Текст книги "Недочитанный роман"

Недочитанный роман
Инна Шолпо

© Инна Шолпо, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?

(Б. Пастернак)

Глава первая

Был холодный, ненастный летний вечер. Весь день моросил мелкий дождь, и небо было сплошь затянуто серыми тучами. Ветер порой тревожно шумел в саду, порой завывал в трубе жалобно и сердито. В гостиной даже днем горели свечи, а теперь, когда на улице сгустились сумерки и углы комнаты растворились в темноте, не хотелось отходить от зажженного камина.

У немолодой рыжеволосой дамы, сидевшей в кресле возле огня, слипались глаза над книгой, и она уже подумывала, не пойти ли спать пораньше, но ей не хотелось тревожить кошку, уютно примостившуюся у нее на коленях. И тут в дверь постучали…

Да, примерно так мог бы начаться этот роман в былые времена. Именно так писали, а может быть, даже и жили наши предки. Ненастная погода, вечер – и неожиданный стук в дверь, когда никого не ждешь. С этого все и начиналось.

Впрочем, именно с этого все и началось. Времена идут, но, в сущности, ничего не меняется.

Он постучался к ней в социальной сети. (Интересно, поймет ли читатель лет через двести, что это значит, так, как мы понимаем, что такое дверной молоток?) Рыжеволосая дама смотрела на монитор и размышляла, стоит ли принимать его в друзья. С фотографии смотрело довольно приятное юношеское лицо, ничем, впрочем, особенно не примечательное. Он писал, что у них есть общие знакомые и потому он дерзнул… да-да, именно «дерзнул»… Но она никогда не знакомилась по Интернету. Зачем? За свою уже, увы, довольно долгую жизнь она узнала множество людей и не испытывала потребности в новых. Да, он встречается с ее студенткой, Алиной… Много слышал о ней от своей девушки и хочет познакомиться… поговорить об искусстве… Алина так ценит ее мнение…

Эта Алина была одной из любимых ее студенток. Девушка целеустремленная и, несомненно, умная. Знакомство с ней могло служить хорошей рекомендацией, но… но меньше всего в этот момент рыжеволосая дама была в настроении говорить об искусстве, да еще с мальчиком двадцати лет. Она была занята работой – переводом и комментированием странного романа, приписываемого Кретьену де Труа. Хотя ей все же казалось, что это позднейшая романтическая подделка, впрочем, весьма искусная.

К тому же за несколько месяцев до этого она пережила глупое, но, по счастью, короткое, любовное увлечение, закончившееся, как всегда, разочарованием, и на днях уезжала с мужем в Прагу, чтобы развеяться. Так что времени на праздные разговоры у нее не было.

Рука ее замерла на клавише мышки… Но что-то (может быть, воспоминание о будущем или предчувствие прошлого) все же заставило ее кликнуть на слово «добавить».

Прошло несколько недель…

– Добрый вечер…

Ренар чуть наклонил голову, приветствуя даму. Единственный стул гордо стоял в центре комнаты, демонстрируя свою независимость и свободу, но на него пока никто не посягал. В комнате было тихо и почти уютно, но стульев явно не хватало… Луна, показавшая свой лик в просвете между облаками, заглянула в окно и, хитро прищурившись, начала наблюдать за двумя людьми.

– Добрый вечер, – еще раз повторил Ренар и ненавязчиво пододвинул стул стоящей рядом даме. – Нет ли у вас желания побеседовать со мной? Обсудить что-нибудь?

Он глубоко вздохнул и с надеждой взглянул ей в лицо.

– Здравствуйте, мсье Ренар, – ответила она сдержанно, но не холодно. Голос ее прозвучал мягко и немного утомленно. – Простите, я только что с дороги…

Дама, казалось, колебалась, но это было лишь мгновение, после чего она с едва слышным шуршанием опустилась на предложенный Ренаром стул. Лунный свет красиво обрисовывал складки ее дорожного платья, но лицо оставалось в тени. Она немного помолчала, а потом добавила:

– Но мне вас не хватало…

По голосу Ренар понял, что она улыбнулась.

Свет проникал в комнату полосами и пятнами, создавая ощущение волшебства и тайны. Луна любит чужие секреты… Возможно, поэтому Ренар стоял в тени, прислонившись к стене.

– Мне вас тоже не хватало. Наверное, Прага прекрасна… Этот город кажется мне таким сонным… и волшебным. Правда, я там никогда не был и сужу только по книгам.

Ренар помолчал, как будто ожидая ответа, но потом неожиданно продолжил:

– Мне было бы интересно узнать, какой она показалась вам. Но вы наверняка устали. Вам нужно отдохнуть,.. мадам.

– Прага – сонный город? Я бы этого не сказала. Хотя, возможно, вы и правы, потому что в нем дремлет тайна… Это город рыцарей и Прекрасных дам, которых больше нигде нет… но их шаги звучат по булыжной мостовой, их платья шуршат в парках, доспехи позвякивают в переходах замков, а души растворены под сводами готических соборов. Вам бы понравился этот город, мсье Ренар. Ведь вы романтик, не правда ли?

Ренар прикрыл глаза. То, о чем она говорила, предстало перед ним настолько ярко, что он действительно как будто услышал звон шпаг в переулке и цокот копыт на улице, увидел булыжные мостовые и своды соборов и вдохнул аромат города.

– Я бы хотел там побывать. Погулять… Почувствовать этот дух времени…

А стул, как гордый замок, стоял посередине комнаты, обрамленный лунный светом. И серебристо-серое дорожное платье, как облако, нежно обволакивало его – все выше и выше, скрываясь совсем и уходя во тьму.

– У вас что, больше нет мебели? – неожиданно спросила дама. – Вы так и будете стоять… там?

– Есть, кровать например… – сказал Ренар и смущенно воззрился на другой угол, где помещалось это чудо человеческой мысли… Сверху, на чуть примятой подушке, лежала открытая книга: как видно, до прихода дамы Ренар коротал вечер в ее обществе.

– Что вы себе позволяете, мсье Ренар?!! – воскликнула дама, задохнувшись от возмущения, и резко встала. Складки платья зашуршали осуждающе, а запах духов, которого Ренар раньше не чувствовал, стал как будто отчетливей и печальней.

В комнате повисла пауза, и луна испуганно спряталась за облако. Дама застыла возле своего стула.

Не поняв, что он себе позволил и что вообще произошло, Ренар расстроено и чуть испуганно посмотрел на даму. Затем до него медленно стало доходить…

– О Боже! Я совсем это не имел в виду! Вы меня не так поняли, просто вы спросили, какая есть мебель, и я честно ответил. Поверьте, мои слова были просты и не имели под собой никакого смысла. Только ответ на ваш вопрос – и ничего более!

– Слова не имели никакого смысла? Как это мило, мсье Ренар…

Легкая ирония прозвучала в ее голосе.

– Мне кажется, вам следовало бы знать, что слова всегда имеют смысл, – прибавила она сурово. – А на мой вопрос вы не ответили. Вы так и будете стоять там?

Луна снова выглянула из-за облака, предательский луч упал на лицо дамы, и Ренар увидел, что, хотя лицо это было строго и неприступно, глаза ее смеялись.

Сначала он с удивлением воззрился на эти веселые огоньки, а потом улыбнулся в ответ.

– Ну… Я, конечно, могу походить по комнате… Но боюсь, что вам не очень понравится такое мельтешение. На кровати сидеть, как мы выяснили, неприлично, на полу – тем более. А на потолке неудобно… Вот и приходится стоять.

– Вы безнадежны, мсье Ренар… – вздохнула дама и, отойдя к окну, повернулась к собеседнику спиной.

Сделав пару шагов, Ренар встал рядом с ней и посмотрел на улицу. Куда-то вдаль по склонам холмов устремлялись поля и виноградники, а вокруг дома, отбрасывая причудливые тени, застыли в молчании деревья его маленького, но очень уютного и ухоженного садика. Прямо под окном рос старый раскидистый дуб: в жару так хорошо прятаться в его тени и читать! Воздух был свеж и напоен запахами цветов и влаги, совсем недалеко журчала вода в ручье, и все было так умиротворенно и спокойно, как будто существовало и будет существовать вечно. Духи его собеседницы, смешиваясь с чудесным ароматом вечера, вовсе не портили его, а, кажется, наоборот – дополняли и делали совершеннее и изящнее, как поэзия делает изящнее описываемый ею предмет. Да, это был прекрасный вечер…

– Пожалуй, мне лучше теперь уйти, мсье Ренар, – тихо сказала дама. – Но мы еще вернемся к нашему разговору… может быть.

– Конечно.

Ренар проводил даму до ворот, где ждал ее экипаж, и чуть наклонил голову, прощаясь. Затем, вернувшись в дом, снова подошел к окну и, опершись о подоконник, еще долго о чем-то думал. Облака рассеялись, и луна была видна вся – круглая, похожая на серебряный щит. Звёзды мерцали в высоком спокойном небе, а где-то далеко, над горами, стелился по воздуху золотистый след, оставленный пролетающим драконом.

Спустя полчаса Ренар отошел от окна и сделал несколько кругов по комнате, как это бывало с ним в минуты душевного волнения…

В комнате было так мало мебели, стоявшей, к тому же, так близко к углам, что казалось, будто центр ее – это маленькая площадь. Старый дубовый паркет хранил на себе память о тысячах шагов и точно так же, как встарь, издавал тихий скрип. Ренар подошел к одной из стен и провел рукой по висящим на ней щиту и мечу. К ножнам длинного прямого меча, обернутого тонкой кожей и исписанного непонятными символами, был приторочен лисий хвост. Щит, как видно, побывавший не в одном сражении, во множестве покрывали царапины и рубцы.

Вздохнув, молодой человек вернулся к брошенному на кровати ноуту, и перед ним в магическом свете монитора снова возникло ее лицо. Он заново прокрутил всю их беседу и попытался угадать, думает ли она о нем… и решил, что она уже спит.

Это было действительно так… Но перед тем как заснуть, дама подумала о том, что Ренар, с его старомодным рыцарством, до крайности милый мальчик. Несмотря на его наивную неловкость, ей хотелось говорить с ним. Вечер был прекрасен… и она немного жалела о том, что ушла и что Ренар не остановил ее. Но она знала, что завтра увидит его снова.

«Господин литератор! Я внимательно прочел первую главу Вашего романа и, признаюсь, весьма обескуражен. Меня смущают две вещи.

Во-первых, и это главное, вся сцена в доме господина Ренара, описанная Вами, совершенно неправдоподобна. Дама из высшего сословия никак не могла прийти без провожатого в дом к едва знакомому одинокому мужчине, во всяком случае, без очень веской на то причины, каковая Вами не указана. К тому же он не мог принимать ее в комнате, служащей, по-видимому, спальней: это до крайности неприлично. Абсолютно непонятно также, почему комната не была освещена. Цель прихода дамы тоже неясна читателю: неужели она явилась к герою поздно вечером только затем, чтобы рассказать о своих дорожных впечатлениях?

Во-вторых, непонятно, что произошло между тем моментом, когда господин Ренар постучался в дверь дамы, и ее появлением у него. Как развивались их отношения после знакомства, и почему они завершились столь странным ее визитом к Вашему герою?

Хотелось бы, чтобы Вы исправили сии недостатки и впредь придерживались в своем повествовании определенной логики».

Литератор грустно вертел в руках письмо издателя… Как и ожидалось, там была критика. Задумчиво пересмотрев написанные аккуратным круглящимся почерком строки, литератор был вынужден признать их правоту и мысленно пообещать себе не делать больше таких грубых ошибок. Ведь если он скажет издателю, что только записывает то, что ему приснилось много лет назад, это едва ли его успокоит, хотя картины и события, бывшие лишь в воображении, в сущности, мало чем отличаются от реальных: и от тех, и от других не сохраняется ничего, кроме смутных воспоминаний. Но можно ли заставить издателя поверить в мир, в котором у людей есть странные светящиеся экраны, подобно таинственной луне освещающие ночью комнату, и с помощью этих экранов люди могут разговаривать, находясь на расстоянии друг от друга… даже на разных берегах реки? И видеть улыбку, и почти чувствовать прикосновение…

Да, конечно… Он все исправит. На следующей странице романа все будет… Так и не подобрав слов для того, каким оно будет, но успокоенный этой мыслью, литератор взял перо и бумагу и начал писать.

– Добрый вечер! – сказал Ренар, подходя к даме, срезавшей с куста белую розу. – Какие прекрасные розы! Это ваши любимые цветы?

Ренар коснулся одного из цветков, так что капля росы, не удержав равновесия на краю лепестка, соскользнула куда-то в траву; вдохнул влажный и свежий аромат сада и внимательно посмотрел на даму. И ему показалось, что, несмотря на свой возраст, она ослепительно хороша в этом простом сиреневом платье, с гипюровой косынкой на медно-рыжих волосах и с влажными розами в руках.

– Вы сегодня так прекрасны… Этот сад – ваших рук творенье? Говорят, сад отражает душу создавшего его человека, его представления о рае… Он великолепен! – сказал Ренар, и это отнюдь не было комплиментом.

Сад действительно был прекрасен. Кусты роз и жасмина, яркие цветочные клумбы, не слишком коротко подстриженный газон – прибежище цикад – все, казалось, пело и благоухало… Тенистые аллеи уводили куда-то в глубину, заставляя забыть обо всем, кроме красоты природы. А в центре сада, там, куда неуловимо вели все дорожки, лежал простой камень. Старый, вычищенный до блеска дождями гранит. Его углы давно затупили ветра, и он казался мягким, простям и величественным одновременно.

– Мсье Ренар… Вы меня напугали! – дама слегка покраснела и в странном замешательстве опустила глаза. Она обрадовалась его приходу и с удивлением почувствовала, что расстроилась бы, если бы он не появился. А ведь они почти незнакомы…

– Я люблю все цветы… – сказала она, помолчав и все еще не решаясь поднять глаза. – Больше всего – белые лилии, какие ставят в храмах… Розы… розы тоже хороши. Может быть, чересчур хороши, и поэтому не живут долго.

– Простите. Я не хотел вас напугать… Калитка была не заперта. Честно говоря, я даже не был уверен в том, что это именно ваш сад. Он гораздо ближе ко мне, чем ваш дом.

Действительно, дом, в котором жила дама, был расположен довольно необычно. Стоял он, можно сказать, в центре города, и был обращен парадным фасадом на большую улицу, ведущую в сторону Ратушной площади. Однако большой и, главное, вытянутый в длину сад завершался задней калиткой, выводящей на дорогу, за которой уже начинались поля.

– Как, однако, стремительно темнеет… – задумчиво протянул Ренар, глядя куда-то вдаль, туда, где всеми красками полыхал закат. – Скоро станет совсем темно… А что вы предпочитаете: ясность солнца или тайну луны?

Он видел, что дама не то опечалена чем-то, не то озабочена, и ему хотелось отвлечь или успокоить ее.

Дама покачала головой.

– Луна обманывает, а солнце беспощадно. Это две стороны жизни: в ней только жестокость или ложь. Сперва – обман. Слова, которые завораживают душу. А потом… Потом – тоже слова. Которые убивают. Или равнодушное молчание, которое хуже слов. Впрочем, вы со мной не согласитесь, я знаю…

Она замолчала и прикусила губу.

Смеркалось, голос цикад становился всё упоительнее – и сердце ее замерло. Хотелось верить, любить, жить… Но она хорошо помнила, сколько раз он предаст ее.

– Мы с вами встречаемся вечером… это время обмана.

– Время обмана? – удивленно переспросил Ренар. – Странно… Никогда не думал, что время влюбленных, самое романтичное время – это время обмана. И вы правы… я с вами не соглашусь. Вот уж такая у меня роль… – он печально усмехнулся и, проведя носком ботинка по песку, прочертил ровную линию. – Такая уж у меня роль – спорить с вами о добре. У меня свой взгляд на жизнь. Я вижу ее как дорогу. Дорогу вперед. У нас она своя, и нельзя пройти за других их дороги, как нельзя прожить чужие судьбы. И как бы ни была сложна дорога, сколько бы на ней ни было ям и поворотов, мы должны идти по ней… У меня про жизнь… вообще есть целая идея. Но все это не так важно… Главное – это просто помнить, что жизнь – это учитель, который учит жестко и немилосердно, не считаясь ни с чем: ни с ранами, ни с болью. Эти уроки нужно только понять – и сделать выводы. Иначе будут учить еще и еще. Каждый раз делая больно.

Дама отвернулась, чтобы скрыть смешок. Двадцатилетний юнец, который пытается спорить о жизни с ней, годящейся ему в матери. Юнец, у которого есть «целая идея» про жизнь… «Невыносимо смешно!» – подумала она. Но вынуждена была тут же мысленно добавить: «Смешно… Но ужасно мило».

– Давайте не будем спорить, мсье Ренар… Вы судите о жизни по книгам. Но это верно только наполовину. Ваши идеи – всего лишь расхожие мысли, которые еще никому не помогли.

Дама резко повернулась спиной к собеседнику и быстро пошла по дорожке в дом. На пороге она остановилась и обернулась.

– Ну… Что же вы стоите? – спросила она неожиданно мягко.

Ренар быстро приблизился к ней и, посмотрев ей в лицо, грустно произнес:

– Вы не правы. Я сужу не только по книгам. Я знаю, что такое предательство. Знаю, что такое боль. Знаю, что такое насмешка от когда-то любимого человека. Знаю многое, что знать еще рано… Просто я сделал другие выводы, чем вы. Есть разные люди: кто-то сдается, а кто-то готов сражаться до конца, пережить боль и, поверив, что дальше будет свет, снова обнажить меч и ринуться в бой. Искать смысл и бороться. Ведь если бороться и искать – то обязательно получишь награду! И храбрец, решивший сражаться до последнего за надежду, обретет свет, а трусливые не допустят того, чтобы огонь разжег их сердце. Надо просто идти вперед своей дорогой – и верить. У меня есть стихи о вере…

Ренар взмахнул рукой и с горячностью продекламировал несколько строк.

Больше всего дама не любила плохих стихов, поэтому поспешила сказать:

– Стихи… это прекрасно. Но это только слова. Боже мой, зачем я говорю с вами об этом? Дети так любят произносить глубокомысленные банальности о жизни…

Она открыла дверь и переступила порог. Теперь они стояли, разделенные им. Ей мучительно хотелось прикоснуться к его руке и сказать этому милому юноше, смотрящему на нее такими ясными глазами, что она ему верит… Она даже сделала невольное движение рукой, но тут же отвела ее назад.

– Прощайте, мсье Ренар.

– Никогда не говорите «прощайте», – произнес он, покачав головой. – Говорите «до свидания». Прощание – это слишком долго… А стихи… стихи – это не слова. Стихи – это выражение чувств, главное, чтобы они были искренними… И я не ребенок. До встречи.

Она молча и отстраненно протянула ему руку для поцелуя. Было тихо, только платье ее едва слышно зашуршало от этого жеста.

Ренар старомодно преклонил колено и осторожно прикоснулся губами к шелковистой ткани перчатки.

Потом он повернулся и не спеша пошел через сад к задней калитке. До чего же прекрасны были этот сад и этот вечер – один из немногих ясных и теплых в это ненастное лето… Ренар медленно брел среди кустов и с наслаждением втягивал ноздрями воздух, дрожа от кончиков ушей до кончика хвоста.

«Господин литератор! Я прочел то, что Вы мне прислали. Это звучит несколько лучше и правдоподобнее, однако поведение Ваших героев по-прежнему вызывает вопросы. С какой целью Ваш господин Ренар оказался в чужом саду, и почему сей престранный факт не вызвал у хозяйки сада ни удивления, ни возмущения? Отчего во время описанной Вами встречи герои беседуют об отвлеченных материях, внося в эту беседу столько личного? Это ни в коей мере не обусловлено событиями, которых пока что и вовсе нет.

Кроме того, не совсем понятно, в какую историческую эпоху происходит действие. Поскольку это никак не оговаривается, разумно предполагать, что все описываемые Вами события имеют место в наши дни, однако отдельные детали противоречат этому ощущению. Например, щит и меч на стене у героя воспринимаются не как музейный экспонат, а, как бы это поточнее выразиться, действующими, что наводит на мысль об отдаленных временах рыцарства. (Я уже не говорю о «пролетающем драконе», которого Вы изволили мельком упомянуть.) А появление в ходе повествования каких-то непонятных вещей вроде «ноута» и «монитора» (вам следовало бы объяснить читателю, что это такое) наводит на мысль о том, что Вы сочиняете фантастический роман в манере господина Жюля Верна.

Вам следует как-то с этим определиться.

Желаю творческих успехов.

P.S. Да, и, простите, я вовсе не могу уразуметь последней фразы: о каком хвосте Вы изволите говорить?»

Письмо издателя, как всегда, выбило литератора из колеи. Он был уже не молод (ему было немного за пятьдесят), но не умел объяснять такие очевидные вещи, как то, что век – это просто условность, что разговоры и поступки людей, как правило, не мотивированны и случайны и что у лис бывают хвосты.