Текст книги "Мой брат Владимир Высоцкий. У истоков таланта"

Кто бы мог подумать, но мукачевский эпизод запал Володе в душу. Проявилось это спустя почти двадцать лет, в 1973 году. Тогда они с Мариной были увлечены идеей покупки дачи в Подмосковье. И после очередного осмотра по тем временам целого поместья хорошего знакомого отца генерала Николая Шиманова, заехали к нам. С тех пор я запомнила по-мужски крепкое рукопожатие Марины. Как всегда, застолье и разговоры…

– Ну и ненавидел я вас, тетя Шурочка, в тот момент, – полушутливо-полусерьезно признался Володя маме, когда они вспоминали Закарпатье. – Я был так влюблен, а вы…

Поэтически пылкий, увлекающийся, он ощущал себя то шекспировским Ромео, то Петраркой, слагающим сонеты своей Лауре. И в самый неподходящий момент, как ушат холодной воды, как жуткое унижение перед прекрасной Эрдели: «Как, Володя, ты еще не спишь? А ну, марш в постель!» А сама-то тетя Шурочка по возрасту и в матери ему не годилась, но так хотелось подчеркнуть свою взрослость. И они, племянник и тетя, заливаются смехом, воскрешая в памяти один – юность, другая – молодость.

Александр Ергалкин 2000 г. Мукачево

Володе тогда, в 1973 году, тридцать пять. Зрелый мужчина, сохранивший в душе чистоту первой любви. Не боящийся проявления перед нами своей непосредственности. Это о многом говорит. И когда теперь, через многие годы после его смерти, читаешь многочисленные «Правды», «Тайны Высоцкого», авторы которых создают цинично-разгульный образ двоюродного брата, становится смешно и противно одновременно.

Не могу не процитировать еще раз Леся Танюка. Настолько слова этого выдающегося человека – режиссера, поэта, переводчика – полно отражают мои чувства и, если позволите, позицию:

«Суббота, 2 августа.

Началось. Слышал по радио какое-то интервью с “друзьями Высоцкого”. Один из его таганских приятелей уже закинул покойному “необузданный характер”. “Отчего с ним было не легко”. И хотя далее он тонально выровнял, осадок у меня остался.

Соседи наши, старушки – охают. Сочувствуют. Но с высоты собственной мудрости сожалеют, что он “сам себя довел. Нельзя так. Понятное дело – талант. Артист. Но разве так можно?”

Думаю, так размышляют не только одни старушки, такой взгляд типичный.

Как там у Феликса Кривина – про картину? Картина оценивает живую природу: “Все это, конечно, хорошо – и фон, и перспектива. Но нужно же знать хоть какие-то рамки!”»

Продолжу описание того обеда у нас. Володя с восторгом рассказывает о странах, в которых побывал: Германия, Франция. Марина осторожно его осаживает: «Ну, Володя, у вас свои преимущества». Да, он поражен, восхищен достижениями капиталистических стран. Но тут же замечает: «Постоянно жить я там бы не смог. Слишком разобщены». Принцип «время – деньги»· его не устраивает. Подтверждение тому – первое посещение Америки. Тогда, в 1974 году, Володя с Мариной остановились у Михаила Барышникова. Бывшая звезда Театра оперы и балета имени Кирова, а с 1974 года – солист «American ballet theatre» вручил им ключи от квартиры, и до самого отъезда они его больше не видели. А где же теплота долгих задушевных бесед, обмен новостями про житье-бытье, споры о политике, наконец – традиционное чаепитие?

Альберт Эрдели. 1954 г. Мукачево

Володя был так изумлен приемом, что преподнес нам этот эпизод в разряде «Удивительное за океаном» наряду с достижениями в области медицины. «Вы представляете, у нас причину моего недомогания никак не могли определить. А там в течение десяти-пятнадцати минут установили. Почечная колика…»

Вернусь назад и еще раз остановлюсь на теме «Женщины», хотя и в несколько другом ракурсе. Недавно прочла монолог Володи, записанный во время концерта в Усть-Каменогорске. Рассказывает, как он, только начинающий свою кинокарьеру, играет в одном эпизоде с Татьяной Конюховой. Очень красивой женщиной, известной актрисой. Как по сюжету должен не совсем корректно пытаться за ней ухаживать. Володя мнется, стесняется, но поощряемый режиссером, наконец, самой актрисой, все же решается. И признается зрителям, собравшимся на концерт, насколько это было приятно. На память пришла другая реплика Владимира, оброненная у нас дома, после съемок фильма «Опасные гастроли». Была там сцена, где его герой должен целоваться с актрисой Пырьевой. И вот он в лицах, с хохмочками живописует: «Надо ее целовать, а для меня это пытка. Убежать куда подальше – не могу, сорву съемку. Пришлось…» Хотя Володя весьма и весьма благосклонно относился к дамам, случались и подобные курьезы…

Андрей Вознесенский называл Марину Влади «французской русалкой»

Володе Высоцкому – шестнадцать лет

А вот встречу с Ксенией Куприной, дочерью великого писателя Александра Куприна, Володя описывает с таким чувством, что я тут же заочно влюбляюсь в эту удивительную женщину.

Двенадцатилетним ребенком она оказывается с родителями в эмиграции. Трагедия русских, навсегда потерявших вместе с родиной частицу себя. Как скажет Александр Вертинский: «Тут живут чужие господа, и чужая радость и беда, и мы для них – чужие навсегда!» И все же ей легче, чем старшим, адаптироваться. Взрослея, она естественным образом принимает условия игры под названием: «Жизнь на чужбине». К счастью, природа щедро одарила ее: внешность кинозвезды, талант, колоссальная работоспособность. Медленно, трудно, но она поднимается вверх, к пьедесталу «Успеха». И вот уже в ее биографии замелькали, сменяя друг друга, как картинки в калейдоскопе, новые города, громкие имена. Парижский дом моделей Поля Пуаре, один из лучших того времени, приглашает ее работать манекенщицей. С театром моды она совершает турне по Европе. Вместе с внучкой Льва Толстого, а также известными актерами-эмигрантами Верой Греч и Поликарпом Павловым играет в «Живом трупе»·. Эта пьеса стала сенсацией культурной жизни Парижа тех лет.

Ксению замечает признанный мэтр кино, режиссер Марсель Л’Эрбье, и на экран выходят пять фильмов с ее участием. Затем довольно успешный дебют в Голливуде.

В 1958 году Куприна возвращается в Россию. Ей пятьдесят. Она играет в Московском театре им. А. С. Пушкина, пишет книгу воспоминаний о знаменитом отце, переводит пьесу Жана Сармана «Мамуре». В 1960 году в этот театр приходит работать Володя. Он рассказывает о Ксении Александровне в 1972 году у нас дома.

Подчас его воспоминания не являются следствием конкретной ситуации, фразы, оброненной им или кем-то другим. Он словно продолжает уже вслух внутренний монолог, а уж что натолкнуло его… Было неожиданно, но всегда безумно интересно. Так и на этот раз.

Владимир Высоцкий во дворе «Мосфильма» в перерыве съемок фильма «Сказ о том, как царь Петр арапа женил». Август 1975 г.

«Когда дочь Куприна вернулась из Парижа, – Володя смотрит куда-то мимо нас, словно перед глазами у него стоит эта женщина, – за ней всегда ходила толпа влюбленных поклонников, порой вдвое моложе. Невозможно было оставаться равнодушным при виде нее. Она притягивала нас как магнит. И тут не только красота. Какая-то потрясающая, неиссякаемая женственность. – Помолчав, он добавляет по-французски: – «C’est la femme magnifique… C’est la femme fatale…»

Знакомство с Симоной Синьоре, состоявшееся во время отдыха Марины и Володи на Адриатике, он опишет нам без особого энтузиазма. Скорее, его поразили нудистские пляжи.

А у меня теперь рассказ Володи о Ксении Куприной всегда будет ассоциироваться с таким эпизодом. Прошло сорок дней после гибели тети Жени, и Семен Владимирович приглашает всех, кто любил ее, на поминки в ресторан гостиницы «Украина». Моей маме, Александре Ивановне, шестьдесят шесть лет. Но с каким же восхищением ее окружают Володины друзья юности, с какой пылкостью они наперебой говорят ей комплименты.

Ничего не попишешь – les femmes magnifiques, les femmes fatales…

В 1959 году наша семья возвращается в Москву. Уже не зависят от расстояний встречи с родными, еще ближе узнаем друг друга мы, в ту пору младшее поколение Высоцких.

Первая встреча с Володей, которую я помню, относится к тому же 1959 году. У нас в квартире идет ремонт, и меня на привилегированном положении младшей временно поселяют на Большом Каретном у дяди Сени и тети Жени. Знакомлюсь с соседкой по коммунальной квартире Высоцких-старших – Севериной Викторовной. Обаятельный, светлый человек. Она – портниха, и мама заказывает у нее платья, которые Северина Викторовна шьет со вкусом, достойным французских кутюрье.

Владимир Высоцкий и Марина Влади

Александра Высоцкая, тетя Владимира Высоцкого

В один из дней появляется Володя. Ему двадцать один год.

– Ну, здравствуй, кудрявая! Я твой московский брат. Узнаешь? – Он корчит уморительную рожицу, и я покатываюсь со смеху. Контакт установлен. Навсегда.

Впервые на сцене я увидела Володю в 1960 году. Это был спектакль «Аленький цветочек» в театре Пушкина. Вова играл чудище. Со мной сидят папа и моя подруга Наталья Котлярская. Действие нас увлекает. Но вот выходит чудище – Вова, и Натик рыдает от страха. Я – нет. Потому что мне уже шесть лет, а ей еще четыре. После спектакля мы с Натой идем за кулисы вместе с папой. Осторожно гладим чудище-Вову по лохматому костюму. И от сознания собственной смелости довольно улыбаемся. А он ласково гладит наши стриженые головки и тоже смеется.

Ксения Куприна

Дети чутко реагируют на внимание и равнодушие к ним. И запоминают это на всю жизнь. Володя не строит из себя эдакого надутого взрослого, он воспринимает меня как равную, а для ребенка это важно.

Интересуется моей персоной и дядя Коля – Николай Михайлович Скоморохов. Поэтому я его люблю. Но вот другой папин друг, прославленный летчик, Герой Советского Союза Иван Дмитриевич Гайдаенко, меня никогда не замечает, хотя у него – дети примерно моего возраста. И я в душе его также не слишком жалую.

Ирэна и Александр Высоцкие. Начало 1960-х гг. Киев. Саша в этом возрасте очень похож на маму. И все девчонки нашего двора в него влюблены

Володя уделяет мне какие-то минуты. Но сколько в них всего: и страшно, и смешно, и интересно. Он очень ласковый. В 2007 году я встретилась с его соседкой по 1-й Мещанской – Зоей Васильевной Кузнецовой. И она отмечает эти Володины качества: воспитанность, нежность. Ее маму, Александру Федорову, он иначе как тетей Шурочкой не называл.

Визит закончен, Володя спешит по делам. А взрослые после его ухода еще какое-то время говорят о нем. Мои уши жадно ловят информацию:

– А вы заметили, какой он аккуратный?!

– Еще бы! Это у него с детства. Потрясающая любовь к порядку и чистоте.

Вечером, ложась спать, я стремлюсь показать, что тоже обладаю сиим достоинством. И торжественно развешиваю на всех свободных стульях предметы своего туалета. Делаю я это довольно долго, до тех пор, пока не понимаю, что аккуратность не исчерпывается числом задействованной мебели.

В. Буров, Е. Ситко и В. Высоцкий у служебного входа Театра им. А. С. Пушкина. Май 1962 г. Фото А. Стрельникова

Помню, как часто в начале, а затем и в середине шестидесятых годов Володя приходил к нам с гитарой. Порой это совпадало с приездом из Киева бабушки Ирины Алексеевны с мужем Георгием Лукичем Семененко, когда собирались все родные.

Бабушкино появление в Москве – это всегда долгожданное и радостное событие. Кстати, Георгий Лукич предпочитал жить в Москве у Семена Владимировича. Евгения Степановна, жена Семена Владимировича, специально для Георгия Лукича покупала особенную сметану в ГУМе, а бабушка – у своего Боба, то есть Алексея Владимировича.

Бабушка очень близка с моей мамой. «Девочка, – признается Ирина Алексеевна, – ты настолько во всех отношениях похожа на меня, что, кажется, это я тебя родила». А когда порой мои родители ссорятся (темпераменты у обоих – о-го-го!), всегда принимает сторону мамы: «Бобочка, ну посмотри, какие у Шурочки бархатные глазки! Разве можно сердиться на такую красулю?!» И папа таял…

Придет время, и моя мама сама станет свекровью. И будет, подражая Ирине Алексеевне, относиться к жене Саши с большой теплотой и любовью. Но отплатят Александре Ивановне за это невестка и внуки по-черному. На двадцать лет вычеркнут ее из своей жизни. Ни разу не придут навестить, не позвонят. Инвалида войны! Мама очень переживала и всегда вспоминала слова покойного сына Саши: «Масик, они другие. Страшные. Я имею в виду не физические данные, конечно. Ты меня понимаешь».

Но вернусь в шестидесятые. Итак, все в сборе: Володя, бабушка, ее помощница тетя Ната, Жорж, дядя Сеня, тетя Женя, мама, папа, ну и я. Саша, как всегда, все свободное время отдает спорту. На столе мамино фирменное блюдо – пироги с капустой. Папа включает магнитофон, и Володя начинает петь. Свои песни…

Итак, все в сборе. Включали магнитофон «Комета», и он пел. Свои песни, реже переложенные на музыку стихи Сергея Есенина, Николая Агнивцева, Ярослава Смелякова, Геннадия Шпаликова, Михаила Львовского, Юза Алешковского. Старые записи… Иное содержание песен, немного иной голос, манера исполнения. Нет еще той рвущей душу остроты, того накала… Это придет позже, созревшее, выношенное…

В 1975 году у нас эту пленку, клятвенно обещая вернуть через день, взяли. И конечно же не отдали. Спустя тридцать лет мне принесли снимок картонного футляра с названиями песен, отпечатанных папой на нашей «Эрике» и надписью, сделанной его рукой: «Володя».

Иногда Володино исполнение у нас дома имело характерные особенности. Так, в песне «Злая мачеха у Маши» после строчки «Ты стояла у крылечка» он оговаривается.

Очень простой и доступный в общении, я могла подвести к нему, уже известному поэту, юных поклонников его таланта, и Володя, немного побеседовав с мальчиками, оставлял на протянутых открытках или чистых листках бумаги не только автографы, но и небольшие, теплые послания (тогдашний подросток Вова Гельфрейх, лечившийся в больнице Министерства речного флота в 1975 году, давно уже взрослый мужчина. Но по-прежнему пылко любит Высоцкого и хранит реликвию) – к вопросам, касающихся собственного творчества относился сдержанно. Как-то я по молодости или по простоте душевной спросила: «Как рождаются твои песни?» Засмеявшись, он ушел от ответа. Да и как он мог объяснить мне, что все мы «родом из детства». И ничто не может возникнуть на пустом месте. Что все штрихи, мелочи не ускользают от внимания настоящего художника. Собираясь, накапливаясь в памяти, они трансформируются потом в творчество. Так рождались и его песни о войне…

После спектакля «Аленький цветочек» культурная программа продолжается. Слева направо: Ирэна Высоцкая, Наталья Котлярская, Александра Высоцкая, Май Котлярский

Лишь однажды Володя чуть-чуть приподнял для меня завесу над таинством творчества. Это было в 1978 году. Речь зашла о его песне «Я рос, как вся дворовая шпана» («Сережка Фомин»). «После того, как я написал ее, – поделится он, – пришло очень много писем с откликами. Поразительно, насколько шире и, может быть, глубже трактовался смысл. Под влиянием этих писем родилась новая песня: «Спасибо вам, мои корреспонденты, что вы неверно поняли меня».

В наших семьях, как и во многих других, война стала тем началом, которое сформировало всю дальнейшую жизнь отцов и матерей. И все мы, проникнутые этим духом, были причастны к ней, независимо от того, воевали или нет. Однополчане родителей, приезжавшие с Украины, Белоруссии, Узбекистана, Молдавии, сыны полка – Павел Шевчук, Марлен Матвеев – постоянные и желанные гости наших домов. Со многими из них Володя был знаком с детства. А Марлен Матвеев потом, бывая в Москве, всегда приходил к Володе в театр.

Тема войны его глубоко волновала всегда. У нас ли, в гостях у Семена Владимировича и хлебосольной Евгении Степановны, пусть вокруг звучит смех, слышатся остроты, кипят дискуссии, Володя опять пересаживается поближе к моему папе и расспрашивает его о героях книг, о прошлом. Оба так увлечены, что не замечают ничего вокруг. Дядя Сеня волнуется: «Ешьте же! Зря, что ли, Женька столько вкуснотищи наготовила!» Но Володя лишь машет рукой: «Не мешай! Потом…»

«…Мой дядя, Алексей Владимирович Высоцкий. У него восемнадцать боевых наград», – с гордостью упоминает о нем Володя на концертах и в кругу друзей. «Дядя Леша» – как он его называет. 23 сентября 1975 года в Болгарии (запись для болгарского телевидения. Студия «Балкантон») Володя вспоминает: «Дело в том, что у меня военная семья, и мой дядя – он прошел войну от начала до конца и был все время в непосредственном соприкосновении с врагом. И он рассказывал очень-очень много о войне».

Сыновья Владимира Высоцкого и Людмилы Абрамовой Аркадий и Никита

Ирина Алексеевна Высоцкая, бабушка Владимира Высоцкого

А эти слова он произносит уже после смерти папы в городе Навои Узбекской ССР в ДК «Фархад» 27 июля 1979 года: «…в прошлом году умер мой дядька – это единственный мой родственник… И когда несли его тело, впереди шли семнадцать летчиков и на семнадцати красных сафьяновых подушках несли семнадцать его орденов, а медали даже некуда было класть. Такой вот был парень, человек…» (Сборник «Старатель»-. М., «Аргус», 1994 г.)

Меня потрясло, с каким чувством Володя говорит о смерти моего отца, давая интервью в перерыве между выступлениями в ДК завода «Энергомаш» для передачи «Портрет» Белгородского радио (эфир состоялся 23.04.78). И Володя становится еще ближе, еще роднее…

А исследователи творчества Владимира Высоцкого, прослушивая записи выступлений, единодушно отмечают, как теплеет его голос, когда он говорит о своем дяде.

Уже сама внешность Алексея Владимировича располагала к себе. Очень высокий, с копной вьющихся волос, внимательными, словно проникающими тебе в душу глазами, он был бесконечно чутким. Скольким старикам, ютящимся в каморках домов под снос, он помог получить комфортабельные квартиры. Тогда можно было написать в газеты «Правда», «Известия», и – срабатывало. Приезжала комиссия, вопрос решался. А помогал папа, уже прикованный к больничной койке, нянечкам, санитаркам. И – такое внимание к чужим бедам при парализации ног и страшных болях в позвоночнике, которые он постоянно испытывал. До болезни он вел переписку с музеями Вооруженных Сил страны, и в результате в городах, где ранее жили погибшие в войну герои, появлялись скверы и улицы, носящие их имена: Александра Плоткина, Василия Олейника… Смотря сегодня на эту кипу писем и телеграмм, просто диву даешься – когда он все успевал?!

Родным и друзьям папа дарил понравившиеся им произведения искусства, не думая о стоимости. И немного обижался, когда обнаруживал картины, подаренные брату или племяннице Евгении Степановны, в комиссионке на Горького. Уже потом, ближе к жизненному финалу, Семен Владимирович скажет о брате: «Лешка стал другим. Не таким широким». А папе просто-напросто надоело быть промежуточным звеном перед скупкой.

Саша, мама и я провожаем бабушку с Жоржем в Киев. 1962 г.

А его смелость… Она была удивительна по отзывам тех, кому пришлось воевать вместе с ним. Он притягивал всем: рассказами, полностью овладевая вниманием и воображением собеседников; громким, заразительным смехом. Умением понять тебя с полуслова, помочь без просьб о помощи. Мудростью… Недаром тогда на фронте его, двадцатидвухлетнего, называли «Батей» бывалые бойцы. И в этом солдатская любовь, та, что дороже любых наград, в этом признание его незаурядных военных способностей… Когда в семьдесят шестом папа лежал в больнице, звонили его бывшие солдаты. Были проездом в Москве. И эти слова: «Мы бы его так целовали, как Александра Ивановна в жизни не целовала». И их рассказы о том, как отдал в лютый мороз портянки, сняв с себя, как сам прокладывал путь через минное поле, – многого стоят.

Они были очень близки – дядя и племянник. Сначала это инстинктивное стремление к такому яркому, очень доброму и любящему человеку. Затем постепенное узнавание, понимание и, наконец, огромное уважение и любовь.

Рассказы о войне… Как много их было… Эпизоды сменяются эпизодами. Папа умел доносить прошлое так, что казалось, ты сам в гуще боя, за шаг до смерти. Но о себе он говорил мало. Это были воспоминания о подвигах погибших друзей.

В 1959 году он поступает в Московский государственный университет на факультет журналистики. В 1961 году заканчивает его. Нелегко в сорок лет, будучи полковником запаса, имея жену и двух детей, свернуть с, казалось бы, такой перспективной дороги, чтобы начать все сначала. Но это его характер. Характер, который в юности, в 38-м, продиктовал необходимость пойти учиться в военное училище, отказавшись от мечты заняться литературой, – отец с матерью в разводе, надо было как можно быстрее встать на ноги. Характер, который не позволил принять предложение уже в последний год войны стать спецкором «Красной Звезды», куда он посылал свои репортажи, начав печататься еще в 1942 году: «Как уйти с фронта, пока идет война?».

Марлен Матвеев – старший товарищ Володи Высоцкого. 1945 г.

И уже в мирное время военные очерки Алексея Высоцкого появляются в «Известиях», «Красной звезде», «Пограничнике», в многочисленных сборниках. Позднее выходит его первая книга «И пусть наступит утро», повествующая о бесстрашных защитниках Одессы и Севастополя. А много лет спустя, когда родные и друзья, потрясенные, еще до конца не осознавшие случившееся, соберутся почтить память Владимира Высоцкого, Нина Максимовна отдаст моей маме хранившийся у Володи машинописный экземпляр этой книги. Но это будет еще не скоро. А пока жизнь… Кипучая, неуемная жизнь обоих, где не было и тени мысли поберечь себя. Пять лет занимается Алексей Владимирович поисками, чтобы увековечить еще один подвиг советского человека в прошедшей войне. На сей раз это Николай Шныриков. По крупицам собранные факты создают образ этого пограничника, в марте 1945 года прикрывшего выход товарищей из боя у деревни Кропавна Тяжело раненным, он попадает в руки бандеровцев, но до конца остается верным присяге, несмотря на изуверские пытки, страшную, мученическую смерть – его, привязав к двум склоненным березам, разорвали. В результате поисков о подвиге пограничника узнала страна. Заставе, где служил герой, присвоено его имя.

– Дядя Леша, – говорил Володя моему отцу, – надо обязательно сделать фильм о Николае Шнырикове по вашей книге «Горный цветок». И я сыграю в нем.

В газете «Красная звезда» выходит папин очерк «Бриллиантовая двойка». Повествование об одной из наиболее ярких страниц военной биографии его друга, летчика-истребителя, дважды Героя Советского Союза Николая Михайловича Скоморохова. Вещь, запавшая в душу Володе. На одном из концертов, воссоздав картину боя, он скажет: «Об этом случае мой дядя, Алексей Высоцкий, написал статью в газету, а я – песню». Песню «О погибшем летчике».

Владимир Высоцкий. Фотопроба

Владимир Высоцкий

Позволю себе немного остановиться на этой незаурядной личности, которая проходит через всю жизнь Владимира. Первое знакомство в детстве, в Мукачево, где служит в те годы Скоморохов. Затем, уже в молодости, встречи со знаменитым летчиком у отца на работе – в студии на Каляевской. Теперь место службы Николая Михайловича – ГДР, но в Москве, где живет и учится дочь Светлана, он бывает довольно часто.

Я порой задумывалась, отчего очерк «Бриллиантовая двойка» по своему эмоциональному окрасу несколько суше, чем другие произведения отца этого жанра: «Горсть земли», «Бескозырка», «Свидетель из Багерова», «Отвоеванная весна». Ответ нашла в материалах по «Бриллиантовой двойке», а точнее – в сопроводительной записке Скоморохова. Вот она:

«Алексей Владимирович!

1. Исправил, отходить от истины нельзя, насчет «бриллиантовых» не увлекайся…

2. Посылаю пять страниц рукописи, там описаны два боя: январский, где главное – выдержка, в воздушном бою легких побед не бывает, нужен риск; апрельский – взаимовыручка, дружба, мастерство и т. д…

Вывод: статья пойдет, но без сенсаций.

Желаю успехов.

Н. Скоморохов».

И автор, и герой очерка работают над материалом, и Николай Михайлович настаивает на предельно точном воспроизведении событий, отвергая любой художественный домысел.

Все написанное отец сначала читал нам – родным, друзьям.

У Володи интерес был всегда глубже, чем поверхностное: понравилось или нет. Он докапывался до мельчайших подробностей.

В этом ему помогали и архивы дяди.

Алексей Владимирович Высоцкий. Германия, 1945 г.

Любопытно, «Бриллиантовая двойка» появляется в 1966 году. Песня «О погибшем летчике» – в 1975 году. Разрыв почти девять лет. Правда, в 1968 году он пишет две песни «Об одном воздушном бое». Может, это прелюдия. Помнится, папа говорил, что Николаю Михайловичу посвящена и песня «Их восемь – нас двое». Сколько таких боев было у прославленного аса! И двое против шестнадцати, и двое против тридцати, даже двое против пятидесяти четырех (уникальный бой в мировой авиации). И все же, почему песня с официальным посвящением «Дважды Герою Советского Союза Николаю Михайловичу Скоморохову и его погибшему другу» – родилась в 1975 году? Песня написана к пьесе Э. Володарского «Звезды для лейтенанта». В год тридцатилетия Победы. А мы знаем, как глубоко пропитан был Володя темой Великой Отечественной. И еще одна причина – в начале 1975 года заболел мой отец. Скоморохов берет на себя все: госпитализацию, перевод из одной больницы во вторую, затем – в третью. Вместе с другом борется с диагнозом, с его судьбой. Володя рядом…

Слева направо: Алексей Высоцкий с овчаркой Барри, Николай Петров, Александр Плоткин. Декабрь 1942 г. Александр Плоткин – пал смертью героя, вызвав огонь на себя в 1943 г. Герой очерка «Горсть земли» и повести «Дороги огненной земли» А. Высоцкого

И последнее соприкосновение Поэта и Летчика. Уже косвенное. Когда после долгих и тягостных хождений по высоким инстанциям Скоморохов вместе с Семеном Владимировичем добивается разрешения установить сыну на Ваганьковском кладбище памятник столь большого (по тем временам) размера, добро дает первый секретарь МК партии Гришин…

Но вернемся в конец 1950-х – начало 1960-х годов. Память прекрасно сохранила летние месяцы 1961 года. Последние денечки моей вольной жизни: осенью я иду в первый класс. Крым… Керчь… Городской пляж… Жара… Искупавшись в море, мы располагаемся на берегу. Не сказав нам с мамой ни слова, папа неожиданно исчезает. «Наверное, – решаем мы, – пошел за мороженым». И продолжаем принимать солнечные ванны. И вдруг… Глазам своим не верю! Вова! Но ведь он еще совсем недавно, как всегда, провожал нас с Курского вокзала на отдых. Чтобы потом, опять-таки, как всегда, встретить с цветами на том же Курском вокзале. Оглядываюсь на маму. Она, улыбаясь, идет навстречу папе, Володе и еще какому-то очень красивому черноволосому молодому человеку. Как узнаю из разговора взрослых, это Жора Епифанцев, друг Володи еще со Школы-студии МХАТа. Они что-то оживленно обсуждают, мелькает имя Азы Лихитченко, и я его запоминаю. Проходит мороженица, и мой интерес к беседующим тает. Я перестаю вслушиваться. Но вот вечером… Вечером в местном кинотеатре «Пионер» перед началом сеанса папа демонстрирует свой документальный фильм «Бегут голубые дороги», а Володя с Жорой дарят зрителям устное выступление. Вова поет.

Вскоре мой двоюродный брат уезжает в Севастополь. У него там съемки в фильме «Увольнение на берег». Жора Епифанцев остается. Он у себя дома, так как родился в поселке Камыш-Бурун, что в пятнадцати минутах езды от Керчи…

Я упомянула выше о документальном фильме, режиссером которого был мой папа. Поясню. Дело в том, что одновременно с журналистикой новая стезя увлекает моего отца. Создается студия документальных фильмов при Министерстве речного флота РСФСР. И он в качестве режиссера возглавляет ее. Помните слова Юлиуса Фучика: «Об одном прошу тех, кто переживет это время, – не забудьте… Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас». Они словно стали девизом всего творчества моего отца. Вслед за очерками, повестями он задумывает и создает серию фильмов «Речники-герои». О тех, кто, пройдя пекло войны, чудом уцелел и в мирное время связал свою жизнь с речным флотом. Некоторые из этих кинематографических работ: о Михаиле Девятаеве, совершившем побег из концлагеря на фашистском самолете с советскими военнопленными на борту, о Николае Скоморохове, чей путь начинался на Волге, – удостоены наград и дипломов.

Необыкновенно увлекающийся, «горящий» отец создает на студии совершенно особую атмосферу творчества и какой-то вечной молодости. Володя часто бывает здесь, становится свидетелем зарождения и создания Сукачевым, Равилем Якубовым, Витей Нордом. Такими разными, но лишь единожды и навсегда отдавшими любовь и талант великому Кино. Интересно было бы услышать их рассказы о двадцатилетнем Высоцком – ровеснике, делившем с ними и творческие подъемы, и бесшабашные проделки молодости. Но Владик и Равиль ненамного пережили Володю. А с Виктором Нордом, уже давно живущим и снимающим фильмы в Америке, удалось связаться. Вот как он вспоминает те годы:

«Киногруппа, которой руководил Алексей Владимирович Высоцкий, являлась так называемой ведомственной студией (таких было немало в Москве) Дома техники Министерства речного флота РСФСР. В ней служили выпускники Института кинематографии и журфака МГУ, они (включая меня) получали адекватные зарплаты за свою работу. Там регулярно выпускался киноальманах “На реках России”, который предназначался к показу в кинозалах учреждений министерства – на обычной, профессиональной тридцатипятимиллиметровой пленке. (Любительские фильмы в то время делались на шестнадцати– или даже восьмимиллиметровой пленке). Более того – у нас был репертуарный план, бюджет – и весьма приличный, счет в банке, и т. д.

Иное дело, что будучи человеком весьма способным, как теперь говорят, к пиару, Алексей Владимирович здорово использовал тот факт, что его студия не входила в систему Госкинокомитета – и таким образом формально не имела препятствий для участия в конкурсах любительских фильмов. Но вот во Всесоюзном обществе кинолюбителей студия Речфлота быть зарегистрирована тоже не могла. Поэтому мне по просьбе А. В., пришлось позвонить другу нашей семьи Г. Л. Рошалю, тогдашнему председателю Общества кинолюбителей и попросить его в виде исключения посодействовать в разрешении на участие нас в конкурсе.

Остальное известно: в состязании любительских картин продукции Минречфлота конкурентов не было. И немудрено: фильм-призер о летчике Девятаеве, например, был талантливо снят учениками лучших мастеров кинематографии СССР – Косматова, Кристи, Гальперина, прекрасно смонтирован, озвучен и перезаписан (как сторонний заказ) на знаменитой студии “Союзмультфильм” известнейшим звукооператором Борисом Павловичем Фильчиковым Да еще при этом среди участников на экране фигурировал “консультантом” друг А. Высоцкого, генерал авиации Николай Скоморохов, дважды герой Советского Союза! Куда же с такими тяжеловесами было тягаться другим кинолюбителям!