Текст книги "Книга о людях, изменивших мир"

В этой поездке состоялась еще одна судьбоносная встреча: Ян Смит снова встретился с Доном Мартином, только теперь тот уже был сотрудником новой коммерческой компании «Физикс Интернэшнл» (Physics International). Эта компания также пыталась создавать и управлять генераторами конструкции AWRE, но Мартин тогда рассказал Яну Смиту, что они также работают над созданием генераторов новой конфигурации, более подходящих для бесперебойной работы. Он отказался раскрывать технологию, но сказал, что машина будет в пять раз мощнее той, которую англичане построили в Сандии. «Затем, по мере того, как мой скептицизм и беседа обострились, Дон сказал, что новая технология может быть увеличена до 500 рентген, затем до 5000 и, наконец, до 50 000. Все это было настолько невероятно, что я даже не стал сообщать об этом в AWRE. Кто бы мог подумать, что позже я буду работать над двумя последними генераторами в этой серии», – рассказывал Ян Смит.

«Физикс Интернэшнл» располагалась в Сан-Леандро. Дон Мартин в итоге показал Яну Смиту второй генератор в серии, и это так увлекло молодого ученого, что он захотел остаться. Поэтому он принял предложение работать на Дона, и в январе 1967 года прибыл в район залива Сан-Франциско с семьей.

«С тех пор я это место стало моим домом. Сейчас мне трудно представить, что я мог бы жить где-нибудь еще, – рассказывал он. – Благодаря друзьям в «Физикс Интернэшнл» эти перемены в жизни прошли для меня относительно легко, хотя я и помню, что мне пришлось изучать новый язык. Например, пытаясь помочь хозяйке «вымыться», я обнаружил, что для нее это означает не мытье посуды, а мытье лица».

Переход к крупномасштабной инженерии «Физикс Интернэшнл» стал для него еще одной большой переменой. В AWRE самой большой рентгеновской трубкой была та, которую могли поднять два человека. Но в свой первый день в «Физикс Интернэшнл» он сам оказался внутри рентгеновской трубки. И для того, чтобы поднять ее, был необходим специальный подъемник.

Последующие годы Ян Смит считает наиболее продуктивным в его карьере. Он проводил на работе долгие часы. Он участвовал в конструировании имитатора гамма-излучения «Аврора», огромного устройства около 100 футов в длину и 50 футов в ширину и высоту. «Устройство содержало 1,5 миллиона галлонов масла, я находился в грязных масляных баках в резиновых сапогах, руководя масштабными испытаниями новых технологических возможностей, и я был счастлив», – признавался он.

Затем была четырехмодульная «Аврора», построенная в сорока милях от Калифорнии, где Ян Смит провел много дней и ночей. Но он не задержался на Восточном побережье надолго, потому что окончанием строительства «Авроры» руководил его коллега Берни Бернштейн. Ученый рассказывал: «В памяти до сих пор сообщение по телефаксу о том, как он «выстрелил» полным напряжением и получил заданный рентгеновский выход – 50 000 рентген. «Где я слышал это число раньше?» – подумал я».

Ян Смит стал руководителем отдела импульсной энергетики компании «Физик Интернэшнл» Дона Мартина, но по-прежнему большую часть своего времени проводил в лаборатории. И в те годы, как он признавался, самое большое удовлетворение он получал, исследуя оборудование, которое обеспечивало новые возможности. «Аврора» и «Питон», один из первых многотераватных генераторов, были лучшими примерами.

Все это время он поддерживал тесный контакт и со своим учителем Чарли Мартином, и с другими бывшими коллегами в AWRE. Они с Чарли писали друг другу рукописные письма, исписывая по двадцати страниц, причем письма были не полностью техническими. Часто встречались семьями. «Все американское сообщество импульсной энергетики тоже очень любило Чарли, – рассказывал Ян Смит. – Он с энтузиазмом погрузился в технологию, разрабатываемую в США, и предложил много новых идей. Он посвятил много времени тому, чтобы склонить правительственные агентства США поверить в перспективы импульсной энергетики. А его потрясающая личность и изобретательные идеи делали его очень убедительным. Некоторые из проектов, над которыми я работал, возможно, никогда не состоялись без его усилий по их продвижению».

Поскольку масштабы импульсных энергетических проектов «Физикс Интернэшнл» росли, Ян Смит больше не проводил так много времени в лаборатории, и лет через десять почувствовал себя готовым попробовать себя в роли консультанта. В течение трех лет он был Ian Smith Inc., корпорацией с одним сотрудником. Он сотрудничал с несколькими национальными лабораториями и компаниями, помогал разрабатывать линейный индукционный ускоритель «FXR» в Лаборатории Лоуренса в Ливерморе и принимал участие в различных проектах в Сандиа, в Альбукерке. Как он рассказывал, он завел новых друзей и проводил много времени в Альбукерке, стал ценить Нью-Мексико, в том числе его острую пищу, конкурировавшую с индийской едой, которую он научился любить в Кембридже. Впрочем, это не вытеснило индийскую кухню с позиции самой им любимой.

Но в 1980 году приятная жизнь консультанта закончилась, когда Смит узнал, что его бывшие коллеги Сид Путнам и Фил Спенс покинули «Физикс Интернэшнл». Возможность создать новую компанию с ними была для него слишком хороша, чтобы упустить её. Новую компанию назвали PSI. Аббревиатура, впрочем, означала не обычные «фунты на квадратный дюйм», единицу измерения давления, а – Фила, Сида и Яна.

С большим юмором он рассказывает, как начиналась эта компания: «Тем не менее, сидя под моим лимонным деревом, вместе с офицером безопасности компании (а это была моя собака Полли), мы пытались найти более скромное имя для официальных коммуникаций. Остановились на «Pulse Sciences, Inc.». К нам вскоре присоединился еще один бывший коллега, Фил Чампни, который также прежде работал в группе Чарли. Мы запустили Pulse Sciences и поселились в здании собора, элегантном офисном здании в центре Окленда. Работать мы начали «на бумаге», но с прицелом на поиск возможностей для сборки оборудования».

Один из самых важных результатов деятельности PSI был далек от науки. К началу восьмидесятых семья Яна Смита распалась, и в 1981 году он разошелся со своей первой женой. В 1982 году, предприняв попытку найти того секретаря, который был бы способен разобрать его почерк, он случайно зашел в находящейся по соседству офис авиакомпании и познакомился с офис-менеджером Шери Дженнингс. В то время она училась на оперную певицу и подрабатывала в офисе.

Она разобрала его почерк, они стали вместе работать, а затем влюбились друг в друга. В 1983 году Шери сбила машина. И хотя удар по голове был смягчен рукописью важной статьи Смита, которая у нее была с собой, как он с юмором вспоминает, она пострадала в аварии. Ей стало тяжело подниматься по лестнице в свою квартиру, поэтому она переехала в квартиру Яна, где был лифт. Как оказалось – навсегда. Такова была эта история любви.

«Наши три десятка лет с Шерри – замечательные, – рассказывает он. – Наши интересы схожи. Самый большой из них – музыка. Но мы также играем в теннис, катаемся на лыжах. Мы путешествуем в разные уголки мира, но также любим близкие к нам холмы и парки, где мы гуляем вместе с нашими золотистыми ретриверами. Мы оба полюбили общество этих собак еще до того, как мы встретились. Шери больше не дает концертов, но поет дома. Сейчас она стала лайф-коучем, помощь людям – это то, что ей больше всего нравится. И, безусловно, она очень помогла мне».

Первые годы роста новой компании PSI стали еще одним периодом напряженной работы. Компания начала с разработки оборудования, затем стала его строить, переехала в лабораторию в Сан-Леандро и выросла до семидесяти человек.

В начале 1980-х годов рост того, что стало известно, как сообщество импульсной энергетики, благодаря конференции, впервые организованной Крисом Кристиансеном в Texas Tech, было признано Институтом инженеров по электротехнике и электронике IEEE. Была учреждена премия Эрвина Маркса в честь изобретателя «Генератора Маркса», разработанного в 1920-х годах. «Первая награда в 1981 году, конечно же, досталась Чарли Мартину, что было большим событием, а я стал первым американским лауреатом этой премии в 1983 году (в 1976 году я стал гражданином США), – рассказывает Ян Смит. – PSI внесла важный вклад в технологии импульсной энергетики. Мы создали значительное (и, я думаю, высококачественное) импульсное силовое оборудование, а также участвовали в создании новых импульсных энергосистем, в частности, в сотрудничестве с Сандия. Но их применение, в основном, приходилось на оборонную отрасль, а этот рынок сильно сократился в 1990-х годах. Поэтому Pulse Sciences искала и нашла дополнительные проекты в Европе. В результате я стал главным путешественником PSI по Европе. Теперь у нас с Шери много хороших друзей во Франции и Германии. Но даже без этой случайной выгоды я очень рад, что работы на оборону стало меньше. Появляется все больше и больше возможностей мирного применения импульсной энергетики».

Управленческая работа дала ему возможность находить и оценивать новые таланты и работать со многими людьми, которые могут делать то, чего он никогда не мог. Ведь технологии импульсной энергетики теперь разрабатываются с помощью очень сложных компьютерных вычислений.

В 2002 году с большим опозданием, по его мнению, он начал сокращать свою работу в импульсной энергетике и постепенно выходить на пенсию. Они с Шери увлеклись гольфом. «Я сознаю, что в моей жизни было недостаточно «досуга», и есть множество привлекательных способов провести время. Я больше не катаюсь на лыжах и играю только в маленький теннис, но мне очень нравится играть в сквош и гольф. Мы с Шери начали больше путешествовать. Я использую все возможности, чтобы посетить мою сестру Бренду и мою невестку Сильвию в Англии. Нами не изучены до сих пор многие увлекательные районы США. Дети, Адриан и Аманда, которая вместе с мужем украсила нашу жизнь двумя восхитительными внучками, живут близко от нас, как и мать Шери Барбара и ее младшая сестра Бекки с мужем и нашими двумя очаровательными племянниками. И в наши «ленивые» дни мы обнаруживаем, что холмы вокруг нашего дома и наши золотистые ретриверы так же красивы, как и всегда».

Александр Шейндлин
Мистер МГД

Лауреат премии «Глобальная энергия» 2004 года

Александр Шейндлин создал научный базис для современной тепловой энергетики

…В 1976 году правительство Норвегии заявило СССР протест по поводу испытания на Кольском полуострове ядерного оружия. Действительно, редкие случайные свидетели могли видеть странное зрелище, немного похожее на атомный взрыв в миниатюре: над морем поднималось грибовидное облако, грохотало, сейсмографы регистрировали слабые колебания. Но никакое ядерное оружие, да и никакое оружие вообще тогда не испытывалось. Так выглядел один из самых грандиозных научных экспериментов в истории: эксперимент «Хибины». Ток в 20 000 ампер (это очень много – больше, чем в некоторых ударах молнии) генерировался на протяжении восьми секунд, по двум мощным кабелям растекался по обе стороны перешейка полуострова Рыбачий и уходил в земную кору. Так впервые удалось получить данные об электрофизических свойствах и земной коры, и верхних слоев земной мантии на глубинах более 100 километров. Напомним, что находящаяся рядом Кольская сверхглубокая скважина с огромным трудом дошла до 12 километров 262 метров.

Огромный ток вырабатывался необычным устройством: магнитогидродинамическим генератором, который в те годы рассматривался как серьезный конкурент обычным тепловым электростанциям. Разработку теории этого способа получения электроэнергии в нашей стране вел удивительный человек Александр Ефимович Шейндлин, академик, Герой социалистического труда, создатель Института высоких температур РАН и лауреат премии «Глобальная энергия», которую он получил в 2004 году «за фундаментальные исследования теплофизических свойств веществ при предельно высоких температурах для энергетики».

Александр Ефимович Шейндлин родился за год до революции, в 1916 году. Его отца на самом деле звали не Ефим. Волька-Нехемья Нохимович Шейндлин был евреем и вырос в бедной семье в черте оседлости. Тем не менее, он смог самостоятельно подготовиться и попасть в те 5 процентов абитуриентов, которые выделялись Киевским университетом для евреев.

Правда, заканчивал он уже Киевский политехнический институт – в 1913 году. По словам Александра Ефремовича, он всегда хранил «помпезный свиток» – диплом отца, оформленный очень торжественно к юбилею Дома Романовых.

Вскоре семья Шейндлиных переехала в Самару, где отец участвовал в создании одного из первых в России трамваев. Увы, именно там жившую в благополучии семью настигла беда: болезнь в несколько дней унесла жизни трех детей из четырех. Саша остался единственным ребенком в семье. Благодаря тому, что отец был известным человеком в Самаре, их семья сравнительно легко пережила голод в Поволжье (но только сравнительно – Шейндлин до конца жизни вспоминал, что вместо чая приходилось заваривать струганую морковку). Тогда же пришлось впервые познать и зависть, и неприязнь других: за инженерскую фуражку отца дразнили «буржуем», а уж какие взгляды доставались одному из двух «Фордов» в Самаре – говорить не приходится.

Начались 30-е годы, Александр Шейндлин закончил семь классов. Зная весь жизненный путь будущего ученого с мировым именем, смешно слышать, что путь в науку начинался… с ФЗУ. Сейчас мало кто помнит эту аббревиатуру: фабрично-заводское училище. Но Шейндлин пошел именно туда, и два года проучился в ФЗУ при Саратовском станкостроительном заводе, получив специальность токаря 4-го разряда. До конца жизни Александр Ефимович хранил отличную характеристику его учебы, выданную им руководством ФЗУ. А вот в комсомол его тогда, в ФЗУ, сразу не приняли – учеба-учебой, но происхождение «из семьи служащего» подкачало.

В 1932 году Шейндлин поступает в Самарский строительный институт. Он проучился там всего три дня. После встречи отца с одним из ведущих дизелистов страны он перевелся в Средневолжский энергетический, а потом, через полтора года, когда отца перевели в Москву, в Московский энергетический институт. Так началась энергетическая карьера будущего академика.

Нужно сказать, что МЭИ был очень непростым вузом. С одной стороны, уровень обучения был очень серьезным, а с другой стороны, курс Шейндлина состоял из так называемых «парттысячников» – из людей, которые были отобраны партийными организациями «для прохождения учебы». Так что больше половины однокурсников Шейндлина были сорокалетними партийцами, которые могли встать посреди лекции выдающегося ученого и заявить: «Мы на партгруппе нашего курса решили, что вы плохо читаете свой курс, и мы просим вас прекратить чтение лекций».

Несмотря на эти странности, несмотря на то, что успевающим юным студентам приходилось брать шефство над такими «парттысячниками», Александр успешно окончил МЭИ и по предложению окончившего на два года раньше Зиновия Берлина пошел работать в создаваемое Берлиным конструкторское бюро на заводе 239. Там собралась молодая и бесшабашная команда бывших студентов, обсуждавших порой самые фантастические идеи. И специалисты были под стать – к примеру, одним из коллег Шейндлина был будущий великий вертолетостроитель Камов, строивший неклассические вертолеты соосной схемы (все знают сверхсовременный Ка-52 «Аллигатор»). Но в этом бюро занимались энергетикой, в том числе и двигателями для подводной лодки. Первую свою научную работу Шейндлин посвятил активным турбинам в судостроении.

В 1939 году появилась возможность поступить в аспирантуру МЭИ. Но перед молодым специалистом встала серьёзная проблема: экзамен по основам марксизма-ленинизма. Александру повезло: преподавателя не нашлось, и его экзаменовал руководитель отдела аспирантуры, знавший предмет точно так же, как и Шейндлин: то есть никак. «Мы быстро нашли с ним общий язык. Этим и завершилась экзаменационная стадия моего приема в аспирантуру», – вспоминал Александр Ефремович.

Итак, Шейндлин – аспирант. И одновременно уже – сотрудник Энергетического института имени Кржижановского, ЭНИНа (впрочем, тогда Кржижановский, друг Ленина, им еще руководил), где в 1939 году создалась новая лаборатория по изучению водяного пара. И здесь молодому ученому снова повезло: экспериментальными работами руководил очень талантливый ученый, профессор Дмитрий Львович Тимрот, самостоятельно освоивший специальности стеклодува, слесаря, электрика и сварщика. Именно Тимрота Шейндлин будет считать своим первым учителем.

Ну а потом случилась война. «Все, что происходило в моей долгой жизни, тесно связано с событиями у нас в стране», – замечал он впоследствии в своих воспоминаниях.

16 июля 1941 года 25-летний Александр, получив рекомендацию комсомольской организации МЭИ, отправился на стадион «Динамо», где был зачислен в бригаду особого назначения НКВД, предназначенную для спецопераций (десант, диверсии и так далее). Так получилось, что бригада, где служил Шейндлин, была в основном сформирована из будущих историков литературы и философии – студентов ИФЛИ. Боевыми товарищами Александра Ефимовича стали будущие знаменитые поэты Юрий Левитанский и Семен Гудзенко. Служил с ним и молодой инженер Лазарь Паперник, постоянно сетовавший на то, что он не храбр, и посмертно удостоенный звания Героя Советского Союза за то, что подорвал себя гранатой вместе с врагами.

Непосредственно в боевых действиях Александру поучаствовать не довелось – сначала его часть охраняла объекты в Москве, а затем на него пришла разнарядка на обучение в Ленинградскую военно-воздушную академию, эвакуированную в Йошкар-Олу. Впрочем, когда ученый добрался до учебного заведения, он сравнительно быстро превратился из слушателя в преподавателя, получил младший офицерский чин и стал читать курс термодинамики.

Преподавательское и офицерское звание давало огромное превосходство: спать можно было в кровати, а не на полу, а выдаваемое время от времени белье можно было не только носить. «Как-то раз полученные в офицерской каптерке кальсоны я смог сменять на кочан капусты», – пишет в своих воспоминаниях Шейндлин. Но еще в конце 1942 года, помимо преподавания в академии, он по памяти начал восстанавливать многое из диссертационной работы, которой начал заниматься еще в Москве перед самой войной. «Писал я по вечерам при свете коптилки, – вспоминал он. – После одобрения меня командировали в Москву для защиты ее в родном мне Московском энергетическом институте».

В 1943 году Александр Шейндлин побывал на передовой, полтора месяца работая в техническом обслуживании бомбардировочного авиационного полка. В соответствии с принятым в армии порядком, все военнослушатели и преподаватели Военно-воздушной академии должны были побывать в действующей армии. «Меня направили на Юго-Западный фронт, в 284-й бомбардировочный авиационный полк, где я служил полтора месяца инженер-капитаном эскадрильи, – пишет он в своей книге воспоминаний. – Полк располагался вблизи города Старобельска. Работа на аэродроме была очень тяжелой. Буквально за несколько дней до Курской битвы я был откомандирован обратно по основному месту службы – в Военно-воздушную академию». Кстати, в официальной характеристике, которую Александр Ефимович бережно хранил все мирные десятилетия, кроме обычной оценки его работы по техническому обслуживанию самолетов, есть и такая примечательная запись: «отличается исключительной вежливостью».

Он успешно закончил войну, демобилизовавшись перед Новым, 1946 годом. И сразу же вернулся в МЭИ, где начал читать курс термодинамики и одновременно продолжать занятия наукой, изучая теплоемкость пара. В начале 1953 года он, несмотря на «пятый пункт» и борьбу с космополитизмом, подал свою докторскую диссертацию к защите. И тут везение: умер Сталин, и защититься стало гораздо легче.

Те годы были связаны и со счастливыми переменами в личной жизни. В январе 1950 года друг и товарищ Борис Шумяцкий, с которым Александр дружил еще в студенческие годы в МЭИ, а потом и в аспирантуре, позвонил ему и «вытащил» его к себе домой, где и познакомил со своей двоюродной сестрой, приехавшей на несколько дней на зимние каникулы из Ленинграда. В мае этого же года Роза Григорьевна стала его женой, с которой он счастливо прожил всю свою дальнейшую жизнь. «Три года спустя, в мае 1953 года, после того, как остались позади диссертационные хлопоты, у нас родился сын. Итак, 1953 год я считаю этапным в своей жизни», – вспоминал Александр Ефимович.

И докторская диссертация, и многие последующие работы за пять лет, были посвящены изучению теплоемкости пара, за что Шейндлин одним из первых в стране получил Ленинскую премию в 1959 году.

А в самом конце 1950-начале 1960-х годов работы в области плазмы привели Александра Ефимовича к идеям по прямому преобразованию тепла в электричество – магнитогидродинамичнскому методу.

Что такое магнитогидродинамический генератор? Он позволяет напрямую превращать энергию тепла в электричество. Для этого используется принцип электромагнитной индукции: если проводник движется в магнитном поле, то в нем возникает электрический ток.

Тот же самый принцип заложен в работе гидроэлектростанций – падающая вода вращает лопатки турбины, которая вращает гидрогенератор, в котором движение металлического проводника в магнитном поле производит электрический ток.

Однако в магнитогидродинамическом генераторе (МГД) движется не металлический проводник, там течет газ. И здесь есть одна проблема: чтобы газ начал проводить ток, нужно разогреть его до огромных температур, выше 10 000 градусов и превратить в плазму. Но если добавить в него небольшое количество ионов щелочных металлов, эту температуру сразу же можно опустить до 2200–2700 градусов. Первый генератор МГД появился в США в 1959 году, и с тех пор во всем мире начался бум этого направления. Александр Ефимович стал главным теоретиком и практиком этого направления в стране. Да и не только у нас в стране: он пользовался авторитетом в мире, и американцы позже даже называли его «Мистер МГД».

Новое направление потребовало нового способа организации научного труда. И Александр Ефимович Шейндлин в 1960 году, еще не будучи даже членом-корреспондентом, сумел доказать и обосновать необходимость принятия Президиумом АН СССР постановления о создании в Академии отдельного подразделения – Лаборатории высоких температур АН СССР, а в Министерстве финансов – добиться ее финансирования. По воспоминаниям Шейндлина, единственный раз в жизни он прицепил к пиджаку значок лауреата Ленинской премии: для похода в Минфин, после чего все вопросы с численностью сотрудников лаборатории и их окладами решились мгновенно. Так, как хотел её будущий директор.

Через некоторое время лаборатория стала Институтом высоких температур АН СССР (ИВТАН). Сейчас это – Объединенный институт высоких температур РАН.

Его ученик и питомец, академик Владимир Фортов, так описывает это время: «Академик Шейндлин, создав империю ИВТАН, постоянно, как о своем ребенке, беспокоится о ее будущем. Не только материальном, но и идейном. Он все время ищет новые задачи, проекты, подходы. Поддерживает интересные идеи и гипотезы. С этой целью он организовал и много лет успешно вел научный семинар «без повестки» для обсуждения разнообразных, часто «ортогональных» традиционной научной тематике, а иногда и просто «завиральных» научных тем. Несколько раз там выступал и я. Самые острые, неожиданные и стимулирующие вопросы задавал именно шеф, и это было мощным стимулятором для работы. В результате – институт не стоял на месте. Возникали новые направления, привлекались яркие люди, часто со своими научными школами и необычными для ИВТАНа взглядами и подходами».

Все, кто с ним работал в те годы, вспоминают его удивительный дар, талант – не только ученого, администратора, организатора, но и «людоведа», как его называли. Человека, очень внимательного к людям, а потому способного гасить конфликты, видеть таланты во вчерашних студентах, мотивировать и поддерживать.

Александр Шейндлин – автор более 250 научных работ, но кроме того, он воспитал плеяду талантливых учеников, среди которых более 50 кандидатов и 30 докторов наук.

«Вы видели работу каждого научного сотрудника конкретно, – писал его ученик Станислав Медин. – Даже когда в ИВТАНе работало больше 1000 ученых, вы отслеживали продвижение каждого. Нас поражало то, что ключевые приказы Вы писали лично. Я храню вашу рукопись приказа о создании лаборатории № 40 и моем назначении заведующим, которую вы написали дома на нескольких страницах из тетради».

Тот безвестный командир в далеком сорок третьем не ошибался насчет «исключительной вежливости». Еще один его ученик В. М. Зайченко рассказывал: «Лучшего советчика, чем Александр Ефимович, представить невозможно. Причем в случае обращения к нему за консультацией, он ведет себя совсем не так, как когда он поручал что-то сделать. Первая фраза обычно: «Вы знаете, не совсем корректно спрашивать у меня, что Вам делать в этой ситуации. Я за Вас решать не могу. Может быть, я смог бы представить, что бы я делал в том случае, если бы был на Вашем месте. Это может быть не совсем правильно, но я бы в этом случае, наверное, поступил бы следующим образом…».

Казалось, он одним своим присутствием вселял уверенность, его мудрость умиротворяла, его редкая способность отделять главное от несущественного во многом определяла жизнь и научную судьбу его учеников. «Я много лет дружу с этим замечательным человеком, – академик Владимир Фортов писал это, уже будучи заслуженным, признанным, известным ученым. – Я видел его во многих непростых, часто критических деловых и жизненных ситуациях. Но я никогда не видел его расстроенным, огорченным, раздраженным и подавленным… В моей жизни я давно взял за правило всегда следовать советам академика Шейндлина, даже тогда, когда я их до конца не понимал. И почти всегда (на 95 %) прав оказывался Александр Ефимович».

Это, наверное, и есть признак большого ученого: не только научные статьи и разработки, но и создание среды, которая притягивает и развивает таланты, «энергетического поля», насыщенного идеями и проектами.

Способность оставаться не человеком науки, а просто человеком.