Текст книги "Творения, том 2"

БЕСЕДЫ О ПОКАЯНИИ

Из девяти бесед о покаянии принадлежность св. Златоусту первых шести (от 1-й до 6-й включительно) не подлежит сомнению; они говорены были в Антиохии, но в каком году и в каком порядке одна за другою – неизвестно; первая беседа, как видно из заглавия и самого начала ее, произнесена св. Златоустом по возвращении его из села, куда удалился он из Антиохии для поправления своего здоровья.

О покаянии, по возвращении из села.

ПОМНИЛИ ЛЬ вы о нас, когда мы в течение этого времени были в разлуке с вами? Я так никогда не мог забыть вас, но, и оставив город, не оставил памяти о вас. Как любители красивых тел, куда бы не пошли, везде носят с собою любимый образ, так и мы, возлюбив красоту вашей души, всегда носим с собою прекрасный образ вашего духа. И как живописцы, смешивая различные краски, делают изображения тел, так и мы, вашу ревность к собраниям, усердие к слушанию, благосклонность к проповеднику, и все другие добрые дела смешав, как бы различные краски добродетели, начертали образ вашей души, и, поставив его пред очами ума, от созерцания его получали немалое утешение в разлуке с вами. И этим мы занимались постоянно – и когда сидели дома и вставали, и когда ходили и отдыхали, и когда входили и выходили, всегда представляли себе вашу любовь. И этим созерцанием услаждались мы не только днем, но и ночью; с нами тогда было тоже, о чем сказал Соломон: аз сплю, а сердце мое бдит (Пес. Пес. V, 2); потребность сна смыкала наши вежды, но сила любви вашей пробуждала от сна очи души моей; и часто казалось мне, будто я во сне беседую с вами. И в самом деле, душа обыкновенно, ночью представляет то, о чем размышляет днем; это же было тогда и с нами: и не видя нас плотскими глазами, я видел вас очами любви, и не бывши с вами телом, был с вами душою, а уши мои постоянно оглашались вашим воплем. Поэтому, хотя болезнь телесная и побуждала меня оставаться там (в селе) долее и пользоваться целительным для плотского здоровья воздухом, но сила любви вашей не позволяла этого, напротив, вопияла и не переставала докучать дотоле, пока не заставила меня встать еще раньше надлежащего времена и ваше сообщество поставить наравне и с здоровьем, и с наслаждением, и со всем, что только есть доброго. И мы, склонившись на ее убеждения, лучше захотели возвратиться с остатками болезни, чем, стараясь о совершенном исцелении от немощи телесной, опечаливать долее любовь вашу. Живя и там, я слышал ваши упреки, – частые письма доносили их до нас; и упрекающим я внимал не менее, чем хвалящим, потому что упреки те были выражением души, умеющей любить. Вот почему я встал и поспешно пришел; вот почему я никогда не мог выкинуть вас из своего ума! И что удивительного в том, что я, живя в селе и наслаждаясь свободою, помнил о вашей любви, когда Павел, обложенный узами, живя в темнице, и видя бесчисленное множество грозивших ему опасностей, – и в темнице, как бы среди луга, помнил о братиях, и писал им так: якоже есть праведно мне сие мудрствовати о вас, за еже имети ми в сердце вас, во узах моих и во ответе и извещении благовестия (Филип. I, 7)? Снаружи цепь от врагов, а внутри цепь любви к ученикам; но наружная (цепь) скована из железа, а внутренняя составлена из любви; ту часто он и снимал, а этой никогда не разрывал. Напротив, как жены, испытавшие болезни рождения и сделавшиеся матерями, всегда привязаны бывают к своим детям, где бы они ни были, так, или еще гораздо крепче их, и Павел всегда привязан был к ученикам своим, и тем крепче, чем болезненнее духовное рождение плотского. В самом деле, и он был в муках рождения, и не однажды, но для одних и тех же дважды, и потому вопиял: чадца моя, ими же паки болезную (Гал. IV, 19). Этого никогда не может испытать жена, никогда не вытерпит она в другой раз те же муки рождения; а Павел вытерпел то, чего нельзя видеть в природе, – он снова зачал тех, которых уже раз родил, снова перенес для них жестокие муки рождения. Поэтому, желая пристыдить их, он и говорил: ими же паки болезную, как бы так говоря: пощадите меня; никакой сын в другой раз не подвергал матернего чрева мукам рождения, а вы заставляете меня терпеть это. Притом, те болезни мучат одно мгновение, и прекращаются, коль скоро дитя выйдет из утробы матерней, а эти не так, напротив, продолжаются даже по целым месяцам. Павел часто по целому году был в муках рождения, и не мог родить зачатых им. Там труд плоти, а здесь болезни терзают не чрево, но поражают самую силу души. И чтобы увериться, что эти болезни (духовного рождения) тяжелее, (подумай), какая мать решилась, когда-либо пойти в геенну за своих детей? А Павел не только решается пойти в геенну, но и желает отлучен быть от Христа, только бы ему родить иудеев, для которых он всегда и непрерывно был в муках рождения; и как это не сбывалось, то он с горестью говорил: скорбь ми есть велия, и непрестающая болезнь сердцу моему (Рим. XI, 2). И здесь опять: чадца моя, имиже паки болезную, дондеже вообразится Христос в вас (Гал. IV, 19). Что блаженнее той утробы, которая могла рождать таких детей, кои способны иметь в себе Христа? Что плодоноснее той, которая родила всю вселенную? Что сильнее той, которая родившихся и возросших недоносков могла снова зачать и преобразовать? Это в естественных родах невозможно. Но почему Павел не сказал: чадца моя, ихже паки рождаю, но: имиже паки болезную, хотя в другом месте говорит о себе, что он рождает: о Христе бо Иисусе аз вы родих (1 Кор. IV, 15)? Потому, что там он хотел показать только сродство, а здесь старался выставить и труд. Как же он называет чадами тех, которые еще не родились? Если он болезнует, значит, еще не родил: как же называет чадами? Дабы ты знал, что он терпит уже не первые муки рождения, и этого довольно было, чтобы пристыдить их (галатян). Я, говорит, был уже раз отцом и перенес для вас, какие следовало, муки рождения; и вы раз сделались уже чадами: для чего же снова подвергаете меня вторичным мукам рождения: для чего же снова терзаете меня болезнями? В самом деле, падения верных причиняли ему не меньшую скорбь, чем и (грехи) еще неуверовавших: невыносимо тяжко было видеть, как они (верующие), после участия в таких таинствах, уклонялись в нечестие. Поэтому он весьма горько и жалобнее всякой жены плакал и говорил: чадца моя, имиже паки болезную, дондеже вообразится Христос в вас (Гал. IV, 19). А это говорил он для того, чтобы в то же время и ободрить и устрашить (галатян). Показав, что Христос не вообразился в них, Павел поверг их в смущение и страх; а дав понять, что Он может вообразиться, – опять возбудил в них бодрость. Слова: дондеже вообразится– показывают и то, что (Христос) еще не вообразился, и то, что Он может снова вообразиться. Если б это было невозможно, то (Павел) напрасно бы и говорил им: дондеже вообразится Христос в вас, и льстил бы их суетными надеждами.

2. Итак, зная это, не станем и мы отчаиваться, но и не будем совершенно беспечны: то и другое пагубно. Отчаяние не позволяет встать лежащему, а от беспечности падает и стоящий; то обыкновенно лишает приобретенных благ, эта не позволяет избавиться от постигших зол. Нерадение низвергает и с самого неба, а отчаяние сводит в самую бездну зла, тогда как отсутствие отчаяния скоро изводит и оттуда. Вот, смотри на силу того и другого. Дьявол прежде был добр; но, сделавшись беспечным и отчаявшись, пал в такую злобу, что после уже и не восстал. А что он был добр, – так послушай, что (Христос) говорит: видех сатану, яко молнию с небесе спадша (Лук. X, 18). Сравнение с молнией показывает и светлость прежнего состояния, и быстроту падения. Павел был хулитель, и гонитель, и обидчик; но как возревновал и не предался отчаянию, то и восстал и сделался равным ангелам. Напротив, Иуда был апостолом, но, предавшись беспечности, сделался предателем. Опять, разбойник, так как не отчаялся и после такой злой жизни, то прежде всех других вошел в рай; фарисей, по самонадеянности, упал с самого верха добродетели; мытарь, не поддавшись отчаянию, так исправился, что упредил и того (фарисея). Хочешь, покажу тебе и целый город, сделавший это? Так спасся целый город ниневитян. Хотя приговор повергал их в отчаяние, – так как (пророк) не сказал, что, если они покаются, то спасутся, но просто: еще три дни, и Ниневия превратится (Ион. III, 4), – однакож, не смотря на то, что Бог угрожал, и пророк вопиял, и приговор не допускал ни отсрочки, ни ограничения, они не упали духом, и не потеряли доброй надежды. Бог для того не сделал (в этом приговоре) ограничения и не сказал: если покаются, то спасутся, чтобы и мы, когда услышим Божий приговор, произносимый без ограничения, тоже не отчаивались и не унывали, взирая на этот пример (ниневитян). Но человеколюбие Бога видно не из того только, что Он, хотя и не сделал ограничения в приговоре, однакож примирился с покаявшимися, а даже из того, что произнес безусловный приговор. Он сделал это, чтобы увеличить (в ниневитянах) страх и поразить великую их беспечность. Да и самое время покаяния показывает неизреченное Его человеколюбие: что такое могли значить три дня, чтобы загладить столь великие пороки? Не видишь ли, как и отсюда открывается Божия попечительность? Она-то преимущественно и содействовала спасению этого города.

Итак, зная это, не будем никогда отчаиваться, потому что нет ни одного столь сильного оружия у дьявола, как отчаяние. И мы не так радуем его, когда грешим, как – когда отчаиваемся. Можешь видеть на блуднике, как Павел страшился отчаяния больше греха. Пиша к коринфянам, он так говорил: отнюдь слышится в вас блужение, и таково блужение, яковоже ни во языцех именуется (1 Кор. V, 1). Не сказал: на каковое не решаются даже между язычниками, но: ниже именуется, то есть, что у них не терпимо даже по имени, на то у вас дерзнули самым делом. И вы разгордесте. Не сказал: и он (блудник) разгорделся; но, оставив согрешившего, обращается к здоровым, подобно тому, как поступают врачи, которые, оставив больного, много говорят с родными его. С другой стороны, и сами (здоровые) были причиною гордости его, потому что не осуждали и не устрашали его. Поэтому Павел сделал вину общею, чтобы удобнее было лечение раны. Худо грешить, но гораздо хуже еще гордиться грехами. Если надмение праведностью уничтожает праведность, тем более надмение грехами причинит нам крайний вред, и будет гораздо виновнее самых грехов. Поэтому (Господь) говорит: егда сотворите вся повеленная, глаголите, яко раби неключими есмы (Лук. XVII, 10). Если же сотворившие все должны уничижать себя, тем более грешнику прилично и плакать, и считать себя между последними. На это именно указывая тогда, (апостол) говорил: и не паче плакасте (1 Кор. V, 2). Что говоришь? Другой согрешил, а я буду плакать? Да, говорит, потому что все мы связаны между собою на подобие тела и членов, а в теле мы видим, что, если и нога получит рану, то склоняется голова. Что, кажется, почетнее головы? Но она не смотрит на (свое) достоинство во время несчастия; так и ты поступи. Поэтому и Павел увещевает: радоватися с радующимися, и плакати с плачущими (Рим. XII, 15). Поэтому и коринфянам он говорит: и не паче плакасте, да измется от среды вас содеявый дело сие (1 Кор. V, 2). Не сказал: и вы не постарались, – но что? Не паче плакасте, как будто всеобщая болезнь и зараза постигла город. Как бы так говорит он: потребны молитва и исповедь, и усердные моления, чтобы эта болезнь изгнана была из всего города. Видишь, какой навел на них страх? Они думали, что зло остановилось только на согрешившем, и потому апостол возбуждает в них беспокойство, говоря: не весте ли, яко мал квас все смешение квасит (1 Кор. V, 6)? А это значит вот что: зло, распространяясь мало по малу, касается и прочих членов; поэтому тебе нужно озаботиться, как подобает пекущемуся об общем бедствии. Не говори мне, что он согрешил один; посмотри на то, что этот грех есть некоторого рода яд, и (от одного члена) распространяется по всему остальному телу. И как во время пожара, и те, которые еще не пострадали от него, суетятся не менее подвергшихся уже этому несчастию, и употребляют все усилия, чтобы огонь, распространяясь, не дошел и до их дверей; так и Павел возбуждает коринфян, говоря: пожар занялся; предупредим несчастие; погасим пожар, прежде чем он объял церковь. Если же ты не обращаешь внимания на грех, потому что он совершился в теле другого, то и в этом случае поступаешь весьма худо: ведь согрешивший есть член всего тела (церкви).

3. Но смотри еще на то, что, если ты поленишься и не обратишь внимания (на чужой грех), он когда-нибудь овладеет и тобою. Посему, если не ради брата, то, по крайней мере, ради самого себя воспряни и останови заразу, не дай распространяться яду и прекрати губительный недуг. Итак, сказав это и больше этого, и повелев предать грешника сатане, Павел после того, как (грешник) переменился и сделался лучше, говорит: довольно таковому запрещение сие, еже от многих. Тем же утвердите к нему любовь (2 Кор. II, 6, 8). Так как он всем представил его, как общего врага и неприятеля, отлучил от стада, и отсек от тела, то смотри, сколько употребляет теперь старания, чтобы снова сблизить и присоединить его. Не просто сказал: полюбите его, но – утвердите к нему любовь, то есть, покажите любовь твердую и неизменную, жаркую, горячую и пламенную; покажите благосклонность, равносильную прежней вражде. Что сталось, скажи мне? Не сатане ли ты предал его? Да, говорит; только не для того, чтобы он оставался в руках сатаны, но чтобы скорее избавился из-под власти его. Смотри же, сколько Павел, как я сказал, боялся отчаяния, как сильного оружия дьявола. Сказавши: утвердите к нему любовь, присовокупляет и причину: да не како многою скорбию пожерт будет таковый (2 Кор. II, 7). Овца, говорит, в пасти волка: поспешим же, исхитим ее, пока (волк) не поглотил и не погубил нашего члена. Корабль обуревается волнами: постараемся спасти его, пока не потонул. Как ладья тонет, когда море воздымается и волны восстают со всех сторон, так и душа, когда отовсюду обнимает ее печаль, скоро гибнет, если никто не подаст ей помощи; и спасительная печаль о грехах от неумеренности становится гибельною. И смотри, какая точность в словах. Не сказал: да не погубит его дьявол, но что? Да не обидими будем от сатаны (2 Кор. II, 11); а здесь слово обида (pleonexia) значит похищение чужого. Итак, показав, что согрешивший чрез покаяние сделался уже чужим для дьявола и своим в стаде Христовом, Павел говорит: да не обидими будем от сатаны, потому что если сатана и после этого будет удерживать его, то он похищает уже наш член, берет овцу из нашего стада, так как тот уже сложил с себя грех чрез покаяние.

Так Павел, зная, что сделал дьявол с Иудою, боялся; чтобы и здесь не случилось то же самое. Что же сделал (дьявол) с Иудою? Иуда раскаялся: согреших, говорит, предав кровь неповинную (Мф. XXVII, 4). Услышал эти слова дьявол; понял, что Иуда вступает на путь к лучшему и идет к спасению – и устрашился такой перемены. Человеколюбив, говорит, у него Господь: когда хотел (Иуда) предать Его, Он плакал о нем и многократно вразумлял его: не гораздо ли более примет его кающегося? Когда он был неисправим, и тогда влек и звал его к Себе: не гораздо ли более привлечет к Себе исправившегося и познавшего свой грех? Для этого-то Он пришел и на распятие. Что же (дьявол) сделал? Смутил Иуду, омрачил чрезмерностью печали, гнал, преследовал, пока не довел до петли, пока не вывел из настоящей жизни и не лишил намерения покаяться. А что спасся бы и Иуда, если бы остался жив, это видно из примера распинателей. Если (Господь) спас вознесших Его на крест, и на самом кресте умолял Отца и просил им прощения в грехе, то явно, что Он со всем благоволением принял бы и предателя, если б этот принес надлежащее покаяние; но он не в состоянии был воспользоваться сим врачевством, быв поглощен чрезмерною скорбью. Этого-то именно опасаясь, Павел понуждает коринфян исхитить того человека из челюстей дьявола. И зачем говорить о том, что было у коринфян? Петр трижды отрекся после участия в таинствах, но слезами загладил все. Павел был гонитель, богохульник и обидчик, гнал не только Распятого, а также и всех последователей Его; но – раскаялся, и стал апостолом. Бог требует от нас только малого повода, и дарует нам отпущение многих грехов. Скажу вам и притчу, которая служит подтверждением этого.

4. Были два брата; они разделили между собою отеческое имение, и один из них остался дома, а другой прожил все, что было ему дано, и ушел в чужую сторону, не в состоянии будучи переносить стыда от бедности. Эту притчу нашел я нужным сказать для того, чтобы вы знали, что отпускаются и грехи, сделанные после крещения, – если мы будем внимательны. А это говорю не для того, чтобы вовлечь вас в беспечность, но чтобы отвлечь от отчаяния, потому что отчаяние причиняет нам больше зла, нежели беспечность. Итак, этот (блудный) сын представляет собою образ падших после крещения; а что он означает падших после крещения, видно вот откуда: он называется сыном, а сыном никто не может назваться без крещения. Он и жил в доме отеческом, и получил долю во всех отеческом имуществе, а прежде крещения нельзя воспользоваться отеческим достоянием, ни получить наследство. Таким образом все это указывает нам на общество верных. Притом, (блудный сын) был братом жившего честно, а братом не мог быть без духовного возрождения. Итак, этот (блудный сын), дойдя до крайней степени порока, что говорит? Возвращусь опятько отцу моему (Лук. XV, 18). Отец для того и отпустил его и не помешал ему уйти на чужую сторону, чтобы он опытом узнал, сколько получал благодеяний, живя дома. И Бог часто, когда не убедит словами, дает урок самыми делами, – об этом Он говорил к иудеям. Так Он, когда, потратив чрез пророков множество слов, не убедил и не склонил (их), то, определив дать им урок наказанием, говорит к ним: накажет тя отступление твое, и злоба твоя обличит тя (Иер. II, 19). Следовало бы верить Ему и прежде самого события, но как они были столько бесчувственны, что не верили Его увещаниям и советам, коими Он предотвращает их от порока, то Он уже попускает самым событиям вразумить их, дабы хотя таким образом снова привлечь их к себе. Когда же блудный сын, ушедши на чужую сторону и дознавши опытом, как гибельно удаление из дома отеческого, возвратился, – отец не позлопамятствовал, но принял его с распростертыми руками. Отчего же так? Оттого, что он был отец, а не судья. И вот уже ликования и пиршества, и праздники, и светел и радостен стал весь дом! Что говоришь? Это ли плата за порок? Не за порок, человек, но за возвращение (в дом); не за грех, но за покаяние; не за худые дела, но за исправление. И что еще больше, – когда старший сын огорчился этим, отец и его ласково успокоил, говоря: ты всегда со мною еси, а сей изгибл бе, и обретеся, мертв бе, и оживе (Лук. XV, 31, 32). Когда, говорит, нужно спасти погибшего, то тут время не суда и строгого исследования, но только человеколюбия и прощения. Ни один врач, вместо того, чтобы дать лекарство больному, не подвергает его взысканиям и наказанию за беспорядочную жизнь. Если же блудному сыну надлежало непременно понести и наказание, то достаточным наказанием для него была жизнь на чужой стороне. Ведь столько времени он провел вдали от нашего сообщества, боролся и с голодом, и с унижением, и с крайними бедствиями. Поэтому говорит: изгибл бе, и обретеся, мертв бе, и оживе. Не смотри, говорит, на настоящее, но подумай о великости прежнего несчастия; пред тобою брат, не чужой. Он возвратился к отцу, который не может помнить прежнего, а охотнее помнит только то, что может побудить к состраданию, милосердию, любви и снисходительности, свойственной родителям. Поэтому и сказал (отец) не о том, что сделал (блудный сын), но о том, что он потерпел; напомнил не о том, что он истратил имущество, но о том, что перенес множество несчастий. С такою же, или еще с большею, ревностью искал он овцу. Здесь сын сам возвратился, а там сам пастырь пошел и, найдя овцу, привел ее и радовался о ней больше, чем о всех, возвратившихся благополучно. Смотри еще, как и возвратил: не бичом погонял, но, возложив на плеча, принес и снова соединил с стадом. Итак, зная, что (Бог) не только не отвращается от обращающихся, но и принимает их не хуже добродетельных; что не только не подвергает наказанию, но и Сам идет отыскивать заблудших и, найдя их, радуется (о них) более, чем о тех, которые были в безопасности, – не будем ни отчаиваться о грехах, ни излишне надеяться на добрые дела, но, и живя добродетельно, будем бояться, чтобы от излишней надежды не пасть, а когда согрешим, станем каяться. Что сказал я вначале, то говорю и теперь, а именно, что и излишняя надежда стоящего, и отчаяние лежащего, то и другое гибельны для нашего спасения. Потому Павел, остерегая стоящих, говорил: мняйся стояти да блюдется, да не падет (1 Кор. X, 12), и опять: боюся, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (IX, 27); а восставляя лежащих и побуждая к большей ревности, писал к коринфянам так: да некаковосплачуся многих прежде согрешших, и не покаявшихся (2 Кор. XII, 21), показывая этим, что слез достойны не столько согрешающие, сколько нераскаивающиеся во грехах. Да и пророк к ним (грешникам) говорит: еда падаяй не востает, или отвращаяйся не обратится (Иер. VIII, 4)? И Давид их же убеждает, говоря: днесь, аще глас его услышите, не ожесточите сердец ваших, яко в прогневании (Пс. XXIV, 8). Итак, доколе говорится этоднесь, не будем отчаиваться, но имея благие надежды на Господа, и помышляя о бездне Его человеколюбия, изгнав из совести все злое, с великим усердием и надеждою возьмемся за добродетель и покажем самое глубокое покаяние, дабы, здесь сложив все грехи, с дерзновением могли мы стать пред судилищем Христовым и получить царство небесное, которого да сподобимся все мы по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.