Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Стихотворения, не вошедшие в сборники

«Как я любил от городского шума...»

 
Как я любил от городского шума
Укрыться в сад, и шелесту берез
Внимать, в запущенной аллее сидя...
Да жалкую шарманки отдаленной
Мелодию ловить. Ее дрожащий
Сродни закату голос: о цветах
Он говорит увядших и обманах.
Пронзая воздух парный, пролетит
С минутным шумом по ветвям ворона,
Да где-то там далеко прокричит
Петух, на запад солнце провожая,
И снова смолкнет все,– душа полна
Какой-то безотчетной грустной думы,
Кого-то ждешь, в какой-то край летишь,
Мечте безвестный, горячо так любишь
Кого-то... чьих-то ждешь задумчивых речей
И нежной ласки, и в вечерних тенях
Чего-то сердцем ищешь... И с тем сном
Расстаться и не может, и не хочет
Душа... Сидишь забытый и один,
И над тобой поникнет ночь ветвями...
О майская, томительная ночь,
Ты севера дитя, его поэтов
Любимый сон... Кто может спать, скажи,
Кого постель горячая не душит,
Когда, как грезу нежную, опустишь
Ты на сады и волны золотые
Прозрачную завесу, и за ней,
Прерывисто дыша, умолкнет город —
И тоже спать не может и, влюбленный,
С мольбой тебе, задумчивой, глядит
В глаза своими тысячами окон...
 

1874

NОСТURNO[15]15
  Ночное (ит.).


[Закрыть]
(Другу моему С. К. Буличу)

 
Темную выбери ночь и в поле, безлюдном и голом,
В мрак окунись... пусть ветер, провеяв, утихнет,
Пусть в небе холодном тусклые звезды, мигая, задремлют...
Сердцу скажи, чтоб ударов оно не считало...
Шаг задержи и прислушайся! Ты не один... Точно крылья
Птицы, намокшие тяжко, плывут средь тумана.
Слушай... это летит хищная, властная птица,
Время ту птицу зовут, и на крыльях у ней твоя сила,
Радости сон мимолетный, надежд золотые лохмотья...
 

20 февраля 1890

(Музыка отдаленной шарманки)

Посвящено Е. М. Мухиной

 
Падает снег,
Мутный, и белый, и долгий,
Падает снег,
Заметая дороги,
Засыпая могилы,
Падает снег...
Белые влажные звезды!
Я так люблю вас,
Тихие гостьи оврагов!
 
 
Холод и нега забвенья
Сердцу так сладки...
О белые звезды... Зачем же,
Ветер, зачем ты свеваешь,
Жгучий мучительный ветер,
С думы и черной и тяжкой,
Точно могильная насыпь,
Белые блестки мечты?..
В поле зачем их уносишь?
 
 
Если б заснуть,
Но не навеки,
Если б заснуть
Так, чтобы после проснуться,
Только под небом лазурным...
Новым, счастливым, любимым...
 

26 ноября 1900

«Для чего, когда сны изменили...»

 
Для чего, когда сны изменили,
Так полны обольщений слова?
Для чего на забытой могиле
Зеленей и шумнее трава?
 
 
Для чего эти лунные выси,
Если сад мой и темен, и нем?..
Завитки ее кос развилися,
Я дыханье их слышу... зачем?
 

1902

Кэк-уок на цимбалах

 
Молоточков лапки цепки,
Да гвоздочков шапки крепки,
Что не раз их,
Пустоплясых,
Там позастревало.
 
 
Молоточки топотали,
Мимо точки попадали,
Что ни мах,
На струнах
Как и не бывало.
 
 
Пали звоны топотом, топотом,
Стали звоны ропотом, ропотом,
То сзываясь,
То срываясь,
То дробя кристалл.
 
 
В струнах, полных холода, холода,
Пели волны молодо, молодо,
И буруном
Гул по струнам
Следом пролетал.
 
 
С звуками кэк-уока,
Ожидая мокка,
Во мгновенье ока
Что мы не съедим...
И Махмет-Мамаям,
Ни зимой, ни маем
Нами не внимаем,
Он необходим.
 
 
Молоточков цепки лапки,
Да гвоздочков крепки шапки,
Что не раз их,
Пустоплясых,
Там позастревало.
 
 
Молоточки налетают,
Мало в точки попадают,
Мах да мах,
Жизни... ах,
Как и не бывало.
 

<Осень 1904>

На северном берегу

 
Бледнеет даль. Уж вот он – день разлуки,
Я звал его, а сердцу все грустней...
Что видел здесь я, кроме зла и муки?
Но все простил я тихости теней.
 
 
Все небесам в холодном их разливе,
Лазури их прозрачной, как недуг,
И той меж ив седой и чахлой иве —
Товарищам непоправимых мук.
 
 
И грустно мне, не потому, что беден
Наш пыльный сад, что выжжены листы,
Что вечер здесь так утомленно бледен,
Так мертвы безуханные цветы.
 
 
А потому, что море плещет с шумом,
И синевой бездонны небеса,
Что будет там моим закатным думам
Невмоготу их властная краса...
 

<1904>

Черное море

 
Простимся, море... В путь пора.
И ты не то уж: все короче
Твои жемчужные утра,
Длинней тоскующие ночи,
 
 
Все дольше тает твой туман,
Где все белей и выше гребни,
Но далей красочный обман
Не будет, он уж был волшебней.
 
 
И тщетно вихри по тебе
Роятся с яростью звериной,
Все безучастней к их борьбе
Твои тяжелые глубины.
 
 
Тоска ли там или любовь,
Но бурям чуждые безмолвны,
И к нам из емких берегов
Уйти твои не властны волны.
 
 
Суровым отблеском ножа
Сверкнешь ли, пеной обдавая,-
Нет! Ты не символ мятежа,
Ты – Смерти чаша пировая.
 

<1904>

Солнечный сонет

 
Под стоны тяжкие метели
Я думал – ночи нет конца:
Таких порывов не терпели
Наш дуб и тополь месяца.
 
 
Но солнце брызнуло с постели
Снопом огня и багреца,
И вмиг у моря просветлели
Морщины древнего лица...
 
 
И пусть, как ночью, ветер рыщет,
И так же рвет, и так же свищет,-
Уж он не в гневе божество.
 
 
Кошмары ночи так далеки,
Что пыльный хищник на припеке —
Шалун – и больше ничего.
 

<1904?>

Братские могилы

 
Волны тяжки и свинцовы,
Кажет темным белый камень,
И кует земле оковы
Позабытый небом пламень.
 
 
Облака повисли с высей,
Помутнелы – ослабелы,
Точно кисти в кипарисе
Над могилой сизо-белы.
 
 
Воздух мягкий, но без силы,
Ели, мшистые каменья...
Это – братские могилы,
И полней уж нет забвенья.
 

Севастополь

<1904>

Опять в дороге

 
Луну сегодня выси
Упрятали в туман...
Поди-ка, подивися,
Как щит ее медян.
 
 
И поневоле сердцу
Так жутко моему...
Эх, распахнуть бы дверцу
Да в лунную тюрьму!
 
 
К тюрьме той посплывались
Не тучи – острова,
И все оторочались
В златые кружева.
 
 
Лишь дымы без отрады
И устали бегут:
Они проезжим рады,
Отсталых стерегут,
 
 
Где тени стали ложны
По вымершим лесам...
Была ль то ночь тревожна
Иль я – не знаю сам...
 
 
Раздышки все короче,
Ухабы тяжелы...
А в дыме зимней ночи
Слилися все углы...
 
 
По ведьминой рубахе
Тоскливо бродит тень,
И нарастают страхи,
Как тучи в жаркий день.
 
 
Кибитка все кривее...
Что ж это там растет?
«Эй, дядя, поживее!»
«Да человек идет...
 
 
Без шапки, без лаптишек,
Лицо-то в кулачок,
А будто из парнишек...»
«Что это – дурачок?»
 
 
«Так точно, он – дурашный...
Куда ведь забрался,
Такой у нас бесстрашный
Он, барин, задался.
 
 
Здоров ходить. Морозы,
А нипочем ему...»
И стыдно стало грезы
Тут сердцу моему.
 
 
Так стыдно стало страху
От скраденной луны,
Что ведьмину рубаху
Убрали с пелены...
 
 
Куда ушла усталость,
И робость, и тоска...
Была ли это жалость
К судьбишке дурака,-
 
 
Как знать?.. Луна высоко
Взошла – так хороша,
Была не одинока
Теперь моя душа...
 

Вологодский поезд

30 марта 1906

Ель моя, елинка

 
Вот она – долинка,
Глуше нет угла,-
Ель моя, елинка!
Долго ж ты жила...
Долго ж ты тянулась
К своему оконцу,
Чтоб поближе к солнцу.
Если б ты видала,
Ель моя, елинка,
Старая старинка,
Если б ты видала
В ясные зеркала,
Чем ты только стала!
На твою унылость
Глядя, мне взгрустнулось...
Как ты вся согнулась,
Как ты обносилась.
И куда ж ты тянешь
Сломанные ветки:
Краше ведь не станешь
Молодой соседки.
Старость не пушинка,
Ель моя, елинка...
Бедная... Подруга!
Пусть им солнце с юга,
Молодым побегам...
Нам с тобой, елинка,
Забытье под снегом.
Лучше забытья мы
Не найдем удела,
Буры стали ямы,
Белы стали ямы,
Нам-то что за дело?
Жить-то, жить-то будем
На завидки людям,
И не надо свадьбы.
Только – не желать бы,
Да еще – не помнить,
Да еще – не думать.
 

Вологодский поезд

30 марта 1906

Просвет

 
Ни зноя, ни гама, ни плеска,
Но роща свежа и темна,
От жидкого майского блеска
Все утро таится она...
 
 
Не знаю, о чем так унылы,
Клубяся, мне дымы твердят,
И день ли то пробует силы,
Иль это уж тихий закат,
 
 
Где грезы несбыточно-дальней
Сквозь дымы златятся следы?..
Как странно... Просвет... а печальней
Сплошной и туманной гряды.
 

Вологодский поезд

Под вечер 17 мая 1906

«Ноша жизни светла и легка мне...»

Lе silence est l'â me des choses.

Rоllinat[16]16
  Безмолвие – душа вещей.
Роллина (фр.).

[Закрыть]

 
Ноша жизни светла и легка мне,
И тебя н смущаю невольно;
Не за бога в раздумье на камне,
Мне за камень, им найденный, больно.
 
 
Я жалею, что даром поблекла
Позабытая в книге фиалка,
Мне тумана, покрывшего стекла
И слезами разнятого, жалко.
 
 
И не горе безумной, а ива
Пробуждает на сердце унылость,
Потому что она, терпеливо
Это горе качая... сломилась.
 

Ночь на 26 ноября 1906

Лира часов

 
Часы не свершили урока,
А маятник точно уснул,
Тогда распахнул я широко
Футляр их – и лиру качнул.
 
 
И, грубо лишенная мира,
Которого столько ждала,
Опять по тюрьме своей лира,
Дрожа и шатаясь, пошла.
 
 
Но вот уже ходит ровнее,
Вот найден и прежний размах.
. . . . . . . . . . . . . .
О сердце! Когда, леденея,
Ты смертный почувствуешь страх,
 
 
Найдется ль рука, чтобы лиру
В тебе так же тихо качнуть,
И миру, желанному миру,
Тебя, мое сердце, вернуть?..
 

Царское Село

7 января 1907

ЕСО[17]17
  Я (лат.)


[Закрыть]

 
Я – слабый сын больного поколенья
И не пойду искать альпийских роз,
Ни ропот волн, ни рокот ранних гроз
Мне не дадут отрадного волненья.
 
 
Но милы мне на розовом стекле
Алмазные и плачущие горы,
Букеты роз увядших на столе
И пламени вечернего узоры.
 
 
Когда же сном объята голова,
Читаю грез я повесть небылую,
Сгоревших книг забытые слова
В туманном сне я трепетно целую.
 

«Когда, влача с тобой банальный разговор...»

 
Когда, влача с тобой банальный разговор
Иль на прощание твою сжимая руку,
Он бросит на тебя порою беглый взор,
Ты в нем умеешь ли читать любовь и муку?
 
 
Иль грустной повести неясные черты
Не тронут никогда девической мечты?..
Иль, может быть, секрет тебе давно знаком,
И ты за ним не раз следила уж тайком...
 
 
И он смешил тебя, как старый, робкий заяц,
Иль хуже... жалок был – тургеневский малаец
С его отрезанным для службы языком.
 

Еще лилии

 
Когда под черными крылами
Склонюсь усталой головой
И молча смерть погасит пламя
В моей лампаде золотой...
 
 
Коль, улыбаясь жизни новой,
И из земного жития
Душа, порвавшая оковы,
Уносит атом бытия,-
 
 
Я не возьму воспоминаний,
Утех любви пережитых,
Ни глаз жены, ни сказок няни,
Ни снов поэзии златых,
 
 
Цветов мечты моей мятежной
Забыв минутную красу,
Одной лилеи белоснежной
Я в лучший мир перенесу
И аромат, и абрис нежный.
 

«Сила господняя с нами...»

 
«Сила господняя с нами,
Снами измучен я, снами...
 
 
Хуже томительной боли,
Хуже, чем белые ночи,
Кожу они искололи,
Кости мои измололи,
Выжгли без пламени очи...
«Что же ты видишь, скажи мне,
Ночью холодною зимней?
Может быть, сердце врачуя,
Муки твои облегчу я,
Телу найду врачеванье».
«Сила господняя с нами,
Снами измучен я, снами...
Ночью их сердце почуя
Шепчет порой и названье,
Да повторять не хочу я...»
 

«Сила господняя с нами...»
(Вариант)

 
Сила господняя с нами,
Снами измучен я, снами...
Снами, где тени не вьются,
Звуки не плачут, и слезы,
Даже и слезы не льются,
Снами, где нет даже грезы...
Снами, которым названья
Даже подобья не знаю,
Снами, где я расставанье
С жизнью порой начинаю.
 

Печальная страна

 
Печален из меди
Наш символ венчальный,
У нас и комедий
Финалы печальны...
Веселых соседей
У нас инфернальны
Косматые шубы...
И только... банальны
Косматых медведей
От трепетных снедей
Кровавые губы.
 

С кровати

Моей garde-malade[18]18
  сиделке (фр.).


[Закрыть]

 
Просвет зелено-золотистый
С кусочком голубых небес —
Весь полный утра, весь душистый,
Мой сад – с подушки – точно лес.
 
 
И ароматы... и движенье,
И шум, и блеск, и красота —
Зеленый бал – воображенья
Едва рожденная мечта...
 
 
Я и не знал, что нынче снова
Там, за окном, веселый пир.
Ну, солнце, угощай больного,
Как напоило целый мир.
 

Из окна

 
За картой карта пали биты,
И сочтены ее часы,
Но, шелком палевым прикрыты,
Еще зовут ее красы...
 
 
И этот призрак пышноризый
Под солнцем вечно молодым
Глядит на горы глины сизой,
Похожей на застывший дым...
 

Зимний сон

 
Вот газеты свежий нумер,
Объявленье в черной раме:
Несомненно, что я умер,
И, увы! не в мелодраме.
 
 
Шаг родных так осторожен,
Будто все еще я болен,
Я ж могу ли быть доволен,
С тюфяка на стол положен?
 
 
День и ночь пойдут Давиды,
Да священники в енотах,
Да рыданье панихиды
В позументах и камлотах.
 
 
А в лицо мне лить саженным
Копоть велено кандилам,
Да в молчаньи напряженном
Лязгать дьякону кадилом.
 
 
Если что-нибудь осталось
От того, что было мною,
Этот ужас, эту жалость
Вы обвейте пеленою.
 
 
В белом поле до рассвета
Свиток белый схороните...
. . . . . . . . . . . . .
А покуда... удалите
Хоть басов из кабинета.
 

Сон и нет

 
Нагорев и трепеща,
Сон навеяла свеча...
В гулко-каменных твердынях
Два мне грезились луча,
Два любимых, кротко-синих
Небо видевших луча
В гулко-каменных твердынях.
 
 
Просыпаюсь. Ночь черна.
Бред то был или признанье?
Путы жизни, чары сна
Иль безумного желанья
В тихий мир воспоминанья
Забежавшая волна?
Нет ответа. Ночь душна.
 

«Не могу понять, не знаю...»

 
Не могу понять, не знаю...
Это сон или Верлен?..
Я люблю иль умираю?
Это чары или плен?
 
 
Из разбитого фиала
Всюду в мире разлита
Или мука идеала,
Или муки красота.
 
 
Пусть мечта не угадала,
Та она или не та,
Перед светом идеала,
Пусть мечта не угадала,
Это сон или Верлен?
Это чары или плен?
 
 
Но дохнули розы плена
На замолкшие уста,
И под музыку Верлена
Будет петь моя мечта.
 

Мой стих

 
Недоспелым поле сжато;
И холодный сумрак тих...
Не теперь... давно когда-то
Был загадан этот стих...
 
 
Не отгадан, только прожит,
Даже, может быть, не раз,
Хочет он, но уж не может
Одолеть дремоту глаз.
 
 
Я не знаю, кто он, чей он,
Знаю только, что не мой,-
Ночью был он мне навеян,
Солнцем будет взят домой.
 
 
Пусть подразнит – мне не больно:
Я не с ним, я в забытьи...
Мук с меня и тех довольно,
Что, наверно, все – мои...
 
 
Видишь – он уж тает, канув
Из серебряных лучей
В зыби млечные туманов...
Не тоскуй: он был – ничей.
 

«Развившись, волос поредел...»

 
Развившись, волос поредел,
Когда я молод был,
За стольких жить мой ум хотел,
Что сам я жить забыл.
 
 
Любить хотел я, не любя,
Страдать – но в стороне,
И сжег я, молодость, тебя
В безрадостном огне.
 
 
Так что ж под зиму, как листы,
Дрожишь, о сердце, ты...
Гляди, как черная груда
Под саваном тверда.
 
 
А он уж в небе ей готов,
Сквозной и пуховой...
На поле белом меж крестов —
Хоть там найду ли свой?..
 

Тоска кануна

 
О, тусклость мертвого заката,
Неслышной жизни маета,
Роса цветов без аромата,
Ночей бессонных духота..
 
 
Чего-чего, канун свиданья,
От нас надменно ты не брал,
Томим горячкой ожиданья,
Каких я благ не презирал?
 
 
И, изменяя равнодушно
Искусству, долгу, сам себе,
Каких уступок, малодушный,
Не делал, Завтра, я тебе?
 
 
А для чего все эти муки
С проклятьем медленных часов?..
Иль в миге встречи нет разлуки,
Иль фальши нет в эмфазе слов?
 

Тоска синевы

 
Что ни день, теплей и краше
Осенен простор эфирный
Осушенной солнцем чашей:
То лазурной, то сапфирной.
 
 
Синью нежною, как пламя,
Горды солнцевы палаты,
И ревниво клочья ваты
Льнут к сапфирам облаками.
 
 
Но возьми их, солнце,– душных,
Роскошь камней все банальней.-
Я хочу высот воздушных,
Но прохладней и кристальней.
 
 
Или лучше тучи сизой,
Чутко-зыбкой, точно волны,
Сумнолицей, темноризой,
Слез, как сердце, тяжко полной.
 

Желанье жить
Сонет

 
Колокольчика ль гулкие пени,
Дымной тучи ль далекие сны...
Снова снегом заносит ступени,
На стене полоса от луны.
 
 
Кто сенинкой играет в тристене,
Кто седою макушкой копны.
Что ни есть беспокойные тени,
Все кладбйщем луне отданы.
 
 
Свисту меди послушен дрожащей,
Вижу – куст отделился от чащи
На дорогу меня сторожить...
 
 
Следом чаща послала стенанье,
И во всем безнадежность желанья:
«Только б жить, дольше жить,
вечно жить...»
 

Дымные тучи

 
Солнца в высях нету.
Дымно там и бледно,
А уж близко где-то
Луч горит победный.
 
 
Но без упованья
Тонет взор мой сонный
В трепете сверканья
Капли осужденной.
 
 
Этой неге бледной,
Этим робким чарам
Страшен луч победный
Кровью и пожаром.
 

Тоска сада

 
Зябко пушились листы,
Сад так тоскливо шумел.
«Если б любить я умел
Так же свободно, как ты».
 
 
Луч его чащу пробил...
«Солнце, люблю ль я тебя?
Если б тебя я любил
И не томился любя».
 
 
Тускло ль в зеленой крови
Пламень желанья зажжен,
Только раздумье и сон
Сердцу отрадней любви.
 

Поэзия
Сонет

 
Творящий дух и жизни случай
В тебе мучительно слиты,
И меж намеков красоты
Нет утонченней и летучей...
 
 
В пустыне мира зыбко-жгучей,
Где мир – мираж, влюбилась ты
В неразрешенность разнозвучий
И в беспокойные цветы.
 
 
Неощутима и незрима,
Ты нас томишь, боготворима,
В просветы бледные сквозя,
 
 
Так неотвязно, неотдумно,
Что, полюбив тебя, нельзя
Не полюбить тебя безумно.
 

Миг

 
Столько хочется сказать,
Столько б сердце услыхало,
Но лучам не пронизать
Частых перьев опахала,-
 
 
И от листьев точно сеть
На песке толкутся тени...
Всё,– но только не глядеть
В том, упавший на колени.
 
 
Чу... над самой головой
Из листвы вспорхнула птица:
Миг ушел – еще живой,
Но ему уж не светиться.
 

Завещание

Вале Хмара-Барщевскому

 
Где б ты ни стал на корабле,
У мачты иль кормила,
Всегда служи своей земле:
Она тебя вскормила.
 
 
Неровен наш и труден путь —
В волнах иль по ухабам,-
Будь вынослйв, отважен будь,
Но не кичись над слабым.
 
 
Не отступай, коль принял бой,
Платиться – так за дело,-
А если петь – так птицей пой
Свободно, звонко, смело.
 

«В ароматном краю в этот день голубой...»

 
В ароматном краю в этот день голубой
Песня близко: и дразнит, и вьется;
Но о том не спою, что мне шепчет прибой,
Что вокруг и цветет, и смеется.
 
 
Я не трону весны – я цветы берегу,
Мотылькам сберегаю их пыль я,
Миг покоя волны на морском берегу
И ладьям их далекие крылья.
 
 
А еще потому, что в сиянье сильней
И люблю я сильнее в разлуке
Полусвет-полутьму наших северных дней,
Недосказанность песни и муки...
 

На полотне

 
Платки измятые у глаз и губ храня,
Вдова с сиротами в потемках затаилась.,
Одна старуха мать у яркого огня:
Должно быть, с кладбища, иззябнув, воротилась.
 
 
В лице от холода сквозь тонкие мешки
Смесились сизые и пурпурные краски,
И с анкилозами на пальцах две руки
Безвольно отданы камина жгучей ласке.
 
 
Два дня тому назад средь несказанных мук
У сына сердце здесь метаться перестало,
Но мать не плачет – нет, в сведенных кистях рук
Сознанье – надо жить во что бы то ни стало.
 

К портрету Достоевского

 
В нем Совесть сделалась пророком и поэтом,
И Карамазовы и бесы жили в нем,-
Но что для нас теперь сияет мягким светом,
То было для него мучительным огнем.
 

К портрету

 
Тоска глядеть, как сходит глянец с благ,
И знать, что все ж вконец не опротивят,
Но горе тем, кто слышит, как в словах
Заигранные клавиши фальшивят..
 

Майская гроза

 
Среди полуденной истомы
Покрылась ватой бирюза...
Люблю сквозь первые симптомы
Тебя угадывать, гроза...
 
 
На пыльный путь ракиты гнутся,
Стал ярче спешный звон подков,
Нет-нет – и печи распахнутся
Средь потемневших облаков.
 
 
А вот и вихрь, и помутненье,
И духота, и сизый пар...
Минута – с неба наводненье;
Еще минута – там пожар.
 
 
И из угла моей кибитки
В туманной сетке дождевой
Я вижу только лоск накидки
Да черный шлык над головой.
 
 
Но вот уж тучи будто выше,
Пробились жаркие лучи,
И мягко прыгают по крыше
Златые капли, как мячи.
 
 
И тех уж нет... В огне лазури
Закинут за спину один,
Воспоминаньем майской бури
Дымится черный виксатин.
 
 
Когда бы бури пролетали
И все так быстро и светло...
Но не умчит к лазурной дали
Грозой разбитое крыло.
 

Любовь к прошлому

Сыну

 
Ты любишь прошлое, и я его люблю,
Но любим мы его по-разному с тобою,
Сам бог отвел часы прибою и отбою,
Цветам дал яркий миг и скучный век стеблю.
 
 
Ты не придашь мечтой красы воспоминаньям —
Их надо выстрадать, и дать им отойти,
Чтоб жгли нас издали мучительным сознаньем
Покатой легкости дальнейшего пути.
 
 
Не торопись, побудь еще в обманах мая,
Пока дрожащих ног покатость, увлекая,
К скамейке пошлого на отдых не сманит —
Наш юных не берет заржавленный магнит...
 

Что счастье?

 
Что счастье? Чад безумной речи?
Одна минута на пути,
Где с поцелуем жадной встречи
Слилось неслышное прости?
 
 
Или оно в дожде осеннем?
В возврате дня? В смыканьи вежд?
В благах, которых мы не ценим
За неприглядность их одежд?
 
 
Ты говоришь... Вот счастья бьется
К цветку прильнувшее крыло,
Но миг – и ввысь оно взовьется,
Невозвратимо и светло.
 
 
А сердцу, может быть, милей
Высокомерие сознанья,
Милее мука, если в ней
Есть тонкий яд воспоминанья.
 

«Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали...»

 
Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали,
Чтоб он завял в моем сверкающем бокале.
 
 
Сыпучей черноты меж розовых червей,
Откуда вырван он,– что может быть мертвей?
 
 
И нежных глаз моих миражною мечтою,
Неужто я пятна багрового не стою,
 
 
Пятна, горящего в пустыне голубой,
Чтоб каждый чувствовал себя одним собой?
 
 
Увы, и та мечта, которая соткала
Томление цветка с сверканием бокала,
 
 
Погибнет вместе с ним, припав к его стеблю,
Уж я забыл ее,– другую я люблю...
 
 
Кому-то новое готовлю я страданье,
Когда не все мечты лишь скука выжиданья.
 

Сирень на камне

 
Клубятся тучи сизоцветно.
Мой путь далек, мой путь уныл.
А даль так мутно-безответна
Из края серого могил.
 
 
Вот кем-то врезан крест замшенный
В плите надгробной, и, как тень,
Сквозь камень, Лазарь воскрешенный,
Пробилась чахлая сирень.
 
 
Листы пожелкли обгорели...
То гнет ли неба, камня ль гнет,-
Но говорят, что и в апреле
Сирень могилы не цветет.
 
 
Да и зачем? Цветы так зыбки,
Так нежны в холоде плиты,
И лег бы тенью свет улыбки
На изможденные черты.
 
 
А в стражах бледного Эреба
Окаменело столько мук...
Роса, и та для них недуг,
И смерть их – голубое небо.
 
 
Уж вечер близко. И пути
Передо мной еще так много,
Но просто силы нет сойти
С завороженного порога.
 
 
И жизни ль дерзостный побег,
Плита ль пробитая жалка мне,-
Дрожат листы кустов-калек,
Темнее крест на старом камне.
 

Петербург

 
Желтый пар петербургской зимы,
Желтый снег, облипающий плиты...
Я не знаю, где вы и где мы,
Только знаю, что крепко мы слиты.
 
 
Сочинил ли нас царский указ?
Потопить ли нас шведы забыли?
Вместо сказки в прошедшем у нас
Только камни да страшные были.
 
 
Только камни нам дал чародей,
Да Неву буро-желтого цвета,
Да пустыни немых площадей,
Где казнили людей до рассвета.
 
 
А что было у нас на земле,
Чем вознесся орел наш двуглавый,
В темных лаврах гигант на скале,-
Завтра станет ребячьей забавой.
 
 
Уж на что был он грозен и смел,
Да скакун его бешеный выдал,
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
 
 
Ни кремлей, ни чудее, ни святынь,
Ни миражей, ни слез, ни улыбки...
Только камни из мерзлых пустынь
Да сознанье проклятой ошибки.
 
 
Даже в мае, когда разлиты
Белой ночи над волнами тени,
Там не чары весенней мечты,
Там отрава бесплодных хотений.