Текст книги "Позови меня трижды"

Девятка пик

Потеря это, большая потеря… Как говорится на панихидах, невосполнимая… Плохая карта, лживая. Острие вверх у девятки пик всегда означает, что при любом раскладе ждут тебя слезы. И вот обычно ведь туз червовый, к примеру, хорошая светлая карта. Означает подарок или дружественный дом женатых людей. Тепло означает и радость. А при девятке пик он меняется, при ней все карты меняются. Вот и червовый туз становится вдруг западней, где ждут тебя соблазны, а устоять перед ними сил не останется. И как радуешься выпавшему королю! Ищешь его карту, желая узнать, думает ли о тебе твой король? Думает, думает! Такое ведь удумает, раз тебе, милая, девяточка выпадает… Имеет нескромное желание к даме, как в старых книгах писали. Что ты вылупилась-то, как враг народа? Чашки, иди, мой! Выросла такая большая, в садик уже собирается, а чашки помыть… Нет, удивляюся я тебе, просто поражаюсь даже! От горшка – два вершка, а пасьянс у нее, как, прости ты меня старую, как у… Вот слов даже ведь нет!

* * *

Зима только начиналась, когда Катя впервые самостоятельно вышла во двор гулять. На Кате была надета белая кроличья шапочка и черная цигейковая шубка, из тех старых запасов, что папа и мама покупали в Москве до ее рождения. А валенки-самокатки у нее тоже были белые, их папа купил на рынке. Варежки ей мама связала из кроличьего пуха, и еще у нее были красные санки. Близнецы Саша и Ваня поглядели на нее с самой верхушки деревянной горки с нескрываемым восхищением, поэтому она решила еще немножко постоять на ступеньках подъезда. К ней тут же подбежал Терех и показал кулак. Катя хотела зареветь, но она уже понимала, что все мальчики так просто шутят, и даже обрадовалась ему, потому что ей очень хотелось спросить его про жабу. Хотя она понимала, что мама, которая запретила разговаривать ей с урками, следит из окна. А Тереху было некогда, он тут же подскочил к Бобке, Кузьке и еще одному мальчику с такой же грязной веревочкой от ключа на шее. До четырех Катя уже считать умела, поэтому она решила, что на первый раз хватит, и заторопилась домой, пока ее не побили. Но тот, другой мальчик очень заинтересовался ее санками. Он, не обращая внимания на Тереха, подошел к ней и стал молча тянуть санки к себе. Катя поняла, что мальчик к ним пришел с другого двора на их горку. А Терех как раз чем-то менялся с Кузькой, поэтому совсем не видел, как мальчик дернул санки так, что Катя скатилась по заледеневшим ступенькам. Он только услышал, как она заревела. И очень плохо, что встать она не успела, если бы даже она хотя бы на коленки поднялась, то было бы не так больно, когда этот мальчик сразу же на нее упал. А потом на нее вообще все сверху попадали. Воздуха не хватало, уши заложило от чужого крика и кричать самой было уже невмоготу. А еще мама, встав на табуретку, кричала сверху из форточки, чтобы от Кати отошел этот урка. Но когда Терех ее выдернул из-под того мальчика, Катя поняла, что мама неправа, что Терех очень даже полезный. Она опять начала с ним все равно разговаривать, но в целом разговор не получился, потому что жабу Терех, оказывается, так и не купил.

Они пошли кататься на горку. Без Тереха Катя залезть бы туда побоялась, сверху ее запросто могли и столкнуть. Но когда они подошли на горку вдвоем, то ее никто не толкал, все наоборот ждали, пока она скатится. И Катя каталась и каталась, а потом еще каталась до обеда, и после обеда она тоже каталась, потому что обедать, как не кричала ей мама, она не пошла…

В тот день она увидела Валеру – старшего брата Саши и Вани. Нет, она ведь еще раньше знала, что у них есть старший брат, которого зовут Валера… Но когда она это просто знала, она ни разу не видела его выше стоптанных ботинок. Он вышел из подъезда и оглядел весь их двор, горку. И все тоже сразу же посмотрели на него. Даже Танька Терехова, которая сидела на скамейке со своей подружкой Зелькой. Казалось, что не только Катя, а весь мир посмотрел тогда на Валеру с восхищением. А он спокойно прошелся по двору и залез на торчавшую из-под снега железяку. Из-под сдвинутой на бок шапки выбивались светлые кудри, а сам он был весь такой… такой замечательный… Нет, Макаровна ей рассказывала, что старший брат у Саши и Вани – чисто прынц какой-то! И, увидев впервые Валеру, Катя поняла, что он действительно самый настоящий принц. Она оттолкнула Тереха и бросилась с санками туда, где на засыпанной снегом перекладине для выбивания ковров кувыркался, не обращая внимания на мелюзгу, самый красивый на свете Валера.

Сколько же ему в тот день годов-то вдарило? Дайте-ка, подумать… Валера был старше Таньки на год, а Тереха – на два с небольшим, потому что Терех был моложе Таньки как раз на год с лишним. А Катьке тогда четыре с половиной было, точно! Значит, Валерию на тот момент десять годков натикало. И что уж там говорить, хорош он был необыкновенно. А для такой девицы, как Катерина, которая раньше всех только с башмаков видала, а потом – прижмурившись, потому как ей первой ото всех доставалось, так это был вообще конец света. И, главное, ничего гадкого, в отличие от Тереха, она про Валерия ни разу не слышала. Только самые лестные отзывы о его несравненной красоте. И когда она столкнулась с этой красотой нос к носу, тот час смогла ее оценить по достоинству. Не зря, видать, в садике в ней изо всех сил развивали картонными рамками чувство прекрасного.

И вот тогда ей снова стали сны с картами. Ложась спать, она теперь думала только о Валере. Но и во сне Катя никак не могла понять, какой же масти Валера? Когда-то давно, когда она видела только его ботинки, она это знала, а теперь… До самого утра она все старалась разгадать, да так и не могла понять, кто же он в ее пасьянсе? Он постоянно менялся, улыбаясь ей своей замечательной улыбкой, на которую она не могла не ответить, кувыркаясь на заледеневшем турникете. Вот он поднимается вверх, и она точно видит, что он – валет, но вот он опять перевернулся и стал королем, и она знает, что он обязательно еще перевернется, потому что страстно хочет только одного – стать тузом…

Теперь, когда ей стало можно гулять одной во дворе, Катя распрощалась и с родительским запретом на общение с Терехом. Без него бы Танька и Валера в свои игры ее бы не взяли, хотя они им предлагала почитать стихи, которым ее научили в садике. Они бы и говорить с ней не стали без Тереха. Это Терех, лениво растягивая слова, тогда сказал сестре: «Ты чо, Танька, цепляешься к Катерине? Пускай с нами играется!» И Катьку взяли. Правда, ей теперь все время влетало от мамы, когда она уходила искать секретики за дом или в чужой двор Кузьки и Бобки.

Сам Терех ходил в ту зиму уже в первый класс и, невзирая на малолетство, игрался, с кем хотел, даже с семиклассниками. Да и не столько игрался, сколько дрался, просто ужас как! Чуть что не по нраву, как даст! Легкий пушистый снежок во дворе уже был кое-где в ярко-красных капельках крови, это там уже с кем-то Терех поигрался. Его за это самое так часто раньше и отправляли из садика к Макаровне, а обратно в группу, по просьбам родителей, неделями не принимали. Но из школы-то не отправишь! А когда весной весь двор начал играть в напильники, то Терех стал выходить на прогулку только с огромным, хорошо заточенным рашпилем. По этой причине его боялись даже старухи, сидевшие на лавочках у подъездов, поэтому и звали его просто Терех, из вредности.

Валерка был самым большим, самым красивым и самым умным. Раньше его, конечно, звали Валет, как и всех дворовых Валерок и до него и после. Нет, он уже был даже не Валет, а целый король. И по пшеничным волосам, вившимся волнами, Катя однажды поняла, что он самой настоящей червонной масти.

Мама Валя все ворчала и настраивала Катю против Тереха. Она искренне считала его уркой. Просто уже весной Терех, перевесившись вниз с их балкона, затянутого голубой стеклотканью, срезал все первоцветы для нее у соседки с нижнего этажа. И хотя, по-честному, вовсе не Катя подбила тогда Тереха на хулиганство, а его сестра Танька, которая все шипела, что соседка у них – мещанка, раз столько цветов на балконе развела, но Кате все равно было тогда очень приятно. А мама, после крупного разговора с соседкой, в слезах кричала ей, что из-за этого урки ей пять рублей пришлось заплатить, а на них неделю жить можно! А соседка, ей назло, эту пятерку взяла, да на георгины извела! У нее, дак, георгины будут к осени, а им жрать нынче нечего! Но Катя только улыбалась и представляла, что когда-нибудь цветы, ага, георгины, ей подарит и сам Валера…

Все дома вокруг во дворе были одинаковые, из красного кирпича. Среди них можно было бы потеряться, но как раз их дом можно было определить по цифрам. Сбоку на торце их дома белым силикатным кирпичом были выложены цифры: «1960». Это был год сдачи дома и год рождения Катьки. Она давно поняла, как это плохо быть такой соплей, даже меньше близнецов Саши и Вани, и очень старалась побыстрее вырасти. Для этого она каждый день съедала всю кашу, из-за того, что, когда она не могла без Тереха забраться на ставшую к весне высокой перекладину, Валерка смеялся над ней: «Мало каши ела!» И хотя каша в садике была с комками, на подгоревшем молоке, но, морщась от брезгливости, она съедала ее всю, поскольку каждый вечер боялась, что ребята ее все-таки прогонят и не возьмут с собой висеть вниз головой на турникете…

Неожиданно за все время только к той весне у Тереха все-таки получилось с мотылем! Мотыль весной пошел на рынке со свистом. Папа его ходил на рыбалку теперь редко, только когда тетя Дуся уезжала в деревню. И Катя радовалась про себя, что самому Тереху теперь тоже из-за мотыля ходить на рыбалку некогда. К рыбалке она почему-то относилась с настороженностью, а все равно бы пошла, потому что мама каждый день ей говорила, что если она только еще раз, хотя бы только разок пойдет с Терехом на рыбалку… Обиделась Катерина на мать, короче. Подумаешь, в ментовке день просидела, так сразу ремнем по заднице! А если бы мама знала, сколько раз Терех ее куда звал, а она не пошла, так у мамы бы сразу ресницы накладные отклеились!

Из-за мотыля Тереха все теперь уважали, даже Валерка. Потому что они теперь каждое воскресенье ходили на Тереховские деньги все вместе в кино. Правда, Катя половину в фильме обязательно не понимала, а потом бежала за всеми и всю дорогу спрашивала, что же там, в фильме было по-настоящему. Доставала всех, короче.

«Сыновья Большой Медведицы» ей понравились, но только там тоже было много непонятного. Например, почему дети у этих индейцев ходили по экрану голыми? Некоторые из них были значительно больше Катьки. Стыдно ведь как-то без трусов. Интересно, а этих вот индейцев Терех тоже хотел освобождать? Вначале всем трусы надо бы купить. А то ведь просто стыд сказать кому.

Мальчикам «Мальчиш-кибальчиш» понравился, там кто-то классно прыгал в колодец. Нет, вначале кто-то упал, а другой уже потом на веревке прыгал. Но сперва он, конечно, хотел туда нормально слезть, но потом все-таки пришлось прыгнуть. Мальчикам вообще весь фильм было очень смешно над глупыми буржуинами до тех самых пор, пока не загудели пароходы с паровозами: «Привет, мальчишу!». А Катя весь фильм переживала, что теперь Терех обязательно позовет ее прыгнуть в колодец возле частных домов в переулке Широком.

«Сказка о царе Салтане» вообще не понравилась. Катя знала ее наизусть еще до садика, а теперь воспитательница, расстроенная своими личными делами и марьяжным интересом к садиковскому плотнику, только ее почему-то и читала на занятиях. Ничего нового в этом фильме про Салтана не придумали, ни одного нового приключения. Хорошо бы в море у них в бочке дырочка оказалась, а? Весь фильм ей было откровенно скучно и вообще неловко, когда царица, перед тем, как залезть в бочку, почему-то бегала тушить деревья и спасать птичек. Тереху, видно, эта придумка тоже не в кайф пошла, но из педагогических соображений он, зевая, сказал вертевшейся на кресле Катьке: «Вот суки!»

Самый хороший фильм был про Африку. Хотя там тоже бродили дяденьки, одетые как попало, но Катя надеялась, что под такими цветными тряпочками у них все равно надеты трусы. И вообще в тот день Кате впервые стало жалко этих негров. Прямо по экрану они бегали от носорогов, львов, пантер. Пантеры врывались к ним в деревни, в эти их гадкие жалкие дома. А сами пантеры были такие страшные, что, пожалуй, побежишь, от такой, даже без трусов. И еще по Африке ходило множество слонов. Причем ходили они, как хотели, иногда прямо по этим неграм. По дороге домой Катя думала, как же все-таки освободить этих негров с наименьшими затратами для Тереха? Единственный выход для негров она видела в устройстве большого загона с дощатым забором, как у них в садике, и тогда все негры могли бы там спрятаться. А сверху можно будет колючую проволоку натянуть, чтобы пантера через верх не пролезла. Природа там, конечно, хорошая. Так можно дырочку в заборе провернуть, как у них в садике, и любоваться той природой из безопасного места. Но надо бы, конечно, всех негров в рубашки одеть, а тетенькам ихним хотя бы лифчики купить на первое время. Сказать кому…

В конце весны от Ленки приехала Макаровна. Но она стала совсем другой. Это Катька почуяла сразу. Она старалась попасться старухе на глаза, нарочно караулила во дворе. Но Макаровна проходила рядом, глядя сквозь нее, и даже не отвечая на ее «Здрасте!» Катя даже, набравшись храбрости пошла к ней домой, долго стучалась, но ей никто не открыл. От этого росло внутри предчувствие грядущих потерь и земля качалась под ногами…

А вот в начале лета, когда Катя уже успокоилась и решила, что все теперь будет хорошо, солнечным воскресным утром все проснулись от дикого крика тети Гали Кондратьевой. От сердца, прямо даже не проснувшись, умер во сне папа Валерки и Саши с Ваней. Он спал, спал, а потом захрипел и скатился с кровати к столу. Знакомая фельдшерица из соседнего дома прибежала сразу же, потом скорая приехала, но только так ихнего папу и не оживили. А тетенька фельдшерица, которая всегда давала тете Гале марлю, вату и бинтов, сколько хочешь, сказала, что тете Гале надо теперь очень следить за пацанами. Ведь непременно у кого-нибудь из них тоже порок сердца может оказаться. Это может запросто передаваться по наследству. Ей про это военврач знакомый еще в военном госпитале рассказывал. Вот и дяденька Кондратьев прошел все войну, не охнул, а в раз вдруг захрипел, посинел и – каюк! А, оказывается, у него было сердце, так-то! Сроду ведь не подумаешь на такого здоровяка!

Хоронили дяденьку Кондратьева всем домом. Печальный Валерка вел тетю Галю под руку, и от его вида у Кати чуть у самой не порвалось сердечко. Близнецы цеплялись за материну юбку и растеряно озирались по сторонам. Катька и Терех встали вместе с ними, и они тут же успокоились. Все дяденьки надели медали и ордена, только у Катиного папы орденов не было, он был самым молодым папой в ихнем доме и, как утверждал дяденька Терехов, всю войну прессовал поближе к харчам и бабам, хотя Катя этому не верила. Она знала, как у папы болели ноги, простуженные на работе в войну. Но все равно ей было обидно, потому что больше всех орденов почему-то оказалось у папаши Терехова, он понуро нес дешевый гроб, обитый красным сатином, до бортовой машины, которую Валентина Петровна и Дуся Терехова украсили еловыми лапами. И среди мужчин с медалями, скорбно провожавших папу Валеры до кладбища, Катя все высматривала и не могла определить тех, кто раньше отовсюду вызывал старшего Тереха настойчивым свистом.

Король червей

Король червей всегда неожиданно из колоды вываливается. Совсем другого ждешь, а он – раз, и уже под сердце подложен. Змеею туда шасть! У него потому и название такое – король червей. Какая разница! Червь – это маленький змееныш! Потому как он все время женатый, все время! Охнуть не успеешь, а он… Вот хоть бы еще один червяк выполз, так это уже был бы успех, а с бубной – деньги. А-а! Небольшие деньги, плевые. Какие тебе деньги от червей? Сама котелком вари. А с пиками и трефами – одни неприятности от этих червей.

* * *

После смерти отца Валерка стал вдруг совсем большим. Но он все равно к ним спускался во двор после их истошных воплей: «Валет! Выходи!»… Катя следовала за ним повсюду, она первая смеялась его шуткам и бросалась выполнять любой его приказ. Правда, большие парни из других подъездов подшучивали над ним, когда она, выждав нарочно на верхушке деревянной горки Валерку, скатывалась с ледышки сзади на него, обхватывая его за шею, и прижимаясь к нему холодным личиком. И время шло, пролетало их время, словно безудержный веселый полет с ледяной горки.

А Танька наоборот с того лета совсем перестала с ними дружить. В принципе, она бы еще выходила к ним, когда Зельки не было, но вот Кузьку она не то, что недолюбливала, терпеть не могла. Кузька все время чем-нибудь менялся. И действительно было как-то неприятно, если вдруг пропадала вещь, которую ему отказывались менять. Да еще такая вещь, как мамины бусы, да еще, если за них долго били, а потом ставили в угол как маленькую. Но ведь никто точно не знал, что это именно Кузька, и потом он был такой веселый!

Изредка Танька к ним все же спускалась во двор, особенно, когда ей надо было похвастать чем-нибудь. Вначале лета она приехала из первой смены пионерского лагеря, и никто, кроме нее из ребят, даже Валерий, там еще не бывал, поэтому все слушали ее рассказы с открытым ртом. А она вспоминала лишь игры в рыбаков и рыбок, где все пары выбирали, конечно, только ее, и в глухую почту, потому что все мальчики только и писали для девочки Тани с длинными косами разные глупости. Катька так мысленно и связала для себя секрет сногсшибательной Танькиной популярности в лагере с ее толстыми блестящими косами. Конечно, у Катьки мама косы не растила, говорила, что сами потом вырастут. Правильно, поэтому все так неудачно и складывается у нее в жизни без кос. А Танька хвастала, что все девочки у них в палате стали мазать волосы у корней репейным маслом, чтобы они поскорее выросли такие же, как у нее. И, между прочим, многим это помогло.

Вернувшись вечером домой, Катя тут же полезла к маме с расспросами, где же ей взять репейное масло. Мама была занята, она готовилась к занятию в университете марксизма, но сказала, что у них в ванной стоит бутыль масла лопуха, а написано на бутылке – «касторка». Конечно, Катя тут же задумала недоброе. В садике был карантин из-за кори, поэтому Катьке предстояло еще много дней отираться одной в квартире или шастать по двору с ключом на шее. А тут представлялась такая возможность! Нет, главное, что никто даже не догадывается! Вот идут они себе, идут, тихо так идут, задумчиво. И вдруг она им встречается, внезапно, с косами!

Когда родители ушли утром на работу, наказав Катьке идти после завтрака к близнецам Кондратьевым дурака валять, она взяла бутыль и, естественно, поднялась наоборот к Тереховым. Терех вышел в застиранной майке очень сонный, он долго не мог понять, что она от него хочет. Танька еще спала. Будить ее не решились, она могла и врезать по первое число.

– Терех, ты не помнишь, что Танька вчера про масло репейное говорила? Куда его льют?

– Кать, так это же касторка, а не репейное масло!

– Я уже читать умею, но мама сказала, что это то самое масло из лопуха. А репьи на лопухах растут?

Терех таких ботанических тонкостей не знал, но предположил, что лить масло надо прямо сверху, тогда волосы будут гуще. Решили опробовать чудодейственное средство немедленно, естественно, в Тереховой ванне, где они почти каждый вечер в темноте поджигали щепу в титане.

Катька наклонилась над ванной, отодвинув от себя таз с замоченными в хозяйственном мыле вонючими штанами папаши Тереха. Плечи Терех закрыл ей простыней, а сверху навьючил еще большое полотенце. Он открыл пузырек и ухнул все содержимое Катьке на голову. Масло было густым и равнодушным, впитываться в корни волос оно не хотело, а лениво сползало в глаза и уши. Терех решил, что его надо немедленно втереть в Катькину голову, иначе оно все в ванну уползет. Катька чуть не взвыла от его усилий, но стоически терпела, ей даже показалось, что ее волосы начинают несколько удлиняться. Потом Терех обнаружил, что втирать вроде бы уже нечего. Что делать дальше, они не знали, но стоять буквой «Зю» над ванной Катька уже не могла. Терех замотал ей голову полотенцем, и они пошли в комнату.

– Вот как ты думаешь, Терех, они прямо сейчас начали расти?

– Не знаю, но ты держи пока полотенце на голове, у меня мать, как таблетками башку красит, так долго в полотенце сидит!

– Только бы не выкрасилось, а то от мамы влетит.

– Да не прокрасится, в нем и цвету-то нет никакого, но вот запашок, Катерина, от тебя теперь, как от дворового Шарика.

Долго высиживать и ждать прироста волос, Кате было невмоготу. Надо было немедленно продефилировать перед Валеркой и намекнуть о скором изменении положения дел. У нее волосы вырастут не до пояса, как у Таньки, а до самых пяток. Танька-то маслом не обливалась! А интересно, к вечеру у нее до куда косы дорастут? Она еще немного поерзала на диване и отправилась от Тереха к Кондратьевым прямо в полотенце.

– Привет, ты мылась что ли, Кать? А кто тебе титан разжигал? Опять огнем с Терехом баловались?

– Не-е, Валет! Это я косы выращиваю! Хочешь посмотреть?

Не дожидаясь утвердительного ответа от ошеломленного Валерки, Катька стянула полотенце с головы. Масло все-таки было репейным, потому что слипшиеся пучки волос торчали в разные стороны, напоминая колючие шапки репьев на помойке за домом. Валерка только выдохнул: «Кать, это кто тебя так?» А потом он заорал на весь подъезд в сторону приоткрытой двери Тереховской квартиры: «Кто сказал этой дуре, что масло надо прямо на башку лить? Ты что, Терех, нарочно, да?..»

Ах, какой замечательный, какой красивый был этот Валерка… Какой он был большой и умный! Самый красивый и самый умный! С этим был полностью согласен даже Терех. Жаль, но косы у нее в тот раз так и не выросли. Но когда она от страха стала реветь, испугавшись, что теперь из-за ее кос с Терехом сделают что-то окончательное и бесповоротное, Валерка впервые сам позвал ее к себе в гости чуток обсохнуть от масла.

В самой большой комнате на стене висел большой портрет его папы с траурной ленточкой в уголке. Катя знала, что этот портрет сделал тете Гале ходивший по квартирам дяденька фотограф, потому что у папы Валерия никогда не было такого красивого костюма. Валерка позвал ее пить чай, близнецы тут же потянулись за ней на кухню без особого приглашения. И Катя, окинув всю кухонную утварь наметанным взглядом, поняла, что кушать у них, кроме выставленной помадки и белой булки нечего. Но она села за стол пить пустой чай без варенья и сахара, думая, под каким бы предлогом пригласить их к себе домой, где были борщ и котлеты.

– Валера! А ты умеешь слоников склеивать? – решилась она, наконец, подать голос. От неожиданности голос оказался сиплым и тихим.

– Ты слона, что ли, раскокала? – насмешливо спросил он.

– Хобот откололся, нечаянно…

– За нечаянно бьют отчаянно. Ладно, чаю попьем, пойду, погляжу.

Близнецы тут же с надеждой посмотрели на Катьку, и она им подмигнула, как учил ее Терех, но цыкать сквозь зубы так же, как он, при Валерке не стала. Они быстренько засобирались, заторопили брата, и Катя поняла, что близнецы кроме чая с утра ничего не ели.

У двери их квартиры сидел мрачный Терех. Он подвинулся, пропуская компанию в квартиру, и вошел вслед за Катькой. Шепотом он спросил ее в коридоре: «Кать, тебе мамка разрешила к себе в гости водить?» Катька утвердительно кивнула репейной головой, чтобы он не волновался.

В тот раз они так наелись, что даже папе жрать потом было нечего. Папа с мамой долго говорили что-то шепотом от Катьки на кухне. До нее долетали только самые громкие мамины слова «уроды» и «подонки общества». На утро холодильник оказался запертым на маленький ключик, который мама унесла с собой. Только на плите стояла каша и две маленьких котлетки, укутанные в полотенце. Близнецам их было мало. Тогда Катя вспомнила, что в темной комнате очень много засахарившегося варенья. А в оцинкованной бочке на балконе у мамы была напасена мука. Деньги на яйца и молоко заняли у Тереха, тем более, что блины он жрал с ними же. Оставшиеся блины близнецы унесли с собой, чтобы мама не узнала. Мама вообще долго чего не знала, весь карантин, она даже не знала, что Катька давно умеет зажигать газ и подливать воду вместо истраченного растительного масла. А потом, когда узнала, то вообще чуть коньки на стенку не повесила, потому что только перед самым садиком обнаружила у Катьки масляный колтун на голове.

И тогда до нее дошло, чего это Катька повадилась дома сидеть и все в платочке, в платочке! Да что же это за подонки-то рядом с ее дитем растут, ведь на карантин оставить ребенка нельзя! Обожрут всю, и башку еще в помои окунут! Сволочи!..

* * *

Садик закончился как-то неожиданно, и сразу же началась школа. Школа стояла недалеко от дома, и Катя пошла в нее вполне самостоятельно, потому что родители в это время были на работе. Мимо на чей-то свист проносился Терех, на бегу весело грозя ей кулаком. Чинно шли Саша и Ваня, хором здороваясь с Катей. Не шла, а лодочкой проплывала мимо Танька, на Катю она даже не смотрела. Но Катя старалась не спешить, потому что после всех в школу бежал Валерка. Он всегда опаздывал, но все равно кричал ей на бегу: «Привет, Катюха!»

Когда Катя пошла в первый класс, Терех уже закончил четвертый. И никто не смел обижать Катю, потому что на этаж младших классов по дороге домой за ней заходил известный всей школе Терех. С ним хорошо было идти и идти, распинывая опавшие листья и блестевшие на солнце стекляшки, думая о своем. С ним даже молчание было не в тягость.

Валерка… Как хорошо было тогда, на карантине. Пусть потом и мама побила, плевать. Только из-за этого садика ей доводилось очень редко встречать Валерия. А Терех рассказывал, что к ним во двор приходили две большие девочки, очень большие. Они интересовались, в какой квартире живет Валерий Кондратьев. Прошмандовки. Но Терех им, конечно, сказал пару ласковых. Бить не стал, но сказать сказал. Заревели еще, дуры.

Почему, Катя и сама не понимала почему, но каждый день ей надо было обязательно увидеть Валеру перед школой. В принципе, хотя в школе тоже было много подонков общества, ей там нравилось. Да и Терех скрашивал ее одиночество, подглядывая иногда в их класс через стеклянную фрамугу двери и строя ей рожи. И хотя мотыль к осени на базаре не шел, а мальки у него все время дохли, он все равно покупал ей пирожки.

Но Валерий… Как долго было ждать конца уроков, как редко он встречался ей днем в школе! От силы раза два в день, не больше.

Девичьи грезы то накатывали, то их смывало беспричинными слезами, Катька росла и росла, понемногу становясь женщиной. Она и не подозревала, что эти ее прогулки украдкой на этаж старших классов, томные вздохи возле школьного признанного красавца Валерия Кондратьева, причем, вовсе не безответные вздохи, стали уже предметом обсуждения в учительской. И прибавьте к этому плотную опеку столь же признанного хулигана Терехова, так что же это?

В сочинении по рассказу Гайдара «Совесть» она написала с множеством грамматических ошибок, что главная героиня не захотела становиться подонком общества, поэтому встала на правильный путь исправления. Но далее шел довольно точный расчет тех денежных средств, которые понадобятся героине, для того, чтобы продолжить поступательное движение по выбранному пути. Среди вещей, признанных предметами первой необходимости, были ручки, тетрадки, «Книга о вкусной и здоровой пище» за 4 рубля 58 копеек, шесть пар трусов хлопчатобумажных по 3 рубля 60 копеек и зубная паста «Мэри» за 27 копеек.

За Катькой стали следить. Педагогический коллектив в школе был крепкий, сплоченный. Мать пока в школу не вызывали, но превентивные меры приняли. Она сама только заметила, что все учителя стараются ее наоборот задержать после уроков с какими-то беседами, общественными поручениями, а ей так надо было домой, к Валерке!