Текст книги "Бегство из рая. Emigration.ru (сборник)"

Остров Эмиграция

По шкале стрессов эмиграция, как и смерть близких, приравнивается к сотне, самому высшему баллу.

(из справочной литературы по психологии)

Сперва были эйфория и восторг от долгожданной свободы. Потом наступила полоса разочарований – охи, стоны, слёзы, лингвистические муки и шок первых впечатлений, нечеловеческая усталость и наконец – осознание, желание сформулировать, до конца осмыслить, ответить себе на такой, казалось бы, тривиальный вопрос: «Так что же такое эмиграция?»

Эмиграция последней волны, не очень идейная и где-то даже «колбасная», непривычно интернациональная, постсоветская и по-российски безоглядно-бесшабашная, в основном безденежная и униженная, спасающаяся от экономических дефолтов и от бесконечных локальных национальных конфликтов, что стало с тобой за эти последние 15 лет?

Растворилась, сгинула в чужом краю или стала новым явлением, новым культурным островом зарубежья? Что успела, для чего отдала столько молодости, энергии, таланта, надежд и жизненных сил?

Еще не пришло время статистических расчетов, еще впереди витийствования интеллектуалов и культурологов, но уже есть огромный архив нашего опыта, чувств, наших мыслей, наблюдений, наших ответов и наших вопросов.

«Эмиграция – это особый жанр и особые правила выживания…», – когда-то давно записала я в свой дневник, обозначив тему – Дневник эмигранта. Этот литературный жанр обладает потрясающей особенностью, он написан самой жизнью, судьбами тысяч людей, оказавшихся в эмиграции. На страницах этого живого документа нет придуманных сюжетов, нет лихо закрученных интриг, ведь эта живая литература создавалась не в комфортных писательских кабинетах, не в элитарных домах творчества, не на переделкинских дачах, не в уединении приморских вилл на сверкающем Лазурном берегу.

Бег от себя. Бег от судьбы. Бег от страны. Жестко, прозаично и страшно. Почти как в итальянском черно-белом неореализме.

«…А потом были поезда, холодные и злые. Одержимость и безразличие растворяли лица людей, превращая их в серое размытое пятно. Я выпил бутылку водки, время сжалось, а потом исчезло. Оно вернулось поздним вечером, когда я открыл глаза и увидел Её. Она смотрела на меня пьяного и отупевшего, и плакала…

Потом тоже была жизнь, которой я буду стыдиться и гордиться поровну…»

Так мощно и жутко описывает начало своей дороги в эмиграцию Владимир Ободзинский в рассказе «Чужая жизнь».

Помните, у Бориса Пастернака «Февраль… Достать чернил и плакать. Писать о феврале навзрыд…»?

Убеждена, что новая волна эмигрантской литературы 90-х, написанная кровью и обнаженными нервами, трагедиями и неимоверной волей, высотой человеческого духа и азартом победы над собой достойна нашего самопризнания и прочтения. В эмиграции оказалось так много наших любимых писателей, знакомых по прошлой жизни. Это и Василий Аксёнов, и Владимир Войнович, Дина Рубина, Анатолий Алексин, Григорий Канович, Эдуард Тополь и Александр Генис, Анатолий Гладилин… этот список, безусловно, можно продолжить, но я о другом. Не они авторы Дневника эмиграции последней волны 90-х. По законам этого жанра, где каждая строка пишется собственной болью, я выскажу, возможно, спорную мысль, но тот, кто живёт в эмиграции, меня поймёт. Эмиграция для людей известных и для обычных людей «из толпы» – это абсолютно разные траектории, с разными законами выживания и разной степенью болевого шока, хотя сравнения здесь едва ли уместны. Об «окаянных днях» эмиграции 90-х когда-нибудь расскажут страницы прозы наших соотечественников, написанные в Израиле и Канаде, Америке и Германии, Италии, Бельгии, Норвегии, ЮАР, перечень бесконечен.

«Эмиграция – это не только опыт жизни в параллельном мире, но и вход в новое направление в философии, способной обнажить суть человеческой действительности до белизны костей», «Я не еврей, я гораздо «хуже» (здесь можно смеяться), я настоящий изгой, одиночка, тотальный и безнадежный нонконформист. Когда кого-то унижали, это всегда унижали меня, благодаря этому у меня всегда были хорошие друзья и истинные враги. Увы, друзей стало меньше, значительно меньше, теперь мои друзья постигают философию эмиграции…», – сколько пронзительной, выстраданной мудрости в этих скупых мужских строках, сколько за ними пережитых испытаний.

«Мне хочется думать, что в Израиле люди ближе друг другу, их должно объединять чувство опасности, чувство постоянного присутствия врага. Или я ошибаюсь?» (В. Ободзинский)

Ну что ответить? Как неоднозначны люди и их поступки? Что нет логики в человеческом несовершенстве, и что даже в декорациях войны не только любят и сострадают, но и лгут, предают, изменяют, даже себе?

И всё же в мире людей есть огромный нравственный потенциал, когда мысли и переживания выходят за пределы географических границ, когда нормальная человеческая реакция на происходящие безумства, войны и катастрофы – это строки, обращенные к людям, которые еще не разучились чувствовать чужую боль. И строки эти написаны не у нас, на горящей земле, а в благополучной, элегантной Европе:

«Когда теракт происходит в любой точке Земли, я вижу вину в этом всего мира. Не знаю, как у вас, но здесь все новости начинаются с трупов, а заканчиваются либо футбольными победами либо бриллиантовой жизнью кинозвезд. Я все больше убеждаюсь в том, что мы живем в эпоху моральной гибели цивилизации».

Проза эмиграции. Новая волна. Новые имена. Чаще эта литература представлена на интернет-сайтах и самиздатом, в русскоязычных газетах и журналах; она еще не обобщена серьезными издательствами, еще не признана корифеями литературы и дотошными критиками, она еще в пути… В поиске форм и конструкций, стиля и ритма, но не сюжетов; сюжеты выбраны Временем, в котором живём и в котором заново учимся жить.

Если бы это были только примитивные штампы эмиграции о профессорах, моющих тарелки в грязных забегаловках, или об уборщиках мусора, имеющих третью степень по философии, о растерянных женах, сбегающих от молодых здоровых мужей к местным старцам-миллионерам или о рабском труде на чужих плантациях, о детях, заброшенных и забытых неудачливыми родителями или о бездомных, сломленных неудачами… Если бы только об этом, то можно было бы сказать, что это эмигрантская «чернуха», «негатив»; наслышаны и устали. Хотим, наконец, уйти и забыть!.. Но эмиграция стала не просто частью нашей жизни, она уже сама жизнь… и постепенно вытесняет все наши прошлые сюжеты на периферию памяти, чтобы когда-нибудь их уничтожить, сжечь, как забытые ненужные письма. И это опасно; беспамятство всегда разрушает личность, оно цинично и примитивно по своей сути, даже если мы и захотим всё забыть в силу инстинкта самосохранения.

«Жизнь нас несёт в своём потоке, мы подчиняемся так или иначе, даже если пытаемся переменить её ход. Наше прошлое „оттуда“ и настоящее „здесь“, эти две зоны не должны соприкасаться, так же, как два полюса высокого напряжения, в противном случае – возникает психический шок, который больно бьёт, а иногда убивает…», – читаю страницы Алекса Рубина из Чикаго. Странно, но я тоже к этому пришла, хотя не сразу. Старые фото, старые письма и адреса, номера телефонов «оттуда» – всё бережно храню, но признаюсь: на самой далёкой полке или в закрытых на ключ выдвижных ящиках стола… Помните детскую сказку о чёрной комнате, в которую вас просили НЕ ВХОДИТЬ?

Аналогичные ощущения … Волнение и страх…

«Родина – это не березы и не троллейбусы, родина – это близкие люди, которых нет рядом. А значит, и родины нет…», – я читаю на страницах интернета самый шоковый по восприятию роман, роман эмиграции. Мысли сотен людей, сконцентрированные в едином эфирном пространстве, кричащие в бесконечность, незащищенные и до прозрачности чистые пугают своей завершенностью: «После многочисленных экспериментов над собой и в результате многолетних наблюдений я пришел к выводу, что главной и, возможно, единственной причиной всех бед человечества является ложь с ее зародышем – самообманом…»

Исповедальные строки эмигрантов. Похожие судьбы. Моё поколение. Жесткая непридуманная хроника страшных лет.

«Из моей области за один год выехало 20 000 (!!!) еврейских семей, не человек, а семей! Об этом никто не говорит. Уехали все мои друзья, разбрелись по всему миру, я каждый день видел их окна, ставшие для меня безглазыми черными дырами. В конце концов я тоже разбрелся по всему миру – Америка, потом Польша…»

Эту страшную правду когда-нибудь будут изучать, как исторический документ, факт жертвоприношения Культуры в период падения высочайшей Империи, которую её лукавые правители не смогли, не захотели ни защитить, ни спасти, ни сохранить.

«Страшно и мерзко мне было видеть народ, ликующий… Освобождение квартир… Украина „без жидов и москалей“. Я видел, как в одной из лучших библиотек моего города молодые девочки-библиотекарши со смехом снимали со стен портреты русских писателей, чтобы потом сжечь их во дворе…»

«Холокост… новый, но уже нравственный, Холокост..?»

И как ответ другое мнение, другая позиция, другой подход: «…сравнивать эмиграцию с Холокостом (дословно, с сожжением), по-моему, совершенно неправильно. Эмиграция – это выбор, при Холокосте выбора не было».

До сих пор помню гарь вокзалов, усталость и опустошенность; казалось, что не хватит сил… Хватило, «…ни одна таможня не сумела у нас отобрать – наши знания, нашу любовь к книге, нашу культуру».

И наши дети, уже рождённые в других странах, не удивляйтесь, всё чаще берут в руки русскую книгу, наверное, чтобы понять нас, неисправимо «русских» родителей…

«У дочки в университете есть предмет «Русская литература», на который она неожиданно записалась. Они читают в оригинале Зощенко и других писателей и потом пишут сочинения, делают доклады по прочитанному. Кроме русских студентов, есть даже два американца. Сейчас они пишут сочинение – как ты думаешь, о чём? Об эмиграции!» (А. Рубин)

Так что же такое эмиграция? И как нам выстоять, как не потерять себя? Листаю, листаю страницы … Спорю, соглашаюсь, удивляюсь и опять спорю…

«Это мы? люди, это мы? боги, это мы? дьяволы и ангелы…» Но всё ли зависит от нас? «…ну почему надо так долго жить, блуждать в кромешной тьме обмана, ставшего истинной религией мира людей, чтобы встретить за всю жизнь так мало людей, не зараженных этой страшной неизлечимой болезнью? ложью???» (В. Ободзинский)

В жизни есть категории, на осознание которых уходит вся жизнь, ведь так сложно обозначить и объединить взаимоисключающие понятия и миры. В современной литературе часто используют приём неоконченности сюжетов, так воспользуемся этой уловкой, ведь наш роман с эмиграцией ещё не завершен…

p. s.

Когда мой очерк был уже набран, я неожиданно получила письмо на заданную тему из Европы, где очень буднично и достоверно была нарисована еще одна картинка незнакомой нам в Израиле эмиграции: «Албанцы, сербы, македонцы, индусы, поляки, украинцы, молдаване, пакистанцы, словаки… Эта молчаливая, шепотом переговаривающаяся очередь – лучший индикатор для определения – где в мире война, разруха, голод, безработица, бесправие… мы встанем в разноцветную очередь, зажав в руке свой номерок и пытаясь объяснить нашему ребенку необходимость стояния в этой иммигрантской толчее за правом на жизнь. И, когда нас впустят в комнату пыток с заветным окошком, в нем, возможно, будет сидеть то самое существо женского пола, презирающее парикмахерские, с дергающимся веком, зевающее и ковыряющееся в ухе. Ее неряшливый скользкий взгляд лизнет наши бумаги; потом быстрым, спотыкающимся и плохо понятным говорком существо вынесет ПРИГОВОР моей семье».

Эмиграция продолжается…

(использованы дневники В. Ободзинского, Италия; А. Рубина, США; личные письма; материалы интернета).

Жить в Израиле

И когда я закрыла свой дневник, уверенно считая, что все всё и так знают о нашей жизни Здесь, что это уже слегка не актуально, что уже проходили… – я вдруг получила письмо из России, где просят рассказать, задают вопросы, где хотят понять и принять, хотят быть вместе в такое непростое, жесткое для всех время.

Свои наброски, не претендующие на аналитические обобщения, свой взгляд и своё видение страны и «Русского Израиля «я назову кратко и понятно: «Путевые заметки на страницах острова Алия». И чтобы не отвлекаться, буду отвечать по порядку, ничего не придумывая и не украшая.

Но сначала, разрешите представиться.

Меня зовут Ирина, и когда в детстве я слышала песню на слова русского поэта – классика «Арина, мать солдатская», то, поверьте, не думала, что это будет и про меня. Мой сын – солдат Армии Обороны Израиля. А ведь казалось, что всё, что связано с Войной, осталось в размытых от времени черно-белых послевоенных кадрах. Казалось, что реальность полузабытых фильмов «Летят журавли» и «Баллада о солдате» никогда не повторится. Но в жизни не стоит зарекаться. Всё случилось иначе…

Я в Союзе была молодой и легкомысленной, преподавала архитектуру и была влюблена в целый мир, а если серьёзно, то только в Израиле я стала взрослой, стала задумываться над смыслом Бытия, выучила кучу новой информации, приобрела несколько дополнительных профессий, успеваю безумно много дел делать одновременно: даже пить утренний кофе в машине и красить губы в лифте, но при этом у меня иллюзия, что Всё только начинается… Но так не бывает! А значит, мы уже давно в пути. И я отвечаю на Ваши вопросы.

«Нас интересует тема «современный Израиль»», – пишете Вы.

«Хотелось бы услышать рассказ о конкретных людях, взаимоотношениях, событиях, как одет, что говорит, что ест, пьет, как ругается. Сколько стоит номер, обед, из чего состоит жизнь. Мы поразительно мало знаем об Израиле…»

А жизнь всегда состоит из мелочей, наших частностей: нашего настроения и самоощущения, нашего характера и мотивации, настойчивости и веры в себя, и просто – нашей удачи. Но стоит помнить, что в жизни не бывает репетиций, всегда мы в ней проживаем свою роль до конца, свою судьбу, свои ошибки и почти всегда только потом начинаешь понимать, насколько любая ситуация многовариантна и непредсказуема; так что – не судите строго, это только еще одно мнение, еще один взгляд, еще одна попытка обобщить и осознать наш «современный Израиль».

Я приглашаю Вас на прогулку по залитому осенним солнцем сверкающему Иерусалиму. Мы не спеша пройдёмся от элегантного, нарядного «Машбира» (аналог центрального Универмага), который расположен в самом центре столицы, до Яффских ворот Старого города, через Иерусалимский пешеходный Арбат – всегда праздную, полную туристов, улицу Бен-Иегуда, спустимся по торговым рядам тесной и шумной улицы Яффо, пересечем гранитную площадь мэрии и окажемся перед средневековой крепостной стеной Старого города, за которой Всё начиналось в этом бренном и уставшем мире.

Там были величие Второго Храма, «Тайная Вечеря «и Голгофа, там буйствовал царь Ирод и там осталась затерянная в веках Стена Плача. Но сегодня мы о другом. Мы о нашей современной жизни в Израиле, не правда ли?

Не удивляйтесь разнобою стилей, наречий и непохожести лиц, перед Вами «новый Вавилон» в еврейском исполнении. Это пёстро, театрально, ярко, не всегда понятно, но так есть и, наверное, будет еще много лет. Светские израильтяне одеты небрежно и асоциально, т. е. по внешнему виду трудно определить, к какому социальному слою относится господин в шортах и мятой футболке в сандалиях на босую ногу, громко говорящий по мобильнику, или юная леди в куцей маечке с оголённым пупком в о-о-о-чень тесных джинсах с множеством каких-то папок в руках и обязательным рюкзачком за спиной.

Наши «русские олимы» подчеркнуто нарядны, что днём в жару смотрится несколько вычурно и не к месту – увы, здесь свои правила соответствия и это надо принять.

«Ваши русские всегда в дорогих украшениях днем на работе… Неужели больше некуда?» – интересовалась моя начальница-американка, приехавшая в 80-х студенткой университета на экскурсию в Израиль, влюбившаяся в местного религиозного еврея-марокканца, родившая ему кучу детей и при этом – первоклассный менеджер, профи высокого класса, оставшаяся смешливой девчонкой в строгой религиозной шляпе и в длинной юбке, как и подобает религиозной еврейке.

Когда мы в далёком 91-м только приехали в Иерусалим, мы снимали квартиру в респектабельном районе Мошава Германит. Это был Благополучный, буржуазный Израиль выходцев из Германии. В школе, где учился мой сын-первоклассник, учились дети израильского Middle Class.

Каково же было моё удивление, когда по утрам я наблюдала одну и ту же выразительную картинку: растрёпанные, без косметики, в домашних пижамах и потёртых тапочках-шлёпанцах, мамы одноклассников моего сына на шикарных сверкающих машинах привозили своих чад на уроки. Они, не стесняясь своей небрежности, весело щебетали между собой, разговаривали с учительницей, и взгляд их при этом выражал такую непогрешимую уверенность в себе, такую значимость, что все мои вопросы просто испарялись в дыму их дорогих сигарет. Но эти же дамочки в вечерних ресторанах могли сразить Вас потрясающими нарядами из самых дорогих французских бутиков. Так это принято и невозможно комментировать – mix Азии и Европы.

Но Вы интересовались деталями, не будем отвлекаться. Предлагаю выпить в маленьком кафе на Бен-Иегуда чашку дымящегося кофе с горячим сэндвичем, послушать уличных русских музыкантов (увы, филармоний в маленькой восточной стране для нашей Алии явно не достаточно!) и – вперёд по страницам наших впечатлений. Любителям кофе могу порекомендовать заказать «кафе Афух», это вариант популярного в Европе итальянского кофе «Лате», безумно вкусно и изысканно. Наш скромный ланч стоит приблизительно 35–40 шекелей на человека, но не удивляйтесь, если это обойдётся вдвое дороже. Мы в центре столицы, центре туризма, цены взвинчены… А если хотите вкусно и недорого пообедать, то – Вам в грузинский ресторан «Кенгуру», расположенный в лабиринтах двориков возле Старого города. Это неброский ресторанчик для знатоков, где всегда пахнет разными травами, особенно кинзой, вином, где дымятся вкуснейшие шашлыки, зажаренные при Вас гостеприимным хозяином. В зале всегда полумрак, прохладно в любую жару, тихо и умиротворенно, даже не верится, что за окном бушуют политические страсти, что страна разрывается от кризисов и противоречий, что «покой нам только снится…». На Яффо множество маленьких магазинчиков, забитых недорогим и некачественным товаром, покупать не советую. Покупки лучше всего сделать в Тель-Авиве, где масса магазинов на любой вкус, кошелёк и стиль. Для модников рекомендую кеньен (торговый центр) «Арена» в Герцлии Питуах, где расположены самые престижные бутики самых престижных европейских фирм. Вы попадёте в мир красоты и изыска, хорошего вкуса и потрясающего дизайна, советую не пропустить, даже если и не решитесь покупать фирменную безделицу по астрономической цене.

Но не будем распыляться во времени, ведь мы с вами в Иерусалиме, Вечном Городе, где всё заполнено мистическим смыслом, где совсем рядом – другие, духовные, миры и где считывается самая главная информация наших судеб на этой Земле.

В Старом городе важно и значительно Всё. Не отвлекайтесь на сувениры, на торговые ряды, жаль… Здесь нужно Всё успеть! Увидеть, прочувствовать, впитать энергетику и осознать… Ведь именно Здесь Всё начиналось. У Стены Плача вы напишете просьбу, записочку к Б-гу, и Он обязательно услышит и поддержит вас, надо только О-о-очень верить.

Но я так и не ответила вам – «из чего состоит жизнь в Израиле?»

Сложно обобщать, ведь у каждого из нас, живущих здесь, жизнь сложилась по своему индивидуальному сценарию, известному только ему одному. И всё же попытаюсь ответить. В нашей жизни, безусловно, присутствует философия осознанного ВЫБОРА, иначе просто невозможно понять, невозможно принять страну, где приходится ежедневно жить в экстремальных условиях повышенного риска, где приходится ежедневно бороться за право профессионально работать в условиях безумной конкуренции и экономического спада, бороться за право оставаться собой, бороться за постижение нового культурного пространства, нового языка, новой среды обитания, новых обычаев и другой ментальности. Оглядываясь назад, мы помним и храним в памяти всё самое дорогое оттуда, но не сворачиваем со своего пути, не уезжаем в другие благополучные, сытые страны, не возвращаемся, не сетуем, а стиснув зубы, идём вперёд, веря, что всё Хорошее еще будет на этой НАШЕЙ ЗЕМЛЕ.

А если высокопарно, то может, в реализации национальной еврейской идеи и есть наша миссия и наше предназначение?

В будущем году в Иерусалиме…