Текст книги "Белый снег – Восточный ветер"

В кабинете воцарилась звенящая тишина. Абакумов отдавал себе отчет в том, что он позволил себе пресечь радужные надежды Вождя. Но тот пытливо заглянул ему в глаза и одобрительно заметил:

– Это хорошо, товарищ Абакумов, что вы отстаиваете свое мнение, но… – После этого «но» душа у Абакумова ушла в пятки. – Но разведка – это особая область. Кому, как не вам, знать, что белое на самом деле может оказаться черным. Надеюсь, вы меня понимаете?

– Да, товарищ Сталин! Мы проверяем информацию по другим каналам.

– Я не сомневаюсь в этом и хочу предупредить: не спешите с выводами. Восток есть Восток. Японцы будут вести игру и с нами, иснемцами, имы не должны попасться на их крючок.

– Понимаю, товарищ Сталин!

– Это хорошо, что вы такой понятливый. Я вам верю, товарищ Абакумов, но не забывайте, ваша ошибка дорого обойдется…

– Я не подведу… Я… – У генерала перехватило дыхание.

– Идите и работайте, товарищ Абакумов! – завершил встречу Сталин.

Абакумов по-военному четко развернулся и вышел из кабинета. Сталин немного походил от стены к стене и остановился у карты. Болезненная гримаса исказила его лицо.

Несмотря на все усилия Ставки, линия фронта неумолимо приближалась к столице. Тридцатого сентября по левому крылу Брянского фронта ударила 2-я танковая группа Гудериана, 2 октября перешли в наступление ударные силы группы армий «Центр». Третьего октября пал Орел, 4 октября – Спас-Деменск и Киров, 5 октября – Юхнов, 6 октября – Брянск. В районе Вязьмы несколько крупных соединений Красной армии оказались в окружении. Положение на важнейших направлениях, ведущих к Москве, оставалось тяжелым. Вражеская авиация беспрерывно бомбила наши позиции. Тринадцатого октября враг вошел в Калугу, 16 октября занял Боровск, тишайший городок, лепившийся вокруг древнего монастыря, 17 октября был оставлен Калинин, 18 октября немецкие танки ворвались в Можайск и Малоярославец, откуда до Москвы рукой подать… И все же надежда оставалась. Сталин знал, что красноармейцы делали все, чтобы остановить атаки врага. Гитлеровцам казалось, что до победы оставались считаные километры, но они превратились для них в настоящий ад…

…Ночная атака танкового батальона майора Крюгера, не сумев пробить брешь в обороне русских, захлебнулась. Экипажи с трудом вырвались из огненного котла, устроенного русской артиллерией, и теперь приходили в себя. Ледяной ветер тысячами иголок впивался в задубевшую кожу, назойливой снежной крупкой больно хлестал по закопченным лицам. Крупные, как горошины, слезы застывали на посеревших щеках.

На востоке занимался рассвет. Крюгер потянулся к биноклю, хотя и без него он знал каждую возвышенность, каждый овраг на изрытом тысячами снарядов поле. Мощные цейссовские линзы выхватили затаившиеся в перелесках остатки рот. Комья примерзшей к башням глины, уродливые вмятины на корпусах, следы человеческих останков на гусеницах говорили о невероятном накале завершившегося недавно боя.

От лучшего батальона 4-й танковой группы почти ничего не осталось. Лучшие экипажи – снайпера Генриха Коха, безупречного в бою Гюнтера Хофмана, с которыми Крюгер прошел пол-Европы, – погибли. Их танки чадящими факелами догорали у излучины неприметной подмосковной речушки.

Сглотнув застрявший в горле комок, Крюгер перевел взгляд в направлении тыловых порядков. На железнодорожной станции с платформ сходила новенькая, только что с конвейера, боевая техника.

«Ну что они там копаются? – подумал Крюгер, проклиная неспешность тыловых крыс. – Четыре часа заниматься разгрузкой, когда мы вынуждены терять лучших своих бойцов…»

С ожесточением сплюнув, он снова направил бинокль на линию фронта.

Бой продолжался. За грядой пологих холмов вырастали черные тюльпаны взрывов. Земля мучительными вздохами отзывалась на беспрерывные удары авиационных бомб. Кровожадный бог войны был ненасытен, ему требовались все новые и новые жертвы.

С минуту на минуту остаткам его батальона снова предстояло окунуться в это месиво. Генерал Гельмут Вейдлинг, опытный вояка, получивший боевое крещение еще в годы Первой мировой, не считался с потерями. С упорством маньяка он продолжал бросать измученные роты вперед. Как командир, Крюгер понимал его – русские находились на пределе, и им нельзя было давать передышки. На месте Вейдлинга он поступил бы точно так же, но по-человечески ему было обидно за то, что его парни, лучшие танкисты Германии, один за другим гибли в этой мясорубке. Использовать боевые машины как примитивный таран? Он мог бы выполнить задачу и посложнее!

Крюгер бросил взгляд на часы: без двух восемь. Бледное небо прочертил след сигнальных ракет. Он нырнул в кабину, захлопнул люк и опустился на сиденье. Взревели двигатели, и танки, взметая фонтаны грязи, в строгом боевом порядке рванули вперед.

В наушниках стоял непрерывный треск, сквозь который изредка прорывались незнакомые русские слова. Немецкие экипажи молчали, каждый понимал, что для них эта атака может стать последней. Кипевшие ненавистью одетые в серую форму бойцы желали только одного – поскорее добраться до окопов большевиков, косить врага из пулеметов, давить гусеницами тех, из-за кого они так надолго задержались в этой проклятой дыре.

До передовой оставалось не более пятисот метров. Крюгер приоткрыл люк и выглянул наружу. Ему было чем гордиться: машины его ребят шли как надо. Классический ромб, к которому не смог бы придраться сам генерал Гудериан, знающий толк в этом деле. Позади танков серой мышиной стаей повзводно двигалась пехота.

Со стороны полуразрушенного завода доносился басистый рокот крупнокалиберных пулеметов, перемежающийся сухой дробью автоматов. Перед головным танком внезапно вырос столб огня – русские корректировщики засекли выход его батальона. Артиллерийская вилка сжималась. Замер танк Рихарда Мюллера, снаряд угодил в топливный бак, два живых факела выпрыгнули из люка и покатились по земле.

Крюгер заскрипел зубами. В этой схватке со смертью единственным козырем была скорость. Скорость и маневр, и его Эрих, водитель-механик, выжимал из тяжелой машины все что мог. Танк бросало из стороны в сторону, Крюгер слышал, как броню полосуют осколки снарядов, но старался не обращать на это внимания. Он впился глазами в бело-серое пространство, пытаясь засечь артиллерийские вспышки.

Очередной залп едва не накрыл их, танк взлетел, подброшенный взрывом, и сердце Крюгера впервые за время боя сжалось от страха. После удара заныло правое плечо, но, несмотря на боль, он испытал облегчение: гусеницы на месте, значит, можно двигаться дальше.

Танк Крюгера скользнул в лощину, здесь было спокойнее: какое-никакое, а все-таки укрытие. Вслед за ним шли еще три машины, остальные продолжали двигаться к цели, маневрируя на поле.

Танк миновал проволочные заграждения, на которых в причудливых позах застыли мертвые тела, но тут по броне зацокали пули – впереди было пулеметное гнездо. Стрелок Карл беспрерывно давил на гашетку своего оружия, руки и ноги механика-водителя двигались, как у огромного паука. Вот он резко нажал на педаль газа, и многотонная машина прыгнула вперед. Крюгер расслышал треск дерева. Гусеницы его танка смели наспех построенный блиндаж.

Внезапно пулемет Карла стих, кажется, он что-то кричал Эриху. Прильнувшего к смотровой щели Крюгера прошиб ледяной пот: прямо на них, сжав в правой руке связку гранат, двигался русский фанатик. Рука взметнулась в броске, и Крюгер обреченно закрыл глаза, каждый нерв его тела звенел от напряжения. Машина резко накренилась, мотор бешено взревел, и тут раздался взрыв. «Это конец», – успел подумать Крюгер, но, к его удивлению, танк продолжал двигаться вперед. В последний момент водителю чудом удалось чудом развернуть танк и уйти от фатального взрыва связки гранат.

Первый рубеж обороны остался позади, но за ним уродливым черным рубцом тянулась следующая цепь окопов, дальше шли позиции артиллеристов. Русские продолжали сопротивляться, но было заметно, что они выдохлись. Танки третьей роты Гюнтера Собецки сделали невозможное: на полном ходу форсировав речушку и потеряв три машины, они прорвали оборону на правом фланге и теперь крушили тыловые порядки большевиков. Вслед за ними разворачивался для входа в прорыв свежий танковый полк.

Однако русские продолжали удерживать позиции, им помогали артиллеристы. Проклятая батарея торчала как кость в горле; выглянув в очередной раз из люка, Крюгер увидел, что ее огонь отсек пехоту. Уменьшилось и число танков. Воздух пропитался запахом гари, ожесточение боя достигло предела, орудийные выстрелы слились в непрерывном вое, который невозможно было слушать: барабанные перепонки рвались от напряжения. Дыхание смерти витало повсюду.

– Вперед, Эрих! – подгонял Крюгер механика-водителя.

Он отлично видел артиллерийский расчет. Фигуры бойцов мельтешили у ящиков со снарядами, мелькнуло перекошенное от напряжения лицо командира расчета.

Раздавив еще одно русского фанатика, Эрих направил машину прямо на позицию. Танк вполз на бруствер и навис над пушкой. Крюгера ослепила яркая вспышка, левую руку обожгла острая боль, в башню поползли клубы едкого дыма, снизу к ногам стали подбираться языки пламени.

Здоровой рукой Крюгер трудом сдвинул крышку люка и без сил обвис на башне. Сквозь забытье он почувствовал, как крепкие руки стащили его с брони и заволокли в воронку. Это был санитар, свой, немецкий.

– А-а-а-а-а! – в бессилии закричал танкист, катаясь по мерзлой земле.

Он уже ничем не мог помочь своим бойцам, все они полегли на этом проклятом русском поле.

Санитары уложили Крюгера на носилки и понесли к станции. Оттуда непрерывным потоком двигались свежие силы. Эта армада стремилась на восток, к вожделенной цели – Москве.

…А навстречу ей длинными лентами тянулись по обочинам наспех сколоченные отряды московского ополчения. Полотно дороги было изрыто бомбами, однако движение не прекращалось ни на минуту. Надсадный гул автомобильных моторов не умолкал ни днем, ни ночью. Разбитую врагом технику оттаскивали в сторону. В кюветах лежали мертвые – похоронная команда не успевала справляться со своими обязанностями. В кровавой мясорубке ежедневно перемалывались тысячи человеческих жизней.

В те роковые октябрьские дни Москва замерла в тревожном ожидании. Двенадцатого октября Государственный комитет обороны принял решение о строительстве в черте столицы и в ее ближайших пригородах оборонительных рубежей. На рытье окопов было мобилизовано свыше 450 тысяч жителей, преимущественно женщин. Агитировать никого не требовалось, ехали сами – и молодые, и старые, – позабыв про болезни и оставив дома детей. Шестнадцатого октября ГКО принял решение эвакуировать из Москвы часть государственных учреждений, и главное – Ставку, однако Верховный главнокомандующий оставался в городе. Девятнадцатого октября было введено осадное положение. Гитлер по-прежнему хотел войти в Москву к началу зимы и добивался своей цели любыми средствами. Москву бомбили почти ежедневно. Уже потом историки подсчитают, что в налетах участвовало 2018 самолетов, из которых 273 было сбито.

Минирование железнодорожных узлов, всех двенадцати городских мостов и других важных объектов вели специальные команды из Особой группы НКВД СССР под командованием майора государственной безопасности Павла Судоплатова. Гордость Москвы, ее красавец метрополитен был остановлен, начались работы по подготовке к его уничтожению. Возможному – о реальном не хотелось и думать никому из подрывников.

С наступлением ночи Москва погружалась в темноту. Светомаскировка была строжайшей. Непривычную для столицы тишину нарушал лишь размеренный стук каблуков военных патрулей. Время от времени тишину взрывали короткие перестрелки. Подвижные отряды НКВД и военной комендатуры уничтожали мародеров, вступали в схватку с гитлеровскими диверсантами.

В ночь на двадцать первое октября надрывный вой воздушных сирен оповестил о начале очередного налета фашистской авиации. Сквозь него прорывался и набирал силу монотонный гул тяжелых бомбардировщиков. Волна за волной эскадрильи «юнкерсов» накатывали на Москву. Перекрестные лучи прожекторов, выискивая цели, впивались в небо. Зенитки лаяли непрерывно, и все же земля то тут, то там вздымалась под ударами полутонных авиационных бомб. Все ближе и ближе ложились они к Кремлю, одна разорвалась у Большого театра, другая – в университетском скверике на Моховой, пострадало здание Центрального комитета на Старой площади, зарево пожарищ полыхало на окраинах.

Огромный дом на Лубянке мелкой дрожью отзывался на каждый новый взрыв. Лаврентий Берия не решался спуститься в бомбоубежище, так как Сталин во время налетов не покидал своего кремлевского кабинета. Положение на можайском направлении складывалось критическое, не помогли и брошенные в бой две дивизии народного ополчения. Немцы за сутки перемололи людей в своих танковых жерновах, а те, кто уцелел, вынуждены были отступить к Москве, занимая новые, еще более близкие к городу рубежи совместно с отрядами НКВД, на которые возлагались также функции заградотрядов, призванных останавливать тех, у кого сдавали нервы или иссякало мужество.

Танковые клинья гитлеровской армии с невиданным упорством продолжали атаку.

Ухнул очередной взрыв.

«Совсем рядом!» – с содроганием подумал Берия. Жалобно задребезжали оконные стекла, как маятник, закачалась массивная бронзовая люстра, тусклые пятна светильников, мигнув несколько раз, погасли. Кабинет погрузился в темноту. Прошла минута, другая, и здание снова тряхнуло. Чтобы не упасть, нарком судорожно ухватился за стол. Но и на этот раз все обошлось. Грозный гул, поднимавшийся снизу, постепенно стих, и наступила привычная тишина.

Берия сел. Вытесняя страх, в груди, мешая нормально дышать, нарастала злость.

«Будь он проклят, этот сухорукий. С какой стати я должен торчать здесь?! Глупая смерть – одна бомба, и все закончится… По его прихоти я должен умереть?! Я, единственный, кто работает не жалея сил, не в пример этим шутам гороховым – Ворошилову и Будённому, тоже мне, “маршалы революции”! А Молотов? А Калинин? Да от них за версту несет нафталином! Что вообще Коба может без меня? Строить из себя героя, чтобы в очередной раз доказать ему свою преданность?!» – с горечью думал он.

Из личного дела Л. Берии

Берия, ЛаврентийПавлович (17.03.1899, с. Мерхеули, Абхазия – 23.12.1953, Москва). Родился в семье крестьянина-бедняка, по национальности грузин. В 1906—1915 гг. учился в Сухумском высшем начальном училище, которое окончил с отличием. Продолжил образование в Бакинском среднем механико-строительном техническом училище (1915–1919 гг.), а позже – в Бакинском политехническом институте (1920–1922 гг.). В 1916 г. практикант Главной конторы Нобеля в Балаханах. Рано принял участие в революционной борьбе, был казначеем нелегального марксистского кружка механико-строительного училища, в марте 1917 г. организовал ячейку РСДРП(б). С июня по декабрь 1917 г. числился техником-практикантом гидротехнического отряда на Румынском фронте. С января 1918 г. входил в Секретариат бакинского Совета. После входа в Баку турецких войск в сентябре 1918 г. оставался в городе. С октября 1918 г. по январь 1919 г. работал конторщиком на заводе «Каспийское товарищество Белый Город», с февраля 1919 г. по апрель 1920 г. возглавлял подпольную ячейку РКП (б). Осенью 1919 г. по поручению партии «Гуммет», основанной при Бакинском комитете РСДРП для политической работы среди мусульман, поступил на службу в мусаватистскую контрразведку. С марта по апрель 1920 г. сотрудник Бакинской таможни. В апреле 1920 г. назначен уполномоченным Кавказского крайкома РКП(б) и регистрационного отдела 11-й армии, действовавшей на Кавказе; в том же месяце арестован грузинскими меньшевиками в Тифлисе; освобожден с предписанием в трехдневный срок покинуть Грузию. С апреля по май 1920 г. под фамилией Лакербая работал в полпредстве РСФСР в Грузии, снова подвергся аресту, до июля 1920 г. находился в заключении в кутаисской тюрьме, в августе 1920 г. выслан в советский Азербайджан.

Примечание. Полпредом РСФСР в Грузии в этот период был С. М. Киров. Именно он направил 9 июля 1920 г. министру иностранных дел ноту за № 327, в которой требовал освобождения и высылки за пределы Грузии нескольких заключенных, в том числе Берии. (См.: Киров С.М. Статьи, речи, документы; 2-е изд. М., 1936. Т. 1. С. 250.)

С августа по октябрь 1920 г. управляющий делами ЦК КП (б) Азербайджана; с октября 1920 г. по февраль 1921 г. ответственный секретарь Чрезвычайной комиссии по экспроприации буржуазии и улучшению быта рабочих в Баку. С 31 октября 1931 г. по 17 октября 1932 г. 2-й секретарь Закавказского крайкома ВКП (б); с 14 ноября 1931 г. по 31 августа 1938 г. 1-й секретарь ЦК КП (б) Грузии; с 17 октября 1932 г. по 5 декабря 1936 г. 1-й секретарь Закавказского крайкома ВКП (б); с мая 1937 г. по 31 августа 1938 г. 1-й секретарь Тбилисского горкома КП (б) Грузии. Член ЦК ВКП (б) – КПСС (XVII, XVIII и XIX съезды), с января 1938 г. по май 193 9 г. член Президиума Верховного Совета СССР; с 22 марта 1939 г. по 18 марта 1946 г. кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП (б); с 18 марта 1946 г. по 16 октября 1952 г. член Политбюро ЦК ВКП(б); с 16 октября 1952 г. по 2 6 июня 1953 г. член Президиума ЦК КПСС; с 16 октября 1952 г. по 5 марта 1953 г. член Бюро Президиума ЦК КПСС. Депутат Верховного Совета СССР 1—3-го созывов. Герой Социалистического Труда (1943 г.), лауреат Сталинской премии 1-й степени (1949 г.)

Работа в органах ВЧК – ОГПУ – НКВД и высших органах власти СССР: с апреля по май 1921 г. заместитель начальника секретно-оперативного отделения Азербайджанской ЧК; с мая 1921 г. по ноябрь 1922 г. заместитель председателя Азербайджанской ЧК, начальник секретно-оперативной части (СОЧ); с ноября 1922 г. по март 192 6 г. заместитель председателя Грузинской ЧК, начальник СОЧ; с марта 1926 г. по 2 декабря 192 6 г. заместитель председателя ГПУ Грузинской ССР, начальник СОЧ; со 2 декабря 1926 г. по 17 апреля 1931 г. заместитель полпреда ОГПУ в ЗСФСР, заместитель председателя Закавказской ГПУ, начальник Секретно-оперативного управления (СОУ) полномочного представительства (ПП) ОГПУ в ЗСФСР и Закавказской ГПУ; со 2 декабря 1926 г. по 3 декабря 1931 г. председатель ГПУ Грузинской ССР; с 4 апреля 1927 г. по декабрь 1930 г. нарком внутренних дел Грузинской ССР; с 17 апреля по 3 декабря 1931 г. начальник Особого отдела (ОО) ОГПУ Кавказской Краснознаменной армии, полпред ОГПУ СССР в ЗСФСР, председатель Закавказской ГПУ; с 18 августа по 3 декабря 1931 г. член Коллегии ОГПУ СССР. С 22 августа по 25 ноября 1938 г. 1-й заместитель наркома внутренних дел СССР; с 8 по 29 сентября 1938 г. начальник I управления НКВД СССР; с 29 сентября по 17 декабря 1938 г. начальник ГУГБ НКВД СССР; с 25 ноября 1938 г. по 29 декабря 1945 г. нарком внутренних дел СССР. С 3 февраля 1941 г. по 15 марта 1946 г. заместитель председателя СНК СССР. С 30 июня 1941 г. по 4 сентября 1945 г. член ГКО СССР; с 16 мая 1944 г. по 4 сентября 1945 г. заместитель председателя ГКО СССР. С 20 августа 1945 г. по 26 июня 1953 г. председатель Государственного Комитета № 1 при СНК – СМ СССР; с 19 марта 194 6 г. по 15 марта 1953 г. заместитель председателя СМ СССР; с 5 марта по 2 6 июня 1953 г. 1-й заместитель председателя СМ СССР, министр внутренних дел СССР.

Присвоение воинских званий: 11 сентября 1938 г. – комиссар ГБ 1-го ранга; 30 января 1941 г. – генеральный комиссар ГБ; 9 июля 1945 г. – Маршал Советского Союза.

Награды: орден Боевого Красного Знамени Грузинской ССР (3 июля 192 3 г.); орден Красного Знамени № 7034 (3 апреля 1924 г.); орден Трудового Красного Знамени Грузинской ССР (10 апреля 1931 г.); орден Трудового Красного Знамени Азербайджанской ССР (14 марта 1932 г.); знак «Почетный работник ВЧК– ГПУ (5)» № 10; знак «Почетный работник ВЧК – ГПУ (15)» № 205; орден Ленина № 12 3 6 (17 марта 1935 г.); орден Красного Знамени МНР № 441 (15 июля 1942 г.); орден Республики (Тува) (18 августа 1943 г.); орден Ленина № 14839 (30 сентября 1943 г.); медаль «Серп и Молот» № 80 (30 сентября 1943 г.); орден Красного Знамени № 11517 (3 ноября 1944 г.); орден Ленина № 27006 (21 февраля 1945 г.); медаль «25 лет МНР» № 3125 (19 сентября 1946 г.); орден Ленина № 94311 (29 марта 1949 г.); орден «Сухбаатар» (МНР) № 31 (29 марта 1949 г.); орден Ленина № 118 679 (29 октября 1949 г.); орден Трудового Красного Знамени Армянской ССР; 7 медалей.

Сочинения. Берия Л.П. Под великим знаменем Ленина – Сталина: Статьи и речи. Тбилиси, 1939; Берия Л.П. К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье. М., 1949.

Арестован 26 июня 1953 г. на заседании Президиума ЦК КПСС; на июльском (1953 г.) пленуме ЦК КПСС выведен из состава Центрального Комитета, исключен из рядов КПСС как «враг Коммунистической партии и советского народа». 23 декабря 1953 г. приговорен Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР к высшей мере наказания. Расстрелян. Не реабилитирован.

Услужливая память воскрешала картины прошлых унижений.

«Когда это началось, где? с кого? С Нестора Лакобы? На Холодной речке? Чертов абхаз! Он и после смерти торчит как клин. Тщедушный коротышка, он всегда пользовался особым расположением Кобы. Коба считал, что Абхазия приносит ему удачу…»

Нарком продолжал вспоминать. Двадцатого сентября далекого 1906 года группа боевиков, в составе которой был тогда еще мало кому известный Коба, совершив налет близ Сухума на пароход «Цесаревич Георгий», взяла золотом двадцать тысяч рублей. Полиция сбилась с ног в поисках преступников, но они как в воду канули. Помогли им абхазские крестьяне, надежно укрывшие группу в горах и не поддававшиеся на щедрые посулы властей.

Затем был январь 1924 года. Ленин еще доживал последние дни, а его ближайшие соратники уже сошлись в лютой схватке за власть. Главный претендент на высший партийный пост, председатель Реввоенсовета СССР, нарком-военмор Троцкий внезапно заболел странной болезнью. К вечеру его охватывал сильный жар, а по утрам наступала изнуряющая слабость. Лучшие врачи ничего поделать не могли. Четырнадцатого января, несмотря на сложное положение в партии, Сталин смог продавить через Политбюро решение «О направлении тов. Л. Д. Троцкого для лечения на юг»; и 16 января Троцкий вместе с женой выехал из Москвы в Сухум.

Одновременно на имя председателя Совнаркома Абхазии Нестора Лакобы ближайшие соратники Сталина – Дзержинский из Москвы и Орджоникидзе из Тифлиса – отправили строго конфиденциальные письма, суть которых сводилась к тому, чтобы связать Троцкого по ногам и рукам.

Орджоникидзе настойчиво рекомендовал:

«Дорогой Нестор! К тебе на лечение едет тов. Троцкий. Ты, конечно, великолепно понимаешь, какую ответственность возлагает на тебя и всех нас его пребывание у тебя. Надо его так обставить, чтобы абсолютно была исключена какая-нибудь пакость. Мы все уверены, что ты сделаешь все, что необходимо. Так дела здесь идут замечательно хорошо… Целую тебя, твой Серго».

Через три дня скончался Ленин – святая икона для всех большевиков, но не для «особо приближенных товарищей» – его соратников, которые с 1922 года, когда вождя приковал к постели тяжелый недуг, начали делить властные полномочия.

Троцкий, вырвавшийся из этого политического котла, был очарован природой Абхазии. После трескучих московских морозов южные субтропики казались ему сказкой; радовало и то, что здоровье быстро пошло на поправку, к тому же его покорила забота Нестора Лакобы.

Неожиданное известие о смерти вождя вернуло его с небес на землю, и, несмотря на слабость, все еще дававшую о себе знать, он засобирался на похороны в Москву. Но Сталин не был бы Сталиным, если бы не приберегочередной коварный ход. Срочной шифрограммой он оповестил Троцкого: «Передать тов. Троцкому. 21 января в 6 час. 50 мин. (18:30) скоропостижно скончался тов. Ленин. Смерть наступила от паралича дыхательного центра. Похороны в субботу 26 января. Сталин».

В ответной телеграмме тот немедленно сообщил: «Считаю нужным вернуться в Москву».

Через час пришел ответ: «Похороны состоятся в субботу, вы не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что вам по состоянию здоровья необходимо быть в Сухуми. Сталин».

К субботе Троцкий никак не успевал, и Сталин, убедившись, что ловко одураченный конкурент действительно останется на месте, перенес похороны на воскресенье. В итоге Лев Давидович пробыл в солнечной Абхазии аж до середины апреля и, покоренный гостеприимством Лакобы, при расставании сказал:

– Абхазию следовало бы переименовать в Лакобистан.

А Сталин тем временем спешил закрепить свой административно-политический успех. Отсутствие Троцкого на похоронах Ленина, а затем на чрезвычайном съезде партии произвело тягостное впечатление на многих соратников вождя. Сторонники Льва Давидовича проигрывали одну схватку за другой, и в результате власть над партией и страной ускользнула из рук того, кого Ленин называл «самым способным человеком в нашем ЦК».

Потом, изгнанный из страны, Троцкий с горечью признавал: «Заговорщики обманули меня. Они правильно все рассчитали, что мне и в голову не придет проверять их, что похороны Ленина состоятся не в субботу, 26 января, как телеграфировал мне в Сухум Сталин, а 27 января. Я не успевал приехать в Москву в субботу и решил остаться. Они выиграли темп».

Этот, не такой уж и маленький эпизод, а возможно, и еще что-то, приблизило Лакобу к Вождю, новому Вождю страны. Годы шли, и их отношения становились все теснее, а однажды брошенная на даче под Новым Афоном шутливая фраза, произнесенная с непривычной для Сталина теплотой: «Я – Коба, а ты – Лакоба», – раз и навсегда выделила Нестора из числа соратников.

И это не было просто симпатией к земляку – Орджоникидзе, грузин, за все годы так и не стал близким другом. Отношение Сталина к Лакобе скорее напоминало отношение старшего брата к младшему, беспокойному, но любимому.

Когда Нестора не стало[10]10
  В декабре 1936 г. Н.В. Лакоба был отравлен по приказу Берии. – Примем. ред.


[Закрыть], ему, Лаврентию Берии, несмотря на все старания, так и не удалось занять его место рядом с Кобой.

Обидно, первый секретарь ЦК КП(б) Грузии – и столько унижений. Хозяин не раз поддразнивал маленького абхазца. Лицо Берии искривила гримаса. Впервые Вождь публично унизил его в Новом Афоне. Помнится, шел октябрь тридцать пятого. В тот год награды сыпались на Лакобу как из рога изобилия. Пятнадцатого марта Абхазская АССР была награждена орденом Ленина. Орден Ленина получил и Нестор. Незадолго до этого вышла книга «Сталин и Хашим» с его, Нестора, предисловием. В ней подробно рассказывалось о революционной работе Кобы в Батуме. Книга понравилась Вождю, видимо, на него нахлынули воспоминания, и на отдых он отправился в Афон, поближе к местам, где проходила его молодость.

На дворе стояла золотая осень, теплые, погожие дни сменялись бархатными южными ночами, и по вечерам, когда садилось солнце, в бильярдной собиралась веселая компания: маршалы Тухачевский и Егоров, простоватый Клим Ворошилов и конечно же Сталин. Нестор частенько наезжал к ним из Сухума, и не один, а с красавицей женой Сарией, прихватив артистов местного театра. На даче они давали замечательные концерты, Абхазия всегда славилась талантами. Сталин был доволен, к тому же чувствовалось, что ему нравится Сария, уж слишком многозначительные он бросал на нее взгляды.

В тот вечер Сария была, как никогда, хороша. Нежное, тонкое лицо светилось особенным светом, в большущих черных глазах таилась загадка. Высокий бюст, округлые бедра волновали каждого из присутствующих. Но Сталин почему-то выделил одного Берию. Заметив его плотоядные взгляды, он хмыкнул с ехидством:

– Смотри, Лаврентий, Нестор хоть и глухой, но видит хорошо, а стреляет еще лучше.

Щуплый Лакоба пропустил шутку мимо ушей, а может, действительно не услышал. Отличный игрок, он уверенно выигрывал партию. Тухачевского это раздражало. Надменное лицо маршала побагровело, он выглядел как обиженный ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Клим, как всегда, горячился, хлопал себя по бедрам, приседая, заглядывал под стол, стараясь поймать Нестора на нарушении правил. Но тому все было нипочем, он продолжал шустро орудовать кием. Маленький рост не мешал ему дотягиваться до самых дальних шаров и с треском загонять их в лузы.

Сталин заметил:

– Играет лучше вас и стреляет лучше.

Это задело Ворошилова. Поджав губы, он бросил кий. Вождь поднялся из кресла и встал к столу, но Нестор и ему не давал спуску. Проиграв, Сталин опустил кий, похлопал Нестора по плечу и сказал:

– За что прощаю, что маленький такой.

Военные сдержанно рассмеялись. Сталин подмигнул им и, глянув на сидевшего в дальнем углу Берию, с ехидцей спросил:

– А ты, Лаврентий, чего не играешь? За шары держишься? Или глухого боишься?

Стены бильярдной вздрогнули от громового хохота. Клим сложился пополам, его широкая спина, казалось, вот-вот прорвет рубашку, из глаз катились крупные, как горошины, слезы. Сария тоже рассмеялась, бросила на Берию уничижительный взгляд и вышла на летнюю террасу…

Нарком заскрипел зубами от ярости. Он до сих пор помнил ее взгляд…

Лампы в люстре мигнули и загорелись. Налет закончился, но Берия этого не заметил, он все еще находился во власти воспоминаний. В реальность его вернул шорох открывающейся двери – в кабинет вошел дежурный офицер. Заученным движением он положил на стол темно-красную кожаную папку и тихо вышел.

Нацепив на хищный нос пенсне, Берия включил настольную лампу и принялся изучать документы. Материалы лондонской и нью-йоркской резидентур не заслуживали внимания – оттуда в последнее время приходила лишь тактическая информация, на положение на фронтах она существенно не влияла. Другое дело – разведсообщения из Германии и Нидерландов, управление которыми осуществлял гитлеровский рейхскомиссар Артур Зейсс-Инкварт.

Короткие строки радиограмм красноречиво свидетельствовали о том, что Гитлер, несмотря на колоссальные потери, не отказался от планов захвата Москвы. Добиваясь их осуществления, фюрер пустил вход стратегические резервы.

Агент Каро радировал: «Директору. Источник Мария. Тяжелая артиллерия из Кёнигсберга движется к Москве; орудия береговых батарей погружены на суда в Пиллау; место назначения то же»,«…Источник Густав. Потери бронетанковых подразделений достигают размеров оснащения одиннадцати дивизий», «…Источник Мориц. “План-2” вступил в силу три недели назад; возможная цель операции – выход на линию Архангельск – Москва – Астрахань до конца ноября; все передвижения частей осуществляются в соответствии с ним».

«И все-таки Москва, а не Ленинград! Этот лом Жуков снова угадал», – с неприязнью подумал Берия и возвратился к сводкам.