Текст книги "Странные страны. Записки русского путешественника"

Где-то в десяти километрах от места вынужденной стоянки нас ждут машины, готовые преодолеть последний сухопутный участок пути. Сегодня непременно нужно до них добраться, поэтому весла на воду! Никогда у меня так не болели мышцы, никогда элементарное движение плечом не давалось с таким трудом, как будто мозговой импульс, дающий команду рукам, плутает в усталом теле, теряется на нервных перекрестках, и так и не доходит до места… Я пригляделся: устали все. Нет синхронности и параллельности движений, рафты закручивает и несет на камни, кому-то приходится спускаться в ледяную воду и сталкивать с мели плот… Прошли всего километра два, а казалось, что все двадцать. Думали, что цель близка, а тут руководители стали чаще и все более нервно переговариваться по рации, и по обрывкам фраз стало понятно, что джипы совсем не в том месте, где должны быть, и непонятно, сколько же еще грести… Каждый втайне надеялся, что сосед, напарник, товарищ сдастся и закричит во все горло: «нет больше сил!», но сам не решался. С джипами по-прежнему неясно, Абызов и Давыдов что-то кричат в приемники, связь обрывается то и дело…

И вдруг на высоком берегу мы видим палатку, и уютный костерок, и чью-то куртку, сохнущую на ветру, и хозяин куртки приветствует нас и призывно машет рукой.

Кто-то, не помню кто, предложил: давайте спросим у этого человека! Все с невероятным энтузиазмом подхватили – давайте! давайте! – и направили рафты к берегу.

Человек на берегу почему-то добрался сюда на «Жигулях», и Саша Давыдов, одолжив у него транспорт, метнулся вдоль реки на поиски наших джипов.

Сидим на траве. Больно кусает комар, но нет сил поднять руку и прихлопнуть кровопийцу… Комаров здесь тучи несметные…

Через полчаса появляются знакомые «Жигули» и два наших, родных, джипа. Саша их разыскал и привез. До места ночевки добираемся уже не по воде, а по дороге. И не мы ведем джипы, а они везут нас.

Спать повалились, кто где.

Утром по обыкновению встал рано, и обнаружил, что наш лагерь похож на табор или колонию бомжей: все, что должно быть вымыто, сложено и упаковано, разбросано в полном беспорядке.

Вечером никто этого не заметил.

8 и 9 июля

Низкая облачность и моросящий дождь. + 12° С.

Деление суток на утро, день, вечер, ночь не наблюдается.

Последний участок пути – 500 километров. Цель – полуостров Рыбачий, где в назначенной точке, в назначенный час нас возьмет на борт вертолет.

Как указано в описании маршрута, дорога грунтовая, относительно ровная, большей своей частью идущая вдоль границы с Финляндией и Швецией.

Дорога действительно ровнее, чем пересеченная местность со множеством болот, бродов, поваленного леса, нагромождений камней и принесенных ледником валунов, по которой нам приходилось идти раньше. Но… 500 км – это расстояние от Москвы до Орла, которое нормальный водитель покрывает максимум часов за пять. По графику последний перегон мы должны были преодолеть за сорок часов. То есть расчетная скорость примерно тринадцать километров в час – вот такая ровная дорога! Плюс время на короткие остановки, плюс десять часов на сон. Из-за потерянных на Белом море «штормовых» суток мы должны были ужаться до тридцати часов. Как?!

Это был главный вопрос общего собрания участников экспедиции у въезда на пограничную заставу. Возле шлагбаума стояли давно потерявшие столичный лоск, некогда серебристые, с яркими надписями измученные джипы, окруженные не менее потрепанными, грязными, усталыми людьми.

Итоги собрания:

Решаемся на бросок без сна.

Пытаемся срезать путь, где это возможно.

«Срезать» путь помог Михаил Анатольевич Абызов, которому удалось договориться, что нашу колонну пустят прямо вдоль границы. Это прямее, чем по намеченному маршруту, а значит, быстрее.

Пока мы были заняты обсуждением своих дел, к джипам стянулось почти все взрослое и детское население заставы. Видимо, недоверие к незнакомцам у пограничников в крови, по крайней мере, нам сначала показалось, что местные настроены недружелюбно. По мере того, как все больше мальчишек обтирали рукавами налипшую на двери джипов грязь, чтобы рассмотреть рисунки на борту, обстановка менялась, и «холодная война» в конце концов завершилась обменом подарками и прощальными объятьями.

Мы двинулись дальше.

По границе шли впритирку к распаханной контрольно-следовой полосе. Иногда мы видели солдат в дозоре – ничего общего с бдительными пограничниками на советских плакатах. Идут не торопясь, беседуют, не обращают на нас никакого внимания… Хотя, им, конечно же сообщили о прохождении колонны… Через колючую проволоку, натянутую на тоненькие столбики, улыбались финские пограничники. Может быть, они были бы рады принять нас на своей территории…

Где-то поблизости во время войны проходила линия Маннергейма, и можно было заметить остов немецкого орудия, гильзу от гаубичного снаряда, или смятую каску… Все это было настоящим и покоилось здесь со времен войны, только сейчас казалось киношным реквизитом, а пейзаж за окном машины – декорацией. Реальность ограничивалась рулем, звуком мотора, сцеплением шин с дорогой.

В какой-то момент мы вдруг выехали на твердый грунт, и, почувствовав возможность прибавить скорость, дали по газам. Из-за поломок, полученных на «водном» этапе, часть джипов пришлось снять с маршрута, и оставшиеся пять машин шли нагруженными до предела. Экипаж состоял теперь не из двух-трех человек, а из четырех или даже пяти; на верхних багажниках крепили снаряжение или части покалеченных мотоциклов. Пыль, пот, грязь, прилипающие к рулю руки… Устали, но едем, едем, едем…

Пейзаж меняется часто – то скалы, то песчаная дорога, то подлесок. Очертания размытые и нерезкие, взгляд фокусируется только на том, что видно в лобовое стекло и зеркало заднего вида. «В зеркале» вдруг произошло нечто, что заставило меня усомниться в собственной адекватности. Над джипом Васи Мозжухина высоко в воздух взлетело колесо и, описав красивую дугу, исчезло в лесу. Вася при этом продолжал ехать на трех колесах, и только через несколько секунд остановился, аккуратно посадив джип на ступицу.

Колесо удалось найти по примятым и сломанным верхушкам деревьев – наверно, так же нашли Тунгусский метеорит.

Вынужденную короткую остановку используем для короткого отдыха. Дольше – по прямой до конца. Этот финишный спурт ознаменовался моим личным рекордом – 23 часа за рулем.

Как правы были те, кто выбирал, определял, прочерчивал маршрут! Не знаю, где еще на земле можно на одном полуострове найти такую частую и взаимоисключающую смену пейзажей, рельефов и стихий, как на Кольском – кино, кино, кино… И вот по законам киномонтажа после крупного плана – колеса, руля, ближайших метров дороги, резко открывается широчайшая панорама, самый общий план до Баренцева моря, до горизонта.

И уже совсем ибсеновские пейзажи – скалы и фиорды. Глядя на эту красоту, буквально ощущаешь ее рукотворность, будто действительно мосфильмовские бутафоры специально лепили этот рельеф, подбирали оттенки серого и зеленого, подкрашивали воду темно-синим.

Еще чуть-чуть…

Остается несколько километров. Мы идем по высокой гряде и ищем место, где можно спуститься к воде, на галечный берег, куда и должен приземлиться вертолет. Уже кажется, я его слышу… Монотонность величественных пейзажей, сменяющих друг друга, как однотипные декорации на поворотном круге, усыпляет. Никто не балагурит, как обычно, в эфире, не пытается веселить попутчиков: только бы дотерпеть, доехать, дожать…

Штормовое Белое море, вязкие болота, камни, валуны, Кольская тайга с поваленными деревьями и вечными палками в колеса, и теперь, наконец, ровная и ясная дорога. Катимся к финалу.

И вдруг одна из машин, медленно идущих караваном, делает незапланированный зигзаг, валится на бок, перекатывается на крышу, на другой бок, сминая деревья и крупные кусты. Эти деревья и кусты, и конечно, мощная внутренняя рама не дали джипу набирать скорость, падая с крутого склона, и спасли тех, кто был внутри.

Мгновенно взорвался эфир, все проснулись и ринулись выяснять и помогать… Оказалось, что за рулем четвертого экипажа уснул водитель М.А. Абызов. Рядом дремали его жена Катя и сын Даня.

Несколько раз перевернувшись, помятый, с выбитыми стеклами джип встал на колеса на ровной площадке у самой воды, идеально подходившей для посадки вертолета. В результате происшествия никто, кроме джипа, не пострадал. Экипаж № 4 закончил экспедицию чуть раньше других.

Буквально в нескольких десятках метров от злополучного места мы нашли съезд с гряды и выехали на берег. Вертолету сообщили координаты, а они сообщили, что прилетят за нами через час-полтора.

Из каких-то самых тайных тайников Миша Абызов извлекает самое неприкосновенное и вкусное шампанское, но перед этим мы снимаем с себя и сдаем Давыдову шлемы, перчатки, очки, сапоги, системы индивидуального водоснабжения и много-много всего. Без чего нельзя было пройти эту непростую и замечательную дорогу и что совсем не понадобится через каких-то пару часов. Все это снаряжение вместе с джипами, квадроциклами, мотоциклами, гидроциклами, рафтами, будет ждать следующей экспедиции. Перед тем, как переодеться в «гражданское», самые отчаянные, а таких немало, совершают прощальный заплыв в Баренцевом море, которое сейчас, в июле, прогрелось до 5–6 градусов.

Потом снова шампанское, или что-то покрепче… Костер. Прощание. Погрузка в вертолет.

Над морем по-прежнему солнце, и хоть море уже не Белое, а Баренцево, этот бесконечные белый день продолжается. Когда-нибудь и он закончится, как закончилась наша экспедиция. Здесь, говорят, наступит полярная ночь, а на нас с неотвратимостью полярной ночи наступит Москва.

Характеристика,

данная спортивным руководителем экспедиции

Александром Давыдовым своим ближайшим соратникам, благодаря которым мы оказались в белые ночи на Белом море и дошли до Баренцева, записанная автором на одном из привалов и цитируемая в точности, без вмешательства редактора.

У нас № 1 – Денис Линчевский.

Реально уникальный человек. Единственный в мире, который упал с высоты один километр и остался жив, при этом продолжает активно заниматься экстремальными видами спорта. По призванию он – бейс-джампер.

Бейс – это прыжки с парашютом с неподвижных объектов. В самом названии зашифрованы первые буквы этих объектов – скалы, мосты, высотные здания. Денис в этом высокий профессионал и входит в десятку лучших бейс-джамперов мира. Бейс-джамперы, как саперы, ошибаются только один раз, поскольку прыгают они без запасного парашюта. Поэтому готовиться к прыжку и выполнять трюк нужно предельно четко. С Денисом был случай во Франции, когда он прыгал со скалы и, неверно оценив расстояние до земли, поздно дернул за кольцо. Парашют выскочил, но не раскрылся, и Денис, как говорят джамперы «вытянул на тряпке». Помогло ему то, что он был в костюме «летучей мыши» и шел по касательной к земле, и так упал в глубокий снег, прямо к ногам своей будущей жены. Его жена, тоже бейсер, снимала прыжок на камеру…

Живет он в подмосковном Протвино и руководит там станцией мототехники.

На Кольском он был навигатором на маршруте с группой мотоциклистов, фактически – палочкой-выручалочкой, особенно для тех, кто не слишком хорошо был знаком с техникой.

№ 2 – Дима Верещак.

Наш бессменный механик-водитель, обладающий правами всех категорий. Участвовал в испытаниях автомобилей на полигоне в Дмитрове. Вести машину он может сутками и почти без отдыха. Единственное, что ему для этого требуется – постоянно пополняемый запас кока-колы. Вместе со вторым механиком… они за ночь привели в рабочее состояние затопленные машины.

№ 3 – Арсений Болдырев.

Человек по-своему уникальный. Физик-оптик. Закончил МГУ и почти защитил кандидатскую диссертацию. Профессиональный экстремал и обладатель уникального рекорда – прыжка на кайаке с 32-метрового водопада в Мексике. В российском экстремальном кайакинге его почитают как гуру. Он никогда не ошибался, что в экстремальном спорте очень важно. Кстати, он же первым в России прошел водопад Маманя, который наша экспедиция осторожно обошла.

В экспедициях мы обычно передвигаемся параллельными группами – мотоконвой и конвой джипов. На Кольском Арсений отвечал за джипы. Как правило, моторизованная группа уходит вперед, без технической поддержки, без еды, без какого-либо полезного груза. И вот тут очень важно, чтобы автомобильный конвой приходил в нужную точку маршрута через минимальный срок, потому что от этого иногда зависит даже жизнь людей. С этим Арсений всегда справлялся блестяще.

С Арсением и Васей мы много работали для телеканала «Русский экстрим» и сняли порядка 15 передач в Мексике, Лаосе, Камбодже, Марокко, Замбези.

В команде гидов Арсений, пожалуй, самый молодой и самый опытный. Как профессиональный кайакер, он «на ты» с горной водой, а еще является профессиональным инструктором по внедорожному вождению джипов и мотоциклов, летает на вертолете, обладает солидной спелеоподготовкой… В общем, и на воде, и на земле, и в небе, и под землей…

№ 4 – Алексей Демидов.

Тоже интересный человек. Как и Верещак, представляет «дмитровскую группировку». Вообще, большинство наших ребят из Подмосковья – Протвино, Дмитров, Серпухов, Красногорск… Лёша – профессиональный мотокроссмен, которого посадили на мотоцикл в раннем детстве, и он всю свою жизнь провел, не слезая с этого агрегата. У него довольно удачно сложилась спортивная карьера – в списке его травм более сорока переломов, за что профессионалы Лешу очень уважают. Служил он на Севере, в морской пехоте, в элитном подразделении «Белый медведь».

Для нас он мото-гуру, непререкаемый авторитет во всем, что связано с мотоциклами. Он и нас обучил ездить на мотоциклах. Сейчас в нашей команде он выполняет роль механика и полностью отвечает за подготовку всей мототехники – мотоциклов, квадроциклов, гидроциклов, снегоходов…

№ 5 – Слава Кашурин, или Борода.

Он не из Подмосковья, а из Питера, и его мама делает знаменитое «северное сияние» – фантастический, вкуснейший самогон, который во всех экспедициях берегут для самых торжественных случаев. Он – создатель дизайна и стиля, который для каждой экспедиции разрабатывается специально, и разработчик креативных проектов на маршруте. Например, ледовый городок на Байкале – его идея и воплощение. Слава – наш шеф-повар. Много занимаясь дизайном, он и на еду переносит дизайнерский подход: в самых невероятных местах ухитряется раздобыть свежайшие местные продукты и соединяет их в блюдах в невероятных сочетаниях. Просто высокая кухня! Еще в школьном возрасте родители увезли Славу в Германию, но к счастью через пять лет им отказали в выдаче вида на жительство. Страшно подумать, что мы могли бы не познакомитья.

№ 6 – Вася Мозжухин.

Уникален тем, что сочетает в себе несочетаемые качества. Будучи далеко не самым аккуратным человеком в быту, в наших экспедициях он выполняет две функции, требующие предельной аккуратности. Вася – профессиональный хирург и занимается у нас починкой людей. В каких бы условиях он этим не занимался, операции проходят со строжайшим соблюдением санитарных норм. Как только он открывает свой волшебный чемоданчик, мгновенно перевоплощается из обычного Васи в Доктора Мозжухина. Вторая его профессия – оператор, причем Васин творческий рост от посредственного владения любительской видеокамерой до высочайшего мастерства и знания новейшего оборудования произошел на наших глазах. Васю Мозжухина знают как оператора и на телевидении, где он время от времени проводит мастер-классы. Западные партнеры зовут его Mr. Spicy – Вася в состоянии есть настолько острую пищу, что любой другой посчитает ее несовместимой с существованием.

№ 7 – Александр Мищерев.

По основной профессии Саша – кузнец. Человек, который работает с металлом и творчески самовыражается посредством ковки. Занимается промышленным альпинизмом. Для экспедиции важен его «кайакерский бэкграунд» и великолепные навыки скалолаза. Если на какой-то части маршрута требуются веревки и страховки, то это к Саше. И еще он очень хороший механик. Парк нашей техники все время растет. Она очень хорошая, но эксплуатируется в таких условиях, что без Сашиных рук вряд ли пережила бы одну экспедицию.

Автобиография Александра Давыдова

Окончил авиационный техникум по специальности «авиационное вооружение». Никогда по специальности не работал. С детства занимался путешествиями и походами. Позже увлекся кайакингом, продолжал путешествовать и развил эту тему до профессионального экстрима. В 1996 году поучаствовал в проекте CAMEL-трофи в Аргентине, Парагвае и Чили. Нашу команду из двух человек отобрали из пяти тысяч претендентов. На всех отборочных этапах я набирался навыков внедорожного вождения и сильно привязался к автомобилям. После CAMEL-трофи пришел к организации путешествий и уникальных экспедиций, чем и продолжаю заниматься до сих пор.

От Байкала до Байкала

Как обычно, экспедиция отодвигается, и вылет переносят с 23 февраля на 8 марта. Но за четыре дня до старта Анатолий Борисович Чубайс попадает в больницу с воспалением легких, и мне показалось, что все отменят. Однако, позвонили от Абызова, сказали, что экспедицию отменять не будут и даже не перенесут на 1 мая. Потому что мы должны перейти Байкал с юга на север по льду, а к тому времени лед может растаять.

Наконец дату вылета определили окончательно – 16 марта. Потом еще раз окончательно – 17-го… Время, как всегда, уточнялось в последний момент. Семь утра, потом девять вечера, одиннадцать, снова девять, девять тридцать. Остановились на последнем варианте. О месте сбора информация доходила самая противоречивая – то ли Внуково-3, то ли Внуково-1. Когда я уже ехал в машине хоть в какое-нибудь Внуково, позвонили и сообщили, что надо оказаться в VIP-зале между Внуково-1 и Внуково-3.

Все собрались вовремя – И Миша Абызов, и Карстен, и Борис Вайнзихер – новый человек в нашей команде. Нам сказали, что самолет ждет, но на посадку не пускали, потому что Лёша Чубайс вез с собой опасный груз: несколько баллонов с кислородом, необходимых для запланированного погружения под байкальский лед. И хотя самолёт чартерный, специально зафрахтованный, надо получить особое разрешение на провоз такого багажа. Снова задержка. В конце концов разрешение получено, и мы поднимаемся на борт. За большим столом в салоне уже накрыт первый экспедиционный ужин.

За спинкой диванчика Лёша увидел надпись «Кислород». Он приоткрыл дверцу и обнаружил точно такие же баллоны, которые пыталась задержать бдительная служба безопасности. Лёша спросил у бортпроводника, есть ли в этих баллонах кислород. «Конечно». – «А зачем?» – «Так, если кому-нибудь из пассажиров становится плохо, мы включаем кислородное питание».

Раздался звонок по мобильному – из больницы звонил Чубайс. Он пожелал всем счастливого пути, а мне, памятуя наши узбекские провалы в «провалы» и всю историю с квадроциклом, сказал: «Иосиф, я вас очень прошу, остерегайтесь Абызова, потому что без контроля с моей стороны он будет устраивать самые невероятные провокации и экстремальные эксперименты. Держитесь Вайнзихера, он – интеллигентнейший человек. Собственно, я на вас двоих надеюсь. На всю экспедицию осталось два интеллигентных человека: вы и Вайнзихер». Я тут же сообщил об этом Боре, и он остался очень доволен.

Ужин прошел быстро и нешумно. Заметно было, что каждый, как всегда, начинает перестраиваться с ритма бесконечной московской круговерти на нечто совсем другое, на свободную поездку, где только от тебя зависит, удержишь ли ты руль, нырнешь ли с аквалангом, устоишь ли на доске, которая волочит тебя по льду или снегу, выберешься ли из песка или трясины… В обычной жизни, в работе, мы всегда зависим от кого-то и от чего-то, и многие зависят от нас. Постоянная взаимозависимость, необходимость соотносить и соотноситься, решать не только за себя, просчитывать последствия, знать, что каждое твое движение будет замечено, прокомментировано, разнесено эхом, постепенно вытесняет нашу истинную сущность и заменяет реальную жизнь, реальные ощущения должностными обязанностями и функциями. Это справедливо в отношении почти каждого публичного человека, и особенно в отношении постоянных участников наших экспедиций. Выход в стихию, где стихийно возникающие задачи требуют предельной концентрации сил, снова делает начальников просто мужчинами, а отношения между ними – ясными и свободными от условностей. Поэтому переход из городской суеты в соприкосновение, даже во взаимодействие с природой вокруг и внутри себя начинается уже у самолёта, когда все встречаются в аэропорту в специальном обмундировании, на котором написано название экспедиции. Нынешняя называется «Айс-Байкал». И в этой экипировке все одинаковы и равны, как посетители бани или пациенты в больнице.

У меня полная сумка разных приспособлений: и какая-то мини-печка, которой можно отогреваться на морозе, и стельки, которые работают на батареях и «сохраняют теплоизоляционные свойства при температуре воздуха до –75°С». Я, правда, не знаю, есть ли на земном шаре такая температура, но стельки такие есть. И самые разные гели, жидкости, которыми нужно смазывать отмерзающие части тела. И ты понимаешь, что ближайшую неделю или две придётся жить другой, натуральной, реальной и редкой жизнью, где потребуется выживание и преодоление.

После ужина за общим столом занимаем свои места: диванчики в комнатках-купе, на которых можно растянуться и заснуть. Я оказываюсь в одной комнате с Абызовым. Приходит бортпроводница, расстилает постели. Миша за что-то ее отчитывает, и она понимает, что, очевидно, это очень большой начальник. Утром девушка нежно теребит меня за ногу и говорит, показывая на Абызова: «Извините, я не решалась вас будить. Самолет буквально через 15 минут должен сесть в Иркутске. И, как вы думаете, стоит ли будить товарища?» Я сквозь сон еще отвечаю, что не стоит. Она тихо уходит. А самолет действительно через некоторое время плавно и мягко опускает шасси на взлетно-посадочную полосу. Абызов, привыкший, очевидно, не только спать, но и жить в самолётах, точно в этот момент, как по сигналу будильника, открывает глаза, одевается, мы выходим в соседний салон. Там, оказывается, уже все в сборе, уже состоялся завтрак. И мы в Иркутске.

Практически сразу же пересаживаемся на Ми-8 и летим на базу, на берег Байкала. База – это несколько деревянных «спальных» домиков и отдельно стоящая, тоже деревянная, столовая. Вокруг сопки, снег, Байкал покрыт льдом. Говорят, что лед этот разной толщины: от метра до десяти сантиметров. Мы расположились, еще раз позавтракали, переоделись, и приступили к выполнению программы – на сегодня была назначена тренировка погружения под лед.

Прямо в метрах двадцати от берега, может быть чуть побольше – в пятидесяти, прорублено четырехугольное отверстие, и видно, что толщина льда – сантиметров 70–80. Абсолютно черная, жутковатая, вода. Рядом с прорубью стоит палаточка. Мне сказали, что она обогревается внутри, и там надлежит переодеваться. Должен сказать, что мне всё это очень не понравилось. Во-первых, температура: на улице днем градусов 20 мороза, а ночью, говорят, бывает до сорока, иногда до пятидесяти. Во-вторых, гидрокостюм, в который меня запаковывали три инструктора, объясняя по дороге, зачем нужна каждая резиночка, застежечка, клапан. Владеть телом, по крайней мере, на суше, в нем совсем не просто.

Уже перед тем, как подключить аппарат для дыхания, мне дали листок бумаги с обязательством, в котором очень много пунктов: обязуюсь выполнять все инструкции тренеров; обязуюсь не импровизировать в воде; обязуюсь двигаться точно по намеченному маршруту; обязуюсь при нехватке воздуха немедленно поднять палец правой руки вверх, что означает просьбу помочь выбраться на поверхность. И самое главное: в случае потери здоровья обязуюсь не иметь никаких претензий к устроителям моего погружения под воду, а в случае смерти гарантирую, что мои родственники не будут иметь никаких претензий к тренерам, к водолазам, в общем, ко всем, кто меня погружал. Я обреченно подписал все обязательства, и испугался, что подставлю родственников. Они же не знают о том, что не смогут предъявить никаких претензий!

Дальше мне объяснили, как дышать, попросили зажать зубами трубку, навесили на спину тяжелейший, по-моему, двадцатикилограммовый баллон с кислородом. И, чтобы я погружался быстрее, надели пояс из кусков свинца, похожих на болванки на металлургических заводах. Со всем этим обмундированием двигаться я мог только в сопровождении двух инструкторов, которые доставили меня к полынье и еще раз повторили сигналы: если кончится воздух, ребром ладони дотронуться до шеи; если надо выплыть наверх, поднять большой палец, а если всё хорошо, показать о’кей – кругляшечку двумя пальцами. После этого меня безжалостно спихнули в воду.

Большего кошмара, казалось, я еще не испытывал. Тренеры предупредили, что вода сегодня не холодная, нормальная, практически ноль градусов. А мне казалось, что я совершенно голый, и всех этих чудовищных килограммов, пряжек и застежек на мне нет… Голову просто насквозь промывала ледяная вода. Если учесть, что все это случилось сразу после шестичасового перелета, то можно очень приблизительно представить тяготы моего положения. На берегу мне успели сказать, что я увижу красоты байкальского дна. В темной воде действительно болтались какие-то водоросли и зелёные кусты. Я знал, что здесь неглубоко, каких-то там метров 20, а вот если отплыть чуть дальше, там уже 140, а еще дальше – будет полторы тысячи метров, но туда точно плыть не надо. Захотелось вынырнуть как можно быстрей. И тут я с ужасом увидел перед собой страшное чудовище, какие бывают в научно-фантастических фильмах. Я уже стал неуклюже разворачиваться в своем скафандре с целью немедленно ретироваться, но вдруг осознал, что чудовище приветливо машет рукой. Оказалось, что это Вася, наш доктор-оператор, который все время, пока меня инструктировали и готовили к погружению, сидел в «кустах» и ждал, когда кто-нибудь туда опустится, и можно будет снимать. Я был первым, если не единственным, потому что все остальные в это время пошли пробовать снегоходы. После встречи с Васей я окончательно понял, что воздуха не хватает и нужно выбираться. Поднял вверх большой палец – этот жест я запомнил лучше других. И практически в тот же момент ткнулся головой в ледяную толщу. Состояние испуга, охватившее меня, было сродни ощущениям во сне, когда начинаешь задыхаться от ночного кошмара и кажется, что проснуться нельзя. На какие-то доли секунды показалось, что я замурован, и тут почти случайно чуть правее от себя увидел просвет – это был выход из ледяного плена, свет в конце тоннеля. Возможность всплыть, выйти, вырваться из круга, отклониться от заданного маршрута всегда была для меня одной из самых важных и необходимых свобод. Можно двигаться вместе с толпой, но это должно быть осознанное движение. Невыносимо, когда ты зажат и зафиксирован со всех сторон, а желание изменить направление упирается в непробиваемую стену, будь то реальная ледяная толща или политические, религиозные, идеологические и прочие догмы. Наверно поэтому мне не нравятся подземные переходы, пробки в тоннелях и замкнутое пространство. Наверно, поэтому, когда я впервые оказался в метро, меня так поразила надпись «выхода нет». Выход должен быть…

Меня вытащили, сняли тяжелейший свинцовый пояс и завели в палатку. Нервное напряжение и послеполетное недомогание давали о себе знать так сильно, что я переоделся, выбрел на базу, добрался до койки и, взяв в руки не то диктофон, не то телефон, отключился и заснул. До сих пор не могу понять, что же я собирался с этим устройством сделать…

После обеда все снова пробовали снегоходы. Борис Вайнзихер успел перевернуться, и не он один. Я решил в один день много не экспериментировать и ограничился подбором необходимого снаряжения.

Сегодня восемнадцатое марта, день рождения моего папы, моего замечательного папы – гонщика и спортсмена. Я сижу в углу деревянного домика на Байкале, здесь уже глубокая ночь, и время на пять часов опережает московское. Зашел Саша Давыдов. Договорились, что завтра я встану как можно раньше и самостоятельно до завтрака опробую снегоход: поднимусь на сопку, пройду по чистому льду, по торосам, по пересечённой местности. Надо потренироваться, потому что сразу после завтрака начинается очень длинный переход.

Будем идти по центру Байкала. Сейчас мы находимся в районе Листвянки, рядом с тем местом, откуда вытекает Ангара. Вначале пойдём точно на север, и завтра придется одолеть на снегоходах 200 километров. Наши опытные мастера говорят, что снегоход – это нечто среднее между гидроциклом и квадроциклом. И на том, и на другом я вроде бы много уже накрутил, намотал, наездил. Что ж, попробуем и этот гибрид!

Лёша Чубайс преподал мне краткий теоретический курс управления снегоходом: «Смотрите, ноги втыкаете сюда – там есть 2 отверстия, – и ни в коем случае не вынимаете, потому что, видите, какой острый край снегохода! Даже если будете падать, ни в коем случае ногу не вынимайте – в лучшем случае вам её отрежет». Я говорю: «А в худшем?» Лёша задумался и сказал: «Ну, в худшем, сломает». Дальше он мне объяснял, как нужно всем телом наклоняться при повороте, естественно, во внутреннюю сторону поворота, и какие углы удерживать. Мы выехали на небольшую тренировку, прямо на Байкал… Сразу начало запотевать стекло шлема. Как мог, я его протирал. По снегу ехать было легко, а вот некоторые ледовые участки оказались труднопроходимыми.

После часовой тренировки вернулся в лагерь, поставил снегоход. Заканчивались общие сборы, я тоже отнес свои вещи в вездеход. С собой возьму только маленький рюкзачок с самым необходимым. Переход длинный, и мы можем не дойти до пункта назначения. Вначале говорили, что до него 200 км, сегодня уже 220. Понимаю, что все эти километры будут наворачиваться в зависимости от возникающих на пути трещин: их надо обходить, и, естественно, километраж увеличивается. Если мы до темноты не доберемся до лагеря, нас заберет вертолёт. Технику оставим прямо на льду, с вертолётом уйдём на базу, а наутро вернёмся, чтобы продолжить движение. Во всяком случае, такой план объявил Давыдов. Сейчас опять надо надеть на себя все морозоустойчивое обмундирование и – по снегоходам!

Колонна состоит из 8 джипов, 16 снегоходов, 3 вездеходов, нескольких мотоциклов. Мотоциклы и снегоходы меняются в зависимости от возможности прохождения трассы, вездеходы не проходят там, где проходят снегоходы, и джипы тоже иногда от нас, снегоходов, отстают.