глазами по строчкам и улыбнувшись, он достал из жилетного кармана часы.

– Без пятнадцати семь… – задумчиво пробормотал он и, решив, что уже можно, нарочито медленно пошел в сторону ее дома.

Между тем дождю, кажется, надоело мелко и бесконечно моросить над городом, и с неба, ставшего почти черным, внезапно хлынули струи, перерастающие в потоки воды, которые мгновенно смыли с улиц людей и сделали абсолютно бесполезными зонтики, плащи и прочие человеческие ухищрения. Мостовые тут же превратились в реки…

Молодой человек поплотнее закутался в плащ, пытаясь хоть немного ослабить удары обрушившейся на него стихии, и наступил в лужу. Лужа была большая и мокрая… Намного больше, чем ботинок Ренара. Вероятно, поэтому ему очень захотелось немедленно оказаться где-нибудь в сухом месте… Подпрыгивая на одной ноге и пытаясь вытряхнуть из ботинка воду, не снимая его, он наступил вторым, еще сухим ботинком в другую лужу. К счастью, эта была не столь глубока…

Взглянув вперед, Ренар судорожно сглотнул. Дальше перед ним расстилалась сплошная водная гладь. Не привыкший отступать перед врагом, он сделал пару шагов в сторону. Стратегия – вещь хорошая, всегда можно что-нибудь придумать. Вот, например, сейчас можно попробовать пройти по поребрику, отделяющему тротуарную область водной преграды от части, находящейся на мостовой. Окрыленный этой мыслью, неустрашимый рыцарь подошел к каменному бордюру и, прочтя молитву, отважно ступил на него. Поребрик был узкий, но это была не самая главная его проблема. Проблема заключалась в том, что он был очень скользкий, и Ренар, опасно балансируя при каждом шаге, мысленно прощался с сухостью своей одежды… Сухостью, впрочем, весьма относительной, если учитывать интенсивность льющих сверху потоков. Наконец переправа была закончена, и Ренар, гордо оглянувшись, с невозмутимым видом джентльмена подошел к дому прекрасной дамы.

– Мадам, – слегка озадаченно сказал старый слуга, входя в гостиную, где жарко пылал камин и горели свечи. – К вам какой-то господин… Он говорит, что вы его ждете, однако…

– Однако что?

– Однако это очень мокрый господин…

– Пусть войдет, – невозмутимо ответила дама.

– Вас ждут! – громко провозгласил слуга и принял насквозь мокрые плащ и шляпу. Ренар отряхнул капли с панталон и вошел в гостиную.

В глубине комнаты он увидел даму, и ему даже показалось, что на секунду он забыл, как сильно промок…

– Добрый вечер, мадам… – произнес он и, чихнув, изящно поклонился.

– Добрый вечер, мсье Ренар, – еле сдерживая улыбку, ответила дама.

Молодой человек выглядел удивительно забавно, и она надеялась, что небольшой душ излечил его на время от любви к отвлеченным беседам, но не могла не посочувствовать несчастному.

– Боже, вы действительно совсем промокли… В такую погоду разумнее было бы сидеть дома, а не ходить по улицам. И что теперь прикажете с вами делать?

Она обратилась к слуге:

– Послушайте, Шарль, этого господина, коль скоро он пришел, необходимо прежде всего высушить. Повесьте его плащ где-нибудь возле огня… Принесите горячего вина и… и… мой паркет… я не хочу, чтобы он испортился… Тут уже образовалась лужа.

Затем она снова повернулась к Ренару:

– Садитесь к огню и грейтесь. И выпейте вина – это пойдет вам на пользу.

Ренар с удовольствием опустился в мягкое кресло и посмотрел на сидящую напротив даму.

– Прошу простить меня за испорченный паркет, но у меня было письмо от вас с приглашением и… ко мне домой по улицам еще дольше добираться. Без приглашения я бы не рискнул появляться в таком виде! Но я побоялся обидеть хозяйку этого дома.

Тут Ренар почувствовал, что что-то не так с его ногой, и испуганно взглянул вниз. Оказалась, что это всего лишь кошка, которая, потершись о панталоны гостя, тут же запрыгнула к нему на колени.

– Какая у вас замечательная кошка…

– Вы удивительно любезны, мсье Ренар, – с иронией сказала дама. – Вы хотите сказать, что пришли ко мне в таком виде потому, что сюда вам было идти ближе, чем домой?

– О нет, конечно же, нет! – горячо воскликнул юноша, краснея.

– Я просто слишком вымок, – насмешливо оглядев свои мокрые панталоны, продолжил он через секунду, – вот и говорю как-то странно… Конечно, я пришел не из-за этого. Даже если бы дорога была в несколько раз длиннее и на улице был бы ураган, я бы все равно пришел. Ведь вы пригласили меня.

Между тем кошка, поелозив на его коленях, устроилась поудобнее и, свернувшись в клубок, задремала.

– Пригласила? Скорее разрешила вам прийти. Впрочем, как вам будет угодно, мсье Ренар: юношам свойственно преувеличивать. Спасибо, Шарль… Ваше вино, мсье Ренар. Осторожно, не обожгите Русс.

– Какое красивое имя для кошки.

Ренар осторожно принял вино и отпил немного. С удовольствием качнув головой, он продолжил:

– Мадам, разрешите вопрос? Помните, я читал вам свое стихотворение… о вере? Что вы о нем скажете?

– Это не имя, а цвет, – улыбнулась дама. – А вы уверены, что хотите знать мое мнение? Если бы я хотела похвалить вас, я бы это уже сделала. Простите, мсье Ренар, но для меня мысли вне формы не существует… Дело даже не в том, что вы не очень дружите с рифмой и ритмом… В вашем тексте нет подлинной художественности: ваши образы по большей части случайны и никак не связаны друг с другом. И потом… вы чересчур дидактичны, а поэзии это противопоказано. От ваших стихов веет классицизмом на излете его развития. Я очень хотела промолчать, но вы сами спросили… Простите. Пейте, я не хочу, чтобы вы простудились.

– Спасибо. Это одно из самых старых стихотворений… Просто мне показалась, что оно подойдет к разговору. Зато теперь понятно ваше молчание. И знаете, что удивительно: я в первый раз смирился с критикой… Я даже стихотворение про критиков написал. Но чувствую, что лучше не читать.

Ренар грустно улыбнулся и отпил из бокала, затем погладил кошку, пока не раздалось ее тихое мурчание. Снаружи по-прежнему не утихал дождь, и было слышно, как он выстукивает свою мелодию на подоконнике и на крыше, а у камина было тепло, и вино сладко согревало изнутри.

– Подлинную поэзию чаще всего рождает боль, – сказала дама. – Вы согрелись? Хотите еще вина? А дождь, похоже, не кончится никогда…

– Да, кажется, это надолго…

Ренар сделал последний глоток. Вино было чуть сладковатым, но терпким и необыкновенно ароматным. Неизвестный винодел смог передать в нем прохладу дождей и тепло солнца, череду долгих летних дней и песню девушки с виноградника… Это был восхитительный букет…

– Спасибо, вино просто волшебное, и его невозможно пить быстро, но от еще одного бокала я бы не отказался. А поэзия… поэзию рождает не только боль. Ее рождают разные чувства, но только настоящие и самые сильные…

Ренар задумался и замолчал, лицо его приняло мягкое и нежное выражение, и он с надеждой спросил:

– Вы согласны со мною?

– Конечно, – ответила дама, – конечно. Но сильные чувства как раз и приносят боль. А если и есть мгновения радости и безоблачного счастья, то в такие минуты человеку, видимо, не до поэзии. Он просто живет.

Она позвонила и попросила принести еще вина. Потом с материнской нежностью посмотрела на Ренара и сказала:

– Кстати, я еще не поблагодарила вас за цветы… Они будут стоять долго.

Она помолчала и прибавила как-то странно:

– В отличие от роз, которые ранят и увядают.

Слуга принес бокал. Дама взяла его в руки и сама протянула Ренару.

– Надеюсь, вы не опьянеете, – улыбнулась она мягко. – Я распоряжусь насчет ужина. Похоже, что вам придется у меня задержаться, пока не закончится дождь…

Ренар тяжко вздохнул и прислушался. Дождь все так же играл свою песню… Она была прекрасна, но промокший молодой человек больше думал о домашнем тепле. Взяв бокал из рук дамы, он поблагодарил ее и заверил, что не опьянеет.

Отпив глоток и снова почувствовав этот удивительный вкус, Ренар произнес:

– Говорят, что если цветы подарены от всей души, они стоят очень долго. Бывает, что и розы не вянут неделями…

Дама молчала, глядя в окно. Ренар тоже посмотрел туда и увидел двор, ворота… А за ними – мостовую и площадь. Вдалеке виднелась ратушная башня с часами, но главным ему показалось другое. Он увидел, как медленно ползут по стеклу дождевые струи, создавая неповторимый узор, такой простой и прекрасный. Казалось, будто в каждой капле воды был заключен свой особенный мир. По стенке его бокала тоже стекала капля – капля красного вина, но она была совсем другой. В ней было пьянящее тепло… а в дождинках – холодная чистота. Но все они, текучие и изменчивые, скатывались куда-то, неизбежно теряя свои очертания, сливаясь друг с другом или пропадая в неизвестности… «Как сложен мир», – подумал Ренар. (Что, естественно, показалось ему оригинальной мыслью.)

– Что же вы молчите, мсье? – лукаво проговорила дама. – Вы стали пленником дождя и моим… И вам придется поддерживать беседу.

Она внезапно стала серьезной и посмотрела ему прямо в глаза, словно пытаясь проникнуть в душу.

– Вы не любите трагической поэзии… Значит ли это, что вы поверхностны? Или боитесь боли? Что же вы любите?

– Боюсь? – повторил Ренар, задумавшись над этой мыслью. И, как будто отвергая ее, мотнул головой: – Едва ли. Я просто думаю: зачем читать о том, чего и так достаточно в жизни, и грустить лишний раз? Не надо думать о плохом – и тогда это не сбудется… Лучше, если и читать, то что-нибудь полезное… философское, например. Или легкое, чтобы просто отдохнуть.

– Зачем грустить лишний раз? Но ведь трагедия несет в себе высокое просветление, а слезы очищают душу. Прекрасное – всегда печально, хотя бы потому, что напоминает о том, насколько преходяще все в жизни… и сама жизнь. Сильные чувства несовместимы с чувством самосохранения. Месье Ренар, вы просто пытаетесь спрятаться от правды…

Дама внезапно замолчала, словно устыдившись своей горячности. «Что это я, право? – подумала она. – В конце концов, какое мне дело до его литературных пристрастий?»

Она посмотрела на его открытое молодое лицо, слегка раскрасневшееся от вина и каминного тепла, и грустно улыбнулась одними глазами.

«Что привело его ко мне? – подумала она. – Зачем он пришел?» И, вздохнув, произнесла:

– Давайте лучше вести светскую беседу.

– Прятаться? О нет… Вы меня не так поняли. Я не прячусь. Я знаю и эту сторону жизни, я достаточно трезв, чтобы замечать не только светлые тона. Но зачем же сосредотачиваться на том, что темно и мрачно? Нужно видеть все цвета жизни.

Ренару казалось, что его неправильно понимают: его веру в добро, видимо, сочли наивным оптимизмом.

– Я не буду спорить с вами, мой мальчик. Тем более что вы… не совсем верно понимаете меня. Жизнь страшна и прекрасна. И настоящее искусство говорит об этом. А легкое чтение – это всего лишь забава.

Дама взглянула в окно.

– А дождик, кажется, кончается, – сказала она с надеждой.

– Да, это забава. Которая помогает на секунду отвлечься… и забыть. Не найти утешение, а ненадолго перестать думать о том, что тебя мучит, – сказал Ренар, и в глазах его на мгновение промелькнула какая-то тень. – Боль можно пережить, но забыть о ней трудно. Книги помогают сделать это – на время… Жизнь продолжается, нужно извлекать уроки и идти дальше… но лучше – с улыбкой.

– Каждый утешается, как может, мсье Ренар. Я не стану вас ни в чем убеждать.

За окнами стемнело. Дождь действительно заметно поредел и ослаб. Вошел слуга и доложил о том, что ужин готов.

– Давайте ужинать, – сказала дама и неприметно взглянула на часы.

Ренар мысленно хлопнул себя по лбу: он совершенно забыл о времени. А ведь наверняка было уже поздно, и ему пора уходить… Но ужин… От предложения покушать он еще никогда не отказывался.

Молодой человек сделал еще один глоток вина и, аккуратно сняв с колен кошку, встал с кресла. Сделав шаг, он протянул руку даме, чтобы помочь ей встать.

– Разрешите еще один вопрос, мадам? – Ренар чуть помедлил, как будто оживляя в памяти что-то очень старое и старательное забытое, и продолжил, но чуть глуше и отрывистее: – Как вы считаете, предательство можно простить? Даже когда миновало много времени… и уже все вроде бы наладилось, можно ли простить?

Ренар почувствовал, как рука дамы дрогнула в его руке.

– Мсье Ренар… Вы сами только что сказали: боль можно пережить, но трудно о ней забыть. Так и предательство: можно пережить, но забыть нельзя. А простить… Если любишь – прощаешь все, даже в том случае, когда человек, причинивший боль или предавший тебя, не просит об этом. Потому что любовь не знает условий. Если только, пережив предательство, вы сумели сохранить любовь… Но это не зависит от нас. Мы не можем рассуждать, простить кого-то или нет… любить или нет. Сердце делает это, а не разум.

Дама встала и серьезно и близко посмотрела в глаза Ренару.

– Всегда слушайте свое сердце…

Молодой человек ответил на ее взгляд, и ему что-то показалась, о чем он потом не хотел говорить и вспоминать; то, из-за чего он тихо прошептал:

– Простите…

Он улыбнулся и замолчал, как будто прислушиваясь к чему-то внутри себя или ожидая ответа дамы. Улыбка получилась нежной и немного грустной. Рядом с ними по-прежнему полыхал и трещал камин, пожирая дрова, а за окном стучал дождь…

Не дождавшись ответа, Ренар вдруг неожиданно заметил:

– Скоро, наверное, выйдет луна… ночное солнце…

– Вы сумасшедший, мсье Ренар… Идет дождь… луны сегодня не будет. И… за что я должна вас простить? Вы пока еще не причинили мне боли.

Он все еще держал ее за руку и молчал.

– Уже поздно, – наконец сказала она. – Пойдемте ужинать. Я думаю, молодому мужчине нужнее ужин, чем отвлеченная беседа… Я не права? – она лукаво улыбнулась.

– Благодарю, «ужин» – это одно из самых чудесных слов в это время суток.

Как ни старайся всегда оставаться романтиком, а дама была права. Ужин действительно был необходим.

Аккуратно передвинувшись и не отпуская ее руки, он встал рядом, чтобы можно было сопровождать ее в залу. И, напоследок взглянув в окно гостиной, заметил:

– Думаете, луна сегодня не покажется? Как жаль… Значит, с еще большей охотой я буду ждать солнца…