Текст книги "Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая"

Наша огромная компания костер насобирала в человеческий рост, сухие сучья быстро прогорели до угля и над костром поставили чайники, а в золу побросали картошку. Мы с Наташкой уселись на бревно, а Аленка нас покинула, что сняло напряжение, видимо, это все так и останется во мне, не растворится. Наташка смотрела в основном на «новеньких», конечно, на парней, бегать по кустам она не собиралась, но любовь тоже должна с чего-то начинаться. Вот она и пялится на всех подряд. Кто зацепит ее через внутренний импульс? «Выгодным» умом Наташка жить даже не собиралась: «Это противно моей богатой природе», – так она сама выразилась.

– Смотри, чего Муха с Пенкой творят, прямо в «засос», пошли бы на речку, нет же, им нужна публика! – Наташка сплюнула на такую показуху.

– Так Муха тебе «на глаза» все делает! Он вообще тебе не нравиться? – все знали, что Муха по Наташке давно сохнет.

– Не-а, ни за что не берет, у нас темпераменты разные! Но особенно меня этот его друг Толик Уткин смущает, он же хоккеист и старше всех нас, чего он за нами таскается? Он мне прямо неприятен, хочется обходить его стороной, особенно в темноте. То ли мысли у него дурные, то ли сам такой смурной? Муха ведь не такой, чего он с ним связался? Вот почему Кира Железняк так же часто к нам не приходит? Он же тоже их друг!? Против таких хоккеистов, обаятельных, я ничего не имею! И я знаю, тебе Кира нравится! – Наташка хитрюще на меня смотрит.

– И что, он тоже понял, что я на него пялюсь? – я покраснела, повезло, что кругом темень «выдри глаз», а пылающий костер черты лица засвечивает добела.

– Нет, ничего не заметно, но я-то специально за тобой следила! Не может так быть, чтобы девчонке до шестнадцати лет не нравился никто. Когда ты со мной на игру к Антону Горленко ходила, я видела, как ты на Киру смотришь, с улыбочкой такой довольной, словно гордишься им.

Наташка уже несколько лет очарована сыном Викуши, известным в нашем городе хоккеистом Антоном Горленко, вот мы и посещаем все его игры. Кира тоже хоккеист, только сборной нашего лагеря, и мне он давно нравится – он мой личный выбор, настоящий парень, а не образ, навязанный мне бессвязным бессознательным. Да, мне тоже жаль, что Кира сейчас не с нами, а противный Толик тут.

– Смотри, чего эти дуры творят! Чего парня задирают? Где твой Ванька, почему он не с этой Горелкой! Боже, какая же она дура! – Наташины комментарии бессвязны, но мне логичны и понятны.

Наташка не приемлет Таньку Горелову категорично и бесповоротно, и у нее есть на то свои особые причины, семейные: они сводные сестры, мама Наташки и отец Таньки поженились и стали семьей. Наташка этого родства чисто психологически не вынесла, занимать одно пространство, такое, как общая комната, смешиваться энергиями с Танькой – для нее никак невозможно, настолько они абсолютные полярности в этом мире, и Наташка переехала к отцу… Ну и я бы слегка ненавидела девочку из-за которой не могу нормально общаться с собственной матерью!

А напротив уже разыгрывалось настоящее шоу для взрослых! С нами на «костер» пришли несколько спортсменов, с ними новенький Митяй-хоккеист, он высокий и страшно хорошенький, но еще совсем зеленый. Вообще-то он мой ровесник, но для наших девиц, Горелок и Пенок, он – «малыш» и лучший объект для домогательств, не злых, а телесных, и я небезосновательно подозреваю, что с малосимпатичным парнем они бы так себя не вели! Горелка уселась мальчонке на коленки всем своим сексуальным естеством и пыталась запихать ему язык в ухо, Пенка прикрыла его собой сзади, утираясь сверху о его лоб вылезающей из майки грудью – такая мерзость! И Наташка уже «на рогах» стоит, не любит она, когда милых парней обижают развратные фиктивные сестры! Но все же с усилием над собой она решила переключить внимание и не создавать конфликт, развернулась от постыдной сцены в другую сторону:

– Слушай, не пойму, что за тусня у старшего поколения!? И что тут делают эти невесты-поварехи, если Женька номинально твой жених? А Надьки-Светки-Полинки вообще подозрительно себя ведут, смотри, как Надька этому Женьке шею-то наглаживает! Да у них отношения! Сто пудов! – Наташка даже присвистнула, дивясь своим догадкам.

– Это почему? – «жениха» я пропустила мимо, а разобраться в тонкостях чужих сердечных страстей очень даже поучительно.

– Ну, как-то слишком это движение интимно, значит у них физического барьера нет, а он делает вид, что не замечает Надьку, то есть они точно не пара, по крайней мере сейчас. И эта Света Долецкая кривляется, как «без костей», явно Женьку зацепить мечтает, и на Надьку смотрит как на мерзавку! Ну и подружки! Вот Полине Женька неинтересен «по-чесноку», вообще на него не реагирует!

Полина в этот момент стояла перед Егором и что-то образно и шумно рассказывала.

– Знаешь, мне странно видеть Полинку рядом с Егором… Она как начала с «первого» отряда за ним бегать, так свою линию и гнет, уже почти догнула парня, но у них ничего не выйдет, – Наташка смотрит на героев своих версий, как книжку читает.

– Почему? Они несколько лет встречаются! – ну неопытная я, такая мудреная наука – эти отношения полов, а Наташка все сечет.

– Она дерганая, выступает, словно до сих пор «на сцене», так и не рассталась с ролью «капитанши»! Неужели это ее единственное достижение!? Ты Полинку видела хоть раз нормальной? О чем они с Егором говорят вообще? – Наташка даже руку подняла к затылку в озадаченности.

– Так они и не говорят… Может, им незачем?

«Мало ли чем она его держит», – думаю я про себя.

– Да так и есть, что они наедине не разговоры разговаривают, но значит это не отношения, и мне жалко Полину… Егор вообще на Надьку все время пялится! – и Наташка вытянутым подбородком показала мне направление Егорова взгляда.

– Да ладно! Надька, конечно, красивая, блондинка «мерлинмонрошная», жеманная вся, но Полинка прикольная, ногастая, Надьку и не видно за ней. Знала бы Полина, что ты ее жалеешь! Да она первая акула лагеря и всем парням нравится… Хотя, нет, первая акула у нас теперь Алена, – и от собственного комментария меня кольнуло.

– Это точно! Вот интересно, почему бы этой Алене-акуле не уехать к своему богатею, если у них все так зашибенно?! Не из-за Валевского же она тут торчит!? Как вообще можно было влюбиться в этого избалованного мажора!? – Наташка в искреннем недоумении, и вот я собственно тоже – как меня угораздило?

– От мажорки слышу! Горелка так бесится, потому что твой отец только тебя так балует, а вы вроде как сестры! Таньку сильно «калечит», что ты такая вся крутая и пофигистичная! Тут вы с Валевским «близнецы» – он пофигист махровый! Наверно только Ромка нашу Викушу не боится…

– Конечно, я бы тоже никого не боялась, если бы мой дед был Меркулов! Малая, ты подозрительно много про Валевского знаешь! Вот этого я точно боюсь, не хватало чтобы и ты на него запала – он редкий паршивец! – ну она и прозорливая, меня аж ошпарило от ее догадок!

– Да это Ванька все, о ком нам еще говорить… – ну так это правда, бывает что и так.

– А эти два друга тебя на досуге перетирают? Валевский так подозрительно осведомлен о твоих талантах и мечтах! Слушай, я так тебе завидую…

– Почему вдруг? – вот уж странно.

– Ванька так тебя любит, меня бы кто так, и если бы не эти ваши «странности», были бы вы самой крутой парой, нет, самыми счастливыми…

– Так мы и так счастливые, я тоже Ваньку люблю, может, поэтому и счастливые, что страстей нет, я бы не хотела все испортить… – про Ваньку я могу спокойно болтать.

– Да все с вами ясно, вы бесполые…

– Ну да, по отношению друг к другу… – я задумалась о «своем», а Наташка снова наблюдает нервно выходки Пенок-Горелок.

– Сашка, я не могу смотреть, как Горелка хорошего парня портит! Взгляни острым взглядом, этого Митяя надо спасать от развратницы, она ему языком уже в глаз залезла. Или все это ему самому нравиться? – Наташка как-то слишком назойливо теребит ленточно-блестящую прядь волос.

– А какая тебе разница? Спасать так спасать! – ну да, парень слишком мил, и девки просто так свою жертву не оставят, пока их женихи разбежалиь: кто ныряет, кто рыбу сачком пытается выловить.

– Если ему это нравится, то и спасения он не достоин! – Наташка в сомнении качает головой.

– Ну, вот что скажу… это все точно не нравится его сестре! Слушай, а они-то настоящие «близнецы!? Только вот не очень похожи… кажется, ее Марина зовут, она со «второго» отряда? Смотри, эта Марина просто в ужасе! А если это так, то и Митяй не такой, это не его привычное состояние – с девицей во рту, он не Валевский! Мой вердикт: парень растерян, он просто не владеет ситуацией по неопытности, пора спасать!

– Честно-честно? Я не буду «сама себе дура»? А вдруг он будет не рад? – Наташка нервно кусает губу.

– Наташа, вот увидишь, он еще и «молиться» на тебя начнет! – и я хихикнула, не сдержалась.

– Это перебор… ну, я пошла!

Наташка рванула в бой, ну такая она, без барьеров! Подошла ко всей компании вплотную, взяла за руку Митяя, выпутала его из девок и потянула за собой, обернувшись к немного растерянной Горелке:

– Парень мой, еще раз такое безобразие увижу, получишь под глаз яркую причину моей маме жаловаться, а мама только разведет руками: «Ну нет со мной никакого сладу»! Наташка конечно обращалась к сестре, это очень личный конфликт.

– Ты чего о себе возомнила! Может, Митяй не хочет с тобой идти? Может, ему «монголки» не по вкусу? Знаешь ли, такая экзотика на любителя! – Пенка встала в расхлябанную позу, а зря, сейчас она в глаз получит, а не Танька.

– Пенка, еще одна такая мудрость, и я тебе нос разобью сразу до хирургической травмы! Да нет, прямо сейчас сломаю, наглядно! – Наташка наскоком подскочила к Пенке, та ее выше и крупнее, но Пенка с визгом побежала за спины вожатых. – Весь сезон меня обходи! – Наташка развернулась, разрезав темное пространство еще более черными волосами, взяла Митяя, который выше и крупнее ее вдвое, за руку и увела.

Да, урок действительно получился наглядный! Все рты на поляне у костра открыты! Ну да, Наташка не девица, а стихия из породы ураганов и прочих опасностей, связанных с разрушениями ландшафта простых смертных, если они такой природой так беспечно пренебрегают. Право, не стоило Пенке так обзываться, глупая, ничего в красоте не сечет! А Наташка и не болтает, ей нос сломать даже парню ничего не стоит…

Ко мне подсел Егор, он был не сильно впечатлен Наташкиной выходкой, уверена, он даже ждал, когда она этот «вертеп» раскидает, можно сказать, на нее была вся надежда! Егору пионерок от парней за волосы оттаскивать вроде как «не с руки», они уже «не дети», а Наташкина реакция предсказуема и в ее логике логична. Егор передал мне крепкий травяной чай:

– Держи, совсем задубела. Ну что, твои подружки зажигают по полной, а еще сутки первые в лагере не закончились, а что дальше будет?! Мне тут доложили про выходку Савицкой, так даже я был удивлен! Как вы с ней до сих пор ладили!? Сильно расстроилась? – Егор развернулся ко мне всем корпусом, сидя на бревне, и внимательно ищет эмоции.

– Не то слово! Надежда была… Ну а кто сказал что мы выиграем? Может, вся эта суета не стоит того, чтобы терять подругу? Чувствую, что все… – я прихлебываю зеленую жидкость, и она пробивает окоченение.

– Выбрось ее вообще из головы, эту свою Алену! Что хотел сказать, давно надо было… ты не переживай так, мы обязательно съездим с тобой в этот Краков и без этого «Кубка». Обязательно! В этом году меня не отпустят, там большое дело в отделе, но потом я найду возможность, так вместе и поедем. Ну не рвись ты так на части, оно того не стоит!

Конечно, для меня такое его обещание стало новостью, но если учесть особую связь между нашими семьями, то иначе и быть не могло, это же Егор…

– Не слишком ли это? Ты не обязан… Мне нужно приехать с «Фестивалем», я хочу найти отца, иначе как я его найду? Если мама все организовала через отца в Польше, если все сделал он, то и данные о нем в документах есть. Ты знаешь, сколько я запросов отправляла? Официальных! И ничего! Если мы придем туда с улицы, никто не даст нам никакой информации. И он никогда меня не искал! Что там случилось? Но он же все знает! Я осталась одна! Вот если приедет коллектив, мы попадем точно на место, тогда я сама разберусь, знаю, что искать, я просто посмотрю на него… Пусть он «не въездной», пусть у них ничего не вышло с мамой, но я-то есть… Я должна знать, кто я! Мне кажется, я его увижу и все пойму…

– Может, твой отец не стоит таких усилий? Взрослые часто поступают ужасно, и это могут быть наши близкие. Ты хочешь узнать такое!? Прости, я не очень-то умею беречь чужие чувства, но ты так задрала планку, такие усилия… Опасно все это, – Егору не слишком-то понравились мои планы, но он не может мне запретить разобраться в своей жизни.

– Пойми, если бы не он, не мой отец, разве бы мама так рвалась из-за этого «Фестиваля»? Наворотить такой проект можно только ради самой большой цели, а какая еще может быть цель? Все ради него, я знаю, нутром знаю, что все было ради моего отца… Может, она хотела вернуть его? Не собираюсь я разрушать его налаженную жизнь, я все понимаю, столько лет прошло, и я ему чужая… Но мне надо его увидеть, я должна понять… понять мою мать. Для меня цена оказалась слишком высокая, я должна знать, за что я так дорого заплатила!

Возможно, я впервые выговорила, смогла выговорить вслух то, что уже семь лет во мне зрело, и все это время я знала, что сделаю это, отвечу на все вопросы, я сделаю это, несмотря ни на что! И никакие Викуши и Алены у меня тут даже на горизонте не стоят! Нет их с их бестолковой суетой! Внутри меня уже выложен этот неведомый мне пока путь к этому моему личному «небу», где я найду не просто ответы, а себя, пойму, как жить дальше, сейчас я ничего не понимаю.

– Егор, спасибо тебе, даже не представляешь, какое оно огромное это спасибо! Но я еще пободаюсь, мне нужно попасть в серёдку той ситуации, на место, уж не знаю, как это мне поможет! Но если приехать туристом, возможно, я ничего не пойму, все будет не так, этого недостаточно… – я посмотрела Егору в глаза, впервые как «я настоящая», а не та, что «ребенок». Так он и не знал ничего о моих планах.

– Да… не готов я, не думал, что ты так быстро вырастешь, но что «за дело» возьмешься, и настанет такой день – это я знал, – он задумчиво отпил чай, словно прикидывал, куда эту новую меня пристроить меж своих каких-то дел, и это было странно… Никогда не думала, что Егор всю эту историю принимает так близко, ближе чем просто хороший парень, я что-то опять упустила? Про Алену же я такого не знала, что она так лихо переступит через меня.

– Егор, не парься, все будет хорошо, я не такая, как моя мать… Ну и потом, это дело чести – побороться за мамин «Кубок»!

Он снова посмотрел внимательно:

– А какая она была? В чем ты не такая?

Что он там хочет из меня вытащить?

– Она – хрупкая, как «не от этого мира» со своими мечтами, а я вся тут, ни о чем не мечтаю и ничего не жду, я сильная… Конечно, я шокирована, что Алена такая, ну и ладно, я своих планов от того не меняю, плевать я хотела на ее интриги.

– Давай договоримся так: ты большая и сильная, но все, что ты будешь делать, это бороться за свой «Кубок», раз тебе это так нужно. И неважно, получишь ты его или нет! А когда сезон закончится, там и посмотрим… Взрослый дядя все сделает сам, без маленьких отважных девиц на хвосте, а ты просто приедешь к своему отцу и скажешь ему все, что о нем думаешь! И ничего с ним не случится, не расклеится, потерпит как-нибудь, а потом мы вернемся, и ты, как нормальный ребенок, пойдешь в школу. И все будет хорошо! И давай закроем эту тему, а то пропустишь весь выпускной сезон, твой папаша не может украсть еще и это, твое последнее пионерское лето… Договорились? – Егор выглядел как человек, который во всем разобрался и принял свое нерушимое решение. И я никогда не чувствовала так остро себя ребенком, которым я наконец-то могу быть, пусть мне и осталось совсем немного от детства…

– Договорились! Только я не знала, что можно так… у тебя своя жизнь, это неправильно, наверно?

Он посмотрел на меня как на больную.

– Где ты видела мою жизнь? В отделе УВД? Совсем уже? Вроде умная, а как че ляпнет… Договорились? Все! Развлекайся и ни в чем себе не отказывай, можешь вон «рыжей» космы повыдергивать, чтоб не шибко выпендривалась! – Егор поднялся и пошел в сторону реки, пионеров по кустам контролировать.

Да уж, этот разговор был совсем в другой плоскости, и я никак не ожидала, что могу хоть на кого-то рассчитывать, что кому-то есть до меня дело. Да еще до такой степени?! И я не смогу отказаться! Хочу отпустить все, что годами пропитывало мой личный бред, всю эту невыносимость ожидания, что я должна прикоснуться к этой своей боли и разрушить ее пониманием, что я должна всю себя на это потратить. Все это было важнее детства с его мечтами, и пусть это только отсрочка, но, возможно, она спасет меня, и я просто буду жить? Целых два месяца я буду жить… Чай с еловозеленой гравитацией внутри, пропитавшей все травы, что были в нем заварены, прогрел мою стеклянную замерзшую кровь до алого жизнеспособного состояния, рождавшееся тепло привлекло и покой в бурлящую пространством душу, я – крошечная точка в себе самой, я есть, и этого достаточно, я никуда не стремлюсь и ничего не достигаю.

На поляну вернулись Валевский с Ванькой, и Алена откуда-то материализовалась, она села рядом с Ромкой на соседнем бревне, а Ванька, конечно, пристроился около меня. Поляна вообще снова ожила, со всех сторон к костру подходили жадные до печеной картошки, она была страшно горячая, и тут, и там уже раздавались мелкие ругательства обожженных. Свой уголек с белыми венами картофельного нутт юлчпнлсгра я бросила на траву остывать, неохота от жадности потом еще три дня не чувствовать вкуса ошпаренным «в тряпочку» языком, а Ванька все же обжегся, намазался весь углем, и теперь светился кипенно-белыми зубами, высовывая язык на сквозняк и ветер. Алена бедром к бедру с Валевским сидит на колченогом узком пне, заставляет его дуть на разломанные кашистые внутренности земляного плода, разложив газетку с картошкой на своих коленях. Столь немилая моему сердцу картина притягивала взгляд с паршивой очевидностью, ясно, я превращаюсь в мазохистку, стойко и неминуемо. Впрочем, всегда так с этим Валевским, встану где-нибудь в углу дискотекой шумящего зала, спрячусь в тени и смотрю, как девицы разных форм и форматов отрабатывают на нем все свои немыслимые потенциалы. Зачем я это делаю? Так иголкой ковыряют ранку с занозой, больно, но если вытащишь, пусть с кровью, получаешь облегчение, пусть болит, знаешь, что все заживет и скоро забудется. Хочу, наконец, выковырять этого Валевского из себя, пусть мне будет противно, и он выйдет с гноем, он смотрит на меня, прямо в меня, а эта отрава-Алена рядом с ним елозит, и я не отворачиваюсь как прежде. Вот еще, плевать мне, что он там себе думает! Егор словно стружку с меня снял, освободил от этой вездесущей ответственности – все сделать одной и самой, и освобожденная моя внутренняя страсть к этому «черному принцу» подошла к самому краю. Вот она я настоящая и ничего не могу с этим Валевским сделать, хоть умри! Потому что он прикреплен где-то там, со всем этим таежно-глобальным замесом, он там, где моя пуповина, но если вскрытая страсть как нагноение поднимет его наружу и выдавит, я буду свободна. И пусть я паду в списках его жертв, общественное мнение последнее, что беспокоит меня. Да оно вообще меня не беспокоит! Плевать! Мне надо, чтобы «общественное» мне «путь» не засоряло своим умением навалять непролазных куч там, где их и не было! И я смотрю. Алена со своей суетой и притираниями такая мелкая, пустая, не держится она совсем ни за что в этом мире, опасно быть такой размазанной по внешнему краю, дунет «нелегкая» и нет ее, и следа не останется, «вечное» нигде ею не затронуто. Очень жаль… Но я же ей никто, Алена меня от себя соскребла как «ненужное», в жизни абсолютно «бесполезное», поэтому я просто смотрю, спокойно, процесс выгноения уже начался.

– Ветров, вот скажи, на многое ли ты готов, чтоб твоя Малая была при делах в команде? Можешь ли ты доказать эту свою привязанность как мужик, делом!? Ты все больше на слюнтяя похож рядом с Зарецкой, – Алена нога на ногу сидит напротив и вытравляет какую-то очередную смуту из себя.

– Это не твое дело, Савицкая! И пошла бы ты… – Ванька и не собирался реагировать на ее идиотские вызовы.

– Ну а если я завтра же запишу ее в команду? И все! И она поедет к мамочке? А то я такая плохая, а вы такие защитники, а ты докажи! – вот завелась, мне даже неинтересно, я ей не верю. Наташка бы Алене уже в волосы вцепилась, в том месте, где она сказала: «поедет к мамочке».

– Давай, выкладывай, чего зря сотрясаешься? – это уже Валевский зацепился, я молча смотрю.

– Валевский, как я за вами наблюдаю столько лет, вот что поняла, никакой ты не «бабник», которым себя выставляешь, это все ради музыкальной славы, а бабы тебе вообще без интереса! И есть только один человек, за которого ты паришься – да, Ваня? У вас же настоящая мужская любовь! – у Алены от дерьма в голове и речь засорилась, идиотка.

– Вот мне фиолетово, что ты баба, врежу ведь… – но Ванька не злится, ему противно.

– Так вот, я не договорила, это наше последнее лето, и я хочу получить то, что всегда хотела: Валевский, сделай пользу своему выводку! Тебе же все равно! На душу я не претендую, у меня, знаешь ли, поклонников на «большой земле» всех мастей хватает, хочу, чтобы было что вспомнить, а не помнить тебя как «занозу» всю жизнь. Ну, слабо?

Она смотрела по очереди на Ваньку и Валевского, ее речь не привлекла чужого внимания, и мы остались в этом поле одни, онемение просто парализовало меня, я не знала, как на такое реагируют! Алена явно спятила, даже представить такой абсурд нельзя! Ничего себе выкуп? Да она больная!

– Легко! – вдруг ответил Валевский. – Ты баба красивая, мерзкая конечно, но на внешности это отразится только с годами. И да, с этой моей гиперсексуальностью мне нечего возразить, мне все равно с кем, а Ветров «мое все»! Не такая уж ты и глупая, как я думал! – он повернулся к Савицкой, запустил руку ей под майку и заложил жирный засос в губы, долгий, и все повторил еще раз.

Вот это действо привлекло внимание уже всей поляны, зрители начали вокруг нашего пятака собираться и бурно аплодировать прорвавшейся через край страсти, это же «новость» какая – Алена сделала Валевского, добилась своего! Ванька сидит в таком же офигении, как и я, уж слишком циничная схема была нам не просто предложена, но тут же и осуществлена. Мы даже понять ничего не успели! Но во мне начала проливаться волна нагноения, большего абсурда и быть не может, такой дикий «перевертыш» и в голову крайнего психа не придет! Что за мерзость!

– Вы оба, вы совсем уже ничего не чувствуете? Это же уродство! Вы сами-то понимаете, что сдаетесь на любой произвол!? Как собирать себя потом будете? Вы кто вообще такие? Да я никогда не пойду в твою «команду»! Да подавись! А еще раз упомянешь своим поганством мою мать, то осуществлять свои планы будет нечем – разобью в хлам! И не смей со мной никогда разговаривать! Никогда! И ты, «горе-любовник», прежде чем подкладываться, думай, чем жертвуешь, совсем не сечешь, чего делать нельзя? Уроды…

– орала я на всю поляну, многие откровенно удивились моей реакции, я никогда не ору и даже не разговариваю громко, закваску этой истории все пропустили, но мне уже нет дела до всех. Клапан сорван! Все! Не могу больше! Да я в таком дерьме просто не выживу!

И, не раздумывая, что есть силы и стремительности я удалялась в целительный пустой, свободный от «перевертышей» лес, и только когда шум и голоса, мерцание костра и ручных фонариков остались позади, я начала дышать. Заноза вышла, все занозы – вышло все! За один вечер вышло то, что держало меня в тигеле закрытого сознания столько лет? Наконец я вывернулась сама собой наизнанку, как обратилась в нечто неведомое в себе, ведь я никогда не знаю, какой лик вынырнет из вечности, какой я стану здесь в очередной жизни. Конечно, я стану «собой», кем еще я могу быть, но какой «собой»? Какой стороной вывернется «беспредельное» и в моих чертах, и моих гранях – этого не знает никто! И это больно быть только частью себя, только одной односложной гранью, только мелким отражением того, что «есть я». Каждый раз возрождение личности это резня «по живому», когда отсекается «целое», и я остаюсь лишь обрубком волны жизни, являюсь млечностью вечного, хотя оно и есть я. Ни одна олицетворенная жизнь не способна вместить «безмерное», можно лишь держать эту первородную пуповину, сохраняя связь с домом. Но я знаю, что скоро времена истратят свой срок, придет день, и мне не придется больше рваться и выворачиваться, и быть так надолго покинутой домом. Весь мир, от самого начала, разбросанный по временам и пространствам, свернется единым смыслом и временем, и мой дом будет только здесь, и я буду только здесь, я стану цельной, навсегда. «Земля» – мой истинный «утробный дом», и все изменится, когда мир будет, наконец, рожден, уже слышу это движение, схватки, когда несет инстинктивная сила, которую нельзя остановить…

Это тайга так баюкает меня, показывает мне разные картины мира и их значение, обещает неведомое, впускает внутрь меня понимание, всегда слишком глобальное, и мне воспринимать все это удается не больше чем «звезде», наблюдающей бескрайний непостижимый космос, я и есть «звезда». Иду по тайге, ее непролазной кромешной темноте, но сейчас являюсь «звездой», дрейфующей по бескрайним мирам, тайга не сдерживает мое сознание, и я владею этой стихией трех миров, в которых есть «я», и которые являются мною. Мир людей убивает, сковывает, не дает дышать, осуществляться, и что мне сделать, чтобы «быть»? Как? Как, если за века и тысячелетия все так дико перепутано, перекручено, и платится любая цена за «пустое»? Сочное живое настоящее утрачено и нет ему места ни в судьбе, ни в повседневности. Но тайга – все еще первородная жизнь, святая, священная, бескрайняя и щедрая… здесь все на своих местах, она все еще является мной. Сколько длился этот транс единения? Может, я вообще бы не вернулась из «бескрайности», а тело так и осталось бы бродить по лесам, но уже без меня? Возвращает на место шелест веток за спиной, пора вернуться на передний край сознания, такой нестабильный, такой не имеющий важности «там», но я должна быть «здесь»… Ветки расступились, облило светом фонаря как ударом, закрепившим мое сознание в одной точке «тут».

Ну вот, это Женька примчался исполнять свой долг, вызволять из леса оскандалившуюся пионерку, сам бы не потерялся, горе-таежник:

– Совсем сбрендила в тайгу ночью одной уходить! Ты о чем думаешь? – засвеченное лицо было сердито трогательным, он сам был рад, что нашелся.

– Не перегибай, я тут с шести лет шатаюсь и ни разу не терялась, то ли ассимилировала, то ли с компасом родилась…

Мы двинулись строго к лагерю, причем вела Женьку я. Вот, дурной, реально потерялся бы, а у нас тут и медведи, и рыси, и еще чего только нет, вот кто из нас взрослый!

– Так не бывает, снова выпендриваешься! – сказал Женька, он мне не верит.

– Выпендриваюсь? Так это комплимент, думала, я не умею такого! Спасибо, очень уместно! Но я не выпендриваюсь, правда, никогда не теряюсь. Мне лет шесть было, когда я сюда впервые попала, родилась в Москве, городской студенческий ребенок, я и леса-то не видела, зарослями считала кусты в «пансионате», а тут такое! У меня было ощущение, что я фея, а это мой дом, и я полетела деда своего и его сестру близнеца искать, они пропали где-то тут. И, конечно, меня потеряли тогда, прочесывали лес, помню, как я испугалась, когда увидела всю эту суету, что устроила…

– И когда тебя нашли? Как ты не погибла? Сколько тебя искали?

– Нашли? Ты что? Сама пришла, когда стало темно, ничего не было видно, вот я и вернулась. Ничего я тут не боюсь, может, поэтому не теряюсь?

– А чего ты боишься?

Женька шел гораздо медленнее, чем я, все своими шлепанцами за все подряд цеплялся, поцарапался, замучился, но виду не показывал, видимо привык физический дискомфорт преодолевать. Или меня не хотел разочаровать? Но вообще-то любой крутой дядька в такой непролазности замучается, тут тебе ни тропинок, ни опушек, сплошные заросли, настоящая чаща, глядишь, с тесаком идти и пробивать проход было бы сподручнее, но меня ветки отчего-то не бьют и не задевают, то ли я такая эластичная, то ли конфликта с природой у меня нет.

– Людей… Не всех конечно, только некоторых, злых, глупых, зацикленных на «внешнем», словно ничего больше нет, которые только «тут», «тут» и никогда больше, такие раковые опухоли… Страшнее ничего нет.

– Это так…

– Странно? Так нечего было за мной ходить и спасать, сидел бы себе у костра! Егор же не сорвался? И никто не сорвался…

– Кстати, почему?

– Потому что я странная, и все кроме тебя это знают, и меня искать себе дороже! Сама вернусь… Все привыкли, такая я местная «дикость», издеваться над этой особенностью перестали даже самые стойкие издевальщицы. Ну и потом, я бываю очень полезна!

– Да уж, такое «не пропьешь»! Надо же, не поверил бы… я заблудился, пока тебя искал.

– Дурной! Это тайга! Кто тут в сланцах ходит и с одним фонарем? Хоть бы факел взял, зверье на огонь не полезет.

– Ну, ты-то вообще без всего!

– Говорю же, дед у меня тут со своей сестрой пропал, и еще четверо ребят, экспедиция у них была, и я родилась с генетической памятью, бабушка до сих пор деда ждет… Если детей с такой молитвой рожать, так они хоть в космос без скафандров полетят! Знаешь, какая у меня Зоя крутая – до сих пор на Ермак забирается, а ей под шестьдесят уже, если такой человек со всего духа чего-то желает, то горы расступаются! Деда, конечно, не вернешь, но причину его смерти бабушка во мне напрочь нейтрализовала.

– Так не бывает…

– У тебя есть другие объяснения? Или моя ориентация в елках уже не свершившийся факт? Может, и не бывает… Но ты сейчас примешь душ и пойдешь спать в тепле и уюте, а мог валяться покусанный в овраге, ну или просто круги еще три дня нарезать, пока егеря не найдут! Факт? Пока, спаситель, и спасибо, все-таки это приятно, что ты пошел меня искать…

Мы с Женькой расстались у жилых комнат, он был очень замучен, и я тоже пошла спать в уже сопящей темноте. Все давно вернулись с костра.