Текст книги "Черный халифат"

Ирина Дегтярёва
Чёрный халифат

© И. Дегтярёва

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

W W W. S O Y U Z. RU

2013 год

Дождь с утра зарядил. Его приход не зависит ни от чьего желания. Хотя метеорологи пытаются обосновать все законами физики, но и они выходят рано или поздно со своих метеостанций и мокнут, мокнут под холодными струями…

Физико-метеорологические закономерности лучше пережидать в тепле, а не стоять на автобусной остановке, впитывая влагу всеми порами брезентовой куртки и небритых щек.

От иракского солнца и песчаных бурь кожа у Петра задубела. Хамсин, горячий сухой южный ветер, иногда приносит песок, и этот ветер провожал Петра в дорогу, не позволяя улететь несколько дней. Песок словно все еще скрипел на зубах. В голове и на языке оставалась, как послевкусие, арабская вязь… А Москва встретила дождем.

Под навес остановки набились страждущие автобуса. Вытягивали шею, как черепахи из панциря, когда из-за поворота показывался обнадеживающий свет фар.

Все угрюмо молчали. Только две женщины обсуждали проблемы консервации кабачков и патиссонов. Петру понадобилось усилие, чтобы понять русскую речь. Он очень давно не говорил по-русски ни с кем, кроме как с самим собой.

Женская болтовня о еде вызвала жгучий аппетит. Последнее, что он ел, – цыпленок с красным рисом. Лететь пришлось через Париж, со сменой документов. Самолетная еда в горло не лезла – болтало в полете крепко, зато теперь, на твердой земле, под бодрящим дождем аппетит разгулялся… А дома – никого, и в холодильнике, конечно, пусто.

– А огурцы надо вымочить как следует, чтобы банка не взорвалась, – витийствовала стоявшая за спиной Петра женщина густым, сочным голосом.

Петр сглотнул… Соленые огурцы, селедочка жирная, черный хлеб… Он даже почувствовал запах раздавленного круглого семени кориандра, прилипшего к корочке бородинского хлеба, и сливянки, которую мать привезла из Твери перед его командировкой. Домашнее вино, ароматное, сладкое, настоянное на водке… Петр знал, что в шкафу в бутылке зеленоватого стекла еще оставалось немного. Бутылка старинная – дедово наследство. Тот в нее, правда, чаще водку наливал, и она там не застаивалась.

Половинка бородинского и селедка уже лежали в рюкзаке – Петр купил по дороге эти вожделенные продукты. Теперь на пути к довольно примитивному гурманствованию оказался опаздывающий автобус. Петр было подумывал поймать такси, когда его кто-то робко тронул за рукав куртки:

– Молодой человек, вы уронили…

Из кармана рюкзака выпала пачка сигарет. Последняя из тех, что Петр купил в Багдаде. И эту почти всю скурил, пока пережидал песчаную бурю. Сейчас смятая пачка валялась в луже. Ее, мокрую, надо было бы выбросить в урну, но Петр подобрал и сунул в карман. Мельком взглянул на девушку и буркнул: «Спасибо!» – хотя едва не сказал по-арабски: «Ашкурук».

Отвернувшись от незнакомки, он улыбнулся. Его позабавил вид девушки – словно двойника увидел, только другого пола – такие же брезентовые куртка и рюкзак. Вот до чего доводит пресловутый унисекс! В руке она держала продолговатый брезентовый чехол, напоминающий охотничий, от винтовки. «На кого, интересно, охотилась?» – подумал он наконец узрев автобус.

Девушка ехала по тому же маршруту. Лица ее Петр не разглядел в сумраке на остановке, только бледную щеку и краешек рта – то, что не скрывал капюшон, глубоко надвинутый на глаза. Она ушла в конец салона и смотрела в заднее пыльное, в дождевых потеках окно, демонстрируя свой белый лик собственному отражению в оконном стекле и осенней ненастной улице.

Петр почти сразу забыл о попутчице и снова принялся мечтать о предстоящем позднем ужине и о горячем душе. О, да, о горячем, чтобы от пара запотел весь кафель в ванной снизу доверху, а не только зеркало… А если в купленной селедке обнаружится еще и молока или икра… Но лучше молока! Он потер сладострастно заурчавший живот.

Через три остановки сошел, окунулся в сырой воздух и морось, зашагал по асфальтовой дорожке, черной, со светлыми кляксами налипшей желтой листвы. Впереди кто-то энергично шлепал по лужам, в темноте фигура виднелась смутно. Петру удалось рассмотреть впереди идущего, только когда буквально наткнулся на него, вернее, на нее.

– Что вы за мной идете?! – Та самая девушка с автобусной остановки резко остановилась и посмотрела из-под капюшона с вызовом, выставив бледный острый подбородок.

– Я вообще-то домой… Но, если хотите, могу пойти перед вами. Только и вы уж своим сачком меня по башке не отоварьте ненароком, – под «сачком» он подразумевал продолговатый чехол, который она держала в руке.

Девушка хмыкнула и посторонилась, даже ступила на газон, блестевший от дождевой воды…

Петр прошмыгнул мимо, поборов желание дурашливо гавкнуть, чтобы напугать страдающую подозрительностью неожиданную попутчицу еще сильнее.

Он зашагал бодро, учитывая, что дождь усилился и что червячок, которого следовало заморить, привел приятелей, и они, похоже, устроили в желудке пьяную оргию и завывали дурными голосами, требуя селедки и бородинского хлеба.

Скользнув ключом по домофону, Петр перепрыгнул несколько ступенек до лифта и услышал, как снова звякнул домофон, пропускающий еще кого-то в подъезд.

Обернувшись, он невольно рассмеялся и спросил, придержав дверцу лифта:

– Ну и кто кого преследует? Не удивлюсь, что нам еще и на один и тот же этаж.

Девушка промолчала, но в лифт с ним зайти все-таки решилась. Петр нажал кнопку с цифрой «10», и теперь хихикнула она.

– Не подозревала, что мы соседи. Я вас не знаю.

– Взаимно, – пожал плечами Петр.

Он пропустил даму вперед и, замешкавшись в поисках ключей, услышал растерянное: «Ой!»

– Проблемы? – неохотно, из вежливости, поинтересовался он, пробираясь мимо ее объемного рюкзака к двери своей квартиры.

– Ключи, кажется, посеяла, – испуганно пробормотала она.

– Дверь выбить? – спросил Петр, понимая, что вечер чревоугодия, так и не начавшись, переходит в вечер недоразумений и милосердия.

– Что же я потом буду со сломанной дверью? – девушка откинула капюшон, открыв узкое бледное лицо с тонким, с горбинкой носом, словно бы удивленными темно-синими глазами и прямыми, собранными в хвост, тускло-пшеничными волосами.

Петр поглядел на часы и вздохнул:

– Что-то мне подсказывает, что слесарь сейчас не придет. Завтра с утра вызовете, а переночуете у меня.

– Это неудобно, – она покачала головой.

– Неудобно в коридоре ночевать, – Петр распахнул дверь, почувствовав знакомый запах своей берлоги, пыльный, застоявшийся за долгое время. – Проходите, не ломайтесь. Я есть хочу… Меня Петр зовут. А вас?

– Александра.

– В вашей квартире ведь бабушка какая-то жила? – Он включил свет в коридоре и на кухне.

– Тетя Катя? Она переехала к моей маме, а мне эти апартаменты в безвозмездное пользование передала.

– Везет некоторым. Вы, Александра, мыться первой пойдете?

– Нет. Я так вымокла, что только чаю горячего хочу.

– Тогда хозяйничайте на кухне без стеснения, – Петр бросил рюкзак под письменный стол в единственной комнате.

Ощущение, что песок забил все швы в одежде, застрял в волосах, вызывало раздражение, чесотку и желание побыстрее смыть его с себя.

Петр постоял перед зеркалом, вглядываясь в свое исхудавшее, сильно иссушенное солнцем лицо, только незагорелая кромка на лбу – от гутры [Гутра – белый головной убор. Носят как платок под уккал на юге и западе Ирака и в странах Персидского залива. Уккал – чёрный двойной шнур]. Он сейчас больше чем когда-либо походил на иракца. Если бы не православный крестик, висящий на шнурке на шее. Он надел его перед самым отъездом из Багдада, достав из тайника.

Горячий душ, запах московской воды постепенно снимали усталость физическую, но измотанность душевная еще не скоро пройдет. Водой ее не смоешь… Оставлять в квартире Александру одну Петр не боялся. Перед тем как уйти в ванную, убрал документы и деньги в сейф, вмонтированный в тумбу письменного стола. Там хранилось и наградное оружие. Он не успел сдать его на хранение в оружейку перед отъездом и переживал, что им могут поживиться грабители. Хотя квартира стояла на охране.

Петр вспомнил, что соседку-старушку действительно звали Екатериной Дмитриевной. Однажды ее кошка забралась через балкон к нему в квартиру, сидела в комнате целый день, пока он не вернулся со службы. Кошка нагадила на диване, изорвала на клочки газету и оставила на полировке журнального столика след когтистой лапы, напоминающий нотный стан. Дедуктивный метод подсказал, что кошка соседская.

В ванную из-под двери потянуло ароматом жареной рыбы. Петр знал наверняка, что холодильник пуст. Стало быть, рыбу с собой принесла Александра. Выяснилось, что она ее сама и поймала, а в загадочном чехле лежало не ружье, а складной спиннинг.

– Рыбачка Соня? – подмигнул Петр, принимая тарелку с сочными кусками рыбы из рук новообретенной соседки. – Есть хочу! Но поделиться мне особо нечем. Селедка, бородинский хлеб. Будешь? Была еще водка в холодильнике…

– Только водка и была, – Александра со своей порцией рыбы села за стол напротив, не слишком стесняясь или не показывая виду. – Видимо, вы давно не заглядывали домой.

– Давай на «ты», по-соседски. Водку на брудершафт пить не будем? – Увидев, что девушка покачала головой, решил: – Тогда преломим хлеб. – Он отломил половину от ломтика черного хлеба и протянул ей. – На Ближнем Востоке считалось, что преломление хлеба – это насыщение душ ушедших из нашего мира. Хлеб и воду бессмертной жизни хранит бог Ану.

– Что это за бог такой? – Александра с опаской посмотрела на кусок хлеба в своей руке.

– Это из шумеро-акадской мифологии. Бог неба, правил на небесах. С людьми дел не имел, только со своим братом – богами. Его волновали судьбы Вселенной.

– Любопытно, – сказала она таким тоном, словно ее это на самом деле нисколько не заинтересовало. – По всем признакам, ты с юга. Почти черный от загара, стосковался по черному хлебу и селедке. Не удивлюсь, что у тебя в рюкзаке соленые огурцы.

– Да, кстати, – Петр удалился в комнату, а, вернувшись, плюхнул на стол целлофановый пакет с солеными огурцами. – Ты телепат?

– Элементарное знание жизни, – улыбнулась она снисходительно.

– Везет мне на девиц с опытом. Так и норовят поучать! Еще в школе, помню, одна пигалица… – он вздохнул и махнул рукой. – Не в твой адрес шпилька, не напрягайся. Спасибо за рыбу. Как будто и сам на речке побывал. Тиной пахнет… Надеюсь, это не из Москвы-реки улов?

– Обижаешь! – Александра убрала со стола пустые тарелки. – Между прочим, в Москве-реке даже раки водятся. А ведь они в чистой воде живут.

– Только жрут все подряд, что на дне находят, – Петр скривился.

Саша молча вымыла посуду, недоумевая, как Петр несколько раз избежал прямого ответа, из каких таких далеких странствий вернулся, что настолько изголодался по тем продуктам, которые любят почти все русские. Если обычный отпуск на море, то, уж конечно, не стал бы отмалчиваться или менять тему разговора.

Петр достал из шкафа в комнате постельное белье, положил его на спинку дивана. С грустью посмотрел на свой старый диван. О нем он мечтал не меньше, чем о селедке. А спать придется на короткой тахте на кухне, поставив под ноги табурет.

– Да я тут лягу, – попыталась вежливо воспротивиться Саша. – Я вас и так стеснила.

– Брось! Ложись в комнате.

С антресолей он вытащил спальный мешок, устроился поверх него и сразу уснул. Петр мог спать хоть на земле. Сон его валил богатырский, но отдыха почти не приносил – снилось многое, чередой сменялись, как фильмы, последовательные, логичные и слишком правдоподобные сны. * * *

Выбритые щеки непривычно холодило. Облаченный в костюм и галстук, Петр топтался около запертого кабинета шефа, прикидывая, почему в таком спешном порядке и так внезапно его выдернули из Ирака. В Багдаде все складывалось как нельзя лучше…

Мимо по коридору буквально пробежал Теймураз Сабиров. Он ухитрился извернуться так, чтобы не встретиться взглядом с Петром, что едва не вошел в стену.

– Куда это ты, Мур?! Старых друзей не замечаешь?

Вместе с Сабировым они учились в ВИИЯ, оба арабисты. Лихо шастали к девчонкам пединститута в общагу. Съели пуд курсантской соли и выпили литры разной бурды на дружеских попойках. Вместе оказались в разведке, посерьезнели, возмужали, встречались редко и уже не предавались неуемному шумному веселью. Если попадали на чей-нибудь день рождения, то неизменно уединялись в самом дальнем углу или на балконе, голова к голове. Им всегда было о чем поговорить. Но не теперь… Сабиров таращился волчьим взглядом из-под черных бровей.

– Ты чего, дружище? – Петр придержал его за рукав.

Теймураз дернул плечом.

– На все готовенькое, да? Не ожидал от тебя, Горюнов!

– Да в чем проблема, объясни толком?! Меня оторвали от дела. «Срочно! Бегом!» Чего за паника такая?

Сабиров чуть смягчился. Знакомо наморщил переносицу, будто тут дурно пахло.

– Пойми, Петька, я готовился довольно долго, мы прорабатывали варианты. – Он подался вперед, чуть не боднув головой Горюнова. – Речь идет об ИГИЛ [ИГИЛ – террористическая организация, запрещенная в РФ] и Сирии.

– Вот, понимаешь, удивил! В регионе, где мы с тобой трудимся, сейчас все время речь идет об ИГИЛ. Ну и при чем тут я? Мне своих проблем в Багдаде хватает.

– Иди к Иванычу. Он все объяснит, – приуныл Сабиров. Его большие черные глаза излучали такое вселенское горе, что Петр почувствовал себя мерзавцем.

Генерал Александров – чуть полноватый, чуть седоватый… В нем всего было по чуть-чуть, а в целом из всех этих «чуть» складывался умный, прозорливый, опытный и жесткий человек.

У него в кабинете всегда пахло кедровыми орешками. Петр не знал, что являлось источником этого запаха, но он его раздражал и неизменно вызывал непонятное волнение.

– По Багдаду и Абу Саиду отпишешься, – указав на стул у стола для совещаний, Александров насупил брови. – Петр Дмитрич, сроки у нас сжатые, на подготовку времени мало, поэтому попрошу быть сосредоточенным. Знаю, что ты давно не отдыхал, но… – Он развел руками. – Аббаса помнишь?

– Которого? – невольно уточнил Петр, хотя сразу понял, что речь идет о том самом Аббасе.

– Ты с ним контактировал в Турции, и поэтому ты сейчас здесь. Когда выяснилось, что он в ИГИЛ, вызвали тебя…

– Как выяснилось?

– Не важно. Факт тот, что Аббас там, в ИГИЛ, и не рядовым боевиком. А твои попытки разузнать что-нибудь в Ираке пока ни к чему не приводят. Так?

– Мне нужно время. Один из вариантов был попасть в ИГИЛ через вербовочную контору в Багдаде. Вы же знаете…

– Мы уже обсуждали это, Петр Дмитрич. Рядовой боец? – Александров поморщился, встал, одернул пиджак. – Нет. – Он прошелся по скрипучему паркету кабинета. – Не то, к чему мы стремимся. Если уж рисковать, то и ставки надо поднимать.

Петр невольно подумал – как бы эти поднятые ставки не стоили ему жизни. И понял, что запах кедровых орешков раздражал его потому, что ассоциировался с неприятностями и проблемами, которыми Горюнова неизменно нагружали в этом кабинете.

– Если судить по твоим отчетам, Аббасу можно доверять. Это объективно?

– Насколько возможно. Старался не быть субъективным, – чуть замешкался с ответом Петр, вспоминая те ощущения от давней командировки в Стамбул.

– У тебя же второй язык турецкий? – словно уловил ход его мыслей Александров. – Так-так. – Он вернулся за письменный стол, открыл папку, лежавшую на столешнице. – В ИГИЛ заинтересованы в русских кадрах, вернее, в русскоязычных. У них далеко идущие планы по поводу России и Средней Азии. Но проблема в том, что Сабиров – это Сабиров, а ты – Горюнов. Он больше подходил. У тебя вроде есть татарские корни?

– Очень глубоко копать придется, – замялся Петр. – Какой-то дедушка или прадедушка. Меня, конечно, можно выдать за волжского татарина, но что если кто-нибудь узнает из тех, кто видел меня в Ираке или в Турции?

– Исключать нельзя, – кивнул Александров. – Ты за араба сойдешь?

– Не уверен. Вряд ли. Правда, в Багдаде я довольно долго. Уже выработался центральный диалект – на нем говорят в столице и ее окрестностях. Но меня, кажется, принимают за марокканца или тунисца. Причем христианина из Северной Африки. А вот в Сирии, скорее всего, примут за багдадца, но это будет до тех пор, пока не встречусь с настоящим багдадцем, который легко выведет меня на чистую воду.

– А за турка? – с робкой надеждой спросил генерал.

– Из меня такой же турок, как и араб. Нужна серьезная легенда. В ИГИЛ много чеченцев и дагестанцев, но и на них я не похож. Хотя чеченцы и дагестанцы меняют свои имена на арабские…

– Лучше все-таки волжский татарин, который довольно долго прожил в Ираке.

– Да, но в Багдаде я под арабским именем живу.

– Однако есть еще кое-что. Надо будет тебя слегка омусульманить для нашего спокойствия. Сделать циркумцизию.

Петр задумался, вспоминая, что это, а вспомнив, покраснел.

– Евгений Иванович, вы так культурно по латыни обрезание называете? Но я же до этого работал в Ираке – и ничего.

– Ты не выдавал себя за мусульманина, тем более радикального, а теперь придется. А что если ранят или просто заподозрят, а ты не будешь соответствовать… Слишком рискованно не учесть эту деталь.

– Хорошенькая «деталь»! – обиженно фыркнул Петр.

– Брось! – поджал губы Александров. – Говорят, это только на пользу во многих отношениях.

– Какие уж тут отношения! Недели на три из седла выбьют, а там, глядишь, привет Дамаск! Никакой личной жизни.

– Петр Дмитрич, давайте ближе к делу, – Александров постучал карандашом по картонной обложке папки, которая лежала перед ним на столе. – Мы готовили для этой задачи совсем другого человека, соответствующего по большинству параметров. Но присутствие там Аббаса сломало все построение. Одно дело засылать Сабирова на деревню дедушке, не имея в ИГИЛ никаких зацепок, и совсем другое – тебя к Аббасу.

– И в чем конкретно будет состоять моя задача? – вздохнул Горюнов.

– В том же, по сути, что и в Ираке. Установить как можно больше россиян в ИГИЛ. Их подлинные имена-фамилии. Это основное. Они ведь придут сюда, как только навоюются и если выживут. Уже приходят, есть прецеденты. Нам удалось обнаружить несколько схронов с оружием и взрывчаткой, предотвратить попытки терактов. Мы еще захлебнемся, когда они полезут назад, обученные, с промытыми мозгами. Первобытные фанатики! – Александров помолчал, из стакана в подстаканнике раздраженно отпил остывший чай с таким выражением лица, словно стрихнин выпил. – Теперь ты станешь одним из них. Что касается твоих задач – крути там головой на триста шестьдесят градусов. Не слишком у нас много информации о структуре исламского государства, о взаимоотношениях внутри, о группировках, составляющих их армию, отдельная история с пленными – заложниками, которыми они успешно торгуют. Как думаешь попасть в Сирию?

– Через Турцию. Есть там пара знакомых, которые охотно выведут на вербовочную контору. Турки не препятствуют переходу через границу в Сирию, лишь бы их не трогали. Так же, как иракцы. Но Турция лучше подходит. К тому же у нас безвизовый режим с ними. В Стамбуле я смогу разузнать про Аббаса подробности. Там без проблем достану оружие. Насколько я знаю, в ИГИЛ ценят бойцов, пришедших со своим стволом. А еще лучше с машиной. Вопрос – как я выйду в Сирии на Аббаса?

– Это твоя забота, – развел руками генерал.

– Но ведь вы каким-то образом заполучили информацию, что Аббас сейчас в ИГИЛ, в Сирии. Может, тот же источник поспособствует? Он, видимо, связан с Аббасом?

– Нет, наш источник не в Турции сейчас. И вообще, занят совсем другим. Информация, можно сказать, получена случайно. Он контактирует с боевиками из РПК [РПК – Рабочая партия Курдистана]. А твой Аббас ведь тоже оттуда.

– Теперь я уже не так уверен, – пробормотал Горюнов. – Вообще-то в ИГИЛ курдов не жалуют. Есть, конечно, исключения. По-видимому, с ним как раз такой случай. Или он выдает себя за кого-то другого.

– Это разве так просто сделать?

Петр пожал плечами. От общения с Аббасом у него осталось двойственное ощущение. Да, патриот, жаждущий жить в не только провозглашенном, но и в признанном государстве Курдистан, и в то же время лояльно относящийся к туркам. Парадокс.

Выйдя из кабинета, Петр озадаченно потер шею. Сейчас его больше волновал предстоящий визит к врачу, а не внедрение в ИГИЛ в качестве одного из бойцов, что само по себе любому нормальному человеку показалось бы дикой авантюрой. Александров погнал его в госпиталь в приказном порядке: «Чтобы сегодня же начал этим заниматься!» «Это» вызывало холодок в желудке. Но выбор был очевиден – между обрезанием и отрезанной головой в ИГИЛ (если кто-то прознает, что он липовый мусульманин) в пользу первого.

В госпитале Вишневского знакомый хирург Михаил Знарков посмотрел на Петра, как на умалишенного, когда он изложил свою просьбу.

– Петро, да ты чего, на старости лет помешался?

– Не спрашивай лучше, – Горюнов с опаской покосился на стеклянный шкаф с инструментами в кабинете друга. – Надо, причем конфиденциально.

– Вообще-то это не по моей специальности. Но раз конфиденциально и по дружбе… – Миша подмигнул. – Давай хоть сейчас. У меня плановых нет. Накрыть столик?

Петр покосился на него, но, сообразив, что имеется в виду операционный стол, криво и трусливо улыбнулся:

– Давай завтра. Я надеюсь, в больничку ложиться не надо?

– Полчаса под местным наркозом. И отправлю тебя восвояси. Не трепыхайся, – Михаил снял зеленую медицинскую шапочку, открыв седую шевелюру, зачесанную назад. – А то давай сейчас… Ладно, ладно. У тебя такое выражение лица, словно я тебя убивать собираюсь. Завтра утром часикам к девяти подъезжай. – Он подошел к шкафу, снял докторскую курточку, повесил ее туда и взамен достал клетчатый синий пиджак. – Пойдем зальем в себя по рюмашке. Отметим твой приезд. Ты же прибыл откуда-то, если судить по твоему загорелому лику. Не спрашиваю откуда, не напрягайся. Ты одиннадцатым номером? Я на машине.

– Ну да, пешкодралом, – грустно кивнул Петр, думая, что ему совсем не хочется завтра ничего делать под местным наркозом. Но он умел переключаться. – Давай и правда пропустим по одной.

За окном кафе робко проглянуло солнце сквозь чернильное раскормленное облачное брюхо. Коньяк в бокале просветило насквозь, на белой скатерти напиток отразился янтарным бликом. Зеленый виноград на тарелке был еще в самом деле зелен, хотя некоторые ягоды на грозди начали уже спело желтеть.

Петр попивал коньяк, сонно щурился на жующего с аппетитом друга. Он вспомнил об Александре, которую утром не обнаружил в квартире. Она исчезла бесшумно и почти бесследно. Если бы не запах жареной рыбы, все еще витавший в квартире, и вымытая посуда в раковине, можно было решить, что девушка приснилась. «Однако неблагодарная, – с легким недоумением подумал Петр. – Могла бы хоть записку черкнуть. Вот молодежь пошла». Хотя Саша вряд ли намного младше.

– Так чего, снова уедешь? – Михаил легонько коснулся своим бокалом бокала Петра, который тот задумчиво покачивал в руке. – Не надоело тебе мотаться? Выглядишь измученным. Нервотрепка?

– И нервотрепка, и жара замучили. А ты-то сам… Режешь, колешь, зашиваешь. Может, нам дружно в цветоводы податься?

Михаил вскинул на него насмешливые карие глаза, но промолчал. Он знал, где служит Горюнов. Знал, что расспросы ни к чему не приведут. В худшем случае Петр промолчит, а в лучшем – отшутится.

– Тебе ведь не по медицинским показаниям? Надо сымитировать обрезание? Рискованно. Могут понять, что процедура свеженькая. Успеет как следует зажить? Когда туда едешь?

– Чем быстрее, тем лучше, – не стал отшучиваться Петр. – Главное, чтобы было похоже. Впрочем, если делать как положено, то вовсе нельзя зашивать, чтобы само заживало.

– Вот еще! Чтобы ты кровью истек? Это у детей хорошо заживает. Они ведь в пять-семь лет этот обряд совершают?

– В арабских семьях в деревнях иногда тянут до тринадцати-четырнадцати, как и турки. А мне уже несколько больше, чем два раза по четырнадцать. Хотя… – Он замолчал, подумав, что в их легенде это можно обыграть. Парень – татарин, родители которого были не особо верующими или даже вовсе не верующими, а он самостоятельно обрел для себя ислам в зрелом возрасте.

С ним и в самом деле произошло нечто подобное, только это касалось православия. Он окрестился после первой командировки в Стамбул…

Петр взглянул в окно кафе. Погода тогда стояла похожая, только более поздняя осень, октябрь, кажется. На следующий день снег даже пошел, первый, сырой. А накануне был сухой и белый от ночного заморозка асфальтовый дворик перед удаленным от Москвы храмом и стойкие хризантемы вдоль церковного кладбища с каменными белыми крестами над могилами священников. И хоть в купель Петра не окунали по причине взрослого возраста, он вышел из храма с ощущением, что дышится легче, словно после купания в знойный летний день.

– Мишка, как твоя Алена?

– Никак. Развелись.

– Как-то у тебя все быстро, – крякнул Горюнов. – Не успели пожениться, уже разбежались?

– Ты чаще уезжай так надолго, забудешь и как я выгляжу, – упрекнул Знарков. – А у тебя как на дамском фронте? Помню, была какая-то Лена…

– Лена, Таня… – Петр махнул рукой. – С моими командировками… Кто выдержит?

– В командировках ли дело? Когда мы учились в школе, в Твери, ты ведь был компанейским парнем. Служба тебя иссушила, как солнце Востока.

Петр молча кивнул. Он и сам чувствовал в себе эти изменения. Но как могло быть иначе?

Распрощавшись с другом до завтра, Горюнов пошел к метро пешком. Солнце пекло затылок. У метро он купил букетик позднеосенних крупных ромашек, подумав, что надо прояснить вопрос с поспешным исчезновением соседки Александры, тем более завтра уже не будет смысла что-либо прояснять.

Он отвык от метро и сейчас от покачиваний в забитом пассажирами вагоне впал в задумчивость. Здесь он чувствовал себя в безопасности, даже среди такого количества людей – это расслабляло. Мысленно вернулся к новости, которой его ошарашил утром Александров, – Аббас Джабар Али Хамид в ИГИЛ?! Не замечал он за ним склонности к экстремизму, во всяком случае, если в Аббасе и таилась склонность к этому самому экстремизму, то лишь по отношению к туркам…

1996 год

После рабочей смены в порту Петр, которого в Стамбуле (это было еще до багдадской командировки) звали Марек Брожек, любил порыбачить на Галатском мосту до вечернего променада по наргиле-кафе…

Польский он выучил на спор за лето между первым и вторым курсом ВИИЯ, во всяком случае, сносно болтал, пока преподаватель арабского не услышал его экзерсисы на перемене. «То-то я слышу в вашем арабском странный акцент, – арабист выглядел как человек, которого давно мучила неразрешимая проблема, и он вдруг обнаружил решение, – этот ваш ужасный польский. Я вас сегодня по грамматике погоняю. Это отобьет охоту смешивать изучение арабского с польским…»

В Стамбуле Петр сделал все возможное, чтобы обратить на себя внимание в определенных кругах. Была опасность вызвать больший интерес у местных спецслужб, чем у курдов. Однако выбора особого Петр не имел. Александров поставил его перед необходимостью выполнять приказ – выйти на контакт с курдскими боевиками из НАОК [НАОК – народная армия освобождения Курдистана]. Еще не возникло проблем в Сирии, но руководство считало необходимым наладить связи с НАОК – опытной, неплохо вооруженной, сформированной давно, обкатавшей себя в боестолкновениях с армией и полицией Турции.

Попытки внедриться в одну из групп подполья, действующую в Стамбуле, уже предпринимались до него, но, если судить по донесениям тех разведчиков, не имели особого успеха. Структура довольно закрытая. Рядовым боевиком, наверное, можно наняться, однако курды не располагают достаточными средствами, чтобы содержать таких бойцов, пусть они даже семи пядей во лбу, а кроме того, предпочитают видеть в своих рядах курдов, проверенных, верящих свято в идею независимого Курдистана, а это возможно только при национальной заинтересованности.

Петр таскался по стамбульским наргиле-кафе, особенно тем, о которых ходила дурная слава, где собирались сомнительные личности и куда захаживали курды. Он заводил массу ни к чему не обязывающих знакомств и «пробалтывался» по мелочам. То, выпив лишнего, «сбивался» на арабский, обнаруживая, что он липовый поляк, то хвастался в умении хорошо стрелять. Ради туристов в местных кафе продавали алкоголь. Поляку выпить не препятствовали никакие морально-этические и религиозные ограничения. Банальные трюки обратить на себя внимание Горюнов использовал отчасти по тогдашней неопытности. Такое поведение могло вызвать лишь подозрение в том, что он работает на какую-либо спецслужбу. Однако, нарушая инструкции, он подспудно надеялся – непрофессионализм как раз и не вызовет подозрений.

По поводу курдского вопроса он никаких высказываний не допускал, но тем не менее старался выбирать курдов в качестве собеседников, обозначая, что готов бороться за любую идею, лишь бы платили и ради остроты ощущений.

Впервые на него вышли через месяц, на футбольном матче… Петр пошел на футбол с Савашем, хозяином квартиры, у которого снимал комнату. С ним он не просто соседствовал, но и приятельствовал.

На трибуне большого стадиона Инёню они сидели почти на самом верху. Прохладный вечер, подсвеченный мощными прожекторами по периметру овальной чаши, заставлял ежиться даже в шерстяном пиджаке. За высокими стенами, подпирающими террасы трибун, при ветреной погоде разметал довольно высокие волны Босфор.

Играл «Бешикташ» на своей домашней арене с «Фенербахче». Трибуны гудели, пели, били в барабаны. «Они болеют на футболе так же дружно, как молятся», – подумал Петр, глядя на безумствующую толпу фанатов. Он уже тогда думал, что дисциплинированность мусульман, приученность к послушанию, уважение к любому старшему, с одной стороны, создает из них отличных и даже великих воинов, о чем красноречиво говорят исторические факты, а, с другой стороны, эти же качества играют дурную шутку с молодежью, недостаточно грамотной, не слишком устойчивой психологически, но готовой к решительным действиям. Это используют уже многие годы вербовщики в различные террористические организации по всему миру. Почему-то именно мусульмане становятся шахидами, а если на это удается уговорить представителей других вероисповеданий, они все равно, прежде чем отправить на небеса сотню-другую человек, принимают ислам.

В любой религии хватает своих фанатиков и радикалов, однако ислам за последнее время побил все рекорды. Сильная вера, во что бы ты ни верил, может вызывать при недостатке воспитания и образования страшные патологические формы заблуждения, и ладно, если бы они грозили уничтожением только их обладателю. Но такие персоны, вернее, те, кто ими манипулирует, обычно желают смерти сотням окружающих…