Текст книги "Приключения стиральной машинки"

Глава 6

Ночь вокруг была почти непроглядной. Огонь костра съел остатки предыдущей порции дров и стал маленьким и беспомощным, а звуки леса стали громче и ближе. Артем подбросил в костер сухого мха, и когда пламя занялось, подложил еще дров. Костер разгорелся с новой силой, и отблески пламени падали теперь намного дальше в окружающий лагерь лес. Так можно было разглядывать этот ночной лес прямо отсюда, не сходя с места.

Но Артему было этого мало. Он сидел у костра, и сон бежал от него, как зверь от огня. Ему хотелось, чтобы поскорее настал новый день, и чтобы он мог дальше и дальше идти по этой незнакомой земле, с головой погружаясь в неведомое. Он бы и сейчас с удовольствием не то что пошел, а понесся бы огромными скачками, как молодой леопард, по этому громадному неизвестному континенту. Звуки ночного леса не пугали его, наоборот, они были маняще близки. Артема так и подмывало встать и потихоньку отлучиться в лес, недалеко, совсем рядышком, чтобы заглянуть за кромку света, которую отбрасывало скудное пламя костра.

Была уже глубокая ночь, а он все сидел, снова и снова прислушиваясь к звукам ночного леса.

Все давно спали. Даже матроса, назначенного нести ночную вахту в их лагере, сморил глубокий неуставной сон. Артем не выдержал и решил обойти лагерь вокруг, чтобы посмотреть на лес хотя бы издали, не приближаясь к нему, поскольку это было строжайше запрещено.

Он, не теряя из виду спящих в лагере людей, медленно пошел по кругу. Вокруг лагеря росли исполинские пальмы и еще много других, по большей части, незнакомых ему деревьев. Вчера, улучив свободную минутку, Артем наконец засел за свой дневник. Он быстро описал все, что приключилось с ним за последние дни. Особо он описал все встреченные в лесу громадные деревья. Некоторые из них он знал. Даже помнил, как они называются по латыни. Но одно дело сухая латынь, а совсем другое, когда ты прикасаешься рукой к гигантскому, уходящему высоко в небо, стволу, с которого медленно стекает сок каких-то маслянистых растений.

Артем медленно двигался вдоль освещенного костром круга. Костер снова начал гаснуть и круг света сузился настолько, что Артем вынужден был вернуться и подбросить в костер новую порцию дров. Огонь опять выхватил из темноты причудливые очертания леса, и Артем продолжил свое путешествие вдоль импровизированной границы, назначенной ему светом костра. Наконец круг замкнулся, и юноша вернулся в исходную точку. Легкое разочарование отразилось на его лице, но никто не мог видеть этого, так как все давно спали сном, если и не очень спокойным, то достаточно глубоким. Дневной переход по жаркому и влажному лесу изрядно измотал людей.

Артем постоял несколько минут, прислушиваясь к лесу. Звуки были такими же, как и час, и год назад. Обитатели леса нисколько не обращали внимания на непрошенных гостей и деловито вели свою ночную жизнь. Ухали и свистели на разные лады ночные птицы. Где-то громко, совсем не по – ночному, трещали ветки. Это, верно, хищный зверь волок в чащу свою добычу. В этой ночи было мало безмолвия, но и нового ничего здесь не происходило.

А человек все стоял и стоял, всматриваясь в темноту и словно ожидая чего-то. И верно говорят: покличешь черта, а уж он тут как тут. Неожиданно Артем услышал громкий шорох неподалеку в лесу, и после этого послышался непривычный для этой ночи звук – где-то очень близко от того места, где стоял Артем, застонал человек. Стон был явственный и довольно громкий. Артем прижался к дереву, замер и весь обратился в слух. Но шли минуты, и больше никаких стонов не было слышно. «Наверное, показалось», – глубоко вздохнув, подумал он. Но, не успел он расслабить непроизвольно напрягшиеся до предела мышцы и отойти от этого места и двух шагов, как вновь из лесу донесся тихий стон. Теперь он был похож на шелест ветра в ночной листве. Человек, если это был он, явно слабел. Артем снова насторожился и напряженно прислушивался. Звук снова исчез. Юноша вдруг испугался: «А вдруг это все мои фантазии? И никого там нет. А это только ночная гиена какая-нибудь смеется надо мной». Холодный пот облил его спину густой липкой струей. Он представил себе, как матросы исподтишка хохочут над ним. И когда он поворачивается к ним спиной, они показывают на него пальцами, сопровождая свои пантомимы всякими непристойными жестами. «Ладно бы гиена, – лихорадочно рассуждал он. – Гиена пускай себе хохочет. А если там действительно никого нет, то тут, брат, тебе такой конфуз может выйти, что ой-ёй-ёй!» Как назло в лесу снова раздался шорох травы и легкий, почти не различимый уже вздох. «Тьфу, ты, пропасть! – разозлился юноша. – Да что там такое дышит, а? Вот бесовское отродье!» Сомнения терзали его. А вдруг там правда кто-то есть, и этот кто-то ждет от него, Артема, помощи? А он тут стоит и рассуждает, нарушать ему приказы или нет.

В Артеме теперь словно поселились две разных сущности. Одна кричала ему: «Беги! Там кто-то зовет на помощь». А другая, холодная и рассудительная, увещевала: «Куда? В темный лес, один? Не положено! Дисциплина, брат, она для всех едина».

Прошло еще несколько минут, и вдруг снова из лесу послышался этот странный тихий стон. Он был уже едва различим, и в нем уже была обреченность, словно бы человек знал, что никто не придет ему на помощь в этом ночном темном лесу. Время неумолимо утекало, и теперь Артем уже не раздумывал. Конечно, приказ капитана не покидать лагерь в одиночку, а особенно в ночное время, никто бы не осмелился нарушить. Но сейчас обстоятельства требовали действия.

Юноша тихо вернулся к костру, выбрал толстую смолистую ветку и, ткнув ею в горящие угли, подождал, пока она займется пламенем. Вооружившись этим факелом, он справедливо рассудил, что никакой беды не случится, если он быстро и тихо проберется в лес и посмотрит, кто издает там такие странные звуки. Если это действительно лесной зверь, которому не спится в этот поздний час, то Артем так же тихо возвратится в лагерь, избежав и насмешек матросов, и нареканий капитана. Но если это не зверь, то… Эту мысль он уже не успел додумать, на ходу решив, что будет действовать по обстоятельствам.

Артем почти бежал, спотыкаясь об узловатые корни деревьев, вылезавшие из-под земли в самых неподходящих местах. Корни были похожи на ночные тени. Но только синяки на ногах от них оставались вполне ощутимые. Артем сейчас ничего этого не замечал. Факел у него над головой издавал совсем тусклый свет и нещадно чадил. И, если бы не огонь костра на поляне, где был устроен привал, то Артем неминуемо бы заблудился в этом бескрайнем незнакомом лесу. Но ему повезло. Через несколько десятков метров он со всего маху споткнулся о лежащего на земле человека и кубарем покатился в ближайшие кусты. Он больно ударился затылком о ближайший ствол дерева, но так и не выпустил из рук свой импровизированный факел. Перекувыркнувшись через голову целых два раза, словно жонглер в цирке, Артем моментально вскочил на ноги. Он поднял повыше факел, пытаясь разглядеть лежащего на траве человека и по инерции задал обыкновенный в таком случае вопрос: «Кто тут?» Человек, о которого он так неожиданно споткнулся, тихо застонал. В неверном мерцающем свете Артем разглядел юношу, почти мальчика, с очень смуглой блестящей кожей. Волосы у незнакомца были иссиня-черные и абсолютно прямые. Одет он был только в набедренную повязку, а на шее у него сверкало великое множество разноцветных бус – в стекляшках отражалось пламя факела. Несколько нитей этих бус порвалась, и стеклянный бисер теперь блестел в траве, словно слезинки или капли росы. Видимо человек из последних сил пытался ползти на свет далекого костра, горящего на поляне, который в ночном лесу был виден на несколько десятков метров, словно огонь маяка в пустынном море. В следующую секунду произошло то, чего Артем ожидал меньше всего. Человек, видимо, собрав последние силы, поднял голову и почти на чистом русском языке сказал только одно слово: «Помогите». После этого он уронил голову на траву и впал в полное беспамятство.

Артем от неожиданности выронил факел. «Что за чертовщина! Этого не может быть!» Мысли носились в его голове со скоростью молний. Но ничего путного в ближайшие минуты он так и не придумал. А драгоценное время шло. Артем наконец сообразил, что человек, которого он так внезапно нашел в лесу, по всей видимости, ранен. Иначе чего бы это он разлегся здесь посреди ночного леса? Неужели только ради удовольствия постонать на радость всем гиенам и шакалам, живущим в этих краях! Факел догорал во влажной от росы траве, отбрасывая вокруг себя тусклые блики. Но все же, именно благодаря этому слабеющему огоньку на поляне было немного светлее, чем в лесу. Артем рассудил, что теперь факел ему уже не пригодится – сквозь деревья огонь костра был хорошо заметен. Да и нести на плечах раненого человека, держа в одной руке факел, было несподручно. Артем примерился, намереваясь взвалить свою находку себе на плечи, но какое-то быстрое, почти неуловимое глазом движение в темноте насторожило его. Он резко выпрямился, и это было как раз вовремя. Прямо перед ним, на расстоянии нескольких метров, стоял леопард. Видимо, он наблюдал за Артемом, прячась в густой тени ночи. И теперь, поняв, что этот человек ему не опасен, леопард вышел на поляну. Шкура его выделялась светлым пятном на фоне черного леса. Свет факела еще теплился в росистой траве. Артем только теперь пожалел о том, что так непредусмотрительно бросил факел – свою единственную защиту посреди этой длинной и небезопасной ночи. Зверь стоял напротив Артема совершенно беззвучно, только мышцы на его мощных передних лапах заметно шевелились под светлой пятнистой шкурой. Все это Артем отмечал автоматически, даже не задумываясь – на это у него просто не было времени. «К прыжку готовится», – мелькнула у Артема запоздалая мысль. Он который раз уже за эту ночь лихорадочно соображал, пытаясь найти короткое и правильное решение проблемы. Но зверь времени ему для этого не оставил. Он просто прыгнул. Артем сделал единственно верное движение, которое на протяжении столетий до него делали миллионы мужчин-охотников, мужчин-добытчиков – он резко, почти машинально выхватил из-за пояса длинный испанский кинжал, присел и буквально поймал грудную клетку зверя этим кинжалом. Леопард всей своей тяжестью упал сверху на человека, и они вместе повалились в траву. Кинжал ушел в мягкое тело зверя почти по самую рукоять. Через секунду все было кончено.

Артем не знал, сколько времени он пролежал на траве, пытаясь прийти в себя и собираясь с силами.

Когда силы вновь вернулись в его переставшее, наконец, дрожать крупной дрожью, ослабевшее тело, он освободился от лежащего на нем тяжеленного леопарда и сел. «Ты смотри, господь уберег», – подумал он, разглядывая в темноте бездыханное тело зверя.

– Повезло, так повезло, – сказал он вслух и троекратно перекрестился, вполголоса вознеся благодарственную молитву Пресвятой Богородице и всем святым апостолам, кого только смог вспомнить.

Еще немного передохнув, он взвалил себе на спину так и не пришедшего в себя за все это время темнокожего юношу и, пошатываясь от тяжести ноши, пошел в сторону лагеря.

Поход назад занял не меньше получаса. Но спасительный свет костра вывел Артема точно к лагерю. Он отсутствовал, по-видимому, около часа, и за это время матрос, уснувший во время ночной вахты, был разбужен зверским шепотом Караганова: «Что же это ты, братец, так дерьмово вахту несешь? А?» Матрос подскочил от неожиданности, спросонок пытаясь сообразить, на каком он сейчас свете. Но Караганов, понимая, что дневной переход совсем не сахар для непривычных к тропическому климату людей, махнул на него рукой и пошел вокруг лагеря, проверить, что и как.

Артем показался из-за ближайшей к лагерю пальмы как раз в тот момент, когда Караганов заканчивал свой ночной обход.

– Тьфу, ты, опять без приключений не обошелся! – В тихом голосе Караганова одновременно читались досада и любопытство. – Ты, Артемий Кузьмич, доколе по ночам будешь шляться и всякую гадость в лагерь тащить, – сказал Караганов ворчливо, принимая из рук Артема впавшего в беспамятство человека. Они вдвоем быстро устроили для раненого лежанку около костра, и только после этого Артем, отдышавшись, смог ответить старшему товарищу.

– Я, Сергей Викторович, вам потом все объясню. Этот человек, по-видимому, ранен леопардом. Он стонал там, в лесу, вот я его и принес, – тихо сказал ему Артем.

– А откуда знаешь, что леопардом? В этом лесу зверья ночного тыща с хвостиком водится! – Караганов вопросительно посмотрел на Артема, но тот в ответ только отвел глаза. Так они просидели минут десять. Караганов налил из фляги воды в котелок, подбросил в костер хвороста и стал готовить какое-то варево из порошков и сухих травок, которые он выудил из своего вещмешка. – Надо раненому лекарство соорудить. Не зря же ты его из лесу приволок. Жалко будет, если помрет. Будем лечить! – шепотом завершил он свой монолог.

Артем медлил, соображая, говорить или нет о своем странном открытии, но все же решился:

– А еще он по нашему говорит.

Караганов перестал помешивать варево в котелке и недоверчиво глянул на Артема:

– Бросьте, Артемий Кузьмич, ночью в этом лесу и не такое может послышаться. – Но препираться больше не стал, а быстро и толково обследовал незнакомого юношу. – Да, брат, у него на спине серьезные раны. Видимо, от зверя ему хорошо досталось. – Караганов споро и очень профессионально перебинтовал раненого и удобнее устроил его поближе к костру. – Сейчас его от болезни лихорадить начнет, так что ему тепло необходимо, – тихо сказал Караганов, – жаль, одеял нету. Ему бы теперь в самый раз.

Как бы тихо они не старались себя вести, но почти весь лагерь уже успел проснуться от необычной возни и шума, производимого во время этих процедур. Матросы терли глаза и шептались, кивая на темнокожего человека. «Ишь, ты, антихрист какой. Черный весь, как сажа. Чудны твои дела, господи».

Закончив устраивать гостя на ночлег около костра, Караганов прикрикнул на проснувшихся матросов, и те, понемногу успокоившись, разбрелись по поляне и снова растянулись на мягкой траве – кто где. Через полчаса их громкий храп снова оглашал окрестности, приводя в недоумение от незнакомых звуков ночных обитателей леса. Матросов можно было понять. За время долгих морских походов жизнь кидала их чуть не в пасть к самому сатане, они еще и не такое видели! А вот отдых в их жизни был редкой драгоценностью. Когда еще удастся всласть выспаться, развалясь на пушистой траве, а не в тесном корабельном гамаке, который бесконечно раскачивается под монотонный шум океанских волн.

Артем прилег около костра и, наконец, тоже уснул, сполна удовлетворив на сегодняшнюю ночь свою жажду необыкновенных приключений.

Глава 7

– Итак, Татьяна Петровна, я слышал, вы родились где-то на Севере.

– Да, Коля. Родина моя называется деревня Кишма. Это там, где течет большая река Ангара и есть у нее много маленьких и совсем маленьких притоков. А один называется Алталук, что на местном наречии означает «Золотая речка», – уточнила моя мама. – Далековато отсюда, правда? – И моя мама загадочно улыбнулась.

– Да, неблизко. – Коля записал все услышанное и приготовился к пространному рассказу. Но его ожидания не оправдались.

– Значит так, родилась я в 1934 году. В школу пошла там же. После школы поработала пару лет в нашем сельсовете секретарем, а потом мой отец решил, что надо нам перебираться на большую землю, и мы переехали в Москву. Здесь я закончила институт. Педагогический. Вышла замуж, родила Лену. Всю жизнь проработала в одной школе, учителем начальных классов. Теперь, вот, на пенсии. Редиску сажаю. – Мама замолчала и удовлетворенно вздохнула. Коля все записал и поднял голову.

– И это все? – разочарованно спросил он.

– Все, – скромно сказала моя мама.

– Да. И здесь негусто. – Коля подумал еще около минуты. Я уже стала привыкать к тому, что он, прежде чем что-то спросить или сказать, всегда довольно долго о чем-то думает. А может, просто делает вид. Для солидности.

Но тут Коля задал вопрос, который все же свидетельствовал о том, что думать Коля умеет.

– Скажите, Татьяна Петровна, а тот факт, что вы и мама Лениной подруги, Маши, родились в одном и том же далеком поселке Кишма вас не настораживает?

Мама спокойно посмотрела на Колю.

– Во-первых, Маша, конечно, Лене подруга, но она же нам еще и родственница. А во-вторых, почему это меня должно настораживать? – так же спокойно спросила она.

– А потому, – в тон ей ответил Коля, – что стиральные машинки крадут только у членов вашей семьи, которые, как выясняется, имеют к вашему прошлому прямое отношение. – Коля был строг как никогда. Но моя мама была по-прежнему абсолютно безмятежна.

– Понимаете, Коленька, этот факт, на мой взгляд, вас, как следователя, конечно, мог бы очень заинтересовать. Но у меня для вас никакой дополнительной информации по этому вопросу нет.

Коля снова скис. Еще через пять минут размышлений он решил, что продолжать дальнейшие расспросы бессмысленно. Мама подсластила ему пилюлю.

– Коля, не расстраивайтесь. Да бог с ними, с этими машинками. Они же и не очень новые уже. Я думаю, надо действительно сменить нам всем бытовую технику и просто начать новую жизнь. Вон, берите пример с Олега. Он уже Лене машинку-то поменял. А чем Маша хуже, а? – При этих маминых словах Коля как-то подозрительно застеснялся и стушевался вовсе, когда мы все стали наперебой предлагать ему забыть про эти дурацкие машинки, а лучше съесть еще пирога со смородиной, своевременно принесенного тетей Ниной к нашему завтраку взамен уже съеденного пирога с малиной.

– Коля, а хотите, мы все свои заявления обратно заберем, а? Ну, правда, фиг с ним, с этим металлоломом. Такое утро замечательное. Сейчас пирогов с чаем поедим, а потом будем песни петь. Народные. Знаете, как моя мама умеет песни петь!

И все так и было. Мы пили чай с пирогами. Пели народные песни. Гуляли по деревне, и просто замечательно проводили время. А потом, уже когда на небе вовсю горели яркие звезды, Коля и Олег отвезли нас с Машкой домой, в Москву. Пора было и честь знать. Тем более, что у меня завтра была следующая репетиция, а я за эти два дня только и делала, что пила чай с пирогами, да плескалась в ледяной реке под дружное улюлюканье меня самой и моих друзей.

Олег проводил меня до двери моей квартиры, и мы все стояли и стояли, и нам совсем не хотелось расходиться по домам.

– А знаете что, Лена, давайте завтра сходим в ресторан. Как вам моя мысль? – Вдруг предложил Олег.

– Мысль замечательная. Только у меня завтра снова репетиция, и, боюсь, что если сходить в ресторан прямо с раннего утра, то потом я слабо буду разбираться в рояльных клавишах. А после репетиции у меня уже не будет никаких сил, и значит, удовольствие все пройдет мимо.

– А никаких проблем, – обрадовался Олег. – Тогда мы все перенесем на послезавтра, никакой репетиции, а только сплошные удовольствия. Согласны?

– Ладно, – согласилась я, – удовольствия так удовольствия.

И мы, наконец, расстались.

Завтра пролетело как один миг. Накануне я весь остаток вечера прилежно просидела за роялем, шлифуя моего Шостаковича до неописуемого блеска.

Я легла в одиннадцать, проснулась в семь, прекрасно выспалась, плотно позавтракала и поехала на репетицию. Я играла блестяще. Я упивалась звуками. Когда все закончилось, я, очень довольная собой, гордо взглянула на оркестрантов и стала складывать ноты.

Когда зал опустел, мой замечательный гениальный дирижер подошел ко мне, немного пожевал губами – это он обычно так тянул время, и сказал:

– М-да, м-да. Милочка, как бы вам это помягче сказать. В общем, сегодня вы были не совсем на высоте. Ваш Шостакович звучал как-то суховато, без лоска. Хочется больше красок. Вы меня понимаете? – Я обалдело кивнула. Дирижер сочувственно глянул на меня и продолжил: – Видимо, вы мало спали – вон какая бледненькая. – И он участливо покивал головой. – Ну, ничего, ничего. Я в вас верю. Вы обязательно справитесь. Только я вас умоляю – отдыхайте побольше! Вы, когда хорошо отдохнете, играете просто божественно, просто само совершенство.

Я поехала домой и сразу легла спать.

На следующий день Олег зашел за мной около семи часов вечера, как мы и договаривались. Я была готова: в полной боевой раскраске и вечернем платье я была неотразима. И на этот раз никакой дирижер не смог бы меня в этом разубедить.

Олег выбрал маленький китайский ресторанчик. Обожаю восточную кухню! Мне все равно, что есть: суши или мясо в кисло-сладком соусе. Но это фантастически вкусно!

И еще в таких ресторанчиках всегда есть одно преимущество перед другими – в них нет музыки. Вернее, не то чтобы совсем нет, есть какие-то булькающие и мурлыкающие звуки, от которых хочется иногда впасть в транс. Но зато там нет этих жутких бахающих звуков, которые современные мне люди почему-то называют музыкой. Какая же это музыка? Музыка – это красивая мелодия, а здесь только дикий грохот безумных ритмов. Понимаете разницу? Голый облезлый ритм. И все!

В ресторанчике был красноватый полумрак. Это происходило оттого, что вокруг нас были только традиционные китайские красные фонари. Мне это очень понравилось. Здесь было спокойно и умиротворенно, как и повсюду на настоящем Востоке. Сейчас много подделок, но этот Восток, похоже, был настоящим. Узкоглазые и темноволосые официанты знали по-русски только два слова: спасибо и пожалуйста. Причем произносили они это на свой, восточный, манер, и я сначала вообще не поняла, чего они от меня хотят. Зато их «сасиба» и «сазаласта» звучали примерно каждые десять секунд. А я очень ценю в официантах именно вежливость. Это же лицо конторы! А еще улыбка официанта сильно отражается на его чаевых.

Чтобы заказать себе что-нибудь съедобное, надо было просто ткнуть пальцем в предложенное меню. Что касается скорости исполнения заказа, то здесь Восток оказался на недосягаемой высоте. Блюда появлялись перед нами со скоростью изготовления фаст-фуда, дымящиеся и вкусно пахнущие, на блестящих тарелочках под блестящими крышечками. И при этом все подряд официанты не забывали мне вышколенно улыбаться. Мне даже показалось, что их улыбки были искренними. Не то что в каком-нибудь мак-дональдсе. Там улыбки выдрессированы годами обучения у профессиональных стервозных менеджеров. Но, черт возьми, это все равно приятней неулыбчивого совкового общепита.

Мы заказали целую кучу всякой восточной всячины и наслаждались пищей долго и со знанием дела. Мы болтали обо всем на свете – сначала, как водится, о погоде. Потом об изменчивости моды. И здесь Олег неожиданно оказался докой. Я уже почти забыла о том, что он археолог. А археологи, оказывается, уделяют большое значение тому, во что одевались наши свежераскопанные предки. Из этой информации, к моему крайнему изумлению, они извлекают много далекоидущих гипотез. Может, конечно, и не все археологи разбираются в моде, но Олег как раз был таким экземпляром. Мода была его коньком, а для меня, как для вполне нормальной женщины, эта тема была неиссякаемой и вечной. Мы проговорили часа три – и когда сидели в ресторане, и когда шли домой, и даже когда стояли около моей квартиры. Олег все рассказывал и рассказывал мне о своих замечательных находках и умозаключениях, которые из них следовали. Я слушала его, открыв рот, и думала: «И такой золотой мужик жил у меня буквально над головой, а я ничегошеньки об этом не знала». И это открытие было моей самой главной археологической находкой.

В первом часу ночи мы, наконец, расстались, пообещав друг другу, что назавтра обязательно созвонимся. Я легла спать абсолютно счастливой. Наверное, когда в человеке есть предчувствие любви, то это всегда делает его счастливым. У меня даже походка изменилась, я теперь не ходила по земле, а ступала по ней легко и почти воздушно. А голова моя была заполнена дивной музыкой сфер, ангелы пели мне свои гимны, а сама я теперь могла дни напролет проводить за роялем, сочиняя невероятной красоты мелодии, которые и записывала мгновенно в свою нотную тетрадь.

Говорят, свои лучшие стихи Пушкин написал, когда был влюблен. А поскольку он был влюблен практически постоянно, то и стихи у него всегда были просто супер! Видимо, я понемногу двигалась в том же направлении. Олег мне нравился все больше и больше, пока я, наконец, не осознала, что влюбилась в него по уши.

Мы теперь гуляли по вечерам каждый день. Лето было замечательным, в меру теплым и почти без дождей. Я видела, что и моя персона Олегу отнюдь не противна, и это обстоятельство радовало меня, как давно уже ничто не радовало в этом мире. Так прошло около двух недель. Машку я категорически забросила, и она, разобиженная, даже не звонила мне.

В один из таких дней Олег сказал мне, что пытался дозвониться до Кольки, а абонент почему-то оказался недоступен. И это продолжается уже третий день.

– Слушай, может, ты знаешь, куда они все подевались? – Я задумалась и честно созналась Олегу, что тоже понятия об это не имею.

– А давай Машке позвоним! Она-то наверняка знает, куда он подевался. – Олег заглянул мне в глаза и чмокнул меня в кончик носа – наши отношения зашли уже в ту стадию, когда кончик носа – это самое безобидное место, в которое я позволяла ему себя чмокать.

– Знаешь, давай лучше ты, – замялась я, – Мне как-то неудобно.

– Чего-о? – Удивился Олег. – Это как так, неудобно? Вы же подружки не разлей вода, и вдруг неудобно.

– Ты понимаешь, я ее пару раз «продинамила», когда она мне звонила – один раз мы с тобой в кино опаздывали, а второй раз, ну, в общем, мы с тобой были заняты. Оба, – и я застенчиво зарделась. – И, похоже, Машка обиделась. Вот. – Я шутливо ткнула его кулачками в грудь. – А все ты виноват, соблазнитель. Заколдовал меня, как Кощей Бессмертный Василису Прекрасную.

Олег обнял меня и прижал к себе.

– Не нужны нам никакие Василисы. Нам и с Еленами Прекрасными неплохо живется. – И он снова поцеловал меня, долго и нежно. После этого он достал телефон и скомандовал мне: – Диктуй ее номер. Я сам ей позвоню. Надо же вас как-то помирить. Вот покаюсь сейчас, что соблазнил ее лучшую подругу, и пусть она теперь на меня все шишки валит. – Олег набрал ее номер и через секунду уже вправлял Машке мозги, ласково, но настойчиво. Он договорился, что сегодня мы ужинаем у нее – Машка обожала гостей, и Олег, как тонкий психолог, уже давно просек это обстоятельство. – Ну вот, мы с тобой двух зайцев убьем. Во-первых, ублажим твою подругу – она же обожает готовить, а во-вторых, узнаем, наконец, где наш друг Колька.

И тут мне в голову пришла свежая мысль.

– Послушай, Олег, а почему ты так уверен, что Машка что-то знает?

Олег посмотрел на меня как на несмысленыша и погладил по голове.

– Раз говорю, значит, знаю, – сказал он. – А ты, что, разве сама не заметила, что у них настоящий «ля мур»?

– Ага, это ты значит так обозначаешь тесный контакт мужчины и женщины, – съехидничала я. – Это значит, что и у нас «ля мур».

– Глупенькая, у нас с тобой все по-настоящему и никакого «ля мура».

– Ага, значит, это Колька Машке мозги крутит? – Не унималась я. Олег по-прежнему смотрел на меня как на годовалого ребенка.

– Ты почему все время к словам цепляешься? Колька – мужик серьезный, основательный. А Машка ему просто нравится. Он мне сам сказал.

– А, так вот как вы, мужики, строите козни у нас за спиной, да? – Я, улыбаясь коварной женской улыбкой, повалила его на диван, и мы, так обнявшись, скатились с дивана прямо на ковер. Растянувшись на ковре, я затихла и прижалась к нему. – Скажи, а ты меня любишь? – сказала я тихо.

– А что, разве не заметно, – так же тихо сказал он, сгреб меня обеими руками и чуть не задушил в своих объятиях. И снова я была абсолютно счастлива.

Вечером мы пошли к Машке. Она наготовила на целую свадьбу, и мы объелись. Когда дело подошло к десерту, Олег спросил:

– Маш, а скажи мне, пожалуйста, где наша домашняя милиция? Я звоню, звоню, а результата «ноль».

– Да он в какую-то командировку усвистел. Сказал, что на Север. А точнее я ничего не знаю. Сказал еще, что когда вернется, то расскажет кое-что интересное.

– А когда он вернется? – не унимался Олег.

– А бог его знает, – ответила Машка. – Никаких сроков он не обозначил. Да мне сейчас и не до этого. У меня материала к сдаче целая куча, а я его еще не обработала. Меня редактор завтра убьет.

– Не убьет, ты ценный работник, – сказал Олег.

– Ага, я знаю, это ты подлизываешься, чтобы я тебе еще кусочек тортика дала, да?

– Маша, как ты могла обо мне такое подумать? – Олег округлил глаза, но в глубине его глаз плясали все чертики, какие только нашлись на Машкиной кухне.

– Ладно, бери, я не жадная. Все равно больше некого кормить. – В голосе Машки проскользнула грусть. Я насторожилась.

– Машка, а ну колись, что за очередная порция вселенской грусти. Не по прекрасному ли принцу вздыхаем?

Машка покраснела.

– А-а, я, кажется, попала в самую точку. Ура, Машка влюбилась! Олег, представляешь, наша царевна-недотрога влюбилась. И я даже догадываюсь, в кого! – Машка сидела красная, как рак. Я поднялась, обняла ее и поцеловала в макушку. – Маш, ты не представляешь, как я рада, что у нас с тобой раскурочили машинки. Я не представляю сейчас, как могла бы сложиться наша жизнь без этого. – Я подвинула ногой свободный табурет, и мы с Машкой покрепче обнялись и так и сидели, а Олег смотрел на нас и улыбался. Он знал о существовании загадочной женской души. Он вообще много чего знал. Поэтому я в него и влюбилась.