Текст книги "Азбука эмоционального интеллекта"

Российский ученый А. А. Бодалев заметил, что некоторым людям присуща определенная социальная одаренность. Она представляет собой своеобразное объединение интеллектуальных, эмоциональных и коммуникативных способностей, которые являются психологической основой успешности их коммуникаций с окружающими [13].

Как мы уже отмечали, понятие «эмоциональный интеллект» не является новым для советской и постсоветской психологии. Это явление давно замечено, но имело иные обозначения: «смысловое переживание», «обобщение переживаний», «интеллектуализация аффекта» (Л. С. Выготский), «эмоциональное мышление» (О. К. Тихомиров) «эмоциональное воображение» (А. В. Запорожец), «разумность чувств» (В. С. Мухина). Тем не менее не следует думать, что ЭИ – это не что иное как «старое вино в новой бутылке» и нет смысла вводить в психологию новую категорию. По мнению Брушлинского, обнаружить взаимоотношения между эмоциями и когнициями можно только в том случае, если имеется понятийный аппарат, позволяющий выявить явления, не принадлежащие ни только мышлению, ни исключительно эмоциям. Такие отношения могут быть вычленены и описаны внутри психической деятельности с помощью «интерпроцессуальных» понятий, каким и является ЭИ.

По мнению Г. Г. Гарсковой, анализ эмпирических теорий в области психотерапии и психокоррекции показывает, что введение термина «эмоциональный интеллект» увеличивает их объясняющую силу. Историко-научное обоснование его введения заключается в доказательстве того, что понятие эмоционального интеллекта имплицитно присутствует в ряде общепризнанных теорий, оказавших влияние на психологическую науку [30].

Итак, открытие феномена «эмоциональный интеллект» – результат развития представлений о природе когнитивных и аффективных процессов, их взаимосвязи. Важнейшие достижения в этом процессе следующие: обогащение представлений об эмоциях (их стали рассматривать как одну из подсистем сознания; как фактор мотивации); расширение представлений об интеллекте (идея множественности интеллектуальных проявлений, открытие социального интеллекта); а также встречное движение в исследованиях эмоций и интеллекта (идея единства и продуктивного взаимодействия аффективных и когнитивных процессов).

Несмотря на необходимость исследования проблемы взаимосвязи когнитивных и аффективных процессов в отечественной психологии она до сих пор остается недостаточно разработанной. В подтверждение приведем не утратившее актуальности замечание Д. Б. Эльконина о том, что до настоящего времени существенным недостатком изучения психического развития ребенка является разрыв между процессами умственного развития и развития личности (в том числе и эмоционального развития). Перефразируя шутливое замечание Д. А. Леонтьева, отметим, что в современных теоретических и эмпирических изысканиях до сих пор «…интеллект аффекту не товарищ» [65]. Однако есть надежда, что усилиями исследователей это пессимистическое заключение в скором времени будет лишено основания.

Является ли термин «эмоциональный интеллект» противоречивым?

Может создаться впечатление, что термин «эмоциональный интеллект» является противоречивым. Критики концепции эмоционального интеллекта заявляют, что это понятие не более чем оксюморон[5]5
  Оксюморон – стилистический оборот, в котором сочетаются семантически контрастные слова, создающие неожиданное смысловое единство.


[Закрыть], в подтверждение чему приводятся следующие аргументы:

> «интеллект», когда речь идет об ЭИ, является неуместной, вводящей в заблуждение метафорой, которую для более точного выражения сути обсуждаемого феномена следует заменить термином «компетентность»;

> интеллект определяется как способность, а «никаких сколько-нибудь уникальных способностей, связанных с эмоциями, не существует» [162, р. 434];

> в представлениях об эмоциональном интеллекте эмоции подменяются интеллектом.

Подобная критика является не вполне обоснованной по следующим причинам. Во-первых, рациональное и эмоциональное традиционно рассматривается во взаимосвязи. Данные клинических экспериментов свидетельствуют о том, что человек не может принять эффективное решение, если мысль лишена эмоционального подкрепления. Во-вторых, если эмоции понимаются как данные, точно такие же, как и любые другие, можно предположить, что существует вид мышления, предназначенный для обработки именно этого типа информации. В-третьих, эмоциональный интеллект не может быть определен как «компетентность», это различные понятия.

Однако у читателя может возникнуть вопрос: не является ли термин «эмоциональный интеллект» противоречивым? Это так, если, согласно определенной традиции западной мысли, эмоции рассматриваются как вмешательство, дезорганизующее и разрушающее умственную активность. В I веке до н. э. Публиус Сирус заявлял: «Управляй своими эмоциями, иначе твои эмоции будут управлять тобой». Позднее К. Юнг определял эмоции как сильное беспокойство, охватывающее человека полностью. Современные сторонники такого определения эмоций описывают их как спонтанную, главным образом внутреннюю реакцию, возникающую в результате нарушений аффективного регулирования. Это значит, что эмоции обусловлены полной потерей интеллектуального контроля и не содержат в себе и следа сознательной цели. В рамках данного подхода Р. С. Вудворт предположил, что в состав шкал для измерения IQ следует включать тесты, демонстрирующие, что человек не проявляет страха, гнева, жалоб или любопытства по отношению к тем вещам, которые возбуждают данные эмоции у ребенка. В соответствии с этой традицией в отечественной психологии эмоциональное мышление иногда понимается как некий дефектный компонент мыслительного процесса, снижающий объективность познания и отличающийся ригидностью, косностью.

Для того чтобы выдвинуть обоснованные возражения критикам концепции эмоционального интеллекта, нужно четко определить, что представляют собой эмоции и что такое интеллект. В прошлом считалось, что разграничение между эмоциями и когниция-ми основывается на процессах, лежащих в их основе. Так, эмоции традиционно относились к более примитивным (вегетативным, биологическим) процессам. Считалось, что эмоции являются продуктом эволюционно более старых отделов мозга (лимбической системы), в то время как когнитивные процессы – продукт более поздних структур (неокортеса). Такой подход В. Уттал называет «новой френологией»[6]6
  Френология – антинаучное учение о связи формы черепа человека с его умственными способностями и морально-психологическими качествами.


[Закрыть]. Подобные представления настолько прочно укоренились в языке и культуре, что развенчать их сложно.

В противоположность представлениям об эмоциях как о примитивных биологических процессах в ряде современных зарубежных и отечественных теорий эмоция рассматривается как особый тип знания. По мнению Г. М. Андреевой, хотя эмоция связана с простыми перцептивными сигналами, она в то же время «вмонтирована» и интегрирована в системы значений [1]. Эмоциональные состояния могут интерпретироваться как значения, поскольку они сообщают человеку информацию о самом индивиде и его окружении. Поэтому в литературе не случайно возникла метафора «холодные» и «горячие когниции», которая фиксирует признание за эмоциями статуса знания.

Каждая эмоция содержит в себе специфическую систему идентифицируемых сигналов – эмоциональную информацию. Такого рода эмоциональные сигналы передают информацию об индивидуальных оценках и мотивированных реакциях на взаимоотношения и их изменения. Эмоциональная информация включает значения отдельных эмоций, эмоциональных паттернов и их последовательности, а также оценку взаимосвязей, которые они отражают.

Согласно представлениям Дж. Мейера, П. Сэловея и Д. Кару-зо, эмоции несут в себе определенные значения: «Например, опыт гнева часто указывает на наличие реальной или воображаемой несправедливости или блокады страстно желаемой цели. Опыт печали свидетельствует о присутствии реальной или таким образом воспринимаемой потери» [164, р. 107].

Какую информацию несут в себе эмоции?

Радость говорит о том, что мы эффективно ведем дела, общаемся, находимся в состоянии внутренней гармонии; это обостренное чувство сопричастности, собственной принадлежности к миру; возникает вследствие осознания реализации своих возможностей. Радость является стимулирующим отношения, мотивирующим сигналом: «Я считаю себя (ситуацию, результат, хорошим)».

Печаль свидетельствует о потерях, одиночестве, расставании с близкими людьми или с собственной молодостью, убывании жизненных сил. Она говорит нам: «Обращайтесь со мной осторожно», или «Помогите мне», или «Оставьте меня в покое». Печаль дает возможность оглянуться назад, задуматься о том, о чем человек раньше не задумывался, обнажает сущность человека. По мнению Р. Мартины, люди в тяжелые времена «подобны апельсинам. Когда их «прижимает», все, что у них внутри, выходит наружу. Если внутри горечь и гнев, сок будет горьким и гневным. Если внутри сладость и веселье – сок будет сладким и радостным» [76, с. 53]. Опечаленный человек может гневаться на свою жизнь, на Бога, на других людей, на себя и даже на умершего. Даже если человек разумом понимает, что смерть была неизбежной, он все же испытывает вину и гнев, потому что не сумел сделать невозможное. Печаль нуждается в контакте, в примирении, в том, чтобы быть услышанным, понятым.

Горе отличается от печали. В состоянии горя проявляется протест, в то время как в состоянии печали больше покорности и безнадежности. Горе подразумевает попытки активно воздействовать на источник потери, печаль в отличие от горя более пассивна. После периода протестующего горя обычно наступает период смиренной печали. Затем вновь горе протестует против потери и печаль приходит ему на смену… Если печаль помогает залечить рану, позволяет человеку восстановить свои ресурсы, то горе эти ресурсы истощает.

Гнев сообщает, что мы чувствуем вторжение, покушение на свои права, нуждаемся в большем пространстве, нас чрезмерно контролируют или, напротив, не обращают внимания на наши нужды, мысли, чувства; когда имеет место рассогласование между тем, как «правильно», и тем, как это есть на самом деле. Гнев обозначает границы: «До сих пор и ни в коем случае не дальше!» и говорит о готовности бороться за свою точку зрения. «Гнев контролирует, гнев наказывает, гнев мстит» [125, с. 144]. Это вторичная реакция, которой обычно предшествуют обида или страх, гнев позволяет канализировать эти эмоции. Однако такая «канализация» небезопасна для окружающих.

Гнев может быть вызван разочарованием в том, как действовал человек, особенно если мы глубоко привязаны к нему. Как ни странно, чаще всего мы гневаемся на тех, кого любим. Именно близкие способны причинить нам самое сильное страдание, ведь они знают наши страхи и слабости; им хорошо известно все, что может причинить нам боль.

Некоторые люди испытывают гнев при виде чужих страданий. Они могут чувствовать, что предъявляемое им требование о помощи нежелательно и необоснованно: «Он что, сам не может позаботиться о себе?» По мнению С. Томкинса, фундаментальное различие между людьми заключается в том, как они реагируют на страдания других [125, с. 122].

Существует несколько разновидностей гнева. Они различаются не только количественно (по степени интенсивности), но и качественно. Негодование – это гнев, уверенный в совей правоте, а угрюмость – пассивный гнев. Озлобление наступает тогда, когда заканчивается терпение. Мщение – это тип действий, вызванных гневом; обычно они начинаются после размышлений о нанесенном оскорблении и порой являются более жестокими, чем вызвавший их поступок.

Гнев редко испытывается подолгу сам по себе. Часто этой эмоции предшествует страх и он же приходит гневу на смену. Это может быть страх перед потенциальным вредом, который может причинить объект гнева, или перед собственным гневом, а может быть это страх причинить вред другим людям.

Страх несет в себе информацию о том, что мы не чувствуем себя в безопасности. Он может являться жестом подчинения, а может иметь целью понижение агрессии противника («Не делайте мне больно!»). Страх может отступить под влиянием иной эмоции, например гнева.

Тревога, в отличие от страха, не имеет своего предмета, она связана с воображаемыми угрозами. Положительная функция тревоги состоит в том, что она готовит нас к возможной опасности.

Обида говорит о том, что реальное поведение другого человека не совпадает с нашими ожиданиями. Чувство обиды может стать подобным незаживающей ране и постоянно напоминать о себе.

Вина подсказывает, что наши поступки противоречат моральным, этическим или религиозным нормам. Человека, испытывающего вину, в большей мере волнует не то, что подумают или скажут об этом другие, а то, как ему самому жить под тяжестью своего проступка.

Стыд отличается от вины по своим проявлениям: в большей мере хочется спрятаться и в меньшей мере – сознаваться в содеянном; человек стремится избегать социального контакта. Эта эмоция возникает, когда поведение человека не соответствует его представлениям о том, каким он должен быть в настоящий момент. «Я» воспринимается как ущербное, неадекватное: «На меня все смотрят».

Удивление говорит о полном внимании, сконцентрированном на восприятии нового: «Это для меня ново».

Интерес говорит об обращенности к личности (делу), он стимулирует развитие отношений.

Отвращение свидетельствует об отклонении чего-либо: «Для меня это неприемлемо». Чувство отвращения помогает нам избегать инфекции, позволяет дольше прожить и продолжить род. Восприимчивость к отвратительному у женщин на 10–20 % выше, чем у мужчин [120, c. 87].

Зависть говорит о желании обладать чем-то, что есть у другого.

Надежда, как и страх, предполагает предвидение возможных последствий. Сенека заметил: «Ты перестанешь бояться, если перестанешь надеяться. Оба эти чувства – признак смятенного разума». Надежда свидетельствует о том, что человек боится худшего, но стремится к лучшему. Надеющиеся позитивнее оценивают себя и других, чем те, кто ни на что не надеется.

Следует добавить, что существует эволюционная основа для значений основных эмоций.

Дж. Мейер и П. Сэловей определяют эмоции как адаптивные реакции, направляющие когнитивную активность и последующие действия. Эмоции выполняют сигнальную функцию и мотивируют ответные реакции на определенную ситуацию.

Дж. Эйверилл отмечает, что модель эмоционального интеллекта вполне ясна в отношении роли интеллекта, однако в ней не совсем понятно значение эмоций. По его мнению, Мейер, Сэловей и Карузо могут более убедительно доказать, что эмоциональный интеллект является особым видом интеллекта, если они сделают строгое разграничение между эмоциями и когнициями. Нужно помнить, что это разделение между равными [127]. Эмоции при таком подходе становятся объектом предположительно высших мыслительных процессов. Однако каков критерий разграничения между аффективными и когнитивными процессами?

Эйверилл, уточняя роль эмоций в конструкте «эмоциональный интеллект», вносит три предложения по этому вопросу, которые, так или иначе, присутствуют в теории Мейера, Сэловея и Карузо:

> для каждого вида эмоций характерны свои существенные особенности, которые биологически обусловлены;

> простые эмоции могут образовывать определенные комбинации – так формируются комплексные эмоции;

> эмоции можно регулировать, но не видоизменять в корне принципы их проявления.

Мейер, Сэловей и Карузо, характеризуя роль эмоций в эмоциональном интеллекте, вносят следующие дополнения к предложениям Эйверилла:

> эмоции сигнализируют о взаимосвязях между людьми и окружающей их средой (включая других людей) и изменениях в этих взаимосвязях, реальных или воображаемых;

> эмоции и когниции представляют различные функции умственной деятельности, которые часто взаимодействуют друг с другом и могут быть выражены в интегрированной форме.

Разграничение между эмоциями и когнициями в определенной мере носит теоретический характер. Нет смысла говорить о чисто эмоциональной, интеллектуальной или чисто физиологической реакции, ведь определенные ментальные или неврологические процессы могут быть в составе как эмоционального, так и когнитивного поведения.

Представление о существовании отдельных – когнитивной и эмоциональной – систем является устаревшим и не согласуется с большинством исследований, посвященных связям между эмоциональными и когнитивными процессами. Оно базируется на ошибочном представлении о том, что познавательные процессы, в отличие от эмоциональных, протекают медленно и носят разумный, логический характер. Однако это не совсем так. На самом деле когнитивные процессы часто протекают очень быстро, основываются на параллельной переработке информации и порождают импульсивные действия через автоматическое извлечения из памяти схематической информации. В свою очередь эмоциональные процессы, которые часто описываются как мгновенные и иррациональные, основываются на переработке информации и символических репрезентациях значений, хотя эти репрезентации обычно не осознаются.

Наиболее распространенным определением интеллекта является определение Д. Векслера: «Интеллект – это совокупность способностей, или глобальная способность индивидуума действовать целеустремленно, мыслить рационально и эффективно общаться с окружением». По мнению Мейера, такое определение является очень пространным.

А. В. Либин приводит результаты опроса шестисот экспертов в области психологии интеллекта. Данный опрос показал, что 99,3 % из них согласны, что интеллект связан с абстрактным мышлением или логикой, 97,7 %—с решением проблем, 96 %—со способностью приобретения знаний [66, с. 143]. Обобщив основные положения, можно утверждать, что интеллект – это общая способность рационально мыслить и адаптироваться к изменениям окружающей среды. При таком подходе понятие интеллекта приобретает бо́льшую определенность, однако продолжает оставаться пространным. Возможно, уточнить его позволит выделение функций интеллекта, среди которых: универсальная адаптация к окружающей среде, выбор новой среды, преобразование среды, научение, выработка и принятие решений, познание и творчество, самоуправление.

Проблема определения интеллекта во многом зависит от того, каким образом трактуется его природа. В связи с этим М. А. Холодная выделяет девять основных направлений в экспериментально-психологических исследованиях интеллекта:

> Социокультурный подход (Дж. Брунер, Л. С. Выготский, М. Коул, Л. Леви-Брюль, А. Р. Лурия). Интеллект рассматривается как результат процесса социализации, при этом интеллектуальные возможности человека не только порождаются культурным контекстом, но и ограничиваются им.

> Генетический подход (У. Р. Чарльсворз, Ж. Пиаже). Интеллект выступает как следствие усложняющейся адаптации к требованиям окружающей среды в естественных условиях взаимодействия человека с внешним миром.

> Процессуально-деятельностный подход (С. Л. Рубинштейн, A.B. Брушлинский, Н. В. Талызина). Интеллект – особая форма человеческой деятельности.

> Образовательный подход (А. Стаатс, К. Фишер, И. А. Менчинская, З. И. Калмыкова). Интеллект является продуктом обучения и представляет собой процесс формирования когнитивных навыков.

> Информационный подход (Г. Айзенк, Э. Хант, Р. Стенберг). Интеллект – совокупность процессов переработки информации.

> Феноменологический подход (М. Вергеймер, К. Дункер, В. Ке-лер, Р. Мейли). Интеллект является особой формой содержания сознания, рассматривается в контексте феноменального поля сознания.

> Функционально-уровневый подход (Б. Г. Ананьев, Б. М. Велич-ковский). Интеллект – это система (иерархия) разноуровневых познавательных процессов.

> Регулятивный подход (Л. Терстоун, Р. Стенберг). Интеллект рассматривается как фактор регуляции психической активности.

> Онтологический подход (Л. М. Веккер, М. А. Холодная). Интеллект – форма организации индивидуального ментального опыта.

Три наиболее общих подхода к интеллекту – психометрический, адаптационный и информационный – выделили Р. К. Вагнер и Р. Стенберг [179].

Психометрическое направление основано исключительно на количественных измерениях интеллекта.

Адаптационный подход представлен теорией Ж. Пиаже. Он рассматривает интеллект как активный процесс, включающий прогрессивную адаптацию к окружающей действительности в результате процессов ассимиляции и аккомодации. Согласно Пиаже в процессе адаптации с возрастом развиваются и формируются определенные когнитивные структуры [90]. Ученый акцентирует внимание на качественных измерениях интеллекта.

Информационный подход рассматривает интеллект с точки зрения обнаружения и переработки информации, интеллектуальных процессов, а не только результатов его измерения. Внутренняя и внешняя информация неоднородна, и для ее обработки необходимы различные интеллектуальные способности. Виды интеллекта характеризуются в соответствии с качеством информации, которой они оперируют.

Согласно представлениям Гарднера о множественном интеллекте, данное психическое явление охватывает широкий круг способностей. Модель интеллекта структурирует их организацию. Модель Гарднера включает семь основных подвидов (форм) интеллекта, среди которых наряду с вербально-лингвистическим и логико-математическим присутствуют визуально-пространственный, музыкально-ритмический, телесно-кинестетический и, наконец, межличностный (interpersonal) и внутриличностный (intrapersonal) интеллект. Межличностный интеллект включает способность наблюдать чувства других и использовать эти знания для прогнозирования их поведения и сотрудничества с ними. Внутриличностный – позволяет понять себя и сотрудничать с собой. Один из аспектов личностного интеллекта также связан с чувствами и очень близок к тому, что Мейер, Сэловей и Карузо называют эмоциональным интеллектом.