Текст книги "Бегство из рая. Emigration.ru (сборник)"

Уроки Багдада

(Израильский коллаж; военного времени)

То, что атака Багдада неминуема, понимали все.

Напряжение росло и уже зашкаливало безумством истерии, которую подогревали СМИ всех существующих в мире каналов информации. Обыватели спорили и делали ставки.

Интернет сотрясался от противоречий, безумных прогнозов и предчувствия чего-то глобального и неотвратимого. Аналитики подсчитывали коэффициент потерь и расстановку сил в обновленном пост-иракском мире. Фокус мирового внимания был прикован к нашему региону. В воздухе висел свинцовый запах войны.

А в непосредственной близости к месту событий находилась наша маленькая страна, не участвующая в предполагаемых военных событиях, но ожидающая гипотетических ударов от агонизирующего иракского диктатора. И в этой непростой обстановке жили тысячи моих сограждан, объединенных на какой-то миг одной судьбой, одной опасностью, одной надеждой, что Б-г не оставит, не забудет о нас. Мы все не знали – «Когда?», но четко понимали, что может быть ВСЁ.

Сегодня я уже уверенно могу сказать: мы все стали старше еще на одну ступеньку жизни, такой разной у каждого из нас. Уроки этих тревожных дней я записала, чтобы когда-нибудь рассказать.

Но прежде совсем о другом.

Когда-то мне наивно казалось, что от опасности можно убежать: улететь на самолете, уплыть морем или уехать в последнем плацкартном вагоне поезда дальнего следования, стоя в дымном тамбуре в тесной толпе, без билета, без вещей, но спасаясь. Теперь я точно знаю, что рецепт выживания значительно проще и сложнее. Уроки тех дней меня научили хладнокровию и почти йоговскому спокойствию. Как всегда, вдруг, неожиданно и необычно на меня снизошло откровение в виде информации самого банального образца. Гуляя по Интернету, я набрела на скучный непрофессиональный сайт пожилого эмигранта, публикующего записки из своей не очень удачной жизни.

Изложение было сбивчивым и корявым, все события его серой жизни в американской глуши были тусклыми и незначительными, но я почему-то все же задержала внимание и стала читать текст, набранный мелким нестандартным шрифтом. Кто-то давал мне сакральные знания, которые мне так здорово пригодились в эти непростые предвоенные дни, кто-то мне подсказывал… только надо было его понять, расшифровать. Со страниц пахнуло душным старомодным стилем:

«Мой друг открыл ящик комода своей жены и достал нарядный пакетик, завернутый в подарочную бумагу. Он выбросил пакетик и горько взглянул на шелк и кружева. Это было тончайшее белье цвета взбитых сливок с серебристо-сиреневыми атласными вставками.

– Я купил ей, когда мы были в первый раз в Нью-Йорке. Это было 8 или 9 лет назад. Она никогда его не носила. Она хотела сохранить эту красоту для особого случая. И сейчас, я думаю, пришел тот момент». Он подошел к кровати и положил белье к другим вещам, взятым из похоронного бюро. Его жена умерла. Когда он повернулся ко мне, он сказал:

– Ничего не сохраняй для особенного случая; каждый день, который ты проживаешь, – это особенный случай».

А потом компьютер завис, и текст исчез в паутине интернета.

Но с этого момента мне стало легче и проще. Опасность уже не пугала, не сковывала волю, не поглощала ум, не воздействовала на эмоции. Я просто жила в сегодняшнем дне, где все было отныне важно, значительно и неповторимо.

Мы мерили всей семьей противогазы, абсолютно не думая об их страшном предназначении и очень условной эффективности. Мы покупали клейкую ленту в непривычно длинных очередях и заклеивали окна в специальной герметической комнате, закупали бутылки с минеральной водой и консервы, и еще, и еще… Но при этом эмоционально мы жили обычной жизнью, без паники и депрессий. Мы жили в своем дне, наслаждаясь самыми простыми вещами. Так, наверное, живут птицы и, наверное, так духовно был первоначально задуман наш мир.

Когда-то моя религиозная сотрудница, умница Авиталь, сказала:

– Не волнуйся, есть кому подумать о нас.

И так выразительно посмотрела на выцветшее хамсинное небо, что невозможно было ей не поверить.

Но вернёмся к интернетному тексту незнакомого пожилого американца:

«Отныне я каждый день пользуюсь своими хрустальными бокалами. Я одеваю свой новый пиджак, чтобы пойти в супермаркет. Мои любимые очень дорогие духи я использую каждый день вместо того, чтобы наносить их только по праздникам».

Но выйдем из загадочных компьютерных лабиринтов и еще раз вспомним эти трудные дни ожидания.

Я помню, как было непривычно малолюдно на улицах, как тревога была разлита в воздухе и как страна замерла у телевизоров. Все напряженно ждали. Но мне уже не было страшно, я жила в своем Дне, проходила свою единственную траекторию движения, а все остальное было закодировано, неизбежно и неизвестно, но Там, в дне, который еще не наступил. Помню еще огромный непривычно пустой бассейн в разгар выходного дня, в этом было что-то ирреальное. Было все, как обычно: спасатели, тренажерные залы, сауна, но только без людей. Мы с мужем были одни в бассейне, от наших голосов в замкнутом пространстве поднималось ввысь эхо, и создавалась иллюзия, что мы проигрываем какой-то сюрреалистический сюжет. По дороге домой мы заехали в маленький придорожный ресторанчик, что на перекрестке перед поворотом в сторону Газы.

И, вдруг, я поняла, что коренным израильтянам давно известен рецепт выживания, подсмотренный мной в Интернете.

Они, как и я, жили ОДНИМ нашим светлым, солнечным днем, дыша морем и весенними цветами, которые в изобилии начинают цвести уже в феврале. Они жили, работали, отдыхали, любили, воспитывали детей, как всегда, получая максимум удовольствия от проживаемого Дня. Ресторанный зал был переполнен. Смешались иврит, русский, испанский, румынский, польский… Было весело и немножко хмельно. Хозяева ресторана угощали посетителей пивом и «Калифорнийским мерло». Пили все и не по одному бокалу. Было вкусно, сытно и очень спокойно. В углу мерцал включенный телевизор, и диктор 22-го канала зачитывал очередные сводки новостей, в районе Багдада все оставалось по-прежнему, без перемен.

Назавтра мой муж улетал в срочную командировку, и я впервые рыдала у него на плече, прощаясь в аэропорту, впервые за много лет мне было страшно расставаться. Но день, о котором пишу, остался островком моей памяти на том самом перекрестке, в том крошечном ресторанчике, где часы истории замерли в преддверии неизвестности.

Еще все были живы. Еще все можно было изменить. Еще не было атаки на Багдад, еще были живы все американские солдаты, еще не было разрушений древнейших памятников Цивилизации и мародерства, в еще не разрушенной гостинице «Палестина» беззаботно шутили журналисты, азартно ожидая драйва «настоящих» событий. Завтрашний день еще не наступил, еще никто на планете не знал, по ком звонит колокол.

Женская война

Я записываю в память своего блокнота этот осенний день, этот час неровным, быстрым почерком. Я тороплюсь рассказать, стоя в плотной незнакомой толпе. Этих людей я вижу впервые, они непохожи, по-разному живут, говорят на разных языках, у них разные обычаи и праздники и, возможно, почти нет никаких пересечений в нашей сумбурной израильской действительности, но… Простите мою неточность, я поторопилась назвать их толпой, отныне они, даже этого не подозревая, мне – отнюдь не чужие. Ведь у нас так много общего, наши ДЕТИ.

Эти люди – родные и близкие солдат, приехавшие на военную базу на принятие Присяги. Родители и друзья, братья и сестры. Сегодня мы все объединены общей судьбой, общей опасностью, общей надеждой общей тревогой за наших ребят.

Боковым зрением отмечаю: коренным израильтянам легче – большие надежные семьи, чаще с патриархальным укладом, живущие общими интересами, едины и в праздники, и в дни испытаний. И на фоне их кланов наши одинокие группки – островки со своей болью и тревогой в антураже далеко не безоблачного бытия.

О, какая это несравненная мощь – большая семья! И почему мы вспоминаем об этом так поздно? Солнечные очки спрячут навернувшиеся слезы, их никто не должен видеть, ведь это наша обычная жизнь.

Щелкают объективы. Снимают видеокамеры. На застывших кадрах этого дня столько незнакомых лиц, с таким похожим выражением лица, в глазах застыли торжественность момента и гордость за своих новобранцев, таких красивых и сильных; отеческая тревога и смятение, немое подчинение той суровой действительности, которая становится на долгие три года нашими обычными израильскими буднями; с бессонными ночами, сумбурными телефонными звонками, мучительным ожиданием и постоянным гнетущим подсознательным страхом. Так в мою жизнь вошла эта тема, имя которой Война. Мне казалось, что за 12 лет жизни в Израиле я так хорошо знаю эту страну, я знаю все сильные и слабые ее стороны, знаю и понимаю менталитет ее жителей, могу объяснить причины больной экономики и все вехи сложнейшей новой истории, мне ясна идеология и философия страны, живущей в зоне повышенного риска, я чувствую корни и религиозное начало древних традиций и обычаев, но… Эта ТЕМА была для меня как бы вне фокуса, тема о которой, каюсь, возможно, намеренно не хотелось говорить. Мы так часто интуитивно уходим от самого важного в жизни, проявляя иногда непростительную слабость. Но в том, что человек слаб, так страшно признаться даже себе; это опрокидывает весь код нашего воспитания, ведь нас учили идти до конца и никогда не сдаваться. О, как хочется успокоить себя, что это всё не так, что просто мы – сумасшедшие родители, склонные всё преувеличивать и драматизировать. Но в подтверждение своих истерзанных мыслей, нахожу в интернете жесткое определение сегодняшней политической ситуации в письме-эссе израильского политолога Льва Вершинина: «Мне кажется, слово «терроризм» уже ничего не объясняет, оно способно лишь запутать. Терроризма больше нет, есть война. Настоящая, полноценная, однако непохожая на предыдущие. Как, впрочем, была непохожа на предыдущие каждая по-настоящему великая война».

Помните, один из лучших романов о войне в мировой литературе – «На западном фронте без перемен» гениального Ремарка? А много ли изменилось в нашем восприятии со времён Первой мировой войны? И стал ли человек сильнее, моральнее, лучше? Ведь человеческая жизнь, уникальная и хрупкая, так беззащитна перед гигантским, безжалостным маховиком Войны, и в этом заложено чудовищное несоответствие. Война – это такая страшная ТЕМА и все, кто видел ее, – это уже другие люди, не лучше и не хуже, но другие. Война – это всегда грязная политика и грязные деньги, кровь и боль, путь в никуда, деградация и опустошение нации, а еще это тяжелейшая мужская работа, которая так часто в Израиле ложится и на нежные девичьи плечи.

Мы так часто молчим, когда надо кричать. Нам так хочется выглядеть респектабельно и благополучно, как все спокойные, цивилизованные страны, как фетишируемая Америка, как невоюющая Европа. Нам так страшно сформулировать нашу военную реальность в огромном поствоенном мире Нового Времени. Но эту Тему нельзя замалчивать, это аморально перед поколением наших детей.

Мальчики и девочки с повзрослевшими лицами, в потертых гимнастерках – это не ближневосточная экзотика, это наша жизнь и наша трудная реальность, наши воюющие дети, молодость и надежда, будущее нашей страны.

Я вспоминаю сейчас эпизод, который привел меня в шок в далеком 91-ом: переполненный иерусалимский автобус в час пик, на передних сидениях развалились двое солдат, огромные грязные ботинки закинуты на противоположное сидение… Первая реакция? Ужас!!! Возмущение! Мне даже сейчас стыдно, ведь я тогда не знала НИ-ЧЕ-ГО о том, что рядом идет Война. Не знала, сколько было у них бессонных ночей, сколько километров по песку и грязи, по вязкому бездорожью прошагали они в этих самых свинцовых ботинках… Я думаю, что, живя в нашей стране, об этом надо знать, надо всегда помнить и понимать, УВАЖАТЬ эту непростую работу – защищать свою страну, пылающую сегодня в огне террора и ненависти.

Недавно крупнейший портал русской словесности в интернете, журнал «Самиздат», проводил некоммерческий конкурс женской прозы о войне, который назывался «Женская Война». «Мы – матери, сестры, жены, дочери, подруги. Давайте, наконец, соберемся вместе и расскажем нашим мужчинам и всему миру о том, что мы думаем, о том, что мы чувствуем, когда ждем наших мужчин с войны», – обратились к авторам и посетителям сайта организаторы конкурса. На конкурсе была вся география горячих точек планеты, с болью и правдой об Афгане и Чечне, о федералах и моджахедах, об ужасах Косово и кровавых события в Сумгаите, о тайнах Норд-Оста и об американских солдатах в Ираке… Это был очень честный и непредвзятый разговор о войне очень разных и не знакомых друг другу женщин. И когда я на сайте выставила, не скрою – с некоторой опаской, два своих небольших рассказа о нашей необъявленной войне, то была приятно удивлена, получив умные, честные и добрые письма, выражающие свою поддержку Израилю, боль и тревогу за нас, живущих на этой неспокойной Земле. Мне писали воины-афганцы и военнослужащие, молодые девушки и матери, и я вдруг поняла, как страшно быть в изоляции, как важно нам всем быть открытыми друг другу, уметь понимать и иногда прощать, быть вместе. Быть в большинстве. Не лебезить и не заигрывать, а просто, не теряя своей самоидентификации, быть частью огромного мира людей, чувствовать пульс времени и жить в едином культурном пространстве. Я думаю, что мы должны, обязаны рассказать, и не только себе, о нашей полувоенной суровой действительности и нашей необъявленной войне. Мы должны рассказать обо всём, что видим, знаем, чувствуем; о тех, кто безвинно пострадал от рук террористов, о тех, кто искалечен и убит. Мир должен это узнать. Мы не имеем права молчать! Как обидно, что мы постоянно проигрываем в контрпропаганде, что нет у нас действенной PR службы. Ведь давно известно, что Слово обладает вполне реальной энергетикой и способно влиять.

Каждый очерк, каждый рассказ или эссе – это наш протест против страшной БЕДЫ, имя которой Война. Она, как коррозия, разъедает нашу жизнь, но мы обязаны выстоять. А чтобы выстоять, мы должны помнить, мы не имеем права ни на минуту забывать.

Сидя в уютных кафе, слушая музыку или гуляя беззаботно по набережной Эйлата, мысленно посмотрите в глаза мальчишкам и девчонкам в выгоревших гимнастёрках, стоящим на боевом посту и выполняющим такую трудную и нужную РАБОТУ…

Синдром разобщения

«Побег невозможен. Погода не переменится».

(Генри Миллер. «Тропик Рака»)

Привет, мальчики и девочки в синих потёртых джинсах, в твидовых пиджаках и приталенных рубашках, курящие с шиком болгарские сигареты и балдеющие под звуки новой музыкальной волны Давида Тухманова. Вас еще завораживает модный «Альтист Данилов»? Вы по-прежнему пренебрежительно-снисходительны к интеллигентской слабости «Доктора Живаго «, а своих неисправимо советских родителей именуете грубовато-покровительственно «предками»?

Да-да, это про вас: бардовские песни у костра, студенческие походы, танцевальные вечера и просмотры франко-итальянских фильмов в Доме Кино, волшебные джазовые блюзы «из-за бугра» и терпкие загадочные польские духи «Быть может», которые ассоциировались с незнакомой, ну почти западной, жизнью из случайно подсмотренных глянцевых журналов, а еще… Еще любовь, которая будоражит своей новизной и сводит с ума, почти как в тех заграничных фильмах, где пальмы и яхты, где божественно красивы актрисы и где так изысканны и умны мужчины, где пахнет ванилью и грустью, и с утра в многочисленных кафе, почему-то на бульваре Распай, пьют обязательно «Кальвадос», как герои Ремарка… Но я совсем о другом.

У Бориса Балтера есть прекрасный рассказ «Проездом». Там мне запомнились пронзительные строки: «Не возвращайтесь туда, где вам когда-то было хорошо…»

Но не всегда мы слушаем даже любимых писателей. Человек слаб. И я с маниакальной настойчивостью столько раз возвращаюсь Туда, где нет уже тех лиц, тех чувств, тех запахов и звуков, где нет материальной ткани бытия и того Времени, которое растворилось и исчезло навсегда вместе с теми девочками и мальчиками, которых уже не найти во Вселенной. Их просто нет. Остались, как знаки, их имена и судьбы, но это уже другие, взрослые, люди и другие истории.

Наши полузабытые друзья детства, честные открытые лица, иногда вы являетесь в нашу жизнь незнакомыми и чужими, отстраненными и непонятными. И стоит ли тогда ВСТРЕЧА тех слов, которые мы не произносим? А может, надо навсегда поставить многоточие? До свидания, мальчики! Как в той книге из детства … Вы еще помните?

«Оркестр Бинго-Бонго играл нам танго.

Она была прелестна, я хорошо одет.

Глядели все нам вслед…»

* * *

Ночной звонок, как взрыв из прошлого, оглушил, привел в смятение. Знакомые голоса опять ворвались в нашу жизнь. Неожиданный Праздник. Встреча с друзьями, которых не видели 15 лет!

Охватило чувство ирреальности: время, как в старинных часах, будто изменило ход. Невозможно представить: мы опять в одном городе, далеком и непохожем на город нашего детства, Иерусалиме.

Мы – это я с мужем и наши друзья, когда-то близкие родные люди, а ныне – американцы с 15-летним стажем, средний класс, Лора и Миша.

Много лет назад мы жили одной жизнью. Были счастливы и беззаботны, как это бывает только в ранней юности. Мы так любили друг друга «над пропастью во ржи» нашей хмурой действительности; вместе открывали мир, искали хоть «немного солнца в холодной воде» и всегда находили его!

Нам было интересно вместе, мы могли до утра слушать музыку, обсуждать спектакли, выставки и одновременно готовиться к зачетам-экзаменам. В те застойные времена ночь была нежна и бесконечна, а наши слова были чисты, как и наши мысли, и ничего дороже дружбы не было тогда в мире.

Да, мальчики и девочки в синих потертых джинсах, я о том времени, когда слово ДРУЖБА мы считали самым высоким, самым важным, самым надежным тестом на человеческое «соответствие».

Мы еще не прочитали тогда горький, сумбурный роман-дневник Генри Миллера «Тропик Рака», где писатель обреченно наблюдает, как время разъедает все самое прекрасное, что есть в человеке.

Это, безусловно, спорная позиция, но … Сколько встреч погубило Время!

Но это не про нас, мы так рады предстоящей встрече с друзьями детства:

– Лора, Миша! Не верю!.. Когда прилетели? Все бросаем и едем к вам, если вы только не устали от перелёта..!

Я сразу вспомнила, как чудесно и весело мы вместе отдыхали каждое лето в Восточном Крыму в бухтах Кара-Дага, ничего более потрясающего мы не чувствовали, не знали и не хотели знать. Все было легко и просто, были общие планы, мы были молоды, все только начиналось. И вдруг – шок!!! Наши друзья решили уехать в другую страну, в другую жизнь, в неизвестность… Они были первыми уходившими из нашего круга.

Я хорошо помню заснеженный вокзал, ледяное шампанское и застывшие слезы в глазах… Было страшно, больно, непонятно. Мы хоронили нашу прошлую жизнь.

«Блажен, кто вовремя созрел…».

Увы, нам многого не дано было понять. Их доводы нас не убеждали.

– Дискриминация?

– Бесперспективность?

– Деградация?

– Убогость?

Нет!!! Мы запретили себе думать об этом. У нас была интересная работа, прекрасные дети. А кроме этого – занимались обменами, ремонтами, дачей… Да мало ли что еще могло подменять жизнь! Потом мы будем объяснять это инертностью, инфантильностью, многого не простим себе, но это все потом…

А в телефонном эфире иерусалимской ночи вибрируют родные голоса с чуть заметным английским акцентом.

– Как это здорово встретиться через столько лет! Ваша гостиница совсем близко от нашего дома!

На другом конце провода повисла напряженная пауза.

– Ребята, не обижайтесь. Завтра шаббат, давайте встретимся после шаббата.

Заминка…

– И только в шаббат не звоните… Мы не подходим в шаббат к телефону. Не удивляйтесь, мы – религиозные, любавичи…

– В Иерусалиме этому не удивляются.

И вот, на исходе субботы мы с мужем в холле гостиницы с загадочным названием «Рамада Ренессанс». Английская речь, витает аромат дорогих духов, все изысканно и безупречно. Мы ждем…

Лора и Миша. Из той незнакомой американской жизни. На Лоре парик, элегантный, с проседью; да и сама она утонченно-аристократична, с безразличным прищуром, увы, уже близоруких глаз. И не Лора она, а Лея…

О, как не похожа она на себя прежнюю – озорную, смешливую девчонку, с лукавыми глазами из-под летящей челки. В ней что-то отрешенное, я не верю, что она счастлива. Хотя по эмигрантским меркам – работа по специальности в солидной фирме, свой дом в престижном районе Сан-Франциско, муж, работающий на TV. Миша – хохмач и добряк, похожий на Пьера Безухова, превратился в холёного господина в кипе, степенно-самодовольного. Где его приколы и шутки, заразительный смех? Откуда этот панцирь чопорности? Почему?

Рядом с ними худенький бледный юноша, почти подросток, во всём черном, как и положено учащемуся ешивы. Когда они уезжали, Сашеньке было три года. Он забыл русский, и ему откровенно скучно с нами. Он никогда не прочтёт Толстого, Достоевского, Цветаеву… Он будет жалеть, будет винить родителей, но это всё будет потом… Я так думаю.

А была ли наша ВСТРЕЧА?

Было напряжение, дежурные фразы и улыбки и еще какие-то слова, которыми заполняют вакуум человеческого общения. Был еще хит нашей встречи – фотографии в маленьком кожаном альбомчике, как документальное свидетельство, что они в порядке: шикарные дорогие машины, бассейн с подогревом, продвинутый тренажерный зал и джакузи под стеклянной крышей 3-го этажа с видом звёздного неба и еще, еще, еще… Они подробно рассказывали, сколько стоила им вся эта техника, какие сложности сейчас с этой чертовой недвижимостью и как рухнула биржа, а вместе с ней вложенные ими акции.

Мы с мужем молчали. Нас не было на этой встрече, мы были просто зрителями на чужой презентации. Были слушателями.

А ведь как ждали мы обмена информацией, энергетикой, чего так не хватает нам всем в эмиграции! Как хотелось, как прежде, быть на одной волне понимания, ощущения – не вышло!!! Фотографии наших детей лежали у меня в сумочке, но почему-то мне уже расхотелось продолжать этот спектакль.

О, да, они влюблены в Израиль, в Святую Землю всех евреев. Это их настоящая Родина и конечная остановка. Они следят за всеми событиями, происходящими в Израиле, так болеют за эту «маленькую героическую страну»; ходят в еврейские клубы и участвуют в работе международных форумов по израильской тематике, они проводят акции поддержки и выступают против отдачи территорий.

Миша: – Мы не отвечаем на письма наших знакомых из Израиля, в которых «стоны и вопли». Да, трудно, но ведь надо понимать ситуацию шире…

Лора: – Мы постоянно жертвуем средства на развитие ешив в Израиле, для нас это свято! Ведь мы евреи.

Я: – А может, лучше помочь конкретно кому-то, кто нуждается в помощи, кто страдает, болеет, ведь это мицва?

Лора: – Наша жизнь – в служении Б-гу, в этом смысл нашего существования, наш долг и предназначение.

Они говорили много, красиво и возвышенно, без пауз и вопросов. Вопросы были не нужны. Мы не интересовали их.

Для них важен был Израиль, как символ Вечности, символ поклонения, и в этом поклонении проступали религиозная страсть и почти языческий фанатизм. Нет, они не лгали, они были собою.

Миша: – Знаю, что в Израиле политический кризис, не выдерживает экономика, трудно. Но мы все должны страдать; в этом совершенствуется и трудится наша душа.

Лора: – Безнравственно на Святой Земле думать о себе. Это счастье – жить в Иерусалиме. Вам так повезло, ребята!

Миша: – Террор? Об этом не надо думать. Человек привыкает…

Разговор о политике не получился, весь аспект нашей нелегкой действительности в сущности их не интересует, ведь это не им выпало божественное счастье жить на Святой Земле. Израильская культура? Иврит? Нет, они – американцы, увы, а к своим корням долгий путь… Возможно, когда-нибудь…

Что читают?

Миша: – Только на английском, в Америке по-русски читают неудачники.

Лора: – Да и времени на чтение нет, надо всё успеть.

Не получилась и обеденная трапеза: наша еда оказалась недостаточно кошерной. А я так готовилась, составляла меню, накупила целую гору экзотических продуктов, полдня колдовала на кухне, украшала стол.

А назавтра в Восточном Иерусалиме был совершен террористический акт, и они поспешно уехали, забыв попрощаться. Непонятные и чужие люди. Вот и все. После этой встречи я твердо знаю: с друзьями из своей прошлой жизни я не буду встречаться, «нет меня и тех, кто жил при мне…»