Текст книги "По ту сторону барьера"

Бросив журналы, я поспешила к шкафу, куда горничная повесила мои платья. Только теперь стал мне понятен её удивлённый взгляд, когда она развешивала мои платья. Ни одно из них не походило на те, что фигурировали в модных журналах. И я приняла революционное решение!

Вот это платье – самое скромное. Состоит из двух частей. Юбка нужной длины, то есть до земли, даже с небольшим шлейфом сзади. На эту юбку надевалась верхняя, более короткая, всего до щиколотки. И я решила ограничиться лишь верхней частью! В жар меня бросило при виде собственной персоны в зеркале, столь непристойно одетой. Подумать страшно, что бы сказала тётка Евлалия! Все ноги на виду! И толстые серые чулки, и туфельки!

Отвернувшись от зеркала, я вышла в коридор, где в ожидании меня прохаживался Роман, и неожиданно для самой себя поинтересовалась у слуги:

– Не слишком ли я вызывающе одета, что Роман скажет?

– Да ведь теперь такая мода пошла – каждый ходит в чем хочет, – со всей почтительностью отвечал слуга. – А милостивая пани, как всегда, выглядит элегантной дамой. Боюсь лишь, жарко пани будет. Здесь, в отеле, у них ведь работает кондиционер.

– Спустимся на лифте! – потребовала я. – Что, ты сказал, у них работает?

Роман тем временем нажал кнопку лифта, которая тут же засветилась рубиновым цветом, и поднял голову. Следуя его примеру, я увидела, как над дверью лифта побежали цифры, попеременно зажигаясь и гаснув. Когда зажглась двойка, дверца раздвинулась, и мы оба вошли в уже знакомую мне клетку.

– Кондиционер, это такая установка для охлаждения, – пояснил Роман. – Вот, скажем, сейчас, когда стоит жара, установка пускает охлаждённый воздух, и сразу дышать легче. И влажность регулирует.

Наверное, это очень хорошо, когда регулируется влажность, но я все равно ничего не поняла, да и не пыталась понять. Сейчас меня страшил ресторан, куда я в одиночестве направлялась обедать. Ни за что на свете не отправилась бы я туда одна, без сопровождения мужчины, но уж очень хотелось увидеть вблизи современных женщин, не то я приказала бы подать обед в номер. Неужели и в самом деле я увижу и непристойные одеяния, и непристойный макияж, как в журналах?

Метрдотель усадил меня за маленький столик. Я заказала лёгкое белое вино, бросив взгляд на меню, выбрала салат из омара и куру с овощами, после чего осмелилась украдкой оглядеться.

Ну так и есть, я увидела точно то же, что было в журналах. Царствовала нагота, превосходящая всякое понятие. Обнажены не только руки и плечи, но и ноги. Правда, некоторые дамы были в длинных платьях, но с такими разрезами, из-под которых должны были выглядывать драгоценные ткани нижнего платья, здесь же во всем безобразии представали ноги до самого конца. Прямо Содом и Гоморра! Вот за соседний столик села молодая женщина, и я с ужасом констатировала – на ней не только не было корсета, но даже и лифчика. Голый бюст бесстыдно просвечивал сквозь прозрачную ткань!

В ужасе закрыв глаза, я открыла их, лишь почувствовав рядом с собой Романа. Какой молодец, что оказался тут в тяжёлую для меня минуту!

– Где я? – холодно поинтересовалась я. – В ресторане отеля «Ритц» или в публичном доме?

– В ресторане отеля «Ритц», проше пани. Мода и обычаи очень изменились. Слева от пани, под пальмой, сидит Бенедикта Датская, в публичном доме она бы не сидела.

– Кто такая Бенедикта Датская?

– Сестра королевы Маргериты.

– Какой королевы Маргериты?

– Королевы Маргериты Датской. Я ошарашенно молчала – ни о какой Датской Маргерите мне не доводилось слышать. В Англии царствовала королева Виктория, за эти восемь лет я могла и проморгать изменения на европейских тронах. В Дании вполне могла править королева Маргерита, а её сестра – сидеть со мной в одном зале.

Нет, я не уставилась, как какая-нибудь неотёсанная провинциалка, на августейшую особу, я оглядывала её украдкой. И должна признать, моя кухонная девка, отправляясь в корчму, выбрала бы себе наряд поприличнее! Как особа королевского рода могла так ужасно вырядиться? Кофтёнка и до пупа не доходит, обтрёпанная какая-то, а ниже… Езус-Мария! Никакой юбки, коротюсенькие панталончики в полосочку, что же это такое? Новейшая придворная мода? Неужели и мне придётся, отправляясь ко двору, точно так же одеваться? Да у меня просто не сыщется столь обшарпанной рубашки.

Словно этого было мало, Роман вполголоса сообщил:

– А напротив неё сидит шейх из Саудовской Аравии в обществе герцогини фон Фалькендорф, которая твёрдо решила выйти за него замуж, – если милостивая пани готова слушать светские сплетни.

Я невольно взглянула туда, куда кивнул Роман. Что ж, арабские одеяния хотя бы пристойные, человека закрывают целиком, и на том спасибо. А вот герцогиня, красивая белокурая толстушка, вырядилась в одеяние, целиком составленное из кисточек, которые при малейшем движении женщины то тут, то там фривольно обнажали узкие щели, сквозь которые просвечивало розовое тело.

– Благодарю, Роман, – холодно пресекла я светские сплетни. – Прошу известить меня, когда настанет время ехать к месье Дэсплену.

Сделав над собой усилие, я попыталась все же пообедать. К тому же, теперь в ходу не только бесстыдная мода, но и не менее бесстыдная раскраска лица. Щеки, глаза, губы – все было раскрашено, у кого ярче, у кого скромнее, но ни одной не раскрашенной женщины я не заметила. Разумеется, мне было известно, что женщины с древности украшали свои лица, опять же во времена маркизы де Помпадур царила мода на яркий макияж и мушки. Выходит, мода вернулась, придётся, видно, мне с этим смириться. И ноги обнажить, а мне было что показать! Недаром муж-покойник, узрев меня ненароком в купальне, совсем голову потерял и вмиг на мне женился, как ни отговаривали его завистливые родичи. И завещание составил целиком в мою пользу, так им всем и надо!

И все-таки сначала дела, из-за них я приехала из своей деревенской глуши аж в Париж. А потом будет время посетить модные магазины и мастерские, чтобы одеться в духе времени.

В соответствии с распоряжением Роман доложил – пора отправляться к поверенному. Сидя в ресторане, я совсем позабыла о том, что ждёт меня на улицах Парижа. Очень неловко чувствовала себя без шляпы. И прав оказался Роман – на улице было очень жарко, невыносимо жарко. Возможно, сказывались ещё и эмоции.

Не помню, как мы доехали до месье Дэсплена. Судорожно во что-то вцепившись, я лишь изредка открывала глаза и опять в страхе зажмуривалась. Мне казалось – вот-вот наш аутомобиль столкнётся с другим или мы непременно раздавим кого-нибудь из пешеходов, заполнивших парижские улицы. И этот нескончаемый, невыносимый шум!

Приехали наконец, и я уже смело вошла в лифт, почти наслаждаясь поднятием на третий этаж. Да, лифт – действительно прогресс и высшее достижение цивилизации! Мне удалось не вздрогнуть при виде молодой обнажённой особы в приёмной поверенного. Оказывается, это секретарша. Куда же подевались секретари? Не думаю, чтобы секретарь приветствовал бы меня в юбчонке до половины бедра.

Появился месье Дэсплен, и мы приступили к обсуждению наших дел.

Месье Дэсплен приятно меня удивил. Он вроде бы помолодел и вообще выглядел лучше, чем десять лет назад, когда мы виделись в последний раз.

Видимо, я тоже произвела на поверенного хорошее впечатление, хотя по натуре своей поверенный не был склонен к комплиментам, скорее суховат. А сейчас он весь так и светился от радости.

– Очень, очень рад, что вы приехали, дорогая мадам, – не уставал он твердить. – Я обещал вашему прадедушке лично проследить за тем, чтобы его наследство перешло к вам в полном порядке. Вы ведь знаете, с вашим прадедушкой, невзирая на большую разницу в возрасте, мы почти дружили, и, когда он лежал на смертном одре, я поклялся ему сделать все, от меня зависящее, чтобы дела ваши не пострадали. Вам ведь наверняка известно, уважаемая мадам Лишницки, ваш прадедушка ненавидел второго претендента на наследство некоего Армана Гийома по причине его… гм… происхождения. Сомневаюсь, что ему завещано хотя бы су!

Я никогда в жизни не слышала ни о каком Армане Гийоме, тем более о его сомнительном происхождении, но решила пока не отвлекаться. Не стала я упоминать и о… как бы это деликатнее выразиться? Об утешительнице прадедушки. Успеем ещё об этом поговорить.

– Готова сделать все, что месье мне посоветует, – заверила я поверенного. – Мне придётся сразу физически вступить во владение Монтийи? Дворец, надеюсь, заперт? А что с лошадьми?

– Что касается лошадей и конюшни – то никаких проблем. Ипподром, как мадам известно, находится в ведении компании, в которой мадам принадлежит пятьдесят один процент акций. И в правлении у нас свой человек. В настоящее время лошади не приносят больших доходов, но и убытков тоже не приносят, сами на себя зарабатывают. Доходы приносил конный завод. А вот насчёт дворца… Арман Гийом делает все, чтобы там загнездиться, а я делаю все, чтобы ему воспрепятствовать в этом. Он ведь способен просто силой занять дворец, а потом его попробуй высели, когда поставит нас перед свершившимся фактом. Процесс может тянуться годами. Я излагаю кратко, надеюсь, мадам в курсе дела?

Разумеется, я была в курсе, хотя меня и несколько удивило упоминание о конном заводе. Почему адвокат упомянул о нем в прошедшем времени? Ведь сейчас он должен находиться в самом расцвете, насколько мне известно, а лошадьми я всегда интересовалась. И покойный двоюродный прадед, по делам которого приехала я сейчас в Париж, тоже всегда больше занимался лошадьми, чем, скажем, дворцом. Все средства вкладывал в конный завод, в конюшни, а уж на оставшиеся деньги возвёл дворец.

Меж тем поверенный продолжал:

– И ещё следует уделить внимание дому в Трувиле. Он нуждается только в небольшом ремонте, а так – в отличном состоянии. Для вступления в права наследования требуется ваша подпись, мадам, в ипотеке, и это требуется сделать в первую очередь. Сегодня же с неё и начнём. Документы же перешлём факсом.

Дом в Трувиле явился для меня неожиданностью. Выходит, получаемое наследство оказалось больше, чем я рассчитывала.

Беседуя со мной, месье Дэсплен одновременно просматривал привезённые мною документы, которые Роман положил на его письменный стол. Разыскав один из них, поверенный даже не удержался от довольного возгласа.

– О, вот он! Я весьма рассчитывал на него, хотя и сомневался, удастся ли мадам его отыскать. Боялся, документ давно потерян, после всех этих лет, войн, что пронеслись над планетой. Но теперь, считайте, мы получили в руки главное оружие и выдерем вашу собственность из рук этого авантюриста. Примите мои поздравления, мадам!

И опять я многое не поняла. О каких войнах говорил месье Дэсплен? Война Франции с Пруссией давно закончилась, потом во Франции образовалась Республика, но какое это имело отношение к моим имущественным вопросам?

Месье Дэсплен дал мне подписать тот самый важный ипотечный документ, после чего вызвал мамзель из приёмной, и я окончательно уверилась, что она и в самом деле его секретарша. Ей он выдал совершенно непонятные для меня распоряжения.

– Жульетта, – распорядился он, – вот этот документ немедленно перешли по факсу, сделай копию для мадам графини, а вот это введи в компьютер, тоже сделай копию и отправь в суд. Соедини меня с судьёй Марто. И, пожалуйста, осторожней обращайся с документом, как-никак ему больше ста лет!

Я сразу же перестала понимать смысл слов поверенного, и не только из-за сложности для меня всей этой процедуры, сколько потому, что вдруг на его столе увидела свежую газету «Ле Фигаро», а под титулом крупными цифрами была проставлена дата: 24 июля 1998 г.

Я не понимала, что видят мои глаза, я перестала слышать все звуки внешнего мира. 24 июля, все правильно, именно в этот день я и планировала встретиться со своим парижским поверенным, но в 1882 году! А в каком же ещё, если я жила именно в 1882 году? Может, в «Фигаро» ошиблись с годом? Ну, я понимаю, ошибочно проставили одну цифру, но не все же три! И никто на это не обратил внимание?!

Голова пошла кругом, мне стало плохо. Что же такое произошло, Господи помилуй, что все это значило? Все эти неимоверные изменения в области цивилизации и моды, все эти самодвижущиеся автомобили и лифты, какие-то изменившиеся люди и я, ничего не понимающая? Нет, сейчас я имела полное право упасть в глубокий, глубочайший обморок и находиться там сколько пожелаю. И если бы не суровое воспитание покойного батюшки, я бы наконец спокойно полежала бы в обмороке, ох, как же это требовалось моему потрясённому организму! Однако с детства приученная не поддаваться эмоциям, я и на сей раз держалась молодцом. Уж куда хуже пришлось мне в тот далёкий вечер, когда посередине салона в родительском доме мне, двенадцатилетней девочке, вдруг сделалось так плохо, что я и шагу ступить боялась, а знала – даже в лице перемениться не имею права, ибо гости были созваны по случаю моих именин и все глаза были обращены на меня. Так что теперь уж и вовсе справлюсь. Только вот кто же допустил такую ошибку в годах?!

Наверняка воспоминание о той далёкой страшной минуте придало мне силы сегодня, и я недрогнувшей рукой даже смогла поставить ещё несколько своих подписей на документах, подсунутых мне месье Дэспленом. Не моргнув глазом одобрила я также все сделанные моим поверенным распоряжения и дополнения к завещательному распоряжению, признав их разумность, и кое-что даже от себя посоветовала. О страшной для меня дате на газете решила пока не думать, отодвинув её из своего сознания в самый дальний угол.

Очень помогли мне в этом всякие хитрые аппараты, маленькие и побольше, на столах в конторе поверенного. На них зажигались и гасли лампочки, какой-то аппарат беспрестанно светился голубым светом, но надписи на нем я не в состоянии была прочесть. Месье Дэсплен несколько раз говорил сам с собой, прижав к уху какую-то маленькую чёрную штучку, возможно трубку для глухих. И все равно судьи Марто, к которому он громко обращался, в комнате не было, ни глухого, ни нормального!

Я ещё настолько сохранила присутствие духа, что потребовала для себя копии всех документов, на которых меня заставили расписаться. Да, весь этот год, заполненный оформлением имущественных дел после смерти мужа, не прошёл для меня бесследно, многому меня научил.

– А теперь куда пани желает ехать? – спросил Роман, когда я уже сидела в автомашине. Надо сказать, садиться в машину я могла уже без особого труда. Куда ехать? Времени оставалось чрезвычайно мало. На завтра мы запланировали с месье Дэспленом поездку в Монтийи, а послезавтра неплохо бы съездить в приморский городок Трувиль, чтобы увидеть столь неожиданно унаследованный мною дом. Трувиль я знала и очень любила этот курорт. И в то же время я отдавала себе отчёт в том, что в такой одежде не могу появляться на улицах, неизменно буду привлекать внимание. Не мешало бы побывать в модных магазинах, выбрать для начала хоть несколько современных платьев. Хотя… в таком состоянии мне также не помешало бы хорошенько отдохнуть, полежать в тишине и одиночестве, подумать, вытащить из дальнего угла сознания проклятый 1998 год.

Воспользовавшись моим замешательством, Роман принял решение за меня.

– Милостивая пани собиралась делать покупки, – решительно заявил он, хотя и не знаю, с чего он так решил – не было у меня привычки делиться со слугой своими планами. – И в то же время пани требуется небольшой отдых, слишком напряжёнными были переговоры по наследству. Неплохо было бы немного посидеть в тенёчке, подкрепиться чашечкой кофе или стаканчиком белого вина. Пани желала бы посидеть с видом на Эйфелеву башню или просто на улице?

Уж не знаю, какую башню он имел в виду, не башни сейчас меня интересовали. Поскольку Роман не принадлежал к болтливым сплетникам, я могла быть уверена, что о нарушении мною приличий – одной сидеть на улице – никто не узнает. А посидеть на воздухе, может, и лучше, чем полежать в гостиничном номере.

– Просто на улице, – решилась я.

Кивнув, Роман двинулся в ему одному известном направлении. Впрочем, вскоре я тоже поняла, куда мы едем. Елисейские поля, знаменитые променады, как же они похорошели за прошедшие годы! Кафе на свежем воздухе, прямо в зелени, столики стоят на тротуарах, над ними раскрытые зонтики от солнца. Роман нашёл мне спокойное местечко с краю, откуда открывался вид на все стороны, а сам поместился неподалёку, чтобы в любой момент быть под рукой, пробормотав:

– С разрешения пани я тут поблизости… поошиваюсь.

Я лишь молча кивнула. Подошёл гарсон. Все ещё не способная на принятие самостоятельных решений, я заказала кофе и белое вино.

И принялась разглядывать толпу. Теперь моё внимание привлекли мужчины.

И неизвестно почему вспомнился уже давнишний ужасный случай – может, потому, что у меня вдруг тошнота подошла к горлу. А тогда, несколько лет назад, в моей буфетной по недосмотру кухарки за полки завалился уже освежёванный заяц, которого потом обыскались. Грешили на собак, и лишь через месяц, когда тяжёлый дух пошёл по комнатам, вспомнили про зайца и извлекли то, что от него сохранилось. Вот тогда и испытала я тяжёлую тошноту, как жива осталась – удивляюсь.

Подобное ощущение испытала я сейчас, на парижских бульварах.

Молодой человек, обнажённый до пояса, в обтрёпанных портках до колен – это ещё бы ничего. Затошнило меня при виде мужчины в возрасте весьма зрелом и чрезвычайно упитанного телосложения, позволившего себе появиться средь бела дня на центральном бульваре Парижа в чудовищных по размеру кальсонах до колен в цветочках, развевающихся от ветерка, из-под которых во всем безобразии на всеобщее обозрение представали жирные колени и ляжки, поросшие редким чёрным волосом, как у зверя какого! Да и не один он такой шёл, вот и второй, и третий. У четвёртого ножонки, напротив, тощие-претощие и кривоватые. Ох, надо вина хлебнуть, не то не выдержу! И все почему-то почти голые, без верхней одежды. Нет, не все. Я увидела несколько мужчин, одетых почти нормально, в длинных мужских брюках и даже пиджаках, вот разве что никто не носил галстука. Однако большинство были в безобразном нижнем бельё, обнажив, словно нарочно, как можно больше самого некрасивого в своей фигуре. Что же тут удивляться женскому полу, если мужской представляет собой столь непристойное зрелище, словно специально задался целью отвратить от себя женский? В конце концов, я не девица, женщина взрослая, и замужняя была, знаю, редко кто из мужчин подобен Аполлону Бельведерскому, но ведь для того и прячут мужчины своё уродство под одеждой, чтобы раньше времени женщину против себя не настроить! Для того и прикрывают по самую шею безобразные свои телеса! Глядишь, и кривые ножки прикроют, и впалую грудь с помощью ватки в нужном виде представят, я уж не говорю о звериной шерсти тошнотворной. И щетинистую жирную свою свинину с помощью искусного портного, глядишь, ловко за мужественные мускулы выдадут. Вот ведь как раньше поступали. И правильно делали.

Ведь одежда служит для того, чтобы скрывать все недостатки человека, как мужчины, так и женщины. Может, и несколько цинично такое утверждение, но я твёрдо в него верила и всегда стояла на этом. Находились люди, что меня осуждали, обвиняли в неискренности и лицемерии. А я искренне так считала и не скрывала своего мнения. И, пожалуйста, вот доказательство того, что я была абсолютно права!

Хотя… может, в данном случае мне не повезло, и тут прогуливаются ненормальные люди? В пользу такого предположения говорил тот факт, что эти ненормально одетые, вернее, раздетые мужчины разговаривали сами по себе! Не друг с другом, а находясь в одиночестве! И когда шли по улице, и когда в одиночестве сидели за столиком. А один, совсем нормально одетый, проходя мимо меня, громко заявил: «Я уверен, – придётся мне опоздать». Сам себе громко объясняет, что вынужден будет опоздать! И при этом держался за щеку, словно у него зубы болели.

Тут я вспомнила данное себе обещание ничему не удивляться, а только внимательно за всем наблюдать. Вот, скажем, за этим молодым человеком.

Взглянув на какого-то молодого человека, я поймала себя на том, что мне захотелось ещё раз на него посмотреть. Тоже выставил себя напоказ, так этому хоть было что показывать: стройный, высокий, широкоплечий, с узкими бёдрами, ноги – что стройные колонны. Эх, красивый парень, ничего не скажешь! А рядом с ним шла девушка… Неизвестно почему мне очень захотелось найти что-нибудь отрицательное в её внешности. Уж не слишком ли высока и массивна? Впрочем, дело вкуса. Если бы кому-нибудь понадобилась модель для изваяния статуи богини – лучше бы не нашёл.

И я заставила себя быть объективной. Анализируя увиденное, вынуждена была признать, что среди молодого поколения редко когда видела уродство, правда, на мой вкус, молодёжь была излишне крупной, но фигуры замечательные, и вид у них здоровый. Разве что излишне загорелый, но, наверное, настала мода на загар. В моё время женщины из общества, да и мужчины тоже, избегали солнца, а эти, вон, не боятся, не носят парасолек[1]1
  От французского parasol – зонтик.


[Закрыть] от солнца, смело шагают под палящими лучами. Потому и белых тел почти не попадалось. А вот зачем люди в возрасте демонстрируют свои отвратительные фигуры – как ни старалась быть объективной, так и не смогла найти логичного объяснения. Постепенно я привыкла к виду негров и негритянок, китайцев и китаянок, перестала вздрагивать при виде непристойных цветастых трусиков на жирных задах пожилых мужчин. И поняла: как же много на мне навздевано лишнего и какая же я невыносимо немодная!

Роман прервал мои размышления, вежливо напомнив, что вскоре магазины закроются. Хотя я бы ещё немного поотдыхала и поразмышляла, но уже поняла, что без посещения магазина мне никак не обойтись. Кроме меня, я насчитала всего двух женщин в длинных платьях, правда без жакетов, с огромными декольте и с разрезами до пупа.

* * *

Вечером того же дня я сидела в апартаментах своего отеля перед зеркалом и не в состоянии была оторваться от созерцания собственного лица. Хотя… кто поручится, что это моё лицо?

Как известно, женщине трудно устоять перед искушением. Вот и я, оказавшись в модном магазине, не устояла. Позабыв обо всем на свете, я поддалась уговорам молоденьких продавщиц и с головой окунулась в мир благовоний, мазей, кремов, пудр, притираний, помад и бог знает ещё чего. Не успев глазом моргнуть, я оказалась в кабинке перед зеркалом, а надо мной хлопотали две косметические девицы.

– Неужели у мадам на лице никакого крема? – не поверила своим глазам первая. Я уже собралась сурово призвать девицу к порядку, да глянула на её лицо – не то мулатки, не то креолки, на её одеяние, состоящее всего-навсего из полупрозрачной сеточки, и удержалась. В конце концов, какая разница? И никто меня силой не тянул за этот столик, самой было любопытно.

– Никакого, – сухо ответила я, чем почему-то чрезвычайно обрадовала обеих девиц.

– Так это же замечательно! Шарман! – наперебой защебетали они, увиваясь вокруг меня экзотическими мотыльками. – Начнём с подклада. Вот, полагаю, этот подойдёт, чуть-чуть темноват, но ведь мадам просто поразительно бледна. Кто носит сейчас такое лицо? К тому же летом? Видимо, мадам давно не была на солнце?

Я?! На солнце! Да за кого она меня принимает, за девку крестьянскую, что за скотом в поле ходит? Ведь даже моя Зузя, комнатная девушка, и та постарается укрыть лицо от солнца, не дай бог загореть, что же говорить о женщине из общества?

Видимо, специалистки по косметике не обращали внимания на выражение моего лица, их интересовала лишь его карнация, цвет кожи.

– Итак, добавим капельку загара, ах, какая чудесная у мадам кожа, какая свежая, молодая! – наперебой восхищались обе.

Совести у них нет! У кого они обнаружили свежесть кожи? У двадцатипятилетней вдовы? Ну да ладно, пусть делают своё дело, я буду молчать.

– Мадам не нуждается в поправлении овала лица, а вот добавить капельку румян… почему мадам вздрогнула? Совсем капельку, просто тень румян, да сами взгляните. А вот эту баночку мадам возьмёт для макияжа на вечер, он тоном темнее. Теперь глаза… волосы… Святая мадонна, да у мадам натуральный цвет волос! Мишель, позови мадам, пусть полюбуется, такое теперь нечасто увидишь. На вечер под цвет платья вот здесь и здесь следует положить немного теней, ваши цвета, мадам, – голубой, зелёный, чёрный. А что за ресницы! Капельку темнее сделаем, ну самую малость. Только коричневый, запомните, мадам, только коричневый, для вас вполне достаточно… такая крохотная полосочка… вот я оставляю для мадам флакончик туши с кисточкой, но лучше не делать этого самой, приглашаю в наш кабинет, поверьте, работать с таким лицом – одно удовольствие…

Я уже давно не смотрела на своё отражение в зеркале, целиком отдавшись во власть специалисток от косметики. Насчёт ресниц они были правы. Ресницы у меня всегда были длинные и густые, но, на мой взгляд, излишне светлые, всегда мечталось, чтобы были чуток потемнее. Кажется, мечта моя осуществилась.

– Губы… на редкость изумительное очертание губ! Разумеется, дадим помаду натурального цвета, и если бы мадам удалось немножко загореть… молчу, молчу, я уже поняла – мадам загорать не любит. Прошу обратить внимание – вот этот контурный карандаш – для губ, им пользоваться утром и днём, а вот этот, оттенком темнее – для вечернего макияжа. Ну вот, собственно, и все!

Я наконец подняла глаза и глянула прямо на своё отражение в зеркале. И уже не могла оторваться.

Такого лица мне ещё у себя не доводилось видеть. Я даже не знаю, можно ли было его назвать красивым? Оно было просто другое. Не такое белое, как обычно, смугловатое, но какое выразительное! Особенно поражали глаза, они казались больше и светлее в оправе тёмных ресниц, неужели у меня и в самом деле такие роскошные ресницы? Изгибавшиеся над глазами слегка потемневшие брови заставляли глаза светиться каким-то таинственным блеском. Рот… губы вроде бы такого же цвета, как обычно, тогда почему же они так и притягивают взгляд, не оторваться? И в самом деле, какая-то просто идеальная завершённость в их изящном очертании.

Перед зеркалом сидела я, и в то же время – какая-то совсем незнакомая мне женщина.

Я купила все, что две эти щебетуньи мне подсунули: кремы, какие-то лосьоны и косметические сметанки, целый набор всевозможных дорогих духов. Совсем новые для меня запахи, но какие притягательные!

А потом, с этим своим новым лицом, я отправилась совершать покупки. Вся горела от стыда, ещё бы, размалёвана, как продажная девка, но удержаться не могла, и то и дело посматривала на себя в зеркало. А продавщицы… Боже мой, там сплошь работали девушки! Ни одного приказчика! И хорошо, я не представляю, как осмелилась бы в присутствии мужчины выбрать нижнее бельё, невесомое, прозрачное! Да хотя бы те же рейтузы, что надевались сразу на ноги и… вместо штанишек, самоклеящиеся, наверное, не сваливались, облегали тело не хуже собственной кожи! Послушно примеряла я платья, которые рекомендовали продавщицы, хотя при виде собственных обнажённых ног вся так и горела от стыда.

– И зачем мадам столь громадный корсет? – недоумевала одна из продавщиц. – При такой фигуре! И в такую жару! Да мадам и без лифчика может обходиться свободно!

Уж и не знаю, как я сдержалась, не вспылила. Однако зерно было брошено…

Из примерочных кабинок следом за мной выносили огромные сумки, и в конце концов это меня озадачило. Что мне с ними делать и как расплатиться? Беспомощно оглянувшись, я тут же заметила Романа и не стала допытываться, как смел кучер явиться в отдел дамской интимной одежды. Правильно, что явился, без него я бы просто не обошлась. Тут же велела забрать все сумки, расплатиться за покупки, а покупки отнести в карету, что он немедленно исполнил.

Не уверена, но, кажется, магазин мы покидали последними.

До номера в своём отеле я добралась смертельно уставшая и с полной сумятицей в голове. Кнопкой в стене я вызвала горничную и велела ей распаковать покупки. Она осмелилась их похвалить, а я чувствовала – девушку просто раздирает любопытство, кто я такая и откуда приехала. Ненавязчиво упомянув о глубокой провинции, я велела откупорить бутылку красного вина. В мои планы входило подкрепиться глоточком вина и отправиться на ужин в гостиничный ресторан, ибо есть хотелось по-страшному. Хлебнув глоточек, я на секунду присела у зеркала, чтобы привести в порядок причёску. И так осталась.

Эмоции покупок выбили из головы перемены в моем лице, а тут я его опять увидела. И уже не знала, что делать. С одной стороны, выгляжу я восхитительно, с другой – совсем уж непристойно. С третьей – уж очень жаль смывать этакую красоту, сама я ни в жизнь так не раскрашусь. Но как в таком виде появиться среди людей? А вдруг среди посетителей ресторана окажется кто-нибудь знакомый или, того хуже, из моей польской родни? Не приведи Господь!

Сидела я, сидела и ни на что не могла решиться. Ладно, позову горничную, пусть смоет с меня краску.

Вместо горничной появился Роман.

– Мне почему-то казалось, что ясновельможная пани пожелает меня вызвать, поэтому на всякий случай ожидал поблизости, – пояснил он. – К тому же стемнело, а свет вот так зажигается.

И Роман научил меня, как зажигать лампы в апартаментах. Ах, ну конечно же, ведь утром я сама нечаянно зажгла лампы, совсем из головы вылетело!

– А что это за свет? – поинтересовалась я.

– Электрический, – коротко пояснил Роман и перешёл к главному: – Мне кажется, пани графиня проголодалась, и я осмелился заказать в ресторане тот же удобный столик.

Он прав, я и сама хотела просить его об этом. Насчёт электричества я ничего не поняла, ну да сейчас не до него. Платье… Платье я выбрала вечернее, очень скромное, узкое, чёрное, лиф которого украшали мелкие алмазики. К сожалению, по бокам платье было разрезано до колен, но более скромного в магазине не нашлось.

Оделась я сама. В магазине продавщицы показали мне, как самой, без помощи служанки, надеть любое платье. На нем были такие длинные, очень удобные замки, без крючков, без петель, которые запирались, стоит только потянуть за какую-то черненькую штучку. Под платье не надевалась ни нижняя рубашка, ни нижняя юбка, всего те две тонюсенькие интимные принадлежности туалета, надеть которые не составило никакого труда. Я потом ещё долго разглядывала себя в зеркало, достаточно ли пристойно выгляжу, не просвечивает ли излишне много голого тела? Смущали разрезы по бокам (к декольте в вечерних платьях я привыкла), ну да что поделаешь? Все равно чувствовала себя кокоткой. К тому же эта непривычная раскраска…

Войдя в зал ресторана, я, естественно, привлекла всеобщее внимание. Возможно, так мне только казалось, но я была уверена – все воззрились на меня. И если бы не твёрдое решение – привыкать к существующей моде, я бы постыдно сбежала к себе в номер. Сразу вспомнились мои первые балы, когда я, впервые надев длинное платье, появлялась на великосветском приёме… Ах, как замирало тогда сердце, и тоже хотелось сбежать, охватывала робость, и если бы не батюшка, заботливо поддерживавший под руку… А молодые люди украдкой поглядывают на новенькую, молоденькую. Украдкой, а не нахально, вон как тот уставился, глаз не сводит! Впрочем, я уже имела возможность заметить, что и манеры людей тоже весьма изменились.