Текст книги "Творения, том 2"

К готовящимся к просвещению, и о женах, украшающих себя плетением волос и золотом, и о тех, которые занимаются приметами или привесками, или заговорами, – что все чуждо христианству.

Я ПРИШЕЛ потребовать от вас, прежде всего, плодов того, что сказано было вашей любви недавно, – так как мы говорим не для того, чтобы вы только слушали, но чтобы и помнили сказанное и показывали то нам делами, или лучше не нам, а Богу, знающему тайны души. Для того наше поучение и называется оглашением, чтобы оно и в нашем отсутствии возглашалось в душе вашей. Не удивляйтесь, что мы пришли требовать плодов от семян по прошествии только десяти дней: и в продолжение одного дня можно вместе и посеять семена, и собрать жатву, потому что мы выступаем на подвиги, опираясь не на свою только силу, но и на помощь Божью. Итак, те, которые усвоили сказанное и исполнили на деле, пусть продолжают стремиться вперед; а те, которые еще не начинали этого доброго дела, пусть теперь начнут, чтобы последующим усердием отклонить от себя осуждение за беспечность. Да, можно, можно и тому, кто был весьма беспечен, вознаградить всю потерю прошедшего времени усиленным последующим усердием. Посему, говорит псалмопевец, «если бы вы ныне послушали гласа Его: не ожесточите сердца вашего» (Псал. 94:7–8). Этими словами он увещает и советует никогда не отчаиваться, но, пока мы здесь, иметь благие надежды, простираться вперед и стремиться «к почести вышнего звания Божия» (Фил. 3:14). Будем же так поступать и исследуем названия этого великого дара. Как неведение о величии сана делает беспечными тех, которые почтены им, так познание делает их признательными и располагает их к большему усердию. С другой стороны стыдно и смешно было бы, получивши от Бога такую честь, не знать, что значат ее названия. Но что я говорю об этом даре? Если ты станешь размышлять об общем имени рода нашего, то и отсюда получишь величайший урок и увещание к добродетели. Это имя – «человек» – мы определяем не так, как внешние (язычники), но как повелевает Божественное Писание. Человек – не тот, кто имеет только руки и ноги человеческие, и не тот, кто имеет только разум, но кто с ревностью упражняется в благочестии и добродетели. Так, послушай, что Писание говорит об Иове: сказав, что «был человек в земле Уц», оно не описывает его теми признаками, которыми описывают человека внешние, и не говорит, что он имел две ноги и широкие ногти, но, соединяя отличительные черты его благочестия, говорит: «непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла» (Иов. 1:1), выражая, что это и есть «человек». Так и другой говорит: «бойся Бога, и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека» (Еккл. 12:13). Если же название «человек» заключает в себе такое увещание к добродетели, то тем более название «верный». Верным ты называешься потому, что веруешь в Бога и тебе самому Он верит, подавая оправдание, освящение, чистоту души, усыновление, царство небесное, все это Он вверил и предоставил тебе, а ты со своей стороны вверяешь и предоставляешь Ему другое: милостыню, молитвы; целомудрие и все прочие добродетели. Но что я говорю – милостыню? Если ты подаешь Ему даже «чашу холодной воды» (Матф. 10:42), и это не погибнет для тебя, но и это Он верно сохранит до того дня и воздаст с великим избытком: то и удивительно, что Он не только сохраняет вверенное Ему, но и умножает это воздаяниями.

То же повелел Он и тебе, по твоим силам, делать с тем, что тебе вверено: увеличивать святость, которую ты получил, делать более светлой праведность, полученную через крещение, являть более блистательным этот дар, – как поступал и Павел, который последующими трудами, ревностью и усердием умножил все блага, им полученные. И заметь попечение Божье: Он и не все дал тебе здесь, и не всего лишил, но одно дал, а другое обещал. Для чего же Он не все дал здесь? Для того чтобы ты показал веру в Него, по одному обещанию Его, веруя в то, что еще не дано. А для чего, с другой стороны, Он не отложил всего до той жизни, но даровал и благодать Духа, и праведность, и освящение? Для того чтобы облегчить тебе труды и через то, что уже дано, возбудить благую надежду на то, что будет. Потому ты и будешь называться новопросвещенным, что у тебя всегда будет, если захочешь, новый свет, никогда неугасающий. Обыкновенный свет, хотя бы мы желали или не желали, сменяется мраком, а это солнце не знает тьмы: «свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Иоан. 1:5). Действительно, не столько светел бывает мир при лучах восходящего солнца, сколько ясна и светла душа, получившая благодать Духа. Вникни тщательнее в природу вещей: ночью во время мрака, иной, увидев веревку, часто принимает ее за змея, от приближающегося друга убегает как от врага, и, услышав какой-нибудь шум, объемлется страхом, а днем не бывает ничего такого, но все является таким, каково оно есть. То же случается и с нашей душой: когда нисшедшая благодать изгоняет из ума тьму, тогда мы познаем точное значение вещей и для нас становится ничтожным то, что прежде казалось страшным. Мы уже не боимся смерти, верно научившись от этого священного тайнодействия, что смерть не есть смерть, а сон и временное успокоение; не боимся ни бедности, ни болезни, и ничего другого подобного, узнав, что мы шествуем к жизни лучшей, нетленной, бессмертной и свободной от всякого такого нестроения.

2. Итак, не будем более прилепляться к житейскому, – ни к роскошной трапезе, ни к драгоценным одеждам; ты имеешь одежду важнейшую, имеешь трапезу духовную, имеешь славу высшую, и Христос для тебя все – и трапеза, и одежда, и дом, и глава, и корень. «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись» (Гал. 3:27), – вот, как Он стал одеждой для тебя. Хочешь ли знать, как Он делается для тебя и трапезой? «Ядущий Меня», говорит Он, «как послал Меня живый Отец, и Я живу Отцом, жить будет Мной» (Иоан. 6:57). Он делается и домом для тебя: «ядущий Мою Плоть пребывает во Мне, и Я в нем» (Иоан. 6:56). Также и корнем: «Я есть лоза», говорит Он, «а вы ветви» (Иоан. 15:5). Он же и брат твой, и друг, и жених: «Я уже не называю вас рабами: вы друзья Мои» (Иоан. 15:14–15). И Павел говорит: «я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистой девой» (2 Кор. 11:2). И еще: «дабы Он был первородным между многими братьями» (Римл. 8:29). И не только мы – братья Его, но и дети: «вот», говорит, «я и дети, которых дал мне Господь» (Иса. 8:18). И не только дети, но и «члены» Его и «тело» Его (1 Кор. 12:27). Но, находя все вышесказанное как бы недостаточным для выражения любви и благоволения, которые Он являет к нам, Он предложил и другое, большее и ближайшее доказательство, назвав Себя нашей «главой» (Ефес. 1:22). Зная все это, возлюбленный, воздавай своему Благодетелю лучшим образом жизни, и, представляя себе величие жертвы, украшай члены своего тела. Подумай, что принимаешь ты рукой – и никогда не допускай ей ударить кого-нибудь, чтобы не посрамить руки, удостоившейся такого дара, грехом биения; подумай, что принимаешь ты рукой, и соблюдай ее чистой от любостяжания и всякого хищения. Помышляй, что не только рукой ты принимаешь, но и к устам приближаешь жертву, и соблюдай язык чистым от срамных и обидных слов, от богохульства, клятвопреступления и всего другого подобного, так как гибельно – тот язык, который служит столь страшным таинствам, обагрен такой кровью и сделался золотым мечом, обращать в орудие злословия, оскорблений и посмеяния; устыдись чести, которой удостоил его Бог, и не унижай его бесчестием греха. Обрати внимание также на то, что после руки и языка еще сердце приобщается этого страшного таинства, и никогда не строй козней против ближнего, но соблюдай ум свой чистым от всякого злоумышления; таким же образом ты можешь оградить и глаза, и уши. Разве не нелепо после этого таинственного голоса и нисходящего с небес, т. е. от херувимов, осквернить слух блудными песнями и развратными напевами? Не достойно ли крайнего наказания – теми же глазами, которыми созерцаешь неизреченные и страшные таинства, смотреть на блудниц и мысленно совершать прелюбодеяние? Ты, возлюбленный, приглашен на брак; не входи же одетым в грязные одежды, но возьми одежду, приличную браку. Если люди, приглашенные на чувственные браки, хотя бы они были беднее всех, часто заимствуют или покупают чистую одежду и, таким образом, являются к пригласившим их, – то ты, приглашенный на брак духовный и пиршество царское, подумай, какую тебе нужно было бы купить одежду, или – лучше – и покупать не нужно, а сам Зовущий дает тебе ее даром, чтобы ты не мог ссылаться и на бедность. Храни же ту одежду, которую ты получил; если ты потеряешь ее, то уже не сможешь ни занять, ни купить ее, потому что такая одежда нигде не продается. Слышал ли ты, как некогда приглашенные к таинству стенали и били себя в грудь от угрызения совести? Смотри же, возлюбленный, чтобы и тебе когда-нибудь не потерпеть этого; а как не потерпишь, если не оставишь худой привычки к злу? Посему я и прежде говорил, и теперь говорю, и не перестану говорить, что, кто не исправил своих нравственных недостатков и не приготовил себя к добродетелям, тот пусть и не крестится. Эта купель может отпустить прежние грехи; но не мал страх и не маловажна опасность, чтобы мы опять возвратились к ним, и чтобы врачевство не сделалось для нас язвой. Чем больше благодать, тем строже будут наказаны те, которые после того согрешают.

3. Итак, научимся отсюда – не возвращаться к прежней блевотине (2 Петр. 2:12). А что нужно наперед покаяться и отстать от прежних пороков, и, таким образом, приступать к благодати, об этом, послушай, что говорит Иоанн, и что верховный из апостолов, имеющим креститься. Первый говорит: «сотворите же достойные плоды покаяния и не думайте говорить в себе: отец у нас Авраам» (Лук. 3:8); а второй говорил спрашивавшим его: «покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа» (Деян. 2:38). Кающийся уже не допускает тех дел, в которых покаялся; посему нам и заповедано говорить: «отрекаюсь от тебя, сатана», – чтобы нам уже не возвращаться к нему. Как бывает у живописцев, так пусть будет и теперь: те, положив доски, начертив на них белые линии и изобразив царский образ, прежде нежели наведут истинные краски, со всей свободой одно стирают, а другое вместо того пишут, исправляя погрешности и переделывая то, что нехорошо сделано, но когда, наконец, наведут краски, то, уже не властны опять стирать и перерисовывать, иначе они повредили бы красоту образа и дело вышло бы дурное; так точно поступай и ты: представляй, что душа твоя есть образ. Итак, прежде, нежели наведена будет на тебя истинная краска Духа, изгладь находящиеся в тебе худые привычки – божиться, или лгать, или оскорблять, или сквернословить, или смехотворствовать, или, если имеешь привычку – делать что-нибудь другое непозволительное, истреби эту привычку, чтобы после крещения опять не возвращаться к ней. Купель уничтожает грехи, а ты исправь привычку, чтобы, когда уже наведены краски и воссиял царский образ, тебе не изгладить его и на данную тебе от Бога красоту не наложить язвин и рубцов. Укроти гнев, угаси ярость; если кто причинил тебе вред или оскорбил, оплакивай его, а не досадуй, сострадай, а не раздражайся, и не говори: душе моей нанесен вред. Ничьей душе никем не может быть нанесено вреда, – если мы сами не причиним вреда своей душе; а как, я скажу. Отнял ли кто у тебя имение? Он нанес не душе твоей ущерб, но деньгам; если же ты будешь злопамятствовать, то сам ты нанесешь вред душе своей. Отнятые деньги не причиняют ей никакого ущерба, но еще приносят пользу; а ты, не оставив гнева, отдашь там отчет за это злопамятство. Злословил ли кто и оскорбил тебя? Он не нанес никакого вреда ни душе твоей, ни даже телу; а если ты наоборот стал злословить и оскорблять его, то сам ты причинил вред душе своей, так как должен будешь отдать отчет в тех словах, которые ты говорил. Это особенно я желаю внушить вам, – что именно душе христианина и верующего никто не может причинить вреда, даже и сам дьявол. И не только то удивительно, что Бог сделал нас недоступными для всяких козней, но и то, что Он сделал нас способными к совершению добродетелей, не смотря ни на какие препятствия, если только мы захотим этого, – будем ли мы бедны, или слабы телом, или отвержены, или незнатны, или рабы. Ни бедность, ни болезнь, ни увечье телесное, ни рабство и ничто подобное никогда не может быть препятствием к добродетели. Но что я говорю о бедном, и рабе, и незнатном? Если бы даже ты был узником, и это не служит для тебя препятствием к добродетели; а как, – я скажу. Огорчил ли тебя кто-нибудь из сожителей и раздражил? Оставь гнев на него; разве узы, и бедность, и уничиженное состояние препятствуют тебе в этом? И что я говорю: препятствуют? Даже помогают и содействуют к обузданию самомнения. Видишь ли другого благоденствующим? Не завидуй: и здесь бедность не составляет препятствия. Также когда нужно тебе молиться, делай это с трезвым и бодрым умом: и здесь не будет никакого препятствия. Оказывай всю кротость, целомудрие и степенность: и для этого не нужна внешняя помощь. Величие добродетели особенно и состоит в том, что она не имеет нужды ни в богатстве, ни во власти, ни в славе, и ни в чем другом подобном, а в одной только душе освященной, и не требует ничего больше. Смотри: то же самое бывает и с благодатью; хром ли кто, или лишен глаз, или увечен телом, или крайне слаб здоровьем, – ни к кому из них благодать не находит препятствий приходить; она требует одной только души, принимающей ее с усердием, и это все внешнее оставляет в стороне. От мирских воинов, для зачисления их в войско, требуются и известная мера роста, и телесное здоровье; и не только это нужно иметь намеревающемуся сделаться воином, но и нужно быть свободным, а кто в рабском состоянии, тот отвергается; Царь же небесный ничего такого не требует, но принимает в свое воинство и рабов, и старцев, и расслабленных членами, и не стыдится никого. Что может быть человеколюбивее этого? Что милосерднее? Он требует только того, что от нас зависит. Рабство и свобода не от нас зависит; также высокий и малый рост, старость и цветущий возраст, и все тому подобное, не в нашей власти; но быть кротким и добрым и тому подобное – зависит от нашей воли. Бог и требует от нас только того, что в нашей власти; и это весьма естественно, потому что Он не для собственной нужды, а для нашего блага призывает нас к Своей благодати, тогда как цари – на службу себе; притом, те ведут на войну чувственную, а Он на борьбу духовную. И не только во внешних войнах, но и в ратоборствах можно видеть такой же пример. Те, которые намереваются выступить на это зрелище, начинают подвиги не прежде, чем глашатай, взяв их, обведет кругом перед глазами всех, восклицая и говоря: не обвиняет ли кто его? Между тем там борьба не духовная, а телесная; для чего же требовать доказательств благородства? А здесь нет ничего такого, все же – напротив, так как искусство борьбы зависит у нас не от рукопашных схваток, но от любомудрия души и доблести разума. Здесь Распорядитель подвигов поступает напротив; Он не берет подвижника, не обводит его и не говорит: не обвиняет ли кто его, – но взывает: хотя бы все люди, хотя бы бесы с дьяволом предстали и обвиняли его в крайних и гнусных преступлениях, Я не отвергаю его, Я не отвращаюсь, но, избавляя его от обвинителей и освобождая от пороков, веду на подвиги. И это так и должно быть, потому что там распорядитель подвигов есть соратник и помощник в подвигах благочестия, содействующий подвижникам в борьбе против дьявола.

4. И не только то удивительно, что Он отпускает нам, но и то, что не открывает их, не делает их явными и общеизвестными, не заставляет нас выходить на середину и объявлять свои прегрешения, но повелевает отдавать отчет Ему одному и исповедоваться перед Ним. Если бы кто из мирских судей предложил кому-нибудь из пойманных разбойников или раскапывателей могил рассказать свои преступления, и, таким образом, избавиться от наказания, то они со всей охотой приняли бы это, презирая стыд ради своего спасения. А здесь не бывает ничего такого, но Бог и отпускает грехи, и не заставляет объявлять их в присутствии других, но требует только одного, чтобы сам получающий отпущение познал величие дара. Посему, не нелепо ли, что тогда как Он, благодетельствуя нам, довольствуется одним нашим свидетельством, мы, оказывая Ему служение, стараемся иметь других свидетелями этого и делаем иное на показ? Итак, удивляясь Его снисхождению, будем оказывать должное с нашей стороны, и, прежде всего прочего, будем обуздывать невоздержанность языка и не говорить непрестанно, ибо «при многословии не миновать греха» (Прит. 10:19). Если ты имеешь сказать что-нибудь полезное, то раскрой уста; если же нет ничего необходимого, то молчи; это – лучше.

Ремесленник ли ты? Пой псалмы, сидя. Но ты не хочешь петь устами? Делай это мыслью. Псалом – великий собеседник; от этого ты не подвергаешься ничему опасному, но и в мастерской будешь сидеть, как в монастыре, потому что не удобство мест, но строгость нравов доставляет нам спокойствие. Так Павел, занимаясь рукоделием в мастерской, не потерпел никакого вреда для своей добродетели. Итак, не говори: как я, ремесленник и бедняк, могу любомудрствовать? Потому-то особенно ты и можешь любомудрствовать, что для благочестия бедность нам пригоднее богатства и деятельность – праздности, а невнимательным богатство служит даже препятствием. Когда нужно укротить гнев, погасить зависть, обуздать ярость, совершить молитву, оказать скромность и кротость, благорасположение и любовь, тогда бедность может ли быть препятствием? Чтобы достигнуть этого, нужно не серебро расточать, но проявлять добрую волю. Милостыня особенно нуждается в деньгах, но и она в большем блеске обнаруживается при бедности; так, положившая два обола была беднее всех людей, однако превзошла всех (Лук. 21:2–4). Итак, не будем считать богатство чем-либо великим и не станем думать, будто золото лучше грязи; достоинство вещества зависит не от естественных свойств его, но от нашего мнения о нем. Кто тщательно будет исследовать, тот найдет, что железо гораздо необходимее золота, так как последнее не имеет никакого приложения к жизни, а первое доставляет нам много пользы, помогая в бесчисленных ремеслах. Но для чего я делаю сравнение между железом и золотом? Даже и простые камни нужнее драгоценных, так как из последних не может быть ничего полезного, а из первых сделаны и дома, и стены, и города. Покажи мне, какая может быть польза от жемчужин, или лучше, какого не может быть от них вреда? Чтобы тебе носить одно такое зерно, тысячи бедных томятся голодом; какое же ты найдешь оправдание, какое прощение?

Ты желаешь украсить лицо свое? Украшай его не жемчугом, но целомудрием и скромностью; тогда мужу приятнее будет смотреть на тебя. То украшение обыкновенно дает повод к ревности, вражде, несогласию и ссорам, – а нет ничего неприятнее лица подозреваемого, – украшение же милостыней и целомудрием удаляет всякую худую мысль и привязывает супруга крепче всяких уз. Не столько природа делает лицо красивым, сколько расположение взирающего на него; а расположение обыкновенно ничем так не приобретается, как целомудрием и скромностью. Таким образом, хотя бы жена была красивой, но, если муж чувствует к ней ненависть, то она будет казаться ему гнуснейшей из всех; напротив, хотя бы она и не была благообразной, но, если муж к ней расположен, то она будет казаться ему красивейшей из всех, потому что мнение зависит не от естественных свойств видимого, но от расположения видящих. Итак, украшай лицо целомудрием, скромностью, милостыней, человеколюбием, любовью, приветливостью к мужу, кротостью, смирением, терпеливостью; вот краски добродетели; ими ты привлечешь любовь не людей только, но и ангелов; за них восхвалит тебя Сам Бог; когда же Бог будет благоволить к тебе, то, конечно, Он привяжет к тебе и мужа. Если «мудрость человека просветляет лицо его» (Еккл. 8:1), то, тем более, добродетель жены просветит лицо ее. Если же ты считаешь великим свое украшение, то, скажи мне, какая будет тебе польза в тот день от этих жемчужин? И нужно ли говорить о том дне, когда можно показать все это и в отношении к настоящему? Так, когда некоторые, обвиняемые в оскорблении царя, были привлечены в судилище и подвергались крайней опасности, тогда их матери и жены, сняв с себя ожерелья, и золотые вещи, и жемчуг, и все украшения, и золотые одежды, и надев простую и бедную одежду, посыпав себя пеплом и повергшись перед дверями судилища, таким образом преклоняли (к милости) судей. Если же и в здешних судилищах золотые украшения, жемчуг и разноцветная одежда могли бы изменить и предать, а скромность, кротость, пепел, слезы и бедные одежды скорее склоняют судей, то тем более будет это на том неподкупном и страшном суде. Какой, скажи мне, ты в состоянии будешь дать ответ, какое оправдание, когда Господь станет осуждать тебя за этот жемчуг и выведет на середину бедных, погибших от голода? Посему, Павел сказал: «не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценной одеждой» (1 Тим. 2:9), так как с этой стороны может быть измена; и даже если бы мы и постоянно пользовались ими, то, при смерти, во всяком случае, лишимся их. Напротив, добродетель доставляет всякую безопасность; она не изменяет и не отпадает, но и здесь делает нас более безопасными, и туда сопутствует нам. Хочешь ли приобрести жемчужины и никогда не лишаться этого богатства? Возьми все украшения и передай их через бедных в руки Христовы. Он сбережет для тебя все богатство и, когда тело твое воскреснет с великой светлостью, тогда Он доставит тебе богатство лучшее и украшение большее, нежели настоящее – ничтожное и смешное, Подумай, кому ты хочешь нравиться и для кого надеваешь это украшение, – чтобы канатчик, медник и лавочник взирая на тебя, удивлялись? И ты не стыдишься и не краснеешь, показывая себя тем, которых не считаешь достойными даже твоего привета, и делая все это для них?

Каким же образом тебе презреть весь этот мнимый блеск? Если вспомнишь слова, произнесенные тобой при совершении таинства: «отрекаюсь от тебя, сатана», и гордыни твоей, и служения тебе. Страсть к украшению драгоценными камнями есть сатанинская гордость. Ты получил золото не для того, чтобы связывать им тело, но чтобы освобождать и питать бедных. Итак, чаще повторяй: «отрекаюсь от тебя, сатана». Ничего нет надежнее этого изречения, если мы будем оправдывать его делами.

5. Узнайте это и вы, намеревающиеся принять таинство, прошу вас, потому что это изречение есть договор с Господом. Как мы, покупая рабов, наперед спрашиваем самих продаваемых, желают ли они служить нам, – так делает и Христос: намереваясь принять тебя в служение, Он наперед спрашивает, желаешь ли оставить того свирепого и жестокого тирана, и принимает от тебя договорные условия, потому что власть Его не соединена с принуждением. И посмотри на человеколюбие (Божье)! Мы прежде, нежели отдадим плату, спрашиваем продаваемых, и когда узнаем их желание, тогда и отдаем плату; а Христос не так, но Он уже отдал плату за всех нас, драгоценную кровь Свою, – «ценой», говорит (апостол), «куплены» (1 Кор. 7:23), – и, однако, не принуждает тех, которые не хотят служить Ему; если не угодно тебе, говорит Он, и сам собой добровольно не хочешь записаться на службу Мне, Я не принуждаю и не заставляю. Притом мы отнюдь не решаемся покупать дурных рабов, если же когда и решаемся, то покупаем их с дурным намерением и такую даем за них и цену; а Христос, искупая рабов неблагодарных и беззаконных, заплатил за них цену, как за самого лучшего раба, даже гораздо большую, настолько большую, что ни словом, ни мыслью невозможно представить ее величия, – ведь не небо и землю и море дал Он, но, – что драгоценнее всего этого, – заплатил кровью Своей и, таким образом, искупил нас; и после всего этого Он не требует от нас ни свидетелей, ни рукописаний, но довольствуется одним изречением, и если ты скажешь от души: «отрекаюсь от тебя, сатана», и гордыни твоей, то Он получил все. Посему скажем: «отрекаюсь от тебя, сатана», скажем так, как имеющие там в тот день отдать отчет в этих словах, и будем соблюдать их, чтобы этот залог возвратить тогда в целости; а гордыню сатанинскую составляют зрелища, конские ристалища и всякий грех, также наблюдение дней, ворожба и приметы.

А что такое, скажешь, приметы? Иногда кто-нибудь, вышедши из своего дома, видит человека одноглазого или хромого, и принимает это за дурное предзнаменование. Это – сатанинская гордость, так как не встреча с человеком делает день дурным, но греховная жизнь. Посему, когда ты выйдешь, одного только берегись, чтобы тебе не встретиться с грехом; грех подвергает нас падению, а без него и дьявол нисколько не сможет повредить нам. Что говоришь ты? Видишь человека и принимаешь это за предзнаменование, а не видишь сети дьявола, как он вооружает тебя против того, кто не нанес тебе никакой обиды, как он делает тебя врагом брату без всякого справедливого основания? Бог повелел любить и врагов, а ты отвращаешься и от того, кто ничем не обидел тебя, не зная, в чем винить его, и не подумаешь, как это смешно, как стыдно, а еще более, как опасно? Сказать ли еще нечто другое, более смешное? Я стыжусь и краснею, однако вынужден сказать для вашего спасения. Если встретится девица, то говорят: день будет бесплоден; а если встретится блудница, то – счастлив, хорош и весьма прибылен. Вы закрываетесь, ударяете себя в чело и потупляете взоры в землю? Но это нужно делать не тогда, когда произносятся слова, а когда совершаются дела. Посмотри и здесь, как дьявол прикрывает свои козни, чтобы мы отвращались от целомудренной женщины, а приветствовали и любили развратную. Так как он слышал слова Христовы: «всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем» (Матф. 5:28), и видел, что многие преодолевали невоздержание, – то он, желая другим путем опять ввести их в грех, внушил им через такую примету с удовольствием взирать на развратных женщин.

А что сказать о тех, которые употребляют заговоры и привески и привязывают к головам и ногам своим медные монеты Александра Македонского? Таковы ли, скажи мне, наши надежды, чтобы после креста и смерти Владыки нам полагать надежду спасения в изображении языческого царя? Неужели ты не знаешь, что совершил крест? Он разрушил смерть, подавил грех, упразднил ад, сокрушил силу дьявола, – и неужели он не достоин веры в отношении к телесному здоровью? Он восстановил всю вселенную, – и ты не надеешься на него? Чего же, скажи мне, ты достоин? И не только привески ты употребляешь у себя, но и заговоры, вводя в дом свой пьяных и из ума выживших старух, и не стыдишься и не краснеешь, после такого любомудрия прилепляясь к таким делам? И вот что всего тяжелее в этом обольщении: когда мы увещеваем и отклоняем от него, думающие оправдываться говорят, что женщина, заговаривающая таким образом, есть христианка и ничего другого не произносит, кроме имени Божьего. Но потому особенно я и ненавижу ее и отвращаюсь от нее, что она употребляет имя Божье, в оскорбление Ему, что она, называя себя христианкой, оказывает дела языческие. И бесы произносили имя Божье, но оставались бесами; и они говорили Христу: «знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий» (Марк. 1:24), и, однако, Он запретил им и изгнал их. Посему увещеваю вас быть чистыми от этого обольщения и иметь при себе это изречение, как бы жезл. Как никто из вас не решится выйти на площадь без обуви и одежды, так и без этого изречения никогда не выходи на площадь, но когда ты намереваешься переступить порог сеней, то произнеси наперед эти слова: «отрекаюсь от тебя, сатана», и гордыни твоей, и служения тебе, «и сочетаюсь с Тобой, Христос»; и никогда не выходи без этого изречения; оно будет для тебя и жезлом, и оружием, и необоримым оплотом. Вместе с этими словами изобрази и крест на челе своем; тогда не только встретившийся человек, но и сам дьявол не в состоянии будет повредить тебе, видя тебя везде с этим оружием. Все это усвой себе уже с настоящего времени, дабы, когда ты получишь печать, тебе быть готовым воином и, одержав победу над дьяволом, получить венец правды, которого да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава во веки веков. Аминь.