Текст книги "Кошачий эшелон. Повесть-сказка"

Глава шестая. Нашествие

– Ой, что это? – спросила Люся.

Она только что подошла к окошку и ахнула, увидев происходящее на улице. Почему снег то чёрный, то серый? Она тёрла глаза и так и не могла уяснить себе, что это такое там на улице. А Максимка, только что взглянувший из-за её плеча, сразу пояснил ей:

– Ничего себе! Это крысы! Целые полчища крыс.

Люся пошатнулась и схватилась за сердце. Ей сразу же вспомнилось её столкновение с той ужасной крысой, которая хотела убить её. Неприятное воспоминание резануло по сердцу. Максимка, видя побледневшее лицо подруги, усадил на потёртый диван, заваленный старыми тряпками, налил в стакан воды из графина, да ещё валерьянки накапал (пузырёк от бабушки остался). Не успели ребята опомниться, как «ожила», захрипела на стене чёрная «тарелка» – радио. Прижавшись друг к другу, дети слушали голос, исходящий из динамика.

Жизнь в блокадном Ленинграде была немыслима без радио. Оно было утешителем, информатором, просветителем. Зачастую оно оказывалось единственным другом для одиноких жителей окружённого города. Каждый день радио вещало о чём-то важном. Именно благодаря ему ленинградцы узнавали о приближающейся бомбёжке или миномётном обстреле. По радио даже читали свои стихи знаменитые поэты.

Сейчас голос диктора спокойно и твёрдо оповещал слушателей о новой напасти: город заполонили крысы. Они очень опасны. По возможности горожан просят не выходить на улицы.

– Легко сказать – «не выходи». – От огорчения у Максимки уголки губ опустились, сделались похожими на подковку. Он терпеть не мог, когда его рот принимал такую форму, но сейчас он не в состоянии был следить за этим. Мало на них напастей, так ещё теперь и крысы. Ведь нужно добывать еду, воду – Люся ведь совсем слабая. Как же дома сидеть?

Глава седьмая. Блокада в блокаде

Крысы наступали. Почти никто из обычных людей не рисковал выходить на улицу. Даже трамваи не облегчали участи горожан. Бессильные перед колоннами марширующих крыс, они останавливались, чтобы пропустить их. Исхудавшие, бледные лица ленинградцев прижимались к застывшим стёклам. Они с ужасом смотрели на крысиное войско. Новая напасть казалась им ещё хуже прежней. Как противостоять фашистам, они понимали. Но крысы! Эти чудовища казались неуязвимыми.

Как и все, Максимка разглядывал крыс из окна. Он отчётливо видел, что крысы сформированы в отряды, и у каждого отряда есть командир. Да-а, дела плохи. Он задёрнул штору и обернулся посмотреть, что делает Люся.

Его гостья сидела на кровати и рисовала что-то кусочком угля в прошлогодней тетрадке. Максимка подошёл посмотреть и поневоле вздрогнул. Крыса! И здесь крыса! Даже в неумелом рисунке Люси было видно, что крыса совершенно жуткая, поскольку сомнений не было – тварь замышляет самое плохое.

Но Максимку удивило, что Люся не остановилась на этом рисунке. Отбросив вырванный лист в сторону, она старательно рисовала на новом листе что-то ещё.

– Что это? – нетерпеливо спросил Максимка, стараясь заглянуть ей под руку.

– Сейчас, сейчас – как обычно тихо прошептала она.

Через некоторое время Максимка увидел, что на новом рисунке изображена кошка – очень красивая, пушистая, дымчатая кошка. Она получилась гораздо лучше, чем крыса. Наверное, потому, что Люся любила эту кошку. Вон как старательно она нарисовала пушистую шерсть, хвостик и круглые глазки.

– Кто это? – опять спросил Максимка.

– Мушка. Моя кошка.

– Твоя кошка? А где она? – продолжал допытываться Максимка и тут же пожалел о своём вопросе. Взгляд Люси сделался чужим, неприветливым.

– Я устала, я не могу отвечать.

Она отложила всё в сторону и легла на бок, подтянула к себе шаль, чтобы укрыться. Максимка пожал плечами и снова отошёл к окну. То, что он там увидел, потрясло его. С разных сторон улицы появились вооружённые люди. Они начали стрелять по крысам. Максимка подумал, что сейчас крысы перепугаются и покажут пятки. Но нет! В удивлении, но и в гневе тоже он даже отпрянул назад. Крысы не только не отступили, но и сами начали нападать. Лишь единицы из них умирали от пуль. Большая же часть, как будто они были заколдованными, шли и шли вперёд.

Максимка всегда считал, что такими смелыми могут быть только хорошие и добрые, а злые всегда трусливы и чуть что – сразу убегают. Но на примере крыс он видел, что это не всегда так. Сначала он не понимал, в чём дело, но, наблюдая за крысиной волной, движущейся по Ленинграду, начал соображать, что их сила – в количестве. А ещё в сытости и наглости. Да они ведь просто пользуются положением! Да если бы не блокада, разве они рискнули такое сделать. Пользуются, что ленинградцы все силы потеряли от голода и не могут им врезать как следует.

В отчаянии Максимка вспомнил легенду о крысолове из города Гам… Гамбурга. Нет! Гамельна. У крысолова этого – музыканта – кажется, была такая дудочка необычайная. Крысы, когда слышали её игру, шли за ним, потому что просто не могли остановиться. Музыка крысолова их гип… грип… (Максимка снова попытался вспомнить подходящее слово, но у него не получилось). Да что толку и вспоминать. Нет у него такой дудочки и играть он не умеет.

Он почти до вечера простоял у окна, отлучаясь только для того, чтобы пожевать вместе с Люсей что-нибудь более-менее съедобное – остатки хлеба, а на ужин жмых, после чего вновь возвращался на свой пост. Он надеялся, что случится чудесное, и крысы сами сгинут. Но этого не случилось. Наоборот, крыс стало ещё больше. Максимка прямо сейчас вышел бы на них с любым оружием, какое только оказалось под рукой. Но вот Люся-то как одна останется, если с ним что случится.

Люся… Да… – Максимка вздохнул и обернулся на Люсю. Она не в настроении была сегодня, не хотела разговаривать. Опять рисовала что-то. Просить показать ему Максимка не стал. Да если честно, ему и не хотелось сейчас – крысы приковывали его внимание.

Такое разве может быть взаправду? Шествие крыс! Они маршируют – честное слово маршируют. Если бы не запрет стоять у окна – налёты и бомбардировки фашистов ведь никто не отменял – Максимка так и проторчал у окна, всю ночь. Поэтому пришлось спать лечь.

Во сне он совсем запутался, где видения, а где явь. Он видел себя в образе Гамельнского крысолова, который играет на дудочке странную такую, скрипучую мелодию, очень некрасивую. Но крысам она, видимо, очень нравилась, потому что они послушно шли за ним, подняв передние лапы кверху. Максимка-музыкант чувствовал и торжество, и страх. Он ощущал на себе жуткий взгляд тысячи злобных глаз и знал, что если хотя бы на секунду прекратить играть, они набросятся на него и разорвут на куски. Завести их надо в озеро, и желательно, глубокое, чтобы они там утонули. Но как не утонуть самому? Нигде ведь не написано, как крысолову удалось выжить.

Как же долго он уже ведёт этих крыс! Остановиться бы, поесть, попить. Губы ведь немеют от этой дудочки, да и к губам она примерзает. Тяжело. Что будет, когда он играть не сможет? Прикончат его эти проклятые крысы – это точно.

Где же озеро? Не видно ничего похожего – только снег – местами серый, местами грязный. Песенка, которую играет Максимка-крысолов становится всё более странной и несуразной, а шаг – всё более медленным. Несколько раз он спотыкался, а дудочка чуть не выпадала у него из рук. Он знал, что крысы только и ждут его ошибки, чтобы тут же напасть на него и растерзать. Да где же это озеро несчастное? Ну хотя бы речушка какая-никакая?

Но вместо речушки или озера он увидел другое. Танк! На него ехал огромный танк, за ним следом ещё один, а дальше ещё один. Это ещё что? Максимка перестал играть. Но ведь этого нельзя делать! Крысы сразу сожрут его на раз. Он пытается поднести дудочку к губам, но ни руки, ни рот не слушается. Танк едет прямо на него. Лучше уж от танка погибнуть, чем от крыс, чьи когти он уже чувствует на себе.

– Танки! Танки! – кто это кричит? Кто пытается предостеречь его? Это ведь бесполезно – погубит его не одно, так другое.

– Танки! Смотри, сколько танков!

Но какой же слабый голос… Максимка встряхивает несколько раз головой и обнаруживает вдруг, что он лежит на кровати, и ни дудочки у него в руках нет, ни крыс вокруг. Зато у окна и он видит тоненькую-претоненькую фигурку Люси, которая своим по обыкновению тихим голосом говорит ему:

– Максимка, танки едут.

Он, ещё не до конца освободившись от тягостного сна, еле-еле поднялся и подошёл к окну (устал так, будто на самом деле водил за собой крыс под игру дудочки, разыскивая озеро). Взглянув вниз, он увидел нечто кошмарное. Действительно, шли танки. Но они оказались бессильными против чудовищно громадной армии крыс, которая за эту ночь выросла в немыслимое количество раз, а вовсе не уменьшилась, как того с тайной надеждой ожидал Максимка.

Крысы серой волной перекатывались через танки. Лишь некоторые из крысиной армии погибали под гусеницами этих боевых машин, остальные с пугающим воодушевлением лезли вперёд. Максимка и Люся с ужасом наблюдали за этим.

– Ещё надо техники, – уверенно сказал Максимка. – Самолёты, бомбы…

– Не поможет, – возразила Люся. Её тихий голос звучал очень уверенно на этот раз.

Максимка был очень удивлён. Как бы ни нравилась ему Люся, но он ни на секунду не забывал, что она девчонка, а значит – она не сможет решить такие сложные вопросы как крысиная блокада. Он не стали отвечать ей.

Над ними висела серо-чёрная ночь. Где-то недалёко отсюда притаились фашисты, а здесь, прямо под их окном властвовали крысы. Неужели в мире ничего больше нет, кроме опасностей, серости и страха? Неужели не покажется свет в этой темноте? И вдруг он увидел белеющий на окне тетрадный листок – один из тех, на которых рисовала Люся. Он взял лист и перевернул его, потому что лицевая была пустая. На другой стороне был рисунок: на нём маленькая и очень пушистая кошечка разделывала под орех огромную крысу.

– Не справится, – с сомнением покачав головой сказал Максимка.

– Да только она и справится, – по-прежнему тихо ответила Люся.

Совсем рядом завыла сирена, ухнул чуть поодаль разорвавшийся снаряд.

– Налёт! Быстрее от окна!

Дети спрятались под кроватью – идти в бомбоубежище уже было опасно. Сквозь огневые вспышки, пронизывающие комнату, Максимке удалось разглядеть лицо подруги. Оно было бледным и совсем исхудавшим, но то упрямое выражение, которое на нём появилось во время спора о крысах, осталось. Даже страх не стёр его. И рисунок она продолжала держать в руках.

– Вот увидишь, – так и будет, – сказала Люся. – Только так можно будет победить мерзких крыс.

Максимка вновь посмотрел на рисунок, на котором кошка уничтожала крысу. Такого просто быть не может. Танки не справляются! Но в ушах так и звучало: «Так и будет», «так и будет». Неужто правда?

Глава восьмая. Крысиный разгул

Крысы не только сами себе, но и многим ленинградцам стали казаться непобедимыми. Танки ведь не сумели разогнать крысиные полчища. Вот потому крысы и почувствовали себя главными в городе. И теперь они никого и ничего не боялись. Их вылазки стали похожими на фашистские налёты. Максимке вообще казалось, что они заодно, и крысы специально подосланы немцами, чтобы они помогали уничтожать город.

Каждый день крысы приносили генералу отчёт – кто и как сумел навредить людям, получилось ли отнять последний кусочек еды у окончательно ослабевшего старика или ребёнка, вышло ли запугать кого-нибудь, кто не в силах дать отпор. За всё это крысы получали награды – медали и ордена. Каждому отличившемуся обещали в будущем кусочек Ленинграда – после полной победы. Вот крысы и старались изо всех сил.

Они вообще были очень довольны тем, что происходит. Наступила лучшая пора их существования, как им казалось. Чем хуже людям, тем прекраснее чувствуют себя крысы. Всё их многотысячное войско готово было подписаться под этими словами (хотя сделать это могли лишь самые избранные из них, кто действительно кое-как научился читать и чиркать свою подпись под документами).

А документы крысы составляли в огромном количестве. Им казалось, что так они выглядят ещё важнее и величественнее. Только представить: на ворованной бумаге они царапали чем ни попадя какую-нибудь несусветицу, а после ставили печати. Их крысы тоже тащили отовсюду, где только могли найти. Удовольствие от этого крысы получали невероятное. Какими же важными персонами они казались себе! Как же отлично жилось им!

Хорошо – да не всем. Была среди этого серого войска одна крыса… Точнее, крысёнок, который чувствовал себя отвратительно в сложившейся ситуации. И этим крысёнком был Сыркин. В крысиной стае он был чужим. Его или не любили, или не замечали, считали никчемным и ничтожным. Но Сыркин страдал не от этого, а от того, что они заставляли его принимать участие в своих мероприятиях против людей. И больше всего ему доставалось от Гнуса. Это и понятно. Где Гнус – там и гнусные дела. Похоже, что он был создан для них. Но Гнусу было мало совершать их самому. Он хотел вовлечь в них остальных, а особенно тех, кто этого не хочет.

Сыркин был одним из тех немногих крыс, кто не желал делать зло. Но если бы кто-то из крыс хотя бы предположил, что Сыркин сочувствует людям, его ждала бы страшная расправа. Поэтому крысёныш, как мог, скрывал свои убеждения. К счастью, на него мало обращали внимание, ведь крошечный и тощий Сыркин был для них пустым местом. Можно было бы сказать, что Сыркину повезло, но это совсем не так. Гнус! Вот кто обращал на него самое большое внимание, а это смело можно назвать самым скверным невезением.

Похоже, что этот опытный и прожжённый крыс что-то чувствовал. А потому – не спускал с него глаз – круглых и злобных. У Сыркина шерстинки дыбом вставали, когда Гнус таращился на него. Но если бы он только смотрел на него. Так нет!

Натаращившись на него вволю, Гнус отдавал Сыркину какое-нибудь мерзкое поручение. Например, стащить у старушки из дома в Аптекарском переулке окаменевший кусочек сахара, который она берегла для дочери, круглосуточно работающей на заводе. Или поперепортить фитили у керосинок, которые и так-то плохо горели. Но самое главное – он заставлял его разыскивать по всему городу карандаши – точнее, их огрызки.

Как уже говорилось ранее, генерал беспрерывно требовал карандаши. Он воображал, что совершает очень полезную деятельность, пишет очень важные документы, а потому изводил карандаши (а также ручки, уголь и любые письменные принадлежности, попадавшиеся ему) в несметных количествах. Приносить генералу карандаши было обязанностью Гнуса, но тот, если сказать честно, уже давно тяготился этим делом. Он бы давно сбагрил его это кому-либо из крыс, если бы был уверен, что они не сдадут его. Но Гнус знал – стоит только кому-нибудь из нижестоящих заметить какую-либо у него слабость, как его сразу утопят. Слишком многие хотели на его место. Поэтому, несмотря на постоянное раздражение, он был вынужден рыскать по домам и вместо того чтобы набирать разного добра для себя, выискивать карандашики, которые попадали к генералу уже изрядно обгрызенными. Гнус успевал хорошо полакомиться ими, пока тащил их начальнику.

Но всё это дико надоело Гнусу. Не утешали его даже мелкие пакости, которые он делал генералу в виде уже испробованных им карандаши. В какой-то момент он даже отчаялся, не зная, как ему дальше жить. Не только раздражала его эта обязанность, но и становилась практически невыполнимой, ведь к этому времени он настолько отъелся, что с трудом пролезал в дыры и лазейки. Всё это доставляло Гнусу огромное неудобство. Уж не худеть ли ему придётся? Страшно подумать. Когда он пришёл в окончательное отчаяние, в его поле зрения попал Сыркин.

Крысёныш этот ему не нравился. Гнус сам не мог объяснить, почему. А если ему кто-то не нравился, да ещё был слабее его, то Гнус обязательно показывал свою неприязнь. Вот почему у Сыркина не было шансов на тихую и спокойную жизнь.

Поначалу Гнус просто издевался над ним, высмеивал его при всех, и это немного скрашивало его жизнь. А потом он понял, что именно Сыркин может ему помочь в его неприятностях. Ведь он такой мелкий и тощий – как блоха. А значит, везде пролезет и всё найдёт. Ну несолидно такому заслуженному крысу как Гнус протискиваться в узкие лазейки и вынюхивать, где ещё сохранились эти проклятые карандаши. А вот для заморыша-Сыркина – это в самый раз. И уж можно быть уверенным, что он будет молчать. Не посмеет раскрыть своей пасти. Сыркин – единственный, кто не посмеет. Вот поэтому и закабалил его Гнус. Сыркин шнырял по всему городу, выполняя его поручения. Но он не знал, что Гнус готовил для него нечто совершенно ужасное. И оставалось до этого часа совсем немного.

Глава девятая. Клич

Решение было следующим: призвать на помощь кошек. Казалось бы, это был самый простой выход. Но только не для блокадного Ленинграда. Ведь кошек в городе не было. Ни одной, наверное, не было. Это сейчас, в наше время, кошки живут с нами в домах или бродят по улице, никому не нужные, на них и внимания не обращают. А тогда… Кот или кошка приравнивались по цене к какой-нибудь драгоценности.

Все эти дни Максимка, вдохновлённый рисунком своей подруги, и сам размышлял о том, что единственный способ справиться с крысиным полчищем – это направить против них кошачью армию. Но ему не с кем было обсудить вопрос о кошках, ведь Люся всё это время лежала в забытье. Максимка знал, что она умирает без еды, но еду было негде взять. Многое препятствовало этому, но больше всего – крысы. По радио объявили: ситуация только ухудшается. Только это и без них понятно, достаточно только в окошко взглянуть.

Максимка стоял посреди комнаты. Он поворачивал голову то влево, то вправо, и впервые в жизни чувствовал полную беспомощность. Слева он видел серую и пугающую массу, которая нагло и беспрепятственно двигалась по городу, справа – больную Люсю. Она уже мало была похожа на живую девочку, а всё больше – на соломенную куклу из серванта.

В это время, пока он поочерёдно смотрел то в окно, то на свою подругу, его внимание снова привлёк голос, доносящийся из радио. Диктор сообщил, что в другой области Советского Союза будет организована помощь по сбору большого количества кошек, целого эшелона, который вскоре и будет прислан из Ярославля.

Из Ярославля!

Максимка вздрогнул. Он вспомнил тот вечер, когда они рассказывали друг другу о себе, и Люся говорила, что она из Ярославля. Он хорошо запомнил это. Значит, если поезд прибудет из города Люси, то он поедет и обратно. В этом спасение, ведь Люся сможет вернуться в кошачьем эшелоне назад, домой. Такое решение показалось ему настоящим «колумбовым яйцом». Только бы Люся дожила!

Что делать? Максимка продолжал беспомощно вертеть головой, пока не рассердился на себя. Превратился в какого-то слабака. Но восковое личико Люси, так страшно напоминавшее лицо соломенной куклы, действовало на него парализующе.

А по радио продолжали говорить о кошачьем эшелоне. В этих словах Максимке виделась надежда: город очистят, а Люся вернётся домой. Его же главная цель пока – поддержать в ней жизнь. Он вспомнил, что у бабушки была какая-то чудесная травка, которой она всегда его лечила. Нужно её найти!

Раньше бы он бегом побежал к нужному месту, а теперь мог только медленно идти. Медленнее не бывает, так и то несколько раз из стороны в сторону качнуло, даже чуть не упал. Эх, куда силушка-то богатырская подевалась? Но он всё-таки добрался до старого сундука, в котором хранились разные бабушкины вещи, с трудом поднял тяжеленную крышку (а ведь раньше он откидывал её одним махом!) и начал искать. Ему повезло, и он нашёл пакетик с травкой.

– Теперь я вылечу, теперь я её точно вылечу – бормотал он, роясь в сундуке, в надежде найти ещё что-нибудь полезное. Но больше ничего не привлекло его внимания, да и устал он. Потому, взяв пакетик с травкой, которую бабушка сама собирала в окрестностях Петергофа ещё до войны, направился на кухню. По пути он заглянул в комнату, где лежала Люси. Ничего не поменялось: девочка всё также лежала на спине с закрытыми глазами, запрокинув восковое личико наверх. Дыхание её было медленным, едва заметным.

Поняв, что надо поторопиться, Максимка, держась за стенку, вошёл на кухню. Открыл крышку чайника и остолбенел. Воды не было совсем. Ни капли.

Глава десятая. Люся и Мушка

Ничего так не могло выбить Максимку из колеи как мысль о том, что он не может помочь Люсе. И вот сейчас как раз был такой случай. Он и в самом деле не знал, что делать сейчас. Прямо сейчас. И буквально чувствовал, как последние силы уходят из него.

Максимка сел на пол – прямо на том месте, где стоял. Хотя ему самому было плохо, он то и дело поглядывал на Люсю. Её дыхание было таким слабым, что можно было думать, что она и не дышит вовсе. Но он знал, что это не так. Пока не так. Оставалось только надеяться, что это дыхание не исчезнет совсем. Люся должна жить!

Уже наученный блокадой Максимка хорошо понимал, что сохранить жизнь подруге, не имея ни еды, ни воды, как сейчас, будет непросто, даже невозможно. Но где же это всё взять? Усталый, он сидел на полу, прижимаясь спиной к стене. Даже сквозь толстую тужурку он чувствовал её холод. Всё кругом проморожено насквозь.

Везде холод, холод, голод и… крысы. Спасу от них нет. А ведь совсем недавно было по-другому. Да вот же, Люся рассказывала в первые дни их знакомства. О том, что случилось… Совсем недавно.

Максимке вдруг показалось, что и без того тусклый свет, сделался ещё тусклее и почему-то поплыл перед глазами. Какое-то время это неприятное тусклое пятно висело у него перед глазами. Оно было похоже на мрачную осеннюю тучу, из которой вот-вот посыплется снег. Но внезапно в это серое пятно начали прорываться какие-то непонятные яркие пятна: в основном, зелёные, жёлтые, а ещё ярко-голубые и ещё мелкие, земляничные… Всё это было неожиданным и в то же время радостным, напоминавшем о прошлом, совсем недавнем счастье.

Не успел Максимка сообразить, что это такое, как он увидел в образовавшейся посреди тучи арке… Люсю. Да, это именно Люся сидела на зелёной лужайке перед одноэтажным домиком с крылечком. А на коленях у неё лежала кошка – серая, дымчатая, со странной мордочкой, похожей на человеческое лицо. Такую кошку различишь среди тысяч и тысяч кошек и котов!

Максимка сидел на полу, прижавшись к стене. Он видел перед собой пёстрый, цветущий луг, качающиеся головки цветов от садящихся на них пчёл, которые словно совершали набег на эти расцветшие благоуханные корзиночки, ища в них нектар. Он был уверен, что всё происходит наяву, что блокада снята, а война позади. Да и какая может быть война, когда над ним огромной аркой раскинулось лето, а по небу плывут похожие на пушистых кошек облака.

Он смотрел вдаль каким-то особенным, проницательным взглядом и видит. Девочка сидит в высокой траве и тоже смотрит на облака. У неё на коленях нежится кошка.

Со стороны можно было подумать, что девочка и кошка разговаривают друг с другом. Скорее всего, так оно и было. Люся рассказывала, что они с Мушкой очень хорошо понимали друг друга. Она ещё рассказывала, что в тот день, который сейчас чудесным образом видел Максимка, их выгнали с дачи. Здесь Люся и её родители и, конечно, Мушка, собирались прожить всё лето.

Люся очень радовалась тому, что лето они проведут здесь, потому что не только она сама хорошо отдохнула бы, но и её любимица Мушка вволю нарезвилась бы среди трав и цветов, на свежем воздухе. Она охотилась бы, рыбачила в местной речке, лакомилась ягодами. Да, Мушка очень любила ягоды. Было начало июня, и они уже не раз с Люсей ходили за земляникой (и неизвестно, кто съел больше – Люся или её кошка). А теперь вот впереди их ждала малина. Но вот теперь малиновым грёзам не суждено было сбыться.

Неожиданно явилась хозяйка дачи. Она ещё даже рта не успела открыть, как уже и Люся и Мушка поняли, что перед ними крайне неприятная особа. Зайдя на участок, она набрала в рот побольше воздуха и сразу начала кричать. Мушка, впрочем, заранее знала, что сейчас эта особа в некрасивой соломенной шляпке создаст много шума. А раз знала Мушка, значит, знала и Люся.

Итак, хозяйка дачи заправила свои лёгкие кислородом и завопила:

– Требую – вы слышите – требую, чтобы сегодня – нет, сейчас, вы освободили территорию.

Никто не ожидал подобного. Более того, никто, кроме Люси и Мушки не видел, что на участок произошло вторжение, поэтому папа, мирно дремавший в гамаке, подпрыгнул и с трудом удержался, чтобы не рухнуть на землю. Мама, которая ваяла на грядке огородное пугало (она была скульптором и хотела создать особенное чучело), выронила из рук горшок, который должен быть служит головой для него.

Но хозяйке этого всего показалось мало. Она не понимала, что люди не подозревают о её присутствии.

– Вы глухие? – ещё громче завопила она. – Я говорю, покиньте мою дачу.

– Но, позвольте… – папа, наконец, выбрался из гамака, удержавшись при этом на ногах (что являлось для него подвигом, ведь он постоянно всё ронял, везде спотыкался, и мама всегда говорила, что ему нужно работать в цирке).

– Позвольте, – пытался урезонить невесть откуда взявшуюся даму папа. – Мы заплатили. За три месяца.

Коротенький, толстенький – он был и впрямь похож на кого-то из цирка, и уж конечно он никак не мог испугать хозяйку. Тем более что в момент разговора он сначала каким-то образом уронил часы из кармана, потом платок, а когда поднимал всё это, ударился головой о толстую ветку яблони, к которой был привязан гамак. Это не позволило ему вести переговоры дальше, и тогда в дело вступила мама.

– Уважаемая, зачем так кричать? У нас заплачено за всё лето.

– Заплачено? – хозяйка прищурила и без того злые глаза. – Вы мне платили? Мне?

Честное слово, мама не знала, кому они платили. Это дело было поручено папе. Но спрашивать у него сейчас – что и как – бесполезно. Это мама знала по опыту.

К счастью, хозяйка не стала ждать их ответа.

– Племянничку, племянничку моему вы заплатили. А он на эту дачу никаких прав не имеет. Так что забирайте ваших чучел и уезжайте, подобру-поздорову, пока я милицию не вызвала.

– А вызывайте, – сказала мама. – Пускай милиция решает, кто тут прав.

Эти слова вызвали в хозяйке ужасный гнев.

– Да вы что! Спорить со мной вздумали!

Цветы на её соломенной шляпе тряслись от гнева вместе с ней.

Сначала Люсе было смешно наблюдать за этим. Они с Мушкой похихикивали над этим. Люсе казалось, что всё это не по-настоящему – и гнев хозяйки, и трясущиеся цветы на шляпе, и что всё это сейчас закончится. Хозяйка покричит, потопает и уйдёт, а они так и останутся жить здесь. Но всё вышло иначе.

Видя, что никто не торопится уходить, а девчонка, сидящая в сторонке с кошкой, ещё и посмеивается над ней, хозяйка окончательно разозлилась. И она сделала то, чего никто уж никак не ожидал. В ярости она схватила ведро, которое мама приготовила для поливки цветов и с размаху швырнула его. Ведро упало не на землю, а в железное корыто, которое стояло здесь же, чтобы папа мог окунать в него ноги, когда ему становилось особенно жарко. Столкновение двух железных предметов произвёл ужасный грохот. Вот тогда-то и произошло самое страшное: Мушка, ненавидящая громкие звуки, соскочила с колен Люси и понеслась неведомо куда.

Понеслась вслед за ней и Люся. Она была уверена, что через пару минут догонит кошку, поэтому пока не очень испугалась. Однако всё вышло не так. Очень быстро пушистый шарик исчез из виду.

– Мушка, Мушка, – кричала она, мчась по серой и пыльной дороге. Она пыталась бежать как можно быстрее, но ноги уже начали заплетаться.

– Мушка, Мушка!

Ноги не слушались Люсю, дыхание прерывалось. С каждой секундой ей становилось всё страшнее. Да и мир вокруг поменялся: не стало солнца, не стало света. Небо зашторилось тяжёлыми тучами. Что-то недоброе зависло в воздухе. Люся уже не могла бежать. Ноги уже зацепились друг за друга, и она упала на пыльную дорогу. В последний раз она закричала:

– Мушка-а-а!

Закричала, как могла, громко. Но Мушка не появилась, не отозвалась. Она не пришла. Совсем. А Люся с тех пор как будто потеряла голос, говорила очень тихо, почти шёпотом.

А тогда, падая, она видела перед собой зелень травы, отблески солнца и сидящую у неё на коленях кошку. Видел всё это и Максимка. Но вот до него долетел Люсин крик.

Максимка вздрогнул и очнулся. Он понял, что он потерял сознание от голода, холода и слабости, и ему привиделось то, о чём ему когда-то рассказывала Люся. Бред наяву – такие случаи бывали и с другими людьми, жившими в блокаде. Он слышал об этом и знал, что это обманчивое состояние очень опасно. Оно приближает человека к смерти.

Он знал о том, что было дальше. Люсю вскоре нашли родители, и они немедленно уехали с этой дачи. Без Мушки. Мама пообещала Люсе завтра вернуться в это место и отыскать кошку. Но на следующий день началась война, и никто за Мушкой, конечно, не вернулся. Так они разлучились навсегда.

Ушёл на войну папа. В военной форме он выглядел совсем иначе, чем обычно, и уже не был похож на циркового клоуна. Ушла на фронт и мама. Люсю отправили к тёте в Ленинград. Никто же не знал, что будет блокада. Никто. Никто… И вот теперь всё сложилось так, как сложилось.