Текст книги "Мальчик и танк"

VIII

Среди ленивых волн под светлеющим рассветным небом в утренней дымке мчался белый бурун – перископ подводной лодки.

В большой, мерно раскачивающейся стальной трубе, в ее шести отсеках, кто спал, кто стоял на вахте. Выверенная до последнего винтика «Малютка» работала как часовой механизм – четко и слаженно.

В первом носовом отсеке – с камбузом и электроплитой – в торпедных аппаратах мирно лежали две двухтонные торпеды. Во втором – жилом – на узеньких койках, одна над другой, матросы посапывали во сне или читали книги.

В третьем, самом главном на корабле – центральном посту, – над маленьким штурманским столиком колдовал с линейкой в руках лейтенант Каширов – широколицый, с приплюснутым носом. Здесь же на горизонтальных рулях был боцман – мичман Козлов, с красными, воспаленными глазами; в наушниках сидел гидроакустик старшина Ширяев; на станции погружения и всплытия – трюмные.

Старпом Меняйло, скуластый, с седыми висками, что-то записывал в вахтенный журнал.

Волков прошелся по лодке. Постоял в четвертом отсеке у амперметров и вольтметров аккумуляторных батарей. Перешагнул комингс и, пригнув голову, заглянул в пятый – дизельный, где весело звенели моторы, похожие на длинные саркофаги. Затем шагнул в шестой отсек – электромоторный, существующий на лодке для бесшумного хода под водой на аккумуляторах. Выслушав рапорт электриков, он наконец направился к себе в каюту, как всегда, приказав радисту:

– Если что – буди!

Однако соснуть часок-другой ему не пришлось.

Вскоре усталый и небритый радист, расшифровывая приказ из штаба флота, зашевелил губами:

– «Изменить курс… Следовать в район Севастополя. Торпедировать вражеский транспорт».

Расшифровал, задумался, и его мысленному взору вдруг очень ясно представилось, как где-то в море, в окружении эсминцев топает противолодочным зигзагом немецкое судно. Большое, в серую краску. Под белым флагом со свастикой. А на борту – танки и артиллерия.

Прочитав радиограмму, Волков немедленно собрал в крохотной кают-компании своих офицеров. Он развернул перед ними на продолговатом столе карту района боевых действий и озабоченно сказал:

– Если нам изменили задачу – значит, дело серьезное. Видно, здесь поблизости нет никакой другой лодки, кроме нашей. И мы должны действовать наверняка. Скоро десант!

– Водный район Севастополя окружен минным полем, – хмуро заметил старпом Меняйло.

– Вот об этом и речь, – подтвердил Волков. – Но где нам лучше искать немца – внутри минного поля или снаружи?

– Естественно, внутри, – сказал старпом.

– Золотая голова! – похвалил Волков друга. – Внутри поля он как на ладони. Его сразу увидишь. А снаружи – пока его найдешь – язык высунешь. – Это, конечно, правильно, – вставил свое слово штурман Баширов. – Но как же мы войдем в Севастопольскую бухту? Ведь нам нужны незаминированные проходы. А где они – неизвестно.

– М-да, проходы неизвестны, – озабоченно сказал Волков. – Но, как сказала одна старушка, а мы их поищем, поищем!

– Если не найдем – будем форсировать минное поле вслепую?

– Подойдем к минам – там видно будет, – сказал Волков. – В первый раз, что ли? – Он оглядел своих товарищей и, помолчав, добавил: – Задача ясна? Пройдите по отсекам и сообщите команде о новой операции!

Офицеры вышли из кают-компании.

Волков постоял еще немного с карандашом над картой, снял с ее краев круглые грузики, и она, сама по себе, свернулась в рулон.

А в каюте напротив, с койками в два яруса и тумбочкой, уже шла своя жизнь.

Свесив босые ноги, Курт сидел на верхней койке и, подперев ладонью подбородок, с любопытством наблюдал за Саней.

Она была чем-то раздражена. Перетряхивала одеяло, бросала из стороны в сторону подушку, становилась на четвереньки и заглядывала под койку. Потом, заметив взгляд Курта, накинулась:

– Ну, чего смотришь?! Мою ленточку для волос не видел?

– Найн.

– А гребенку – такую поломанную? – Саня была в майке и трусиках, с распущенными волосами.

Курт с покровительственной усмешкой – о, женщины! – полез в свой кителек, аккуратно висевший на крюке, и, достав из кармана расческу, протянул ее Сане.

Она небрежно бросила расческу на тумбочку и снова стала искать.

– Черт, черт, поиграй и отдай! – бормотала она. – И юбка куда-то запропастилась… У тебя там случайно на койке нет?

Курт не спеша откинул свою подушку, заглянул под узкий матрац:

– Найн!

– «Найн», «найн»! – передразнила его Саня. – Сам небось стащил, а теперь глазки невинные строит.

Саня приподняла газетку на тумбочке, а под ней – ой! – ленточка и поломанная расческа. Девочке стало стыдно перед Куртом, но она сказала:

– С врагом свяжешься – всегда так бывает.

В каюту, постучав, вошел Волков. Положил на тумбочку принесенные брезентовые робы.

– Тут сухое, – сказал он и, оглядев ребят, улыбнулся: – Ну, робинзоны, как спалось?

– Данке шон, – мрачно ответил Курт.

– Крокодилы виделись! – еще не забыв вчерашнего конфликта, огрызнулась Саня.

– Ух ты, как страшно, – улыбнулся Волков. – Тогда пойдем к речке, крокодил!

Он по-отечески оглядел ее не очень-то чистую майку, тронул рукой волосы. Потом через коридорчик подвел Саню к умывальнику.

В маленьком закутке он снял с себя китель, повесил его на крючок и взял в руки мыло.

– Слушай, а что это за человек рядом с тобой? – спросил он тихо у Сани. – Ты его давно знаешь?

– Кого? Курта, что ли?

– Ну да.

– Да какой он человек?! Фашист! Понятно?

– Что ты говоришь?!

– Это вы – что говорите? Ведь я-то могу быть пионеркой? А он – фашист!

– А что – верные слова… Ну ладно, наклоняй голову и закрой глаза.

– Вы что, меня мыть хотите? Я и сама могу.

– Делай, как тебе дядя Миша говорит!

– Дядя Миш, – усмехнулась Саня, – ну, честное слово, не надо!

– Ничего, потерпишь. – Командир решительно наклонил Санину голову и стал намыливать волосы.

– А вы как мама… – похвалила его девочка, – только уж больно скребете.

– Посильней поскребешь – почище пойдешь, – сказал Волков, с удовольствием взбивая пену. – А у тебя мама где – в партизанском отряде?

– Не… ее убили.

– А папа? – перестав намыливать голову, спросил Волков.

– Он в гестапо сидит. Ну что ж вы не льете, глаза уже щиплет.

Волков открыл кран и лихорадочно заскреб Санину голову.

– Слушай, придем на Большую землю, будешь в моей семье жить… Хочешь?

– Не-а, я дядю Симу не брошу, он меня бросил, а я его – нет, – бесхитростно отвечала Саня.

– А я, что – плохой, да?! Вот спроси у моих дочек, какой я папа!

– А вы и Курта могли бы взять к себе?

– Могу и Курта, – серьезно ответил Волков.

– Да вы что, сдурели?! – ахнула Саня. – Я же пошутила!

– Звонок! – Волков легонько щелкнул ее по макушке за грубость. – Смотри у меня!

IX

Рыжеватый, веснушчатый кок, в белом колпаке и переднике, держа в руках бачок с кашей, вел за собой по коридорчику Саню и Курта. Подойдя к кают-компании, он легонько толкнул ногой дверь и, распахнув ее, спросил у сидевшего за столом Волкова:

– Разрешите войти?

Командир кивнул. Он был гладко выбрит, подтянут. Перед ним, на белоснежной скатерти, поблескивали три фарфоровых прибора.

– Здрасьте! Давно не виделись! – весело сказала Саня, заходя в каюту вслед за коком.

– А тебе кто разрешил войти? – вдруг, нахмурясь, спросил Волков.

– Никто… – опешила Саня.

– Закрой дверь, а потом снова войди и спроси разрешения.

Саня с Куртом попятились, закрыли за собой дверь и молча переглянулись. Потом Курт постучал в дверь.

– Да! – раздалось за дверью.

– Разрешите войти? – спросила Саня, заходя в кают-компанию.

– Я… можно вход? – повторил за ней Курт. – Гутен морген!

– Войдите!

– Здравия желаю, товарищ командир! – посмотрев на Курта, тут же выпалила Саня и села за стол.

– Здравия желаю! – сухо сказал Волков. – А кто тебе позволил сесть? Садиться можно только по моему разрешению. Ты на флоте!

Лицо у Сани вытянулось, она встала.

– Садитесь!

Наконец ребята уселись и в восторге уставились на сверкающий стол: сливочное масло! Галеты! Сгущенное молоко!

Салфетки! Хрустальный графин с водой!

Волков разглядывал ребят. Оба они были аккуратно причесаны, в чистеньких парусиновых брюках, с подвернутыми рукавами.

– Разрешите? – спросил кок, до сих пор с еле заметной улыбкой наблюдавший за сценой воспитания.

Волков сделал жест рукой, и кок стал раскладывать по тарелкам кашу с котлетами. Быстро протерев салфеткой две рюмки, он механически поставил одну перед Куртом, но тут же спохватился, переставил ее к командиру.

Волков налил в рюмку вина, сделал глоток и удовлетворенно чмокнул.

– Ну что, можно начинать? – нетерпеливо спросила Саня.

– Можно…

– Унд их? – спросил Курт.

– Я… битте, – по-немецки ответил ему Волков. – Ним буттер унд кёзе.

– А что вы ему сказали? – ревниво спросила Саня.

– Возьми масло и сыр.

– А я?

– Ты и так не растеряешься! – усмехнулся Волков.

Курт намазал хлеб маслом и… протянул его девочке.

Волков взглянул на Курта, сделал знак коку, и тот подбавил мальчику каши.

Саня была очень удивлена такой галантностью мальчика и, порыскав глазами по столу, пододвинула к его тарелке соль и перечницу.

Кок и Сане подбавил каши.

– Ну хватит! – улыбнулся Волков. – Обмен любезностями окончен. Приступайте, а то каша остынет.

Ребята с удовольствием заработали ложками.

– …Вот когда я жил у дедушки, – с юморком продолжал Волков, – он у меня пастухом был…

– И вы на пастуха похожи… – сказала Саня, откусывая с вилки котлету. – Схватили меня, как овечку…

Волков смущенно посмотрел на кока и вдруг приказал:

– А ну встать!

Саня с недоумением поднялась с места.

– Ты как разговариваешь с командиром?!

– А что я сказала? Пастух…

– С командиром так нельзя разговаривать! Понятно?

– Да…

– Садись!

Саня уткнулась в тарелку. Кок еле заметно улыбнулся – вот дает прикурить командиру! – и тут же погасил улыбку.

– Так вот, этот дедушка, бедный человек, – Волков поднял указательный палец, – имел восемь внуков. Восемь! И когда мы, мальчишки, дрались между собой, он всегда нам говорил: «Лучше худой мир, чем добрая ссора».

– Я знаю, к чему вы это говорите, – сказала Саня, посмотрев на Курта. – А я его все равно ненавижу… Он против нас, а вы его кормите… Лучше бы другому, нашему, дали… – И она отодвинула от себя тарелку.

– Что за демонстрация?! – Волков стукнул пальцем по столу. – У вас что, в отряде дисциплины не было?!

Саня встала по стойке «смирно».

– А отвечать можно?

– Отвечай.

– Была! А вы – жалельщик!

– Что-о – «жалельщик»? Так вот запомни: для меня нет чужих детей! Детей! Тебе ясно?!

– Командира прошу срочно в центральный пост! – раздался в переговорной трубе голос старпома Меняйло.

Волков, утерев салфеткой рот, тут же выскочил из кают-компании.

Саня моментально состроила ему вслед гримасу и, посмотрев на кока, с ехидством сказала:

– Ну и командир у вас! То в дочки звал, а теперь – «встань» да «садись»! А я ему когда-нибудь такое скажу, вот в эту дырку, – она указала на переговорную трубу, – что он у меня сразу ляжет.

– Но-но! В это устройство только самые главные сообщения передаются, – погрозил пальцем кок. – А вообще-то такого командира, как у нас, еще поискать надо… Кстати, вы ешьте, а то на мину напоремся – и вся еда зазря пропадет.

И он добавил ребятам из бачка еще по одной котлете.

X

Войдя в центральный пост, Волков привычным взглядом окинул приборы: дифферентометр, глубиномер, кренометр, подошел к старпому. Оторвавшись от перископа, тот доложил:

– Товарищ командир! Мы идем вдоль кромки минного поля. Справа по носу фашистский катер вдруг резко изменил курс к Севастополю.

Волков приник к перископу и в светлом окуляре с перекрещивающимися нитями увидел среди серых волн качающийся предмет, похожий на спичечный коробок.

Командир долго вглядывался в окуляр, поворачивал перископ то вправо, то влево, осматривая горизонт. В его неторопливых движениях чувствовалась взволнованность, и в центральном посту наступила тишина.

В отсеках тоже умолкли разговоры. Подводники невольно поглядывали на переговорные трубы.

Курт, лежа на своей койке, бездумно глядел в подволок с зарешеченной лампочкой, тяжело вздыхал, ворочался. Потом вытащил из кителька, висевшего на крючке, глянцевую фотографию, на которой были папа, мама и он – счастливые, красивые, – и со слезами на глазах стал рассматривать дорогие ему лица. Все теперь для него было потеряно навсегда и безвозвратно.

Только Саня не замечала, что происходит на борту. Она сидела в жилом отсеке на койке и, расставив перед собой шахматы, хватала за руку каждого проходящего мимо нее матроса.

– Дядя Коль, в шахматишки сыграем?

– Не могу, занят, – отвечал кудрявый торпедист, спеша в первый отсек.

– Дядя Петь, на щелчки не хотите? Туру дам!

Но дядя Петя – сероглазый крепыш – торопился в центральный пост.

И вот Саня, вздохнув: «Эх, слабаки!» – стала играть сама с собой. Она быстро передвигала фигуры и бормотала:

– Ишь ты, хитрый какой, к пешкам подбирается! А я вот тебя накажу: хоп! – и конь в кармане. Ну что? Давай, теперь твой ход!

Случайно глянув в первый отсек, она вдруг насторожилась. Подождите, а что тут происходит? Кок застыл, как статуя! Торпедисты не шевелятся!

Оторвавшись от перископа, Волков вскинул свои острые глаза на Меняйло и с хитрецой спросил:

– А как вы думаете, почему этот катер сделал такой маневр?

Старпом, почесав пятерней заросшую щеку, пожал плечами.

– Ну, мало ли что можно предположить…

– А если точно сказать?!

– Наверно, к теще на блины завернул, – сострил боцман.

Гидроакустик и трюмные заулыбались.

– Эх вы, асы! – сокрушенно вздохнул Волков. – Уж догадаться не можете! – и победно произнес: – Катер вошел в проход через минное поле! Следовать за ним!

В этот момент в переговорной трубе послышались звуки гармошки, и детский голосок заливисто запел:

 
Когда б имел златые горы
И реки, полные вина,
Все отдал бы за ласки-взоры,
Чтоб ты владела мной одна.
 

– Ты смотри-ка, Звонок! – удивился Волков. – Шефский концерт! – И, приложив губы к переговорной трубе, сказал: – Саня, ты что это распелась?

– А это чтоб гармошка зазря не пропадала, если на мину напоремся, – послышался ответ в переговорной трубе. Лица подводников озарились улыбками. Рыжеватый кок баском стал подпевать Сане, и у них так хорошо получалось, что даже Курт с любопытством скосил глаза на переговорную трубу.

Широко растягивая гармошку, Саня, раскачиваясь, как подгулявший парень, стоя в торпедном отсеке, залихватски продолжала:

 
Не упрекай несправедливо,
Скажи всю правду ты отцу,
Тогда свободно и счастли́во
С молитвой мы пойдем к венцу.
 

Вдруг в переговорной трубе раздалась команда по кораблю:

– Форсируем проход в минном поле!

Кок сразу сделал Сане знак – тихо! Но она, кивнув, дескать, сами знаем, что делаем, продолжала петь. Только шепотом.

Белый бурун от перископа подводной лодки резко свернул вправо. К Севастополю.

А когда в переговорной трубе снова раздалась команда Волкова: «Форсирование минного поля окончено! Саня, давай погромче!» – девочка положила гармошку на мешок с картошкой, подхватила в жилом отсеке шахматы и пошла к себе в каюту.

XI

Распахнув дверь, Саня в раздумье застыла на пороге.

Смотри-ка, вот еще новости! У Курта мокрые глаза!

Мальчик сразу отвернулся.

– Эй, тошнит тебя, что ли?

Курт молчал.

– Воды дать?

Мальчик не отвечал.

– Не хочешь – не заплачем!

Саня села на койку и задумчиво положила руки на колени. Потом, распахнув коробку с шахматами и зажав в кулачках две пешки – черную и белую, – ткнула рукой в спину Курту:

– Слышь-ко, выбирай!

Курт не оборачивался.

– В шахматы будешь играть? – продолжала Саня. – Или струсил? Давай, давай! – настойчиво толкала она его кулачком.

Курт дернул ногой – дескать, не приставай, но Саня потянула его за рукав робы, и мальчишка все-таки обернулся.

– Что вы хочешь? – спросил он.

– Давай в шахматы, а? – улыбнулась Саня. – Все равно мы из этой консервной банки никуда не денемся. – Она обвела взглядом каюту.

Курт ударил ладонью по ее правому кулачку, и Саня, разжав пальцы, сказала:

– О, тебе повезло – белые!

Курт спрыгнул на палубу, и они, усевшись на Санину койку, стали играть.

Курт обдумывал каждый ход. Саня, поводив рукой над фигурками, быстро хватала одну из них и со стуком ставила ее на новую клетку.

Но вот Курт взялся за коня и, пошатав его, в раздумье отпустил.

– А-а! Взялся – теперь ходи! – обрадованно сказала Саня.

– Я… я не браль! – опешил Курт.

– Не жуль, не жуль! Ставь коня, куда хотел!

– Я хотель другой ход… я думаль…

– А мне-то какое дело. Индюк вот тоже долго думал, да в суп попал.

– Что есть «индюк»?

– А ты что, индюков ни разу не видел?

– Найн!

– Вот здо́рово! Ну такая большая курица – понимаешь?

– Да! А почему в суп?

– А куда ж индюка девать? Конечно, в суп! Ну ты мне зубы не заговаривай, ходи конем!

Курт пошел конем.

В центральном посту в переговорной трубе был слышен весь ребячий диалог. Волков добродушно покачал головой.

– Война, а дети всегда остаются детьми!

– Вот кому бы мирный договор подписывать! – сказал старпом.

– А ты где, во Дворце пионеров учился играть? – спросила Саня у Курта. И осеклась. – Вот сказанула! Ну, кто тебя учил играть?

– Мой мама, – ответил Курт.

– А что делала твоя мама до войны?

– Рубашки для дам.

– А-а, портниха? – догадалась Саня. – По женской одежде?

Курт кивнул.

– На фабрика.

– А эта фабрика твоему отцу, что ль, принадлежала?

– Найн.

– Значит, ты не капиталист?

– Найн. Мой папа, когда есть молод, был слесарь.

– И мой тоже – рабочий. А знаешь, кто у меня мама была? На кондитерской фабрике работала. Вот уж где я конфет поела! А где твоя мама сейчас?

– Умер… – уткнувшись в шахматы, тихо сказал Курт. – Английская бомба…

В Саниных глазах застыла горечь. Она пристально взглянула на опущенную голову Курта и увидела, как у мальчика на скулах заходили желваки.

Саня схватила фигуру и со стуком поставила ее на новую клетку.

– Ой! – сказала она. – А можно я перехожу?

– Можно! – ответил Курт.

Саня сделала новый ход и снова спросила:

– Ой, а можно я по-другому?

– Можно! – опять ответил Курт.

Саня пошла другой фигурой, и тут Курт, сделав ход, объявил:

– Мат!

– Где мат? Какой мат? – встревоженно спросила Саня. – Ой, зевнула!

– Ти, русский, проиграль! – радостно сказал Курт. – Мой, Германия, выиграль! Я – победа!

– Что-о?! Ты – «победа»?! – возмутилась Саня. – Я тебе сейчас покажу, какой ты «победа»! Давай снова играть! Три партии!

– Найн, найн! Я – победа! – смеялся Курт.

– А хочешь, я тебе и слона и туру дам? – горячилась Саня. – И королеву хоть бери, а я все равно у тебя выиграю!

– Найн. Найн. Я – победа!

– Давай, немец, играй! – вдруг требовательно сказала Саня. – А то я тебе так доской тяпну, что ты у меня по-другому запоешь!

В этот критический момент в переговорной трубе послышался голос Волкова:

– Что за ругань на борту?! Саня и Курт – в центральный пост! Живо!

XII

– Разрешите войти? – спросила Саня, заходя в центральный пост.

– Я можно? – спросил Курт.

– Заходите! – сказал Волков. – Ну что, гроссмейстеры, на Севастополь хотите взглянуть? Вот, Курт, погляди-ка, что твой отец натворил!

Мальчик прильнул к перископу. В окуляре город был словно подернут тонкой кисеёй. На берегу виднелись пустынные улицы, черные руины домов. У пристани стояли корабли, по которым, словно муравьи, сновали люди – с корабля на берег и обратно. Там шла погрузка.

– Ты что к нему пристаешь? – зашептал Волков, склонившись к Сане. – У него, наверно, и так муторно на душе. Ведь как ни крути, а пленный!

– А я и не пристаю, я даже в шахматы с ним играла…

– А кто его доской хотел тяпнуть?

– Вы всё слышали?! – удивилась Саня, посмотрев на переговорную трубу.

– Да.

– Ух, фон барон вонючий! – Саня презрительно глянула на Курта.

– Ты вот что – брось это…

– А чего бросать? Я, что ль, не вижу: по маме плачет, а сам зуб на нас имеет!

– Да какой у него зуб! – усмехнулся Волков. – Ты бы ему объяснила, что теперь уже нечего с нами ссориться.

Ведь вся жизнь у него впереди. Придет на Большую землю – в детском доме будет жить…

– А если б я к фашистам попала, – серьезно сказала Саня, – я бы у них обязательно чего-нибудь натворила. Вот честное пионерское!

Курт судорожно сглотнул. Он увидел на берегу высокое здание с колоннами, в котором был штаб его отца. Мальчик прилип к перископу.

Волков тронул Курта за плечо.

– А ну-ка, дай теперь и Звоночку поглядеть!

Курт отшатнулся, кинул злобный взгляд на командира и, шагнув в сторону, застыл в оцепенении с опущенной головой.

Саня приложилась к окуляру и сразу воскликнула:

– Ой, наша улица! Дядя Миш, а дома нет! Дядя Миш, нашего дома нет!

Призма перископа заскользила по вымершим улицам и бульварам. Только памятник погибшим кораблям был цел и невредим.

У Сани по лицу текли слезы, но она молча, сжав губы, продолжала смотреть в окуляр.

Волков медленно отвернул перископ в сторону моря.

– Хватит, Звоночек, – ласково сказал он.

И вдруг Саня, еще не оторвавшись от глазка, спросила:

– А что это там, дядя Миш?

– Где?

Волков моментально приник к перископу.

– На горизонте. Там, где облака.

– Не вижу! Не вижу… – зашептал Волков. – А ну-ка, поверни!

Саня снова прильнула к перископу и чуть сдвинула его за ручку.

– Вот… корабли!

– Слева по носу шум винтов конвоя! – доложил акустик.

Волков опять посмотрел в перископ и, увидев в нем силуэты кораблей, со сдержанным волнением скомандовал:

– Боевая тревога! Боцман, ныряй! Торпедная атака! Полный ход! – и нажал на кнопку ревуна.

Отдыхавшие матросы вскочили с коек и кинулись к своим постам.

Так уж получилось, что, когда на лодке все пришло в движение, Саня и Курт друг за дружкой забежали в торпедный отсек. Кок задраил за ними дверь.

– Первый к бою готов! – доложил в переговорную трубу кудрявый торпедист.

Доклады в центральный пост шли отовсюду.

– Пятый к бою готов!

– Шестой к бою готов!

Ушел перископ с поверхности воды, растаял бурун над ним, и море стало пустынным и гладким.

Вдали на горизонте медленно вырастали мачты и дымовые трубы двух огромных транспортов.

Они шли в окружении эсминцев.