Текст книги "Добру откроем сердце. Секреты семейного чтения"

Раздел 2. Быть или казаться

В философии есть понятия «явление» и «сущность». Явления видимы. Они лежат на поверхности. Сущность невидима и скрыта в глубине. Явления и сущность находятся в неразрывном единстве. Так характер человека (его сущность) обнаруживается в поведении, в словах, накладывает отпечаток на внешний облик (явление). В свою очередь внешний вид и поступки человека дают основание судить о его характере. Особенно многозначны выражение глаз человека и движения рук. Однако видимые проявления человека и его внутренний мир не всегда совпадают. Иногда они расходятся до полной противоположности. В этом случае возникает особая трудность в оценке человека, и прежде всего детьми с их малым жизненным опытом. Видимость в человеке они порой принимают за подлинность – ошибаются и теряют нравственный ориентир. Особенно эта черта проявляется у нынешних детей, броских на мишуру, на показной блеск, на внешнюю красоту без внимания к внутреннему миру человека. И все же, как бы внешность ни была привлекательна, она часто обманчива. Как бы человек ни старался спрятать зло под маской доброты, подлинная суть человека выдает себя. Она проявляется в машинальном жесте, случайно оброненной фразе, в непроизвольном движении, в поступке. Надо только приглядеться к человеку. Приглядеться не только глазами, но и сердцем, ибо, как сказал Сент-Экзюпери в «Маленьком принце»: «Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь».

На свете нет людей идеальных. В разных ситуациях один и тот же человек ведет себя по-разному. В одном случае он может проявить себя добрым, сердечным, в другом – суровым и злым. Обстоятельства жизни иногда обнаруживают в человеке его самые неожиданные свойства. Кажется, что ты знаешь человека, но вдруг какой-то случай или событие открывает его с неожиданной стороны. Человек оказывается совсем другим, нежели казался раньше. Не только характеры бывают разными, но и каждый человек несет в себе возможность быть разным в зависимости от того, что диктует жизнь, в какую ситуацию он попал. Достоинства обычно бывают окутаны покровом скромности, а недостатки прикрываются маской лицемерия. На развитие способности видеть глубже, чем видит глаз, нацелено творчество лучших литераторов, пишущих для детей. Обсуждение предлагаемых рассказов – попытка следовать этой же цели.

ЧИТАЕМ И ОБСУЖДАЕМ:

1. Погодин Р. «СИМА ИЗ ЧЕТВЕРТОГО НОМЕРА».

2. Алексин А. «ТРЕТИЙ В ПЯТОМ РЯДУ».

3. Яковлев Ю. «БАГУЛЬНИК».

4. Бременер М. «ДОСТОЙНЕЙШИЙ».

5. Пивоварова И. «СЕЛИВЕРСТОВ НЕ ПАРЕНЬ, А ЗОЛОТО!».

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ТЕМЕ:

Бременер М. «ТОЛЯ ТРИЛЛИ».

Бременер М. «ЧУР, НЕ ИГРА!».

Погодин Р. «АЛФРЕД».

Тендряков В. «ВЕСЕННИЕ ПЕРЕВЕРТЫШИ».

Алексин А. «БЕЗУМНАЯ ЕВДОКИЯ», «А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ГДЕ-ТО…».

Васильев Б. «ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ШЕСТЕРКА».

Масс А. «ДИК СЭНД».

Драбкина А. «ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК».

О рассказе Радия Погодина «Сима из четвертого номера»

(в некоторых сборниках произведений Радия Погодина этот рассказ называется «Новенький из четвертого номера»)

Все говорило против Коли Григорьева. Новая блестящая обувь, шея, обмотанная шарфом, гусиный шаг выдавали в нем «воображалу». А тут еще альбом, на первой странице которого было выведено «Учительнице Марии Алексеевне от Григорьева Коли». «Подхалимством занимается», – решили ребята. Больше всех на негативное отношение к Симе – так прозвали Колю на улице – настроил ребят заводила Мишка. Все согласились с ним. Но дружная ватага поспешила с выводами. Трус на деле оказался храбрым, подхалим – благородным, воображала – слабым, больным человеком.

Это рассказ об открытии Человека в человеке. О преодолении противоречия между тем, каким он кажется и каков он есть на самом деле. Истина не дается в готовом виде. Она постигается в процессе работы ума и сердца. Вот почему многое в рассказе рассчитано на творчество читателей, активизировать которое и призвано обсуждение.

Текст рассказа (в сокращении)

Был мальчишка высок и худ, непомерно длинные руки держал глубоко в карманах. Голова на тонкой шее всегда немного клонилась вперед. Ребята прозвали его Семафором.

Мальчишка недавно переехал в этот дом. Он выходил во двор в новых блестящих калошах и, высоко задирая ноги, шагал на улицу. Когда он проходил мимо ребят, то опускал голову еще ниже.

– Ишь, воображает! – злился Мишка. – Знаться не хочет… – Но гораздо чаще Мишка кричал: – Семафор, поди сюда, поговорим!..

Ребята тоже кричали вдогонку мальчишке разные насмешливые, а подчас и оскорбительные слова. Мальчишка только ниже опускал голову и ускорял шаг. Иногда, если ребята подходили к нему вплотную, он смотрел на них голубыми, очень большими, чистыми глазами и молча краснел.

Ребята решили, что Семафор для такого хлипака слишком хорошая кличка, и стали звать мальчишку просто Сима, а иной раз – для верности – Сима из четвертого номера. А Мишка все злился и ворчал при виде мальчишки:

– Надо этого гуся проучить. Ходит тут!..

Однажды Сима исчез и долго не появлялся во дворе. Прошел месяц, два… Зима стала слабеть и хозяйничала на улице только по ночам. И вот в эти по-весеннему теплые дни опять появился Сима. Шея еще плотнее обмотана шарфом. Под мышкой он держал черный альбом для рисования.

Сима посмотрел на небо, сощурился, словно отвык от света, замигал. Потом он направился в дальний угол двора, к чужой парадной.

– Эге, Сима вылез!.. – удивленно присвистнул Мишка. – Знакомство никак завел.

По лестнице, куда шел Сима, жила Людмилка.

Сима подошел к парадной и стал медленно прохаживаться взад-вперед, нерешительно поглядывая в темный проем лестницы.

– Поджидает, – усмехнулся Круглый Толик, – Людмилку свою…

– А может быть, вовсе не Людмилку, – вставил Кешка.

– Чего он тогда там делает?.. Может, воздухом дышит?..

– Может, – согласился Кешка.

Мишка слушал, как они пререкаются, и о чем-то размышлял.

– Пора действовать, – неожиданно вмешался он. – Пойдем поговорим с этим Симой.

Мишка и Круглый Толик плечом к плечу тронулись вперед. Кешка тоже пристроился к ним.

Заметив надвигающуюся на него армию, Сима поднял голову, как всегда, покраснел и улыбнулся робко.

– Ты чего?.. – начал Мишка. – Чего тут?.. Ну, чо?

Сима покраснел еще гуще. Пробормотал:

– Ничего… Хожу…

Мишка подался вперед.

– Ты что, может, нас за людей не считаешь?.. Да?.. Может, ты храбрый?.. Пойдем перекинемся…

Сима обвел ребят своими большущими глазами, слегка приоткрыл рот.

– А я разве вам сделал что?

– А мы тебя бить не собираемся, – разъяснил ему Мишка, – мы это всегда успеем… Я говорю, перекинемся пойдем один на один… Посмотрим, что ты за страус такой необыкновенный, что к нам подходить не желаешь.

– С тобой? – переспросил Сима. – Так ведь грязно очень.

Ребята дружно захохотали. А Мишка презрительно оглядел Симу с ног до головы.

– Может, тебе персидский ковер постелить?

Сима прижал к себе черный альбом, потоптался на месте и попросил:

– Обождем, а?.. Когда солнце будет.

Ребята дружно захохотали.

Когда насмеялись вдоволь, Мишка шагнул вперед, рванул из Симиных рук альбом.

– Солнца ему надо!.. Ну-ка, дай поглядеть!

Сима побледнел, вцепился было в Мишкину руку, но его тут же оттеснили.

А Мишка уже раскрыл черную коленкоровую обложку. На первой странице альбома красивыми цветными буквами было выведено:

«Учительнице Марии Алексеевне от Григорьева Коли».

– Подхалимством занимается… Ясно! – Мишка произнес это таким тоном, будто ничего другого и не ожидал.

– Отдайте альбом, – просил за спинами ребят Сима.

Некоторые посмеивались, а Мишка кричал:

– Ты, подхалим, не очень, а то я и солнышка дожидаться не стану, отпущу тебе порцию макарон по шее!

Кешка стоял рядом с Мишкой и торопил его:

– Переворачивай дальше, чего ждешь?..

На следующей странице был нарисован парусный корабль. На палубе у мачты, скрестив руки, стоял капитан.

– Ух, здо́рово!..

Ребята насели на Мишку.

Каравеллы, фрегаты, крейсеры, подводные лодки рассекали упругие волны. Бушевали акварельные штормы, тайфуны…

Кешка подпрыгивал от восторга. Он толкал Мишку под локоть, просил:

– Мишка, дай картиночку?.. Ну, Мишка, же…

Все забыли, что альбом принадлежит Симе, забыли даже, что Сима стоит здесь, рядом.

Мишка закрыл альбом и посмотрел через головы ребят на художника:

– Ты, подхалим Сима, слушай… Поступим по чести и по совести. Чтобы ты не подлизывался к учителям в другой раз, раздадим твои картинки всем, кто захочет. Понятно? – И, не дожидаясь ответа, закричал: – А ну, подходи!.. Красивые картины из морской жизни!..

Мишка скомкал первую страницу с надписью и принялся раздавать картинки.

Кешка получил четырехтрубный крейсер «Варяг», фрегат с черным пиратским флагом.

Раздав все картинки, Мишка подошел к Симе и толкнул его в грудь.

– Проваливай теперь!.. Слышишь?

Губы у Симы задрожали, он закрыл глаза руками в серых вязаных перчатках и, вздрагивая, пошел к своей лестнице.

– За солнышком следи! – крикнул ему вдогонку Мишка.

Ребята хвастали друг перед другом трофеями. Но их веселье было неожиданно нарушено. В дверях парадной появилась Людмилка.

– Эй вы, дайте мне картинок, а то все расскажу про вас!.. Расскажу, что вы бандиты!.. Зачем Симу обидели?

– Ну, что я говорил? Они друг с другом заодно.

Людмилка вспыхнула.

– Хулиганы! И вовсе я с этим Симкой не знакома!..

У поленницы, в излюбленном своем месте, мальчишки снова стали рассматривать рисунки. Один Мишка сидел понурясь, тер ладошкой под носом и собирал лоб то в продольные, то в поперечные морщины.

– Это какая учительница Мария Алексеевна? – бормотал он. – Может, которая по Людмилкиной лестнице живет?..

– Придумал… Она уже третий год в школе не работает. На пенсию ушла, – беспечно возразил Круглый Толик.

Мишка поднялся и, оборотясь к ребятам, стал отбирать картинки:

– Давайте, давайте, говорю!..

Мишка собрал все листы, вложил их обратно в альбом. Только первая страница с посвящением была безвозвратно испорчена. Мишка разгладил ее на коленях и тоже сунул под обложку.

На другой день в небе хозяйничало солнце. Оно распустило снежную жижу и веселыми потоками погнало ее к люкам посреди двора.

Мальчишки строили из кирпичей плотину. Ребята носили кирпичи, песок, щепки… И вот тут они заметили Симу.

Сима стоял неподалеку от ворот с портфелем в руках, словно раздумывая, куда ему идти – домой или к ребятам.

– А, Сима!.. – закричал Мишка. – Солнышко на небе. Сухо, смотри. – Мишка показал на большую подсохшую плешину. – Ну, что скажешь?

– Может, подушку принести? – съязвил Толик.

Ребята смеялись, наперебой предлагали свои услуги: ковры, половики и даже солому, чтобы Симе не было жестко.

Сима немного постоял на прежнем месте и двинулся к ребятам. Разговоры тотчас смолкли.

– Давай, – просто сказал Сима.

Мишка поднялся, вытер мокрые руки о штаны, сбросил пальто.

– До первой крови или на всю силу?

– На всю силу, – не слишком громко, но очень решительно ответил Сима. Это значило, что он согласен драться до конца, пока поднимаются руки, пока пальцы сжимаются в кулак. Здесь уже не важно, течет у тебя из носа кровь или нет. Побежденным считается тот, кто скажет: «Хватит, сдаюсь…»

Мальчишки стали в кружок. Сима повесил свой портфель на один гвоздь с Мишкиной сумкой, снял пальто, завязал шарф вокруг шеи потуже.

Мишка поднял кулаки к груди, заскакал вокруг Симы. Сима тоже выставил кулаки, но по всему было видно, что драться он не умеет. Как только Мишка приблизился, он сунул руку вперед, пытаясь достать Мишкину грудь, и тут же получил удар в ухо.

Ребята думали, что он заревет, побежит жаловаться, но Сима поджал губы и замахал руками, как мельница. Он наступал. Месил кулаками воздух. Иногда его удары доставали Мишку, но тот подставлял под них локти.

Сима получил еще одну затрещину. Да такую, что не удержался и сел на асфальт.

– Ну, может, хватит? – спросил Мишка миролюбиво.

Сима помотал головой, поднялся и снова замолотил руками.

Зрители при драке очень переживают. Они подпрыгивают, машут руками и воображают, что этим самым помогают своему приятелю.

– Мишка, да что ты сегодня?! Миша, дай!

И только один из ребят вдруг крикнул:

– Сима, держись!.. Сима, дай! – Это кричал Кешка. – Да что ты руками-то машешь? Ты бей!..

Мишка дрался без особого азарта.

– Атас! – вдруг крикнул Толик и первый бросился в подворотню.

К поленнице торопливо шла Людмилкина мать, чуть поодаль выступала Людмилка. Заметив, что мальчишки разбегаются, Людмилкина мать прибавила шагу.

– Я вас, хулиганы!..

Мишка схватил свое пальто и шмыгнул в подворотню, где уже скрылись все зрители. Только Кешка не успел. Он спрятался за поленницу.

Сима поднял голову, растерянно посмотрел по сторонам.

– За что они тебя били, мальчик? – спросила Людмилкина мать.

– А они меня и не били вовсе, – угрюмо ответил Сима.

– Но я же сама видела, как хулиганы…

– Это был поединок. По всем правилам… И вовсе они не хулиганы. – Сима надел пальто, снял с гвоздя свой портфель, пошел было прочь.

Но тут Людмилкина мать спросила:

– А это чья сумка?

– Мишкина! – выкрикнула Людмилка. – Нужно ее взять. Мишка тогда сам придет.

Тут Кешка выскочил из-за поленницы – все было слышно, – схватил сумку и побежал к парадной.

– Беги за мной! – крикнул он Симе.

В парадной мальчишки перевели дух, сели на ступеньку лестницы.

– Тебе не очень больно? – спросил Кешка.

– Нет, не очень…

Они еще немного посидели, послушали, как Людмилкина мать грозит сходить в Мишкину школу, к Мишкиным родителям и даже в милицию, в отдел борьбы с безнадзорностью.

– Ты этот альбом своей учительнице подарить хотел? – спросил вдруг Кешка.

Сима отвернулся.

– Нет, Марии Алексеевне. Она на пенсии давно. Когда я заболел, она узнала и пришла. Два месяца со мной занималась…бесплатно. Я ей специально этот альбом рисовал.

Кешка свистнул. А вечером он пришел к Мишке:

– Мишка, отдай Симе альбом. Это когда он болел, так Мария Алексеевна с ним занималась… бесплатно…

– Сам знаю, – ответил Мишка.

Весь вечер он был неразговорчивым, отворачивался, старался не глядеть в глаза. Кешка знал Мишку и знал, что неспроста это. А на следующий день случилось вот что.

Ближе к вечеру Сима вышел во двор. Он по-прежнему шел опустив голову и покраснел, когда к нему подскочили Мишка с Толиком. Он, наверное, думал, что опять его позовут драться: вчера никто не сдался, а ведь нужно довести до конца это дело. Но Мишка сунул ему свою красную мокрую руку:

– Ладно, Сима, мир.

– Пойдем с нами водохранилище делать, – предложил Толик. – Ты не стесняйся, дразнить не будем…

Большие Симины глаза засветились, потому что приятно человеку, когда сам Мишка смотрел на него как на равного и первый подает руку.

– Ты ему альбом отдай! – зашипел Кешка Мишке на ухо.

Мишка нахмурился и ничего не ответил.

Маленькая старушка в пуховом платке подошла к Симе, придирчиво осмотрела его пальто, шарф.

– Застегнись, Коля! Ты опять простудишься… – Потом посмотрела на него ласково и добавила: – Спасибо за подарок!

Сима покраснел густо и пробормотал, стыдясь:

– Какой подарок?..

– Альбом. – Старушка оглядела ребят, словно уличая их в соучастии, и торжественно произнесла:

– «Дорогой учительнице Марии Алексеевне, хорошему человеку».

Сима покраснел еще гуще. Он не знал, куда деться, он страдал.

– Я не писал такого…

– Писал, писал! – вдруг захлопал в ладоши Кешка. – Он нам этот альбом показывал, с кораблями…

Мишка встал рядом с Симой, посмотрел на старушку и сказал глуховато:

– Конечно, писал… Только он нас стесняется – думает, что мы его подхалимом дразнить будем. Чудак!..

Вопросы к обсуждению:

1. Почему, еще не зная мальчика, ребята невзлюбили его? Как истолковали его внешний вид? За что дали ему обидное прозвище? Почему отобрали альбом с рисунками? Совпадает ли ход мыслей ребят при виде новенького мальчика с вашими размышлениями о его внешности? Как объяснить, что Колю Григорьева мальчишки прозвали Симой?

2. Каким Сима выглядел и каким был на самом деле? Что заставило ребят изменить отношение к нему? С какого момента произошел поворот в их отношении к Симе?

3. Что вы скажете о Мишке? Проследите, как менялось его отношение к Симе. Какое значение в этом имел разговор с Людмилкой? Почему именно после разговора Мишка стал отбирать у ребят картинки, принадлежавшие Симе?

4. Как объяснить, что Мишка дрался с Симой не в полную силу и был неразговорчив весь вечер, стараясь не глядеть в глаза своим товарищам? Почему он предложил Симе мир?

5. Как вы относитесь к тому, что ребята сами преподнесли подарок учительнице, за который раньше осуждали Симу? О чем говорит сделанная ими новая надпись на первой странице альбома?

6. Приходилось ли вам ошибаться в людях и попадать в ситуацию, подобную той, в какой оказались Сима и мальчишки с его двора?

7. Какие люди у вас вызывают симпатию, а какие – нет? Как вы обычно узнаёте, что за человек перед вами: хороший или плохой?

О повести Анатолия Алексина «Третий в пятом ряду»

«Я люблю читать произведения Анатолия Алексина, – пишет школьница в издательство, выпустившее в свет сборник произведений писателя. – Они заставляют задуматься над характерами людей. Эти характеры не всегда разгадаешь с первого взгляда. Они только кажутся ясными, а на самом деле надо много думать, чтобы понять их. Например, отец Сережи в оценке сына – образцовый человек, а сам Сережа – „неправильный“ („А тем временем где-то…“). Но если вдуматься и сопоставить факты, то все наоборот. И такие парадоксы в его произведениях на каждом шагу». Парадоксальна в этом смысле и повесть «Третий в пятом ряду». Отчаянные, граничащие с хулиганством поступки Вани Белова заставляют предполагать в нем эгоиста, не умеющего думать о других. Это его имеет в виду старая Вера Матвеевна, педагог с тридцатилетним стажем, говоря: «Познать характеры гораздо труднее, чем судьбы». Только на виду большой беды, случившейся в ее жизни, она пришла к переоценке своего бывшего «злого гения» и увидела его таким, каким он был на самом деле – героем, умевшим «думать о других гораздо больше, чем другие о нем». Цель обсуждения – проникнуть в суть характера Вани Белова, увидеть в нем то, чего не увидишь с первого взгляда – мотивы его поведения, направленные на защиту и помощь другим.

Фрагменты повести

В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли.

Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на черно-белом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду.

Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке. Папа внучки последовал за приятелем, хотя еле удерживался на этом сооружении. И еще чуть не падал со стула Сеня Голубкин, который всегда мечтал стоять выше других.

А Ваня Белов улыбался. Это был мой злой гений. Я рассказывала о его проделках внучке, чтобы она никогда ничего подобного в жизни не совершала.

Однажды Ваня Белов на глазах у всей улицы прошел по карнизу третьего этажа и, появившись в окне нашего класса, сказал:

– Разрешите войти?

– Как такое могло случиться? – в этот же день спросил у меня директор.

– Ваня Белов… – ответила я.

В другой раз он объявил голодовку… Ему показалось, что я несправедливо поставила двойку одному из учеников. Ваня подошел на перемене ко мне и тихо сказал:

– Вы, Вера Матвеевна, не задавали нам то, о чем спрашивали.

– Но и того, что я задавала, он тоже не знал… как следует.

– Как следует? Может быть… Но ведь за это не ставят двойку.

– Она уже в классном журнале!

– Но ее можно исправить.

– Нельзя!

– Вы должны это сделать!

– Никогда…

– Простите меня, Вера Матвеевна, но я буду протестовать.

– Каким образом?

– Объявлю голодовку!

Я улыбнулась и махнула рукой.

Но в буфет он в тот день не ходил. Я проверила: не ходил. На следующий день тоже… Вечером я пошла к родителям Вани.

Беловы жили рядом со школой, через дорогу.

– Что-то случилось? – спросила мать, как бы придерживая сердце рукой. – Что он… там?

– Не беспокойтесь.

– Как же не беспокоиться? Для него живем…

Самое уютное место в комнате было отведено столу, на котором лежали Ванин портфель (я его сразу узнала), тетрадки и книжки. Над столом висело расписание школьных уроков. И та самая фотография, где он был третьим в пятом ряду.

– Не беспокойтесь, – сказала я. – Он учится хорошо. Выдвинут на математическую олимпиаду!

– Слава богу! – сказала мать.

Тут я отважилась и спросила:

– Скажите, он… ест?

– Перестал… – со страхом ответила Ванина мама. – Только воду пьет… Даже хлеба в рот не берет. Я спросила: «Может, что с животом?» А он говорит: «Нет аппетита!» Уже второй день нету…

«А ведь так он выжмет из меня все, что захочет!» – подумала я. И на следующий день в присутствии Вани исправила тому ученику двойку на тройку.

Я только не сказала внучке, что тем учеником был ее папа.

Я знала, что за моими взаимоотношениями с сыном следит кроме Вани еще один человек, Это был Сеня Голубкин. Он болезненно переживал чужие успехи. Ему всюду чудились выгоды и привилегии, которыми обладают другие. Если кто-то заболевал, Сенька говорил: «Ясно… Решил отдохнуть!» Если кто-то получал пятерку за домашнее сочинение, он спрашивал: «Что? Мамочка с папочкой потрудились?»

На 8-й «В» надвигалась контрольная по математике. Собираясь в тот день в школу, Володя, мой сын, мечтал, чтоб с математичкой что-нибудь приключилось. Я, конечно, сказала, что мечтать об этом бесчеловечно…

И тут ее заперли. Повернули ключ со стороны коридора – и мечта Володи осуществилась: математичка застряла. Контрольная была сорвана.

Я поняла, что пробил час Сеньки Голубкина!

Математичка не захотела присутствовать при разборе этого «дела». Я обвиняла сына. Но вдруг с задней парты раздался голос Вани Белова:

– При чем здесь Володя Кудрявцев? Это я ее запер.

– Ты… боялся контрольной по математике? – изумленно спросила я.

– Чувство коллективизма! – ответил Ваня Белов. И сел.

– Ты, Ваня, должен будешь извиниться перед Ириной Григорьевной, – растерянно произнесла я.

– А я, когда запирал, крикнул ей: «Извините, пожалуйста!»

Меня вызвал директор школы:

– Что, опять Ваня Белов?

– Опять. Но с другой стороны…

– Пора принимать меры!

– Пора, – ответила я.

И, дождавшись конца учебного года, перебралась вместе с Володей в другую школу. Она была дальше от нашего дома… Но зато дальше и от Вани Белова!

Однажды, когда Володя и Ваня учились еще в шестом классе, был назначен «районный» диктант. Решили очередной раз проверить, насколько грамотны в нашем районе двенадцатилетние. Диктант был изощренно трудным. Сеня Голубкин был в панике: двойка за тот диктант грозила ему второгодничеством. После диктанта Сенька бегал по коридору и выспрашивал у своих одноклассников:

– Как пишется «в течение»? Вместе или отдельно?

– Отдельно, – отвечали ему.

– Одна ошибочка есть! – говорил он. И загибал палец.

Чужие успехи его убивали. Ему казалось, что любые удачи приходят к людям как бы за его, Сенькин, счет. Зависть, в которой я всегда видела исток многих человеческих слабостей и пороков, не оставляла Сеньку в покое.

– Та-ак… Еще одна ошибочка! – восклицал он и загибал следующий палец с таким видом, будто все кругом были виноваты в этой его ошибке.

После «районного» диктанта у Сеньки не хватило пальцев на обеих руках. Он насчитал двенадцать ошибок. Кроме запятых и тире…

На переменке ко мне подошел Ваня Белов.

– Что ж, Вера Матвеевна, Голубкину теперь на второй год оставаться?

– Не знаю. Еще не проверила.

Когда я уселась в учительской за тетради, оказалось, что шесть работ из пачки исчезли. Среди них были диктанты Сени Голубкина, Володи и Вани.

На большой перемене мы с директором в опустевшем классе стали пробиваться к голубкинской совести. Путь оказался непроходимым…

Именно тогда, в разгар нашей беседы, в окне появился Ваня Белов и сказал:

– Разрешите войти?

Мы онемели. А Ваня оглянулся, смерил расстояние от третьего этажа до тротуара и, повернувшись к нам, спокойно сказал:

– Я явился, чтобы отдать себя в руки правосудия!

Нет, я не верила, что диктанты вытащил он. Но доказать этого я не могла. Директор тогда согласился с моей версией, подчеркнув, однако, что рыцарство тоже должно знать пределы… Но что не стоит превращать класс в комнату следователя. Для очистки совести я все же сказала Ване:

– Не верю, что ты способен на подобную дерзость!

– А пройти по карнизу третьего этажа – это не дерзость?

Мне стало ясно, зачем он появился в окне: мы должны были поверить, что он способен на все!

Тут же, после уроков, я передиктовала диктант тем шестерым, работы которых исчезли. Сеня Голубкин получил тройку, поскольку уже успел обнаружить на перемене свои ошибки. И перешел в седьмой класс.

Он не проникся благодарностью к Ване Белову. Напротив, именно с тех пор Сенька его невзлюбил. Он не простил благородства, как не прощал грамотности тем, кто ему же помогал находить ошибки. Ваня Белов это понял…

Чтобы направить энергию Вани в нужное русло, я, помнится, в седьмом классе назначила его редактором стенгазеты.

Для начала Ваня завел на ее столбцах анкету: «Что о нас думают наши учителя?» Я написала, что люблю их всех, что поэтому бываю недовольна ими, строга и что желаю им счастья.

Следующая анкета называлась иначе: «Что мы думаем о наших учителях?» В этом номере Ваня спорил со мной: «Нельзя, я думаю, любить всех на свете людей. А мы – те же люди. Я бы, например, не смог полюбить Сеньку Голубкина!» Так прямо и написал. Не побоялся Сеньку.

«Он помнил лишь о себе. И о своих выдумках…» – сказала я как-то своей внучке. Это была неправда. Он думал о других гораздо больше, чем другие о нем. Но для Вани это было неважно: совершая свои «спасательные экспедиции», он никогда ни за что не платил и ничего не желал взамен. У Вани был свой характер. Не подчинявшийся… А я в те годы, не отдавая себе отчета, стремилась привести все сорок три характера своих учеников к общему знаменателю. И этим знаменателем была я сама. О судьбах учеников мне хотелось знать все. Но оказалось, что познать характеры гораздо труднее, чем судьбы.

Прошло больше двадцати лет…

– Ваня-то как? Где он? – спросила я, навестив в Москве его родителей.

Они провели меня в комнату.

В самом уютном месте стоял тот же стол, словно Ваня был по-прежнему школьником. А над ним висела та же самая фотография, где он был третьим в пятом ряду.

– Ну как он? – снова спросила я.

Ванина мама подошла к столу, выдвинула ящик и протянула мне небольшой листок. Там было написано, что 27 апреля 1945 года их сын, Иван Андреевич Белов, пал смертью храбрых в боях за город Пенцлау.

Я никогда не слышала о таком городе…

Вопросы к обсуждению:

1. Почему повесть называется «Третий в пятом ряду»? Чем этот «третий» отличается от двух других из пятого ряда? Вера Матвеевна назвала его «злой гений». Согласны ли вы с таким определением этого ученика?

2. Какой жизненный урок вынесла Вера Матвеевна из отношений с неподчинявшимся учеником Ваней Беловым? Зачем она рассказывала о нем своей внучке? Почему в свое время она разлучила с ним собственного сына? Как вы объясните чувство вины, возникшее у нее перед своим учеником много лет спустя? Почему у нее возникла острая потребность разыскать Ваню Белова через двадцать с лишним лет?

3. Каким видела Вера Матвеевна Ваню Белова раньше и каким, спустя много лет, она увидела его в своих воспоминаниях? Что заставило ее так круто переоценить поведение ученика? Как объяснить противоречие в суждениях – внучке она говорила: «Он помнил лишь о себе и своих выдумках», а для себя сделала вывод: «Он думал о других гораздо больше, чем другие о нем».

4. Случайно ли Ваня Белов, Сеня Голубкин и Володя – сын Веры Матвеевны – оказались вместе в пятом ряду? Ваня Белов и Сеня Голубкин оба осложняли жизнь Вере Матвеевне, но почему в трудную минуту ей захотелось увидеть первого, а не второго?

5. С кем из знакомых вам литературных героев или реальных людей можно сравнить Ваню Белова? Какая главная отличительная черта их характера?