Текст книги "Рудник «Веселый»"

В три часа дня были уже в Усть-Кане. Насчет ГАЗ-66 договориться не получилось, все советовали нанять машину в Коргоне – неприглядном селе, расположившемся среди таких же умопомрачительных красот. Там мы нашли местного проводника Серёгу.

– Отвезу, не сомневайтесь. И на каменоломни, и на прииск «Весёлый», и к Тимофею. Вот только с утречка, и то часов в десять. Как оббыгает…

Серёга, мужик лет тридцати, совершенно обычный, веснушчатый, улыбчивый, ничем особо не примечательный и на удивление трезвый. Камуфляжные штаны, ветровка из джинсы, под ней драный свитерок. Весь пропахший бензином, железом – в общем, обычный шофёр.

– А я и не пью вовсе, – не умолкал он, – не поманыват. К зиме надо готовиться. А я как гляну на нашу голытьбу, как они посреди зимы бегают, зубами лязгают да дрова клянчут, так удивляюсь – вот есть ум у людей али нету вовсе? Среди такого богатства жить и помирать – это постараться нада. Вот я щас на машине дровами промышляю, людям вожу, потом рыбу начну всю зиму на Чарыше ловить – тоже доход, да с огорода хорошо в этом году снял урожай. А скотина? Скотины у меня знашь скока? Да немного, ежели по большому счёту, коров всего три дойных, но молоко да масло в Бийск вожу, там сдаю торговкам на рынок – вместе с рыбой… Вы сёдня за огородом у меня – там покос дальше, вот за покосом в аккурат на ночёвку вставайте. Да вечерком заглядывайте, моя баба сёдня пельмени затеяла. А у моей Аньки знаете, каки пельмени знатные? Да к завтрему соберёт пожрать, рыбы нажарит да пирог сварганит…

Я смотрел на двор, на копошащихся в жухлой траве кур, вдыхал свежий горный воздух, пропитанный дымком бань, запахом навоза и густым мясным ароматом Анькиных пирогов, что сочился с летней кухни, пока ещё не закрытой на зиму. Ботаник сглатывал слюну, вполуха слушая хозяина подворья. А Серёга просто светился, в его синющих глазах плескалась любовь, и он не умолкал, рассказывая о жене, о её борщах и солянках, о студне и рулетах, о батареях банок в погребе. Я улыбался, думая, как он умудряется при такой кулинарке жить и оставаться тощим, словно жердь? Ботаник сглотнул слюну, кашлянул, потом, пошарив в карманах, выудил оттуда надкусанный шоколадный батончик, облепленный крошками, шелухой семечек, прочим мелким мусором. Вообще-то, Пётр бы не обратил на такие мелочи внимания, просто бросил бы его в рот, завороженно слушая Серёгу, – тот как раз дошёл до коржиков, которые как «в детстве в школе давали – настоящие», – но перед напарником на задние лапы встала маленькая лохматая грязная собачонка и, попрошайничая, жалобно заскулила. Ботаник вздохнул, отдал псу шоколадку.

– А может, сегодня доберёмся? – робко поинтересовался он, как я понимаю, чтобы прекратить «издевательство Анькиным ассортиментом».

– Может, и доберёмся. А я как? Там ночевать? Не-е-е… Не поманыват… – неожиданно жестко ответил Серёга.

– Так мы заплатим… Хорошо заплатим! – продолжал гнуть свою линию Петро, глядя в сторону летней кухни – оттуда как раз вышла хозяйка с большой, накрытой белоснежным полотенцем пластиковой чашкой.

– Серёжа, да хватит тебе гостей разговорами кормить, с болтовни чай сыты не будете. Нате вот, угощайтесь на здоровье, – и она протянула Петру круглую жёлтую чашку. Тот расплылся в улыбке, отогнул край полотенца, потом снял его, передав хозяйке со словами:

– Вот уж спасибо!

– Да не за что, – Анна рассмеялась, – добра-то – пирогами поделиться. Вижу же, что с дороги голодные, а этот чурбан до самой ночи балаболить будет, ни капельки не сочувствуя. Ладно, ежели чего, устроитесь – ужинать зайдёте?

– Да уж чё не сочувствую? Очень даже сочувствую. – проворчал Серёга, но не сердито, строжась, скорее для порядку – супруга в разговор мужской влезла. – Я сам чувствую, что пожрать поманыват. Ты там скоро уже? – Но супруга, погрозив ему пальчиком, лукаво улыбнулась и скрылась в небольшом, отдельно стоящим от основного ряда хозяйственных построек, домике – летней кухне. – Не, я б отвёз, приедь вы со вчера или поутру. А ночью – не… Я чё? Самоубивец? Да и делов полно и вечером полно и утром… Скотина… Хозяйство… Догляд за всем нужен… Вот что, мужики, ежели хотите, загоняйте машину ко мне во двор. А то можете на берегу поспать, ежели есть потребность к романтике. У нас не пакостят. Народ остался в посёлке спокойный. Нешебутной. Если кто спросит, скажете к Серёге приехали. А так многих я кого куда вожу.

– А что, много народу бывает? – спросил я его, радуясь, что Ботаник занят пирогами, в разговор не влезает.

– Туристы в сезон. Дикари. Прутся неведомо куда. Ни дороги, ни пути не знают. Завязнут. Тяни их потом. Сколько крузаков всяких да джиперов перебили. Страсть.

– А с рудника на чём едут? Вообще, нас, по идее, встретить должны были. Сообщили с центрального офиса, предварительные переговоры юридический отдел вёл. Кажется, сам шеф разговаривал с владельцами. Не пойму – ни звонков, ни сообщений – глухо.

– Да я сам им звонил, – сообщил Ботаник, проглотив очередной пирожок.

– Думаешь, доберёмся на твоём «шестьдесят шестом»? – спросил я у Серёги, не придав значения словам напарника – а зря, стоило задуматься.

– Ну… моя ласточка только по горам лазать не умеет, да на горных тропах не скачет – не козёл чай. – Шофёр пошутил и тут же расхохотался – весело, заразительно. Я не мог не улыбнуться в ответ. – С рудника, с маральников, геологи своим транспортом добираются. Своё всё у них. Сейчас мода пошла – квадроциклы. Вроде мотоцикла на четырех колесах. Знаете, поди?

– Знаем, знаем, где ж не знать! – прожевав, кивнул Петро.

– Так вот, квадроциклы, а зимой снегоходы – само мило дело по нашим местам. А чего вас с прииска-то не встречают, я вам могу однозначно сказать… Оне обычно сами транспорт присылают за покупателями – их тут знаете скока понаприезжало – с Москвы уже и не считаем, а последний раз аж с самой Германии приехали. Вот обычно их у нас и встречают – на въезде либо на выезде. А раз вас не встретили, так тута и гадать неча – забухали. – Серёга приложил два пальца к горлу, постучал легонько и, презрительно скривившись, сплюнул. Потом оглянулся, прикрикнул на растявкавшуюся шавку:

– А ну цыц, цыц, сказал, пустолайка! Вот ведь брехушка мелкая! Лайки вон молчат, потому как умные, видят, раз хозяин спокойно говорит, значит, нет причин брехать, а эта дворняга не затыкается. Пристрелил бы, как надоела, да дочкина собачонка, нельзя. – Дочка бегала тут же, голенастая девчонка лет десяти – двенадцати, то влезала на забор, любопытными глазёнками рассматривая гостей – нас с Петром, то с криком «Ма-а-ам!» срывалась с забора и летела к раскрытым дверям летней кухни, где громыхала кастрюлями Серёгина жена. Тут же суетилась по хозяйству женщина постарше, не знаю – мать хозяина или его тёща.

– А что с базой туристической стало? – я задал вопрос, не дающий покоя всю дорогу. Как ни крути, а базу не миновать, путь мимо лежал.

– Да сожгли, – ответил Серёга. – Давно уж, я мальцом был есчо. А чё, чёт-та надо там?

– Нет, так интересуюсь. Про пожар знаю, но думал – может, восстановили? Слышал, была там база крутая. Место вроде хорошее. Думал, может, перепродали кому, отстроили заново.

– Не, не строили, точно. Там уж всё быльём поросло давно. Так, сторожка возле ворот уцелела, она до сих пор стоит. А больше ничё и нету. Ладно, мужики, по цене завтра определимся, и вы люди, вижу, небедные, не обидите, да и сам я не обидчивый, себя обсчитать не дам. Пошёл я, управляться надо. Вы вечерком заглядывайте, баньку затопим, пельмени, опять-таки – Анькины! О! Тёща корову подоила! Мамань! Гостям молочка на вечер плесните немного! – крикнул он.

Но в гости на пельмени мы не пошли. Пирогов мне тоже не досталось – напарник, пока мы разговаривали, сам не заметил, как съел все, но я, зная привычки друга, удивился, будь оно по-другому. Залили термоса кипятком, поблагодарив, приняли в дар двухлитровую банку молока, которую, впрочем, Петро выдул там же, на Серёгином подворье. Встали за покосом – место действительно красивое, немного вниз, под горку, и если не знать, что выше, в пятидесяти метрах, деревня, то вполне ничего для отдыха. Выбросил спальники из машины, чехол с палаткой и зачем-то полез под сиденье. Рука нашарила маленькую бархатную коробочку. Кольцо… Я совсем забыл про него. Душу скрутило болью, и я, сжав пальцы, сунул футляр в карман. Вот что не так сделал? Что? Ну, конечно, погорячился, наверное, не стоило так сухо делать предложение. И момент неподходящий, но она-то сама не могла подумать, что я тоже могу смущаться? Хотя нет, не смущение, скорее – растерянность. Я как-то плохо представлял себя отцом. Да что там – вообще не представлял! Не думал об этом. Состояние растерянности не проходило со вчерашнего дня, именно поэтому так гнал всю дорогу.

– Ты чего такой хмурый? – мимоходом поинтересовался напарник и тут же переключился на описание «прелестей» процесса формирования Алтайской горной платформы.

Поставили палатку, наскоро перекусил Петькиными чипсами и чаем – термос нам Серёгина Анька заправила каким-то отваром из трав с мёдом. Может, с чайку-то в сон и сморило.

А утром Серёга нас не повёз. Мы проспали. На свежем воздухе, на берегу Чарыша, спится хорошо. Комаров нет, горная речка шумит, в спальнике тепло, а Ботаник, на удивление, в эту ночь не храпел. Так-то с ним в поездках намучаешься, а тут надо же, отключился и спал без задних ног, до утра не шевельнулся. Разбудили меня яркие лучи. Солнце уже стояло высоко. Взглянул на часы – время десять. Растолкав Петруху, не стал ждать, пока он продерёт глаза.

– Так, палатка, рюкзаки – чтобы всё было собрано к моему приходу, – распорядился я, быстро шнуруя ботинки.

– Ты термос с кофе не видел? Я с вечера приготовил. Один с чаем Серёгина жена навязала, а во второй просто кипятка налила. Я потом кофе туда ухнул. На утро, рано вставать же.

– Ты слышал, Ботаник? Я понёсся – насчёт машины потороплю. Приедем – чтоб всё было собрано. Если будешь в трусах с чашкой кофе в руке по берегу разгуливать, утёсами любоваться, клянусь, я тебя в Чарыше утоплю! Понял, что сделать надо?

– Да понял, понял, – пробурчал напарник, – и всё-таки, ты термос не видел?..

Плюнув, я побежал по покосу к Серёгиному дому. Покос сразу за огородом, на нём три аккуратные копны сена, заготовленного для зимовья скота. Дальше огород, уже убранный, перепаханный на зиму, чернел свежей пашней, показывая крепкого хозяина. Перед домом постройки. Сараи, коровник, птичник, ряд клеток с кроликами, в отсутствие больших холодов, стоящих на улице. Серёгин голос я услышал ещё на подходе.

– Куды прёшь, дура! – орал он, перекрывая птичий гогот. – Да растудыт твою в ёшкин меть! – Я отметил, что в этих краях почему-то не матерятся – такие вот эвфемизмы в ходу – но мимоходом: надо было ехать, а хозяин, видно, позабыл. «Мало, что ли, денег предложили?» – мелькнула мысль.

– Да держи ты её, держи! – орал Серёга. – Да первый раз замужем, то ли? Не, Аньк, вот ты баба, а я роды принимаю – никаво не понимашь!!! Отвар тащи, пои её, выпаивай, кому говорю! Да ты тужся, милая, тужся…

Тут я, признаюсь, растерялся: кто рожает? Жена? Вроде вчера не сильно беременная была, месяце на пятом. Дочка? Мала ещё, лет двенадцать пичуге. С другой стороны, у него тёща самый цвет – кровь с молоком баба, вчера вон как шустро по двору носилась, овец в хлев загоняла. У них тут не понять, сколько лет женщине и какая из них беременная, а какая просто в теле, дородная… И почему в сарае? Слышал, до революции в деревнях бабы в банях рожали – но не в наше же время? Дикость какая-то…

– О! Давно тут стоишь? – Я вздрогнул, едва успев отскочить в сторону – из сарая вылетел Серёга и пронёсся мимо, гремя пустыми вёдрами. – А у меня корова разродиться не могёт! – крикнул он, оборачиваясь на бегу. – Уж и так, и сяк её, полночи маемся. Ты там иди моей помоги, я щас за водой сбегаю, вода тёплая кончилась…

Понятно, что в сарай я не рискнул войти, даже заглядывать не стал. Потоптался, крикнул:

– Помочь чем?

Ответом мне был протяжный вздох и жалобное низкое мычание. Я невольно попятился. Потом раздался шлепок.

– Ну, слава те господи, – сказали усталым женским голосом. – Бычок… – тут же разочарованно: – А хотелось бы тёлочку…

– Аньк, вот вроде годов в тебе много, а всё така ж дура, как в детстве. Ты с этими тремя коровами без меня управиться не можешь, а ещё хочешь одну на себя повесить. И хорошо, что бычок, щас с годик-другой откормите и на мясо забьёте али на рынок, перекупщикам. – Это сказала мать Аньки, Серёгина тёща.

– Ну, чё, городской, в честь тебя быка назову. И имя у тебя подходящее для скотины – Яшка! – хохотнул из-за спины Серёга, а я вздрогнул – даже не слышал, как он подошёл. – Гордо звучит, самый крутой бык в стаде будет! А вообще, у нас производителя нет в селе, может, оставим его на племя. – Тут меня смех пробрал – юмор у местных своеобразный, конечно, немного покоробило, что телёнка назвали в мою честь – хотя, учитывая местные привычки называть скотину одинаково, подозреваю, что у меня таких необычных тёзок по всему краю в каждом деревенском стаде полно. Серёга занёс вёдра в сарай, я немного подождал – он сюсюкался с телёнком, не каждый отец с родным ребёнком так ласково говорит. Потом вышел, встал рядом, похлопал по карманам:

– Есть закурить?

Кивнув, я сунул руку в карман и снова наткнулся на злополучную коробку с кольцом.

– Возьми, – сказал я хозяину, протягивая синий бархатный футляр. – Жена родит, подаришь.

– Да ясно, что не корове за телёнка дарить, – хохотнул Серёга. Открыв футляр, он присвистнул:

– Дорогая весчь. А ты чё, со своёй поругался? – Он посмотрел на меня внимательно, помолчал. – Ценник снять надо было. Нельзя бабе с ценником дарить. Тут хоть пластмасску положи со стекляшкой, главное – показать, что не всё равно. А ты таку весчь, и с ценой. – Он достал из кармана перочинный нож, обрезал нитку и, поднеся бирку поближе, присвистнул: – У меня машина дешевле стоит. Но отказываться не буду. Отдарю потом. А хошь, я тебе телка подарю?

Я только рассмеялся в ответ.

– Не горюй, простит, помиритесь. Бабы – оне знашь, каки отходчивые? Так сигареты есть?

Я достал из куртки пачку «Кента», протянул ему. Он закурил и, виновато отводя в сторону глаза, пустился в объяснения:

– Ну, сам понимашь, не смогу я сегодня поехать. Мож, до завтра подождёшь? Или в деревне кто… Хотя нет, Петрович запил – третий день не просыхает, а Марьин повёз кого-то, вот буквально вчера ночью денег отвалил турист какой-то. Мож, и вправду, подождёшь, а завтра выдвинемся?

– Не, Серёг, служба. Не на отдых едем. Отдохнуть, так и за огородом у тебя можно было бы – река, горы, и ты вот рядом, всегда пожрать да в баньке попариться. Но – дела. Есть ещё варианты?

– А Ваня-энтилихент? – встряла в разговор Анька – тридцатилетняя румяная бабёнка. Она вышла из сарая, стянула с головы косынку, вытерла ею потное красное лицо и, прислонившись к столбу, подпирающему козырёк над входом, сложила руки на круглом животе. Я попытался представить свою тоненькую Аллочку такой вот, раздобревшей, округлившейся – и не смог. Ну не укладывалось в голове – и всё тут! – Вчера возле магазина видала его, закупался серьёзно, – продолжила Анна, то ли сделав вид, что не заметила, как муж быстро спрятал в карман кольцо, то ли и вправду не заметила. – Он серьёзно закупался, видать, нескоро снова появится. Он на квадроцикле был.

– Дура ты, Анька, и куда он двоих на квадроцикл взгромоздит? Да с багажом. Багажу-то ты видала, скока у них? – Серёга покачал головой, снисходительно глянув на свою бабу. – Аньк! – послышалось из глубины сарая, и та, развернувшись, метнулась на зов. – С головой у него не всё славно, – продолжил Серёга, с улыбкой глядя вслед жене. – Ваня головой немного того – фьють! – И он постучал пальцем по виску.

– Вот что, Серёга, давай так – ехать нам всё равно надо. И надо сейчас. Вариант: я плачу тебе за работу, будто ты свозил нас, и оставляю в залог свой «лексус» – он дороже твоей колымаги во столько раз, что не вышептать. Ты даёшь нам свой грузовик. Как тебе предложение?

– Не, деньги не возьму. Чё, я работу не делал, я вас не повёз, какие деньги могут быть? Ты меня даже обижаешь!

– Хорошо, тогда я сейчас перечисляю тебе стоимость твоего «шестьдесят шестого» – в залог. Ну и свою тачку в любом случае у тебя придётся оставить. Как?

– Не… подожди, подожди! Я свою «ласточку» из металлолома, считай – из мусора – собирал. Вот этими самыми руками! Она мне как родная!

– Ага! – Встряла, высунувшись из дверей сарая, Анька. – Больше жены любит! Ревную даже!

– А ну цыц, дурочка, – хохотнув, беззлобно ругнулся Серёга. – В общем, ты берёшь, возвращаешь её в целости и сохранности, а там разберёмся. Если с прииска будешь другим путём возвращаться, то оставь у Тимофея. Пасечник, он сразу за бывшей базой живёт. Мужик ответственный, он пригонит сюда. Я у него мёд беру на зиму, как раз обещал флягу привезти, так что сэкономлю время – заодно и медком затарит. Ну, бензин… бензин, масло там – всё это как бы твоё. И если с запчастями поможешь, то век помнить буду!

– Ну, спасибо, брат, выручил! – пожал ему руку я, радуясь, что вопрос решён. Вообще, меня бы устроило за день-два всё сделать – и назад, в Барнаул… Полночи снилась Аллочка, будто я бежал за ней, а догнать не мог. Кричал, звал, а она ушла, не оглядываясь. Нехороший сон, осталось тяжёлое чувство потери – необратимой, безвозвратной…

– Спаси Христос, – сказал хозяин сурово и, серьёзно посмотрев на меня, добавил: – Не совались бы вы туда. Там серьёзно… – Я вопросительно поднял брови, но он не стал продолжать – направился к гаражу, стоявшему в конце ряда хозяйственных построек, будто потеряв ко мне интерес. – Ладно, пошёл, машину выгоню… – проворчал он неразборчиво и поддал носком сапога собачью миску.

– Серёга, о чём ты? – крикнул я ему вслед, но мужик только махнул рукой, не оглядываясь.

– Да сказки всё это! – звонко рассмеялась Анька, вытирая руки передником. Она уже занялась другим делом – высыпала на землю мешок сухих стручков фасоли, подоткнула юбку, меж ног зажала ведро для шелухи. Сидела на крыльце, лущила бобовые. Фасоль громко стучала, падая на дно эмалированного таза. – Сказок понапридумывают, а потом сами забоятся.

– Много ты знаешь, девка! – строго одёрнула её мать. Она вышла на свет из сарая, сощурилась и, направляясь к стоящей неподалёку летней кухне, будто мимоходом, заметила:

– Золотая девка там. Мужикам глаз отводит. Да вон тот же Ваня-энтилихент… Присушила, ум совсем за разум заходит. То вроде ничё-ничё, а то совсем никого не узнаёт. Вон, Василий неделю назад в Барнауле был, видел Ваню, так тот не отозвался и вообще не узнал его. Говорит, обознался ты, батя. А потом его кто-то позвал, так и вовсе на другое имя откликнулся. Вот и думай потом, что сказки, а что – придумки.

– А может, то вовсе и не Ванька был? – искоса посмотрела на мать Серёгина жена. – Просто человек похожий?

– Ага! И мизинца так же на руке нету! – возразила мать дочери.

Я напрягся. Вопрос вылетел сам, прежде чем я успел подумать:

– А на какое имя откликался ваш Ваня? Аркадий? – спросил, не подумав: у Аркадия все пальцы были на месте, но я его давно не видел, кто знает. – Сколько лет этому Ване?

– Да я разве упомню про имя-то? И Васька тот ещё балабол – вроде и не совсем брешет, а прибрёхивает. А лет много – как мне, пятьдесят пять, может, чуток к шестидесяти – не знаю. Ну, чё встала столбом? – Это уже относилось к внучке, тоже появившейся во дворе. Я даже не заметил, с какой стороны девчонка подошла, просто вынырнула, как чёртик из табакерки. – Давай на кухню, обрата налей, телёнка отпаивать надо…

С Серёгой заехали за Петром, отдали ключи от своего джипа. Серёга ещё с полчаса объяснял мне тонкости обращения со своей «ласточкой», хотя мне машина не показалась птицей, скорее больше напоминала древнее ископаемое. Но – вездеход, и мотор гудел ровно, скорости переключались плавно – видно было, что хозяин заботился о ней. Петро закинул в кузов багаж, влез в кабину и, усевшись поудобнее, помахал рукой Сергею.

– Во крутым повыделываюсь, пока вас нет! – крикнул он, подкинув на руке ключи от «лексуса». – Ну, с Богом!

Глава третья

В местах этих не было ничего особо примечательного. Коргонский хребет сравнительно низкий, вечных снегов – «белков» – на нём не имеется, значит, нет и сверкающего разнообразия ледников, горных озер, грозных пиков и всей той высокогорной красоты, пленяющей воображение на более высоких хребтах. Однако суровая привлекательность массивных гольцов, поднимающих свои скалистые спины над мохнатой тайгой, горы, морскими волнами накатывающие на подножия скальных пиков, вознаграждали за довольно скучное существование в узких улицах Барнаула, в выхлопных газах потоков городских дорог, в четырёх стенах офисов, где проходила последний год моя жизнь.

Коргон форсировали по малой воде без потерь – Серёгина «ласточка» перемахнула через реку, едва замочив колёса. Мотор работал ровно. На правом берегу Коргона дорога пошла круто вверх и была, к моему удивлению, довольно накатанной. По ней ездили, ездили часто, ездили постоянно. И сейчас местами были заметны свежие следы квадроцикла и отпечатки колёс мощного «Урала». «Интересно девки пляшут», – подумал я, вспомнив болтовню Серёгиных женщин.

Хотя, с другой стороны, там же рудник, рудник работает, добыча есть – так, во всяком случае, в документах показано – Аллочка, хоть и сердита, а переслала мне их вовремя – добыча ста килограммов чернового золота за прошлый сезон и столько же сдачей оприходовано аффинажной фабрике. Хотя там было написано, что частично снабжение идёт грузовыми вертолётами. Во всяком случае, один из предыдущих собственников предпочитал такой способ транспортировки.

Незаметно перевалили через Седло, и взгляду открылась долина Коргона. Широкая река катилась по камням, бурлила, врезаясь в пороги, а ниже тёмным ковром раскинулась алтайская тайга.

ГАЗ-66 довольно бойко катил по дороге. Я полностью сосредоточился на управлении, дорога стала хуже, а Петро увлёкся созерцанием природы. Затормозил резко, едва успев нажать на педаль – почти неразличимые на серо-жёлтом фоне, прямо на пути сидели пушистые зверьки, мне сначала показалось, что котята.

– Смотри, какие пикунята! – воскликнул Петро с восторгом. – Поздно мама окотилась, как они зиму переживут?

– Петрух, жалко котят. А может, заберём? – предложил я, тут же мысленно обругав себя за несвойственную раньше сентиментальность.

– С дуба рухнул?! Сразу видно – городской! Мы выйдем, а тут и мама нарисуется. А если не нарисуется сразу, то мстить будет. Выследит и, пока не ушатает или сама не погибнет, не отступится. Очень упорный зверь.

– А почему «пикунята»? Не птицы же.

– Да кто его знает, так называют детёнышей рыси. Дед так мой говорил, отец тоже – да все. Ты двигатель заглуши и из кабины не высовывайся – сейчас мать уведёт их. И окно закрой.

– Зачем?

– На всякий случай. Подними, говорю, стекло, бережёного Бог бережёт.

Рысь объявилась минут через пять, я даже сигарету выкурить не успел. Совершенно без страха вышла на дорогу, прыжок – и она рядом с детёнышами. Залепила затрещину одному рысёнку, схватила за загривок другого и одним скачком исчезла в зарослях.

– Ты бы не курил, – попросил Ботаник, – рыси не переносят запах табака.

Я усмехнулся в ответ:

– Что нам в машине сделается? – и тут же потолок кабины содрогнулся под тяжестью тела – зверь прыгнул с ближайшего кедра. Скрежет когтей по железу неприятно резанул уши, но рысь тут же спрыгнула на дорогу, независимой походкой дошла до второго котёнка и, ухватив его, прыгнула в заросли на обочине.

– Фу… – выдохнул я, только сейчас заметив, что потушил сигарету голыми пальцами.

– Хозяйка, – усмехнулся Петро. – Хорошо, заметил их, а то бы до ветру потом не выйти, если б раздавили.

– Да скажешь тоже! – отмахнулся я, впрочем, не сомневаясь, что так бы оно и было. – Задержала, зараза. Что за день сегодня? Сплошные проволочки, и всё из-за фауны, что б её! Сначала Серёгина корова, теперь вот это…

Потом, немного позже, я благодарил лесную кошку за нечаянную задержку, но сейчас мне хотелось рвануть с места в карьер – быстрее попасть на рудник, быстрее разобраться с обстановкой и вернуться назад – только сейчас дошло, что у меня будет ребёнок! Смотрел на рысь, на то, как она управлялась с котятами, а перед глазами стояла Аллочка. Я пока не знал, как относиться к предстоящему отцовству. В книгах пишут, в фильмах показывают, что известие это принимается радостно, празднуется, но ничего такого не было – я просто не знал, как реагировать…

– Ты сильно не разгоняйся сейчас, – голос напарника вывел меня из раздумий. Я посмотрел на него, подняв бровь. – Там что-то типа бома будет, – Ботаник сидел с ноутбуком на коленях, краем глаза я видел раскрытую вкладку с картой. – Бом – это гора, которая вплотную подходит к реке, – пояснил он, – и дорога идёт по самой кромке воды. Можно было бы форсировать на левый борт Коргона, но брода тут нет. И местные по этой дороге ездят, не пересекая реку. А глубина не знаю, какая, тут не указано.

Я не стал дёргать судьбу за усы, встреча с рысью напомнила об осторожности.

– Карабин вытащи на всякий случай… Далеко «Сайгу» положил?

– Да вот он, – и напарник, захлопнув ноутбук, нагнулся.

Это его и спасло. Выстрел грянул оглушительно. «Из подствольника, что ли, бьют?» – промелькнуло в голове. Я автоматически заглушил двигатель и, нашарив у сиденья оружие, как можно незаметнее вывалился из кабины на землю, едва протиснувшись между бортом и скалой, заполз под кузов. Выстрелили второй раз, кажется, пробили переднее колесо. И тут застрекотала наша «Сайга» – Петро стрелял короткими очередями. Заметив шевеление листвы на том берегу, я тоже выстрелил. Показалось, что кто-то закричал, но из-за шума воды был не уверен. На том берегу кто-то проламывался сквозь подлесок, кустарник ходил ходуном.

– Всё, ушёл! – крикнул из кабины Петро. – Что там с машиной?

– Да нормально, если пуля только лобовое стекло разнесла, то нормально. А колесо сменим, там под тентом в кузове запаска лежит. Вылезай давай.

Ботаник спрыгнул на землю и, стряхивая с себя стеклянную крошку, сказал:

– До храма доберусь, рыси свечку за здравие поставлю. Как спасительнице моей гениальной башки.

– Лучше мне поставь – не сказал бы тебе за карабином нагнуться, была б в твоей гениальности дыра как раз посреди лба, – проворчал я, присаживаясь у колеса. – Что встал? Тащи инструмент, запаску скидывай.

– Яшк, ты, конечно, главный, но давай лучше проедем немного. Тут места совсем мало. Если бы не низкая скорость, то мы б сейчас на те вон пороги, как шашлык на шампур, наделись бы, на это и рассчитывали. Засада правильно сделана.

Я не стал спорить. Кое-как на спущенном колесе объехали скальный выступ и так же, потихонечку, спустились на небольшой галечный пляжик. Коргон здесь был поспокойнее, образовывал небольшую заводь.

– Время сколько?

– Три часа, темнеть скоро начнёт, – ответил Петро из кузова. – Держи инструмент. – Я принял ящик, потом поймал запаску. Из-под тента высуналась вихрастая голова Ботаника. Он поправил очки и с непонятным энтузиазмом в голосе сказал: – Пулю нашёл. Глянь, Яков, какой экземпляр. Били, скорее всего, с берданки, пуля самодельная, свинцовая, литая. Такую найти – постараться надо. Сейчас умельцев не осталось, оружейники как класс вымерли. На, оцени. – Я взял, повертел в руках, подкинул на ладони свинцовую лепёшку – пуля при ударе сплющилась, превратившись в плоский блин размером с пятирублёвую монету. – Партизаны в Гражданскую войну такими белочехов мочили. Колчаковцев тоже. Вообще, технология простая – брали свинец, заливали его в форму и…

– Я был не прав, – перебил его я. – Аккуратной дыркой во лбу ты не отделался бы, брат. Всю башку на черепки бы по кабине разметало. Так что ты в рубашке родился. Ладно. Оставаться с ночёвкой здесь нельзя.

– Думаешь? Он второй раз не сунется – там берег, видал, какой?

– Он не сунется, а вдруг не один? Вдруг сообщники? На лошадях или на квадроцикле том же. Вот что, давай налегке, рюкзаки взяли – и пешочком, на раз-два. Тут. Если память не подводит, километрах в двух база будет – сгорела, но там, насколько помню, заимка рядом была. Колесо до темноты всё равно сменить не успеем. Хотя…

– Яшка, ты иногда как начнёшь проблемы на пустом месте выдумывать, так просто по башке тебе стукнуть охота. Чего пригрузился-то? Да мы эти два километра на машине хоть на трёх колёсах, хоть на двух проедем.

– И помнём обода, а Серёга потом за свою «ласточку» скальп с нас снимет. – Я не стал говорить, что очень не хочу ночевать на базе, там, где последний раз видел Сергеича – в день рождения криминального авторитета по кличке Жбан, я лично его не знал, мужик из Энска. Так, краем уха слышал, что серьёзный человек. Собственно, и сбор был по этому поводу – с реками спиртного, с щедрым угощением, с девочками и диджеем, очень популярным в то время, – в качестве тамады.

– Да ничего, доедем, – отмахнулся Петро, закидывая колесо назад, в кузов. – А ты что такой бледный? Из-за ободов, что ли? Да не переживай так! Ничего с ободами твоими не будет… давай ящик с инструментом назад… Уж за два километра не помнутся! А если здесь машину оставим, к утру от неё даже следов не останется, что-то, смотрю, место здесь не такое дикое и безлюдное, как пишут в Интернете. Народу, как на Красной площади!

Память меня не подвела – база, а точнее, то, что от неё осталось, находилась в полутора километрах выше течения, сразу у дороги – надо было только знать свороток и не пропустить его. С дороги её было не видно, утёс закрывал, но повернёшь – и взгляду открывается небольшая долинка среди гор. Место живописное, даже развалины его не портили. Основой дом полностью выгорел, кое-где из травы торчали остатки стен. Воротные балки тоже уцелели, ворот не было – местный люд после пожара хорошо поживился, специально посмотрел – даже петли сняли. Но осталась нетронутой сторожка. Я пнул дверь ногой, посветил фонарём. Петро глянул поверх плеча и присвистнул:

– Смотрю, место обжитое!

– Нам сейчас это до лампочки, друг мой учёный. Всё, привал. Быстро соображаем пожрать – и отбой. Дежурим по очереди. И смотри не усни, как тогда в Поломошном, на Кривой пучине.

– Это когда у тебя крышу рвало? – хохотнул напарник, сбрасывая рюкзак на пол.

Я усмехнулся – видел бы он раньше это помещение. Помню, тут стоял угловой диван, длинный стол, компьютеры и монитор – тогда жутко дорогой, плоский, на который выводились данные с видеокамер, установленных по периметру ограды. Сейчас здесь остался только длинный стол, за которым обычно обедала пехота. В углу отсутствующий обитатель соорудил что-то вроде топчана, аккуратно заправленного клетчатым байковым одеялом. На гвоздях, вбитых в стену, висели фуфайки, ватники, бушлаты, длинный тулуп, ещё какие-то вещи. Рядом полка, самодельная, но очень крепкая, аккуратная. На ней кастрюли, стопка мисок. Подошёл, посмотрел – надо же, миски глиняные, с росписью. Рядом, в пол-литровой банке ежом топорщатся ложки, вилки, ножи. Тут же пачка соли, сахар, мука в холщовом мешочке – килограмма три-четыре. Странно, вроде места не сильно глухие для охотничьего стана, но и за это спасибо! Ведро, веник, в углу фляга с водой, стопка дров возле печки. Печка, видимо, недавно выбелена – ни пятнышка, была в исправном состоянии. Открыл поддувало – чисто. За печку заткнута стопка журналов, дрова тоже заряжены, остаётся только поднести спичку, что я и сделал. В горах в сентябре только солнце село, сразу холод, как бы тепло днём ни было.