Текст книги "Другая белая"
Автор книги: Ирина Аллен
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава вторая
Марина целиком ушла в работу и благоустройство своей новой квартиры. Жила в состоянии ремонта несколько месяцев. В выходные и после работы ездила по строительным рынкам и мебельным магазинам, благо они были на каждом углу. Строители злились – привыкли делать евроремонты в пустых квартирах. Она им мешала. Каждый день двигали ее кровать из угла в угол. Марина уставала так, что вечером не могла ни телевизор смотреть, ни читать, – только бы до постели добраться, что и спасало ее от ненужных мыслей.
Февраль 2001 г.
Понедельник. Что хорошего можно ждать от понедельника?! Подумать только – одна седьмая часть нашей жизни приходится на понедельники! Темное утро, за окном пурга, в горле першит. Дотащилась до работы, выпила кофе, привела в порядок лицо и душу. Звонок:
– Марина, я тебя ищу, – это была сотрудница из другого отдела, с которой они дружили. – Только, пожалуйста, не говори «нет».
Отказать ей Марина не могла, снова надела сапоги и шубу и пошла на другую территорию, в музей, где приятельница ждала ее с англичанами. Больше никого «с языком», чтобы показать музей, ей найти не удалось.
Показывать музей иностранным гостям – особенно англоговорящим – всегда было для Марины удовольствием. Гости нравились – доброжелательные, настроенные на восприятие. Они не маскировались, как многие соотечественники (особенно из образованней), показным безразличием, всезнайством или скептической суровостью. Встреча с чудесами делала их счастливыми, они этого не скрывали. А осчастливить кого-то за часовую экскурсию – дорогого стоит! Их отзывчивость окрыляла: благодарная работа! И еще… Они не боялись смотрителей. Даже в те годы, когда смотрителями в Маринином музее работали серьезные пенсионеры из известной фирмы и их окрики «не трогать!», «не фотографировать!», «идти по дорожке!» заставляли ее вздрагивать, гости лишь комично изображали ненастоящий испуг. «Эманация непомерной нездешней свободы, – Марина не могла найти иного определения для того, что чувствовала, когда общение с «пришельцами» было особенно удачным, – свободы, не наносящей вреда другому. Это то, что невозможно копировать, никакой артист это не сыграет, такими можно только быть».
«Посмотрим, что за гости», – думала Марина на бегу. Гостей было двое – средних лет мужчина и его дочь лет двадцати с чем-то. Оба высокие, синеглазые, девушка вот только очень полная – не в отца. Оба были какими-то уж слишком сосредоточенными на чем-то своем, тем не менее смотрели, слушали и благодарили искренне. Управилась с ними за полтора часа и бегом назад, в свой кабинет, где ее уже ждали: сама совещание назначила.
Через день приятельница позвонила снова:
– Они приглашают нас в ресторан, пошли, а то обидятся.
Ресторан «Кафе Пушкинъ» был совсем недалеко от дома. Марина любила этот ресторан: в нем праздновали свадьбу старшего сына.
Здесь Марина смогла рассмотреть Дэвида. Хорошее лицо: есть то, что в мужских лицах важнее красоты – значительность. Правда, есть некий оттенок высокомерия, не свойственного, как она уже знала, его соотечественникам. Волосы очень коротко подстрижены, обнажают красивой формы череп. Гордый, видать: раз уж появилась лысинка, лучше убрать остальное самому, чем светиться. Резонно, но слишком экстремально на ее вкус – она бы предпочла остатки волос. Может быть, в Европе это и выглядит элегантным, но в отечественной действительности бритый череп наводит на слишком явные ассоциации.
«И что-то вы на меня так пристально смотрите, мистер?» – она мысленно погрозила ему пальцем.
Он не угадал ее мыслей и ответил добром:
– Вы самая знающая женщина из всех, кого я встречал в жизни.
– Нет! – она услышала свой явно нетрезвый и слишком громкий голос. – Я не знаю очень многого! Я ничего не знаю об электричестве, и почему самолет летает – не имею ни малейшего понятия.
– Но вы и не должны, – с улыбкой ответил он, – ваша область – история, а не наука.
Работу малую висок еще вершит[22]22
Б. Ахмадулина «Прощание».
[Закрыть]… Марина перевела, и они с приятельницей дружно расхохотались.
– Вот это вы точно сказали: история – не наука, а продажная девка… кого забыла… вспомнила – политиков.
– Не история, а генетика, и не политиков, а империализма, – подсказал сын приятельницы.
Посмеялись под недоуменным взглядом Дэвида. Оказывается, он и не думал шутить: в его стране среднее образование не было всеобъемлющим, как у нас: одиннадцати-двенадцатилетние ученики выбирали или «искусство», включавшее историю и литературу, или «науку», то есть математику, физику, химию, биологию.
Вина было выпито немало. Марина пьянела быстро. Только этим она могла объяснить посетившую ее постыдную мысль: «Если бы он был близко-близко и никаких преград между нами…» Ее интимная жизнь была на точке вечной мерзлоты, проще сказать, ее не было совсем. Марина не отказалась от его предложения проводить – минут десять пешком. Проводил до подъезда. Расставаться не хотелось.
– Хотите, я покажу вам типичный старый московский двор?
Вошли в темноту двора, Дэвид повернул ее к себе и поцеловал.
– Действительно, очень хочется крепкого кофе. Полцарства – за чашку кофе.
– Растворимый только…
– А я другого и не пью.
Вошли в подъезд, провожаемые взглядом консьержки, поднялись на пятнадцатый этаж. Марина открыла дверь в квартиру, которой теперь уже могла гордиться. Сразу напротив входа была гостиная с аркой и окном во всю ширину стены. Дверь на длинную остекленную лоджию Марина, когда уходила, оставляла открытой для проветривания. Низкие окна не скрывали так любимый Мариной городской пейзаж – вид на огни и башни Садового кольца. Она не устояла от искушения подвести Дэвида к окну, а он вдруг как-то обмяк, начал оседать на пол.
Марина подтащила стоявшее рядом кресло, зажгла люстру – его лицо было белым как полотно.
– У меня страх высоты, – прохрипел.
– Кофе?
– Чай, пожалуйста, и покрепче и музыку тихую, если можно. И шторы задерните, пожалуйста.
Он начал глубоко вдыхать в себя воздух. Минут через двадцать лицо порозовело, голос восстановился.
– Простите, думал избавился, но нет. Акрофобия называется. Вынужден был прилететь в Москву из-за дочери. Она здесь английский преподает, у нее проблемы личного характера. Уладить не удалось. Летел впервые в жизни. Теперь со страхом думаю о новом полете.
Посидев еще полчаса, попросил Марину вызвать такси. Было около часа ночи. Такси пришло через десять минут.
– Я могу вам звонить?
– Конечно, – записала номер в записной книжке и вырвала страницу. Все равно менять – столько в ней ненужной информации.
Проводила до лифта, нажала кнопку, дверь закрылась. Вниз – не вверх, доедет.
Вернулась в квартиру. Как-то сразу обессилела, как будто это у нее был приступ той самой акрофобии. Еле доплелась до кровати, рухнула на нее, вспомнила их поцелуй во дворе рядом с мусорным баком, по телу прошла дрожь, застонала, с этим и заснула. Проснулась с чувством острого недовольства собой: как могла она пригласить первого встречного-поперечного варяжского гостя в свой мир одинокой женщины? Сколько еще ждать, когда уймется плоть? Режиссер Эльдар Рязанов, где же смерть желаний?!
Май 2001 г.
Пришел май. Сразу и неожиданно стало жарко. Открыла окна во двор. Откуда-то доносился Высоцкий: «Париж открыт, но мне туда не надо». Подумала: «А может быть, мне туда-то как раз и надо? Скоро отпуск, все веселее, чем в Турцию одной». В месяц ее рождения Марина старалась уехать куда-нибудь. Когда была замужем, собирала гостей. Осталась одна – с гостями начались проблемы: они ведь общие были, неловко себе забирать.
Марина оплатила тур на десять дней. Прилетела и в тот же день встретилась с давней знакомой Полиной, русской, но рожденной и прожившей всю жизнь в Париже. Несколько лет назад ее привела в музей их общая знакомая. С тех пор перезванивались, встречались и в Москве, и в Париже. Полина была старше Марины лет на десять, но сказать о ней «дама в возрасте» не повернулся бы язык: она была просто женщиной – красивой и ухоженной. Встреча с ней всегда поднимала тонус: хотелось выглядеть так же естественно-элегантно, стильно, так же, как она, свободно ориентироваться во всех направлениях современного искусства, моды.
Марина спросила ее о внуке, которого видела еще мальчиком в Москве, потом подростком в Париже.
– Получил диплом в Сорбонне по истории искусств, сейчас в Лондоне, постигает премудрости экономики, говорит, без этого нельзя в современном мире.
– Женился?
– Что вы, Марина, у него и мыслей таких нет!
– А вот какая-нибудь «английская роза» и подскажет?
Полина от души рассмеялась:
– Англичанка? Это невозможно!
– Почему?
– Александр – интеллектуал, всегда им был, а англо-саксонские девушки этим не блещут, им внешний блеск и мишура важнее. Как может женщина соблазнить мужчину, не будучи изысканной, утонченной и культурной?! Алескандр как-то сказал мне, что английская девчонка может быть хорошим парнем – и выпить с ней можно, и на секс она согласна без уговоров, но не более того.
– Надо же, а я и не знала.
Полина придвинулась к ней ближе и понизила голос, как будто собиралась сказать что-то неприличное:
– Марина, вы не поверите… Я была у него в Лондоне на Пасху, мы гуляли по городу, я была в шерстяном пальто – морозно. Так вот, когда стемнело, мимо нас стали пробегать полуголые девицы со смехом и криками. Как они были вульгарны – фуй! У нас в Париже тоже есть женщины сомнительного поведения, но и они выглядят приличнее. Я спросила Александра, куда смотрит полиция, а он в ответ захохотал, что это нормальные девчонки на танцы бегут. Нет, это невероятно, я до сих пор не могу успокоиться и понять: они разделись, чтобы соблазнять? Какое унижение – дать понять мужчине, что ты совершаешь ради него такие усилия. Фуй!
Марина напряглась – с Полиной она всегда старалась казаться… умнее, чем была, – и выдала:
– Я думаю, что феминизму в Англии пришел конец. Бабушки и мамы этих бедных созданий в борьбе отстояли свои права, а дочкам до этого дела нет: они хотят мужского внимания и добиваются его подобным смехотворным способом, ведь мамы их не научили, как это лучше делать. Может, и сами не знали никогда… кроме одного простейшего способа.
Полина одобрительно засмеялась. Разговаривали они по-русски. Полина говорила бегло и почти без акцента, хотя язык начала учить уже взрослой. Давно, еще во время их первой встречи в Москве, Марина спросила, почему так поздно. И услышала в ответ:
– Мы и в семье по-русски не разговаривали. Жизнь нас не баловала. Главное было выжить и стать как все. К нам было особое отношение – мол, понаехали русские, у нас рабочие места отбирают. Нам пришлось очень-очень трудиться, чтобы выбиться. Мой брат занимает ответственный пост в архитектурном департаменте Парижа. По-русски не говорит.
Муж Полины, оператор, много лет назад снимал фильм в Румынии и подхватил там полиомиелит – ему уже было больше сорока. Привезли в Париж умирающего, но интенсивное лечение, многократное переливание крови и прочее помогли – он выжил, хотя несколько лет Полина вывозила его в свет в коляске. Она так гордилась французской медициной: «Кто бы то ни был – хоть президент, хоть подметальщик улиц – получит лучшую из всех возможных бесплатную помощь. Сомневаюсь, что Анри выжил бы в какой-нибудь другой стране!» Как-то рассказала и о том, как возвращала мужу веру в то, что он по-прежнему любим и желанен, что он мужчина. Есть русские женщины во французских селеньях! Впрочем, почему в селеньях? Полина с мужем жили у самой Триумфальной арки.
Полина работала в модельном бизнесе и всегда помогала найти в своем магазине что-нибудь новенькое и не очень дорогое. Расстались, договорившись встретиться еще раз.
Программа по шопингу, музеям и галереям была выполнена, осталось несколько дней просто на отдых. Гуляя, Марина зашла в «Самаритен» – не покупать, а в «комнату отдыха», как это называют американцы. Поднялась наверх – и – нарочно не придумаешь! – прямо перед ней стояла ее московская знакомая, переводчица Надя, придерживая спиной дверь в кабинку. Увидев Марину, она безо всякого удивления по-деловому приказала:
– Марина, быстрее заходи, пока я дверь держу, а то тут все платное.
Обманув таким образом парижскую мэрию и облегченно вздохнув, расцеловались, хотя поговорить не пришлось: Надю ждала группа русских дам.
Марина вышла на крышу, которая была смотровой площадкой: «Лепота!» Совсем рядом – Ситэ, Собор Парижской Богоматери, Сена, крыши Парижа. Этот город она любила. Неожиданно она вздрогнула: в ее сумке ожила уже неделю молчавшая «Нокия». Медленно, не веря своим глазам, Марина читала английский текст: «Привет, Марина. Как вы? Помните ли вы меня? Дэвид». Немедленно ответила: «Я в лучшем городе мира». – «В Риме? В Лондоне?» – «Нет, не угадали – в Париже». – «Вы с друзьями?» – «Одна». – «Можно я приеду?» – «У меня осталось три дня, буду рада, если успеете». – «Вы этого хотите?» – «I do, I do, I do, I do, I do»[23]23
Да! Да! Да! Да! Да! (англ.). ABBA: «Love me or leave me / Make your choice but believe me / I love you / I do, I do, I do, I do, I do.»
[Закрыть].
«Иногда радость сваливается так неожиданно, что не успеваешь отскочить в сторону» – выдала память. Марина начала декламировать в голос:
– Париж подо мною… – но, увидев понимающую улыбку в глазах стоящего рядом месье, перешла на «mute»[24]24
Без звука (англ.).
[Закрыть], – ко мне едет кто-то, я так хочу кого-то… Отпуск у меня, в конце концов, или как?! Я хочу быть женщиной!
Она летела по Парижу, сама не зная куда. Остановилась перед витриной магазина и поняла: сюда, в царство роскошного белья.
– Знаете, я всегда покупаю белье только в Париже! – оповестила Марина прохожих и, мягко покачивая бедрами, вплыла в ароматный салон. Захотелось жеманиться, захотелось иметь крохотные губки сердечком. Полуобнаженная красотка с губами от уха до уха на огромной фотографии вернула ее в начало двадцать первого века. Кроваво-красные буквы поперек голого живота красотки складывались в призыв: «Хотите, чтобы муж не изменял? Облегчите ему эту задачу!»
Отвернулась. «Не хочу в этот век, хочу туда, где женское белье было тайной, где свет не карал заблуждений, но тайны требовал…» Размечталась!
– Вам помочь, мадам?
Продавец был юн и смотрел на нее с участием: наверняка выглядела она глупо. Нашлось все, как она любила. Цвета – черный и пудры, никаких рюшечек и поролона – только гладкое кружево или просто шелк. Попросила отнести в примерочную «и это, и то, и… вот это, пожалуйста». Вошла в большую комнату, больше похожую на будуар королевы Марии Антуанетты, опустила розовую бархатную штору, села в кресло с позолотой и такой же розовой обивкой. Хотелось говорить по-французски – бегло, грассируя. Хотелось шампанского с клубникой. Разделась, облачилась в шелка, повернулась и – по зеркалу показывали рекламу французского белья. Губы Марины растянулись в улыбке, это мышечное движение ушло внутрь, рождая там радость: «Что за чудо это французское белье! Подобно скульптору – берет «кусок» тела и убирает все лишнее». Пококетничав сама с собой, Марина пошла к кассе. За ней шла продавщица, неся элегантные коробки с сокровищами.
Перед кассой ее охватило сомнение. Это как примета не покупать ничего до рождения младенца. «Но этого правила, кажется, теперь не придерживаются. В конце концов, это удовольствие для меня самой: хорошее белье придает женщине уверенность в себе!»
Оставив в магазине почти все деньги с карточки, вернулась в гостиницу, наполнила ванну до краев, налила туда гостиничного геля, утопила себя в горячей воде и стала мечтать о том, что будет завтра. Ее номер, к счастью, на втором этаже.
Позвонил, как и обещал, после полудня:
– Я иду к вам.
Она подождала немного и вышла из номера. Высокий мужчина стоял в вестибюле. Брутальный. Надменный. Почему? Она стала спускаться по лестнице, он увидел – лицо стало приветливым.
Подошел – и все вышло не так, как ей представлялось. Она с трудом его узнала, не потому, что он изменился: за эти три с чем-то месяца она его просто забыла. Осторожно поцеловал в щеку. Ему удалось забронировать номер в ее гостинице, он пошел туда, чтобы оставить сумку и переодеться. Она ждала его в холле. О том, чтобы пойти за ним или пригласить его в свой номер, не могло быть и речи: незнакомый человек. Появилась даже мысль сбежать, придушенная, однако, в зародыше.
Первая неловкость прошла за чашкой кофе. Разговорились. Не англичанин он был, как она его упорно называла («Вы, англичане»…) – валлиец. «Какая разница?» – подумала Марина и сделала очередную ошибку. Он опять поправил с той же мягкой улыбкой, но более настойчиво, а потом с удивившим Марину осуждением и болью в голосе рассказал, как англичане завоевали его родной Уэльс в 1284 году! «Мне, что ли, начать ненавидеть турок за то, что в 1453 году они захватили Византию и превратили Святую Софию в мечеть?!» – подумала она, но Дэвид, к счастью, перешел к рассказу о своей жизни. Он пенсионер, хотя и не по возрасту, шестьдесят один год (думала – моложе, оказалось – старше ее на целых двенадцать лет), до пенсии был главой департамента в правительстве одного из центральных графств Англии. Давно в разводе. Живет недалеко от Виндзора и Лондона, в тихом зеленом городке.
Гуляли допоздна. Как прекрасно быть в Париже не одной, пить кофе не одной, обедать не одной… «Видит ли кто, какой у меня спутник? Вполне ничего себе спутник – представительный. И мы, кажется, хорошо смотримся вдвоем, – Марина оглянулась, как будто невзначай. – Нет, все заняты собой, никому дела нет… А вот официант улыбается как-то по-особому. Конечно, улыбается: французский Дэвида далек от совершенства». На следующий день решили поехать в Версаль.
* * *
Жизнь как будто повернулась вспять. Марина вышла замуж на третьем курсе университета. С женихом общались в основном письмами. Он был очень занят модной тогда работой на космос и большую часть периода ухаживаний провел далеко от Москвы – виделись не часто. Зарегистрировались через год после знакомства, и почти сразу – дети, как Марина мечтала. Взрослой она стала очень рано. В двадцать с небольшим она уже чувствовала себя женщиной среднего возраста, любящей и обремененной кучей серьезных обязанностей. В их квартире не было зеркала – ей оно и не было нужно. На что смотреть?! Выглядела ужасно, очень коротко стриглась, что ей совсем не шло, была вечно измученной, невыспавшейся, одевалась во что попало, давно забыла, что на свете существуют кремы и косметика. Дошло до того, что как-то в троллейбусе сидевший напротив старик спросил, глядя на ее очаровательного синеглазого годовалого сынишку:
– Какое чудо! Это ваш? Не может быть!
После этого она купила зеркало, отрастила волосы и стала следить за собой – для сыновей.
Сейчас жизнь давала ей шанс испытать то, чего не было в ее юные годы: романтическое ухаживание, полную свободу и ощущение своей женской силы и обаяния. В Версале во дворец с длиннющей очередью перед входом не пошли, а сразу – в парк. Гуляли, фотографировались, смеялись, сидели на скамейке в обнимку. Возвращаясь в Париж, оба знали, что должно случиться вечером. На следующий день он проводил ее в аэропорт, сказав на прощание:
– Ты – лучшее, что со мной когда-либо случалось.
В самолете вспомнился старый фильм студенческих лет. Герой, упрекая героиню в измене, бросил о ее новом романе что-то вроде: «Это кожный роман!» На что та спокойно ответила: «А ты не заметил, что у меня есть кожа?» В те годы Марине казалось, что он ее страшно унизил, указав на бездуховность новой связи. А сейчас она могла бы ответить такими же словами: «У меня есть кожа!»
* * *
Начался их… роман? Марина избегала этого слова. Утром до работы читала его послание, после работы отвечала, после чего он, как правило, тут же перезванивал.
– Не волнуйся, это совсем недорого – два пенса в минуту.
Марина делила отпуск и приезжала к нему в маленький городок на Темзе – когда на десять дней, когда и на две недели. В первый же приезд он заговорил об оформлении отношений, даже обручальное кольцо матери хотел надеть ей на палец. Марина не разрешила:
– Кольцо должно принадлежать той, кого твоя мама любила, – твоей дочери. Мы, если решим, что должны быть вместе, купим что-нибудь попроще, и оно будет только моим.
– Хорошо, отложим этот разговор, – спокойно сказал Дэвид.
Отложил на год, когда Марина уже начала удивляться – расхотел? Нет, он не расхотел. Когда она приехала к нему в очередной раз, сделал предложение. Она согласилась. К тому все шло. Он был нежен, серьезен и влюблен. Она хотела замуж. Еще до встречи с ним поняла: жить, «не опираясь на партнера»[25]25
Б. Ахмадулина «Озноб».
[Закрыть], не по ней. Опереться, помня свой опыт, особенно не рассчитывала, но просто чтобы был! Как сказала ее овдовевшая родственница, выходя замуж во второй раз, «в нашем возрасте быть одной неприлично!» Не прилично, некомфортно, не уютно, непрестижно, не… невдобняк.
Был у Марины своего рода комплекс неполноценности: замужество было долгим, а была ли она хорошей женой? Мамой была, женой – нет. А так хотелось побыть заботливой, нежной женой, для которой радость и спокойствие мужа важнее всего… Нет, конечно, не важнее всего на свете, но составляют смысл… Нет, это слишком сильно сказано… В общем. Хорошей. Женой. Хотелось. Побыть.
И в Англию очень хотелось.
Бессонными ночами, правда (как же измучали они ее – эти ночи бессонные!), мысли были совсем другими, не об этом ей думалось. Войти в жизнь другого человека – вот о чем думать надо, вот что страшит. Ведь оба не молоденькие уже. За жизнь столько нажито всего – от привычек до принципов. Твоему миру угроза, но и ты вторгаешься, значит – или ты, или тебя… Страшно. И еще… Замуж выходят по любви. Так, как любила Мартина, она любить уже не сможет – это место все еще занято. Дежавю…
Первая любовь была ранней и несчастливой. Ей четырнадцать, мальчику шестнадцать. До сих пор помнила: Новый год волшебный, елка в огнях, она в красивом переливающемся платье без рукавов – бабушка перешила из маминого, во «взрослых» туфлях-лодочках – и тот мальчик с вопросом: «Можно тебя поцеловать?» – «Почему ты спрашиваешь?» Ходили всю зиму, бесприютные, по темным переулочкам, счастливы уже тем, что вместе, а уж если подъезд темный попадался… целовались не просто до одури, а до ее настоящего взрослого оргазма. Женщиной ее тот мальчик сделал, не причинив никакого вреда ее телу, даже не трогая его, всегда завернутого в цигейковую шубу. Полюбила так, что и через шесть лет ни о ком другом думать не могла. Напуганная, как бы чего не вышло, бабушка скорее-скорее увезла ее из Москвы в Среднюю Азию к родителям, уехавшим поднимать юридическую целину. Мальчик тот отслужил в армии и сразу же женился на красивой высокой чеченке, которая, по словам всезнающей подружки, ругалась с ним страшно, даже била, но родила дочку. Марина и в двадцать лет, уже студенткой университета, веселой и на посторонний взгляд вполне счастливой, знала, что обречена влачить бессмысленное существование: жизнь без любви смысла не имела, а любить она могла только того мальчика, который принадлежал чеченке. Чтобы любить и наполнить жизнь смыслом, хотела детей, поэтому и вышла замуж, как только представилась такая возможность, и сразу же родила мальчика – после третьего курса, а потом еще одного мальчика – через год после диплома. Их и полюбила на всю жизнь.
Наступал день. Настроение менялось: «Любовь, как пишут, многолика. По крайней мере, любовь-страсть уже есть.
Ты хочешь сказать, что тебе это не нужно?! К тому же существует и любовь-забота, и любовь-действие. Отец Виктор об этом говорил, и психолог Фромм когда-то писал. В прошлом веке».
Давно, в свой первый приезд в Лондон, Марина, привлеченная названием, купила тоненькую книжку «The Art of Loving»[26]26
Э. Фромм «Искусство любви» (англ.).
[Закрыть] на английском. Пролистала. Рассуждения автора о любви как спасении от тотального одиночества казались верными, но общеизвестными и слишком многословными. Начала читать, с трудом пробираясь через английскую лексику, – соглашалась со всем. Да, Фромм прав, что многие не понимают, что любовь – это деятельность, нужны душевные силы, воля, терпение, чтобы не просто «впасть» в любовь, но и уметь находиться в этом состоянии долгое время с пользой и радостью для себя и для другого. Да, многие думают, что дело только в том, чтобы найти настоящий «предмет», а остальное приложится. Все верно. Но мысли Марины при этом снова и снова возвращались к «предмету», коим все еще был Мартин. Какое это счастье, что такой он ей встретился, и они оба впали-таки в состояние любви. О возможной, вернее для нее невозможной, деятельности в союзе с ним думать себе запрещала – только душу травить. Потому пользы для себя из умной книги Фромма Марина не вынесла.
– Любить по Фромму у тебя, душа моя, не выйдет в силу отсутствия начальной стадии процесса, – сказала Марина своему отражению в зеркале и добавила: – Тогда пусть это будет брак по хорошему и умному расчету!
Вот ведь как выкручивается женщина, когда ей очень хочется замуж в страну своей мечты!
* * *
Как-то после работы пошли с подругой в кафе.
– Галка, ты второй раз замужем, и оба раза по любви. Как это у тебя получилось, открой секрет.
– Мадам, вы интервьюируете меня для журнала «Cosmopolitan»? Тогда я вам отвечу, что любовь умеет много гитик[27]27
Первоначально: «Наука умеет много гитик» – не нужно искать смысл там, где его нет, поскольку слово «гитик» не имеет смысла.
[Закрыть].
Посмеялись.
– Марин, ты что, первый день меня знаешь? Да, по любви, два раза. Первый раз успела только от любимого родить. И сгинул. Люди видели его в Техасе. А Никите моему дорогому я как мать. И то сказать – старше на семь лет. Но на ровеснице он бы и не женился, а если бы и женился, то не ужился: он ведь у меня – второй ребенок. Как Доронина в «Трех тополях» сказала: «Двое их у меня, двое». Помнишь? Ты, Маринка, голову себе этой любовью не морочь. Сколько можно! Отдала безумству дань (подруга, конечно, была посвящена в сердечную тайну Марины). Как твои англичане говорят: priorities![28]28
Расставь приоритеты (англ.).
[Закрыть] Ты в Англию хочешь? Хочешь. Ну и… дуй! Да твой Дэвид вроде и любит тебя. Из какого это фильма: «Я всегда предпочитала, чтобы любили меня»?
– Галка, ты прямо киноэнциклопедия. Лучше скажи, ты помнишь «Воспоминания» Бенуа? Никто лучше него про нормальную долгую любовь не написал. Они с женой всю жизнь вместе были, ссорились, бывало, но никогда не переставали друг другу нравиться. Знаешь, я думаю, все дело в этом. Нравиться надо друг другу и физически, и духовно, и во всех других отношениях. Даже в ссорах, болезнях и грехах. В этом все дело!
– Кто ж спорит?! Я просто Бога молю, чтобы мой Ники-тушка мне не разонравился. Знаешь, на близком расстоянии многое выглядит несколько иначе. Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный – но такой иногда зануда. И эстет. Во всем. Презирает постмодернизм, представляешь? Раздрызганный мир дилетантов, все вторично, говорит. А как тогда жить? Что смотреть, кого читать?! Не классику же по сотому разу перечитывать! – Галка повертела сигарету в руке, но, осмотревшись вокруг, спрятала в сумку, – говорят, правда, умер он, постмодернизм, а я так считаю, что поистрепался, но еще всех нас переживет. Ругаться начали помаленьку… И стирки очень много. И глажки. Ты знаешь, что это такое – гладить белые мужские рубашки из стопроцентного хлопка?!
Марина знала.
* * *
С новостями Марина поехала к маме, которая уже жила одна, но все еще была независима и, как ей самой казалось, не нуждалась в посторонней помощи, которую ей не раз предлагали. Думать о том, как ее оставить, было страшно. С мамой Марина была близка. Мама выслушала Марину и обрадовалась. Чему? Ну как же, дочка счастье свое нашла. Спросила, правда, несмело, нельзя ли было это счастье поближе найти, в Москве? Тут уж Марина, запричитала по-бабьи:
– С кем, с кем?!
– Так уж никого и не было на примете, когда с мужем разводилась? – тихо спросила мама. Дочкин роман с иностранцем она не принимала всерьез.
– Мамочка, о чем ты?
– Как о чем? Он-то тебе изменял, я всегда это знала, а ты, женщина привлекательная, и не ответила ему тем же?
Что тут скажешь?! А сказать что-то надо было, объяснить доходчиво. И, совсем того не желая, Марина начала объяснять «доходчиво»:
– Мамочка, ну какой здесь у меня выбор? Володя, что ли, с восьмого этажа? Да, захаживает он иногда, уже начал намекать, как хорошо было бы нам жить ладком в моей квартире, оставив его маме и сыну такую же несколькими этажами ниже. Да я его присутствия больше двадцати минут выдержать не могу! Или этот «вечный юноша» Петя из… дружественного музея? Так он тоже с мамой живет и трем женам на троих детей алименты платит! Ездили вместе в Питер на конференцию, так он, нахал, в мой номер среди ночи вперся пьяный и орал: «Эх, Марина, Марина, была бы ты, как все бабы!» Кто из них, мамочка?! Профессор мой университетский? Да, пытался он за мной ухаживать, так когда это было, сейчас он прадедушка уже! Кто?! В Москве девчонок и молодых незамужних женщин пруд пруди, а мне ведь летом пятьдесят исполнилось.
– Ну ладно, ладно, успокойся. Нашла себе кого по душе – и хорошо. Поживи для себя. Думаешь, я не видела, как ты жила? Я больше тебя видела и жалела тебя всегда. Поезжай, может, и правда там мужчины лучше. А обо мне не беспокойся: ребят ты вырастила золотых, не бросят бабушку. Да я и сама ничего еще, вполне в силах.
Поговорили…
Марина уже решила ехать.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?