Текст книги "Черный халифат"

– А как тебя со службы отпускают?

– Отпускают, – Берк посмотрел снисходительно. – Ненадолго.

«Значит, делится. Налаженный бизнес», – заключил Петр и закинул удочку:

– У меня машина. В Шанлыурфу придется ехать на машине.

– Не-а. Я – самолетом, – Берк понял, к чему клонит Петр. – Добирайся, там встретимся. Половину денег вперед.

– Согласен. Выбора нет. Деньги отдам в Шанлыурфе.

Берк замялся, но спорить не стал. Уже прощаясь, сказал:

– Ты вроде не фанатик… Ты курд или турок?

– Я похож на курда? – ушел от ответа Петр.

– Ладно, – не ответил Берк. – Передашь билет на самолет через Бахрама. И не затягивай. Я в ближайшее время планирую убраться из Турции с семьей в Европу.

Когда он ушел, Петр сонно покосился на ковер. Бахрам это заметил и смягчил сердитое выражение лица:

– Давай, действительно, спать. Я из-за тебя всю ночь как лунатик брожу.

– Погоди-ка. Зарифа умеет машину водить?

– Кажется… А что? Уж не собираешься ли ты ее с собой тащить? – курд округлил глаза.

– Вот я и думаю, как это сделать безопаснее для нее. Пожениться нам с ней, что ли? Ты же понимаешь, куда мы едем.

– Зачем Заре? Тебе-то ладно, ты странный тип. И у игиловцев за своего сойдешь. А Зарифа?!

– Потом с ней пооткровенничаешь! – отмахнулся Петр. – Организуй нам завтра свидание с муллой и двоих свидетелей из твоих ребят. У нее есть отец или опекун?.. Да, и черный чаршаф [Чаршаф – в Турции так называют хиджаб или никаб, мусульманский женский платок. Никаб, в отличие от хиджаба, более строгая форма, открытыми остаются только глаза] ей нужен. Я вот думаю, как лучше везти ее: в никабе или парандже?

– В Турции запрещено публичное ношение паранджи, – опешил Бахрам. – Вы только обратите на себя внимание.

– Она наденет это уже там. И мне купи гутру и уккал.

– Все-таки любопытно, ты иранец или из Ирака? Ведь так куфию и эгаль называют именно иракцы, – Бахрам покосился на Петра.

– Не стоит тебе напрягать мозги, – посоветовал он. – Если не возражаешь, я бы поспал до свадьбы.

– Уверен, что Зарифа не воспротивится?

Игнорируя Бахрама, Петр скинул ботинки и куртку и улегся на покрытое ковром ложе. Он безэмоционально подумал, что завтра станет двоеженцем.

– А что насчет бензина? – голос настырного Бахрама донесся до него сквозь сон.

«Облейся им, а я поднесу спичку», – раздраженно подумал Петр, но вслух пробормотал:

– Хорошо бы несколько канистр. И что-нибудь из еды, сухпай. Чтобы как можно реже останавливаться.

* * *

Петр пересел за руль еще сонный. Поспал всего часа два, теперь пришла очередь Зарифы отдыхать. Она была в лиловом чаршафе, надушилась немилосердно.

Когда он, сидя за рулем, дожевывал бутерброд с привкусом духов Зары, которыми, похоже, пропиталось все в салоне пикапа, его новоиспеченная жена уже посапывала на заднем сиденье.

Его немного беспокоило, как отнесется Аббас к приезду Зарифы, да к тому же в качестве жены Поляка.

Но сперва надо пересечь границу без эксцессов, найти Аббаса… Глядя на довольно живописные горы в окно машины, Петр подумал, что с самолета они напоминают глубокие морщины на теле каменного великана. Пятьсот, тысяча, полторы тысячи над уровнем моря… Уже на тысяче уши слегка закладывало.

Петр выбирал дороги по навигатору, но сообразуясь с безопасностью. Где меньше вероятность натолкнуться на полицию, Берк проконсультировал по маршруту – великодушно и бесплатно.

Пустынные горные дороги, узкие, с осыпями, успокаивали своей безлюдностью.

«Хорошо бы так ехать и ехать, – размышлял он. – И не приезжать… Во всяком случае, туда, куда направляемся».

До того, как его сменила за рулем Зара, и до того, как он проспал два часа, Петр читал Зарифе лекцию о шариате и о поведении женщины в халифате. Девушка внимала испуганно, постепенно осознавая, во что ввязалась… Под поликом, под ногами Петра, кроме автомата и нескольких рожков с патронами лежали еще два пистолета. 9-мм СМ9 турецкой компании Sarsilmax. В пистолете что-то было от браунинга, а что-то от чешского CZ-75. По сути, за основу СМ9 турки взяли итальянский пистолет Tanfoglio Force. Мощный и удобный для скрытого ношения.

Пистолет пришелся Петру по душе, и это хоть как-то скрасило полученное им довольно гневное послание из Центра.

Идею пробираться в Сирию с девицей Центр отверг, но альтернативы не предложил. Вообще вдруг выразил сомнение в затее после дополнительной информации от Горюнова о причинах отъезда Аббаса. Они им показались надуманными, впрочем, как и самому Петру, а значит, надеяться на активную помощь Аббаса не стоит и даже опасно соваться и в Сирию, и в ИГИЛ.

Петра взбесило такое отношение Центра. Сперва дернули из Ирака, где он вообще-то делом занимался, тем же самым ИГИЛ, центром подготовки боевиков, который усиленно искал и куда стремился проникнуть к Абу Саиду, возглавлявшему этот центр. Устроили аттракцион с омусульманиванием, не дали поработать Сабирову, готовившемуся выполнить задание. Торопили, подгоняли… А теперь отбой? Вернее, приказали ждать до принятия решения.

Горюнов пытался отложить выезд в Шанлыурфу. Однако Берк сказал: «Или сейчас, или никогда», имея в виду свой переезд с семьей в Европу.

«Крысы бегут с корабля, – пришло на ум сравнение Петру. – Чего-то Берк боится. А если учесть, что служит в полиции, то знает больше других. Раз ему пора ноги уносить, значит, горячо. Турки поняли – надо хотя бы видимость создать по борьбе с теми, кто способствует вербовщикам переправлять пополнение для ИГИЛ».

Таким образом, сидеть, пялясь на Босфор в ожидании указаний из Центра, Петр не мог себе позволить. Иногда необходимо действовать по ситуации. А самое главное, он помнил Аббаса, их долгое общение и довольно теплое отношение, возникшее в результате этого общения. Горюнов верил своей интуиции. Может, поэтому и был до сих пор жив. И поэтому ехал сейчас вместе с Зарифой, неумолимо приближаясь к Шанлыурфе, глядя на окружающий мир через залитое дождем стекло, включив посильнее кондиционер, так как ехали на юго-восток и ощутимо теплело… * * *

Вместе с Берком в Шанлыурфе их ждал какой-то бородатый тип с мясистым носом и низким угрюмым лбом. Они сели в пикап, при этом напарник Берка зыркнул на Зарифу так, что Петру стало не по себе. Хоть Зарифа уже прикрыла лицо краем чаршафа и виднелись лишь глаза, подведенные черным карандашом, взгляд бородатого был как рентген.

Он спросил у Берка по-арабски:

– Что за девка? О ней речи не было.

– Его жена. Как собачонка за ним бегает…

Петр едва сдержал эмоции, склонился к навигатору, установленному на приборной доске. «А Берк хитер, – подумал он. – Знает же наверняка, что мы только поженились».

То, что Берк владеет арабским, не удивляло. Многие мусульмане читают Коран на арабском, а вот то, что бородатый говорил, как коренной житель Ирака… Он, по-видимому, посчитал, что Петр не знает арабского. Галиб, как назвал его Берк, будет сопровождать новоиспеченных супругов по территории Сирии к месту дислокации одного из отрядов ИГИЛ, который возглавляет Аббас.

У Берка была сумка с едой. Они не стали нигде задерживаться. Только заправили полный бак и несколько канистр, лежащих в кузове пикапа.

Проехали древними улицами Шанлыурфы уже в темноте. Было душно, моросил дождь.

Миновали дома-пещеры, где жили бедняки, большую «красную» мечеть. До границы около сорока пяти километров ехали молча. Петр прижимался к спинке кресла, ощущая рукоять пистолета, заткнутого за пояс. Он нервничал довольно сильно, мурашки бегали по спине и затылку. Галиб ему не понравился категорически.

С каждым новым человеком, приближающим Горюнова к ИГИЛ, будь то Берк или Галиб, у него создавалось ощущение, что он вошел в шахту, и чем глубже, тем страшнее и чернее.

– Надо бы остановиться. Совершить салят, – сказал Петр по-турецки.

– Некогда, – отрезал Берк нервозно.

– «И ночью усердствуй в нем добровольно для себя – может быть, пошлет тебе твой Господь место достохвальное!» – по-арабски процитировал Коран Петр о ночной молитве – тахаджуд с явным укором в голосе. То, что позволительно Берку, не позволительно кандидату в ИГИЛ. – Надо остановиться.

– Вон там, на обочине, «карман» есть, – сквозь зубы процедил Галиб.

Горюнов не только планировал бросить порцию пыли в глаза новому знакомому, но и нащупать линию дальнейшего поведения с Галибом и ему подобными.

Галиб, несмотря на недовольство Берка, также решил присмотреться к новичку Кабиру Салиму. Оставив Зарифу у машины совершать молитву, они отошли в сторону на десяток метров, захватив молельный коврик из багажника и пятилитровую канистру с водой. У Петра в кармане куртки был пластмассовый туристический компас, по которому он определял направление на Мекку. Помогли друг другу совершить омовение. Галиб, очевидно, ожидал, что Кабир начнет молитву, и Петр начал по-арабски:

«Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Нет бога, кроме Аллаха, Терпеливого, Щедрого! Нет бога, кроме Аллаха, Высокого, Великого! Пречист Аллах, Господь семи небес и семи земель и того, что на них, и что между ними, и что над ними, и что под ними, Господь великого Трона! И мир над посланниками и хвала Аллаху, Господу миров, и да благословит Аллах Мухаммада и его пречистое семейство!.. Прошу прощения у Аллаха, моего Господа, и обращаюсь к нему».

Во время положенных ракатов [Ракат – один цикл словесных формул и движений при совершении салята (намаза)] Петр поглядывал на черное звездное небо и вкладывал в молитву свои искренние пожелания – выжить, не потерять себя во всей этой истории и сделать дело.

Внутренне, в мыслях, мусульманской молитве вторило как эхо: «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…»

Он сам удивился этому созвучию молитв. На арабском он заучил так, что они ему иногда даже снились по ночам в виде желтоватых, стилизованных под старину страниц Корана.

…– Ты мусульманин? – не удержалась от вопроса Александра, видя, как он усердствует в пяти ежедневных молитвах, соблюдая все положенные обряды.

– Это научный эксперимент, – придумал он отговорку, в которую Саша не слишком верила.

– Может, еще кого-нибудь вызвать, из ФСБ, например?

– Не доверяешь полиции? – усмехнулся Петр. – Я чист перед законом. Ребята из ФСБ дружно «похвалят» тебя за ложный вызов.

Православная душа его никак не противилась исламу, однако не радикальному его прочтению…

Когда они закончили, Петр торопливо надевал носки и ботинки, озябнув, усевшись на камень. Берк отсиживался в теплой машине, демонстрируя, что он живет в светском государстве.

– Кабир, ты ведь из Ирака? – по-арабски спросил Галиб. – Из какой ты местности?

– Жил в Багдаде последние годы, – ушел от прямого ответа Петр, решив, что нет смысла ходить вокруг да около.

– Да, ты похож на багдадца. Твой арабский… – Галиб пригладил влажную бороду, начавшую завиваться колечками после омовения. – Это хорошо, что ты с машиной. Оружие есть?

– Куда же без него?

– А почему ты не из Ирака в Сирию, а через Турцию?

– Да я пытался там, – отмахнулся Петр, выдавая полуправду. – Слышал про Абу Саида? Пытался попасть к нему в учебный центр, но, видно, им не нужны бойцы. А я считаю, мое место среди воинов, отстаивающих шариатское государство. Прошло время, когда мы молчали и отсиживались по углам!

– А у тебя язык подвешен как надо. Из тебя неплохой пропагандист выйдет.

– Я хочу участвовать в джихаде. Хватит болтовни…

– Вот тут ты не прав… Ну ладно. Это потом.

Он не спрашивал про Аббаса, и у Петра закралось подозрение, что Галиб и не знает, что везет Кабира с женой адресно, к конкретному человеку.

Однако, когда садились в машину, Галиб отодвинул Зарифу, плюхнулся сам на сиденье рядом с водителем и спросил:

– А ты что, знаком с Аббасом?

– Мне все равно с кем воевать за джихад, – Петр снова уклонился от ответа «да» или «нет», покосившись на Берка.

– Но ты ведь с ним знаком, – мягко словно уговаривал Галиб. – Если что, полиграф все покажет, не сомневайся.

В Центре не исключали возможности использования игиловцами полиграфа. Была информация, что у них практиковали и такие методы допроса. Горюнов был знаком с этим приборчиком и не впечатлился скрытой в словах Галиба угрозой.

– Я слышал про Аббаса, – пожал плечами Петр. – А даже если бы знал? Он за правильный ислам, и это главное.

– Он-то да… – многозначительно произнес Галиб. – Мне говорили, что ты имеешь отношение к русским? Разве ты русский?

Об этой «версии» мог сказать Галибу только Берк, а ему, в свою очередь, Бахрам. Петр сам его и попросил. Но удивило недоверие в голосе Галиба. «Александров спрашивал, сойду ли я за жителя Ирака? Выходит, что сошел бы. Не верят, что русский. Вот это номер! А к россиянам у них действительно большой интерес».

– Когда-то считался русским, – снова обтекаемо ответил он.

– А документы? – Галиб заерзал в кресле. – Документы у тебя сохранились?

– Российские? Да, – нехотя признался Петр. – Разве что, может, просроченные. Зачем они? Вот уж куда я хочу вернуться меньше всего…

– Ты в розыске, что ли?

Горюнов подозревал, что Галиб записывает разговор. Он, очевидно, не самое низшее звено в их иерархии, раз уполномочен расспрашивать, но и не слишком крупная фигура. Пристрелочный допрос под видом доверительной беседы, по которому будут сверять показания в череде последующих допросов. А то, что они последуют, Петр нисколько не сомневался. Его готовили к этому тщательно в Москве.

– Почему сразу в розыске? – Петр дернул плечом. Он вспомнил, что говорил месяц назад Саше. – Я чист перед законом.

Границу они проехали ночью. Тихо. Остановились минут на пятнадцать. Берк выскользнул из машины, исчез в небольшом слабо освещенном кирпичном домике пограничного пункта. На редкие хвойные деревца из зарешеченного окна падал бледный свет. Справа от металлических раздвижных ворот, подсвеченный чуть снизу, на флагштоке, поникший при безветрии, висел красный флаг с белым полумесяцем и звездой.

Понимая, что, возможно, сейчас будут досматривать, Петр сообщил:

– У меня ствол за поясом. Убрать в тайник? Успею?

– Не суетись, – вальяжно откликнулся Галиб. – Захотят, и тайник выпотрошат. У меня у самого ствол под мышкой.

В домике мигнул свет, ворота разъехались в стороны. Никто из пограничников не вышел.

– Проезжай, – велел Галиб.

Они отъехали на несколько километров от границы, и Галиб, приказав поменяться с ним местами, пересел за руль. Чем дальше продвигались в глубь Сирии, тем неразговорчивее становился Галиб.

Берк так и не вышел из домика пограничников. И Петр с нервным смешком подумал, что Берка отдали на заклание.

Ехали они в полной темноте. Фары выхватывали пустую дорогу с мусором по обочинам. Иногда на поворотах в свет фар попадали пустоши, выжженные солнцем, а сейчас напоминающие лунные пейзажи.

Горюнов сосредоточенно пялился в темноту и ему невольно пришло на ум: «Если так продолжится – война и вся эта возня, на нашем земляном шарике скоро и вправду будет как на луне».

Он отвлекал себя философствованиями, чтобы не думать о предстоящем. Оно виделось ему еще более темным, чем черная сирийская ночь. Петр опустил оконное стекло, внутрь ворвался жаркий воздух с привкусом гари.

Галиб вел машину около часа. То и дело гасил фары и ненадолго останавливался на обочине или прямо посередине дороги, открывал окно, прислушивался. Изредка доносились автоматные очереди. Вдалеке что-то вспыхивало и гасло, оставляя огненный след на сетчатке глаз.

То вдруг начинал гнать, притопив педаль газа, то ехал очень медленно. Пару раз видели встречные машины с включенными фарами. Однажды их обогнал грузовичок.

Зарифа вряд ли спала, но сидела так тихо, словно уснула. Она, похоже, начала осознавать, во что ввязалась.

Петр предпочитал о ней не беспокоиться. Сама напросилась. В конце концов, это не Дилар. Воспоминание о Дилар вызвало вдруг такую горечь от потери, будто до него только сейчас дошло. Он нахохлился, поднял ворот брезентовой куртки и покосился на Галиба. Тот почувствовал взгляд и снова остановил машину.

– Давай-ка ствол сюда, – протянул руку к Петру.

– С чего вдруг?

– Это не обсуждается. Иначе дальше не поедем. У нее тоже есть оружие? – Он забрал пистолет и дернул головой в сторону Зарифы.

Она не знала арабский, а Петр попросил ее по-турецки:

– Отдай ему пистолет.

Зарифа молча покорно подчинилась.

– Где еще стволы, тайник? Если у тебя или твоей женщины что-то найдут, пристрелят на месте.

– А воевать как, без оружия? – наивно поинтересовался Петр. – Под поликом тайник, у тебя под ногами.

– Дойдет до дела, получишь и оружие.

– Обидно. Кучу бабла выложил за стволы и за эту тачку, – он похлопал ладонью по бардачку. – Думал, пригодятся и мое желание участвовать в священной войне, и мое оружие…

– Пригодятся, когда убедимся, что ты тот, за кого себя выдаешь. По-русски говоришь?

– Вроде не забыл еще, – обиженно хмурился Петр. Росло в душе волнение, которое он всячески пытался замаскировать.

Они все ехали и ехали. Объезжали то и дело воронки на дороге. Мелькнул на обочине остов сгоревшей машины.

С кем-то перемигивались фарами. У Петра создалось ощущение, что они проехали несколько постов и их номер был известен, потому их пропустили, а не расстреляли.

Сомнений не оставалось – они направляются в Эр-Ракку – столицу объявленного ИГИЛ халифата. Он не думал, что возглавляемое Аббасом соединение дислоцируется в самой Ракке.

В этом многострадальном городе воевали, разрушали, созидали и снова разрушали, но никогда город не впадал в фанатичное безумие, прикрытое религией. Для здравомыслящих людей такого рода прикрытие убийств, пыток, бесчинств – злодейство, для верующих к тому же и кощунство. Зато для тех, кто не слишком образован, не нашел своего места в жизни, подвержен чужому влиянию, фанатичен, может быть, безумен подобный религиозный камуфляж – веский довод, и как раз тогда в ход идут замешанные на общечеловеческих ценностях и мировых религиях псевдопостулаты, псевдоидеи, псевдолозунги. Так, по сути, было с походами крестоносцев, так и теперь – только под знаменем ислама. А как может совмещаться религия и убийства?

Петр знал ответ. Такие совмещения легко происходили тогда, когда в дело вступали не фанатики, нет, а люди прагматичные, циничные. И не те, кто помельче, – исполнители и вербовщики пушечного мяса, а те, кто покрупнее, – массовики-затейники, как про себя их называл Горюнов. И полевые командиры, и профессиональные боевики – не они затейники, они тоже исполнители. А вот политики и руководство тех или иных стран и разведка этих стран. Вот они-то…

Вмешательство извне во внутренние дела стран, в которых и возникли «Аль-Каида», а затем ИГИЛ, дало толчок к большим проблемам, породившим сумятицу в умах многих мусульман, безработицу. Пнули с горы крошечный камешек, а получилась смертоносная, практически бесконтрольная лавина.

Псевдогосударство, где существует четкая организация и дисциплина, остальной мир воспринимает как воплощение хаоса из-за кажущихся спорадическими действий, из-за уничтожения исторических ценностей, убийств неверных и мусульман, придерживающихся не столь радикальной точки зрения. Но все это не есть хаос. А девиз ИГИЛ «Сохраниться и расшириться» и вовсе звучит как девиз хакеров, засылающих вирусы в компьютеры добропорядочных граждан, фирм и госкорпораций.

Результат от действия компьютерного вируса выглядит как хаос, ломает защиту, ворует информацию, корежит файлы, смешивая их друг с другом в бессмысленную кашу. Но однако же сам вирус является программой – четкой, хитрой, коварной, наполненной логикой и смыслом.

– Почти приехали, – буднично сообщил Галиб, словно они дружной компанией направлялись на пикник. Если бы перед ним на приборной панели не лежали два пистолета СМ9…

В городе было почти светло по сравнению с дорогой, по которой они добирались в Эр-Ракку. В домах горел свет. У двухэтажного дома из белого камня, Галиб остановил машину. Свет в окнах узорчато рассекали каменные решетки.

Петру и Зарифе не завязывали глаза, открыто провели в дом, понимая, что в ночи, в незнакомой обстановке они вряд ли сориентируются. Горюнов опасался, что такого рода беспечность говорит о другом, но об этом предпочитал не думать. Еще больше напрягала догадка, что не беспечность это вовсе, а абсолютная уверенность в своих силах и безнаказанности, и для нее есть фундамент, выложенный из сотен терактов, казней и трупов. Петр не планировал стать одним из камней в подобном фундаменте.

Еще в узком коридоре с каменными стенами и полом, традиционными для Востока, создающими прохладу, Зарифу забрали две женщины, полностью задрапированные в черные одежды. У одной из них на шее висел автомат и поверх него небрежно лежали руки в черных перчатках. Жены боевиков, а может, уже и вдовы.

Горюнова отвели в другую часть дома, в пустую комнату. Только на полу в углу лежал матрас.

– Раздевайся, – велел Галиб.

Петр подчинился. Остался в трусах, но его провожатый глазами показал, чтобы он снял их тоже. Его не интересовал сам Горюнов, а только одежда. Галиб прощупал каждый шов, но отдал обратно лишь нижнее белье. Петр торопливо натянул трусы и с нервной ухмылкой подумал, что «жучки», «маячки» и не стали бы прятать в одежду. Где находится Ракка, знают, что здесь халифат ИГИЛ – тоже. Бомби – не хочу.

Галиб вышел и вернулся с потертым камуфляжем – штаны, футболка, куртка и берцы, облегченные, летние, но сбитые и пыльные. Они были на размер меньше, чем нужно, однако их кто-то уже разносил, и они пришлись впору, как и одежда.

– С трупа? – спросил Петр. Хоть и жарковато было в комнате, он застегнул куртку на все пуговицы, словно в качестве странного протеста за недавнее унизительное обнажение. Он тут же подумал о Зарифе, но быстро отогнал от себя мысли заученной фразой: «Знала, на что шла».

– Ошалел, что ли? – удивился Галиб. – Свои шмотки от сердца оторвал. С экипировкой у нас туго.

– У меня в пикапе свой камуфляж есть…

Но Галиб проигнорировал эти слова и пнул матрас.

– Сейчас тебе пожрать принесут. Советую не отказываться. – Он пригладил пятерней бороду. – Потом будет не до того.

Горюнов промолчал. Понимал, что речь идет о допросах, и, вероятнее всего, довольно жестких. Спроси он напрямую, Галиб почувствует неладное. Рядовой мусульманин, стремящийся в ряды ИГИЛ, вряд ли догадывается о том, что его ждет там на самом деле. И Петр не должен был.

– Мне бы мой компас, он в кармане куртки, и молельный коврик.

– Мекка там, – Галиб указал на круглую метку на оштукатуренной стене, окрашенной в салатовый цвет. – А коврик и вода будут.

– Где Зарифа?

– Приведут сейчас.

Действительно пришла Зарифа в никабе и с ней еще женщина в таком же одеянии с подносом. На нем две плошки и круг хубзы [Хубз (араб.) – хлеб – в данном случае хлеб форме круглых лепешек]. Поднос поставила на матрас и ушла вместе с Галибом. Замок на двери отчетливо щелкнул. Их заперли.

– Ты как? – Петр заговорил по-турецки. Усадил Зару на матрас, чувствуя, как она дрожит под никабом. Подал ей плошку с едой, по запаху определив знакомый мутабаль [Мутабаль – традиционная арабская закуска – паста из печеных баклажанов, заправленная оливковым маслом, специями и йогуртом], который ел и в Ираке, в этой же плошке лежала горстка кабсы [Кабса – блюдо, распространенное в арабских странах, аналог плова] с курицей. Горюнов разломил лепешку, половину протянул жене.

– Видишь, нас даже кормят, – попытался он шутить. – Ешь! Неизвестно, когда потом покормят, – он интонационно выделил последнюю фразу, намекая, чтобы она психологически подготовилась. Они обговаривали это с ней еще в Стамбуле.

Зара кивнула и пожаловалась:

– Они забрали чаршаф и дали вот это, – девушка сняла никаб. – Надеюсь, никто не войдет? – Щеки ее покрывал румянец. – Слышишь, стреляют?

– Слышу. Тут война, – пожал плечами Петр и снова подал плошку с едой Заре, которую она отставила, пока сражалась с никабом.

– Где мы? – Она покорно начала есть правой рукой, сняв черные перчатки, надетые на нее в придачу к никабу.

– Надеюсь, в Ракке.

– В мутабаль они йогурт не добавили, – сказала Зарифа о еде.

Горюнов удивился. Как она могла это заметить при той степени волнения, какую должна испытывать в такой ситуации? Другая бы и вкус не почувствовала. Не осознает всех рисков? Неординарная реакция на испуг? Вот ведь ринулась за Аббасом в пекло. Так любит или другой интерес?

– Думаю, они еще довольно щедро нас потчуют, – нахмурился он. – У них продукты наверняка в дефиците. Война. Доедай и ляжем. Нам надо поспать.

Он справился с едой первым, сполоснул пальцы в плошке с водой и вытер о штаны, намеренно забыв о чистой тряпице, лежащей на подносе. Снял куртку и расстелил ее на верхней части матраса.

– Зара, доедай, – строго посмотрел он на нее.

Она послушалась и потом легла на матрас, к стене, головой и плечами на куртку Петра.

Он плюхнулся рядом, так и не найдя выключателя. Матовый плафон под потолком источал слабый помаргивающий свет, из чего Горюнов сделал вывод, что электричество дает дизель-генератор. Знал, что Ракку бомбили правительственные войска, и проблемы с электричеством вполне понятны.

Петр лежал на спине, чувствуя бедром теплый мягкий бок Зарифы. Он глядел в белый потолок и прислушивался. Глухо, словно комната звукоизолирована.

– Давай накроемся твоим никабом. При свете не уснуть, – поерзал он.

Они накрылись с головой. Петр прильнул губами к ее уху, еле слышно прошептал:

– Скоро придут за нами. Допрашивать будут порознь. Держись понаглее. Не теряйся. Постарайся выспаться.

Зарифа повернулась на бок и положила руку Петру на грудь, а щекой легла на его плечо. Горюнов погладил ее по руке, откинул со своего лица никаб, пахнущий чужими духами (видно, Заре выдали тоже поношенные вещи), и тут же уснул.

Разбудили их часа через два. Не слишком церемонились. Двое парней зашли, один из них пнул по матрасу. Зарифа вскрикнула, пряча лицо сначала за ладонями, а потом подтянула к себе никаб.

– Дайте ей одеться, – хрипло попросил Петр. Он делал вид, что все еще сонный, а сам быстро оценивающе взглянул на вошедших, и почему-то у него возникло стойкое ощущение, что это чеченцы.

– Пусть одевается, – сказал один из них по-турецки и добавил: – Мы не выйдем. Нечего ломаться. Может, вы вообще липовые мусульмане…

Горюнов ожидал такой провокационный подход. Они делали это не от высокого профессионализма, а интуитивно – разозлить, даже взбесить, чтобы в бешенстве муж или жена выболтали сгоряча лишнее. Акцент парня убедил Петра в его догадке об их национальной принадлежности, во всяком случае, этого голубоглазого, молодого и борзого. Голубоглазый был в черной вязаной шапке и при рыжеватой бороде без усов. Он все время облизывал верхнюю губу, словно проверял, не растут ли усы. Второй – постарше, черный, как ворон, с густыми бровями и угрюмый. Петр не сомневался, этот плечистый здоровяк – главный в их паре.

Зарифа надела никаб, и ее увел здоровяк, который довольно быстро вернулся. Он нес два стула, по одному в каждой руке. Поставил один к стене, другой около двери.

– Джебраил, садись, – предложил он рыжему, сам сел верхом на стул и уставился на стоящего перед ним Петра.

Горюнов заметил у него на бедре кобуру со «Стечкиным». Подумал отрешенно, что, если будет худо, можно обработать здоровяка и забрать ствол. Двадцать патронов хватит, чтобы вырваться из дома. Знать бы, где машина и Зарифа. Однако выехать из Ракки вряд ли удастся. Укокошат по дороге. Такая перспектива взбодрила его. Отступать некуда, а значит, надо выстоять, а еще лучше – атаковать самому.

– Парни, что тут, как? – спросил он так, словно они собрались в комнате, чтобы потрепаться. Он ведь прибыл сюда как бы к своим единомышленникам, а не в тыл врага. – Вы из Чечни?

Говорил он с ними на турецком. Джебраил довольно зло бросил:

– Не суетись! Друзей у тебя тут нет! Говори, кто тебя послал? – он пересыпал речь ругательствами.

По-турецки они говорили кое-как, а вот ругались виртуозно. Петр оценил как лингвист, прикидывая, что отвечать.

– Аллах послал, – Горюнов решил давить версию фанатика до конца. – Аллах велик! Я не мог смотреть в интернете, как наших братьев-мусульман убивают. Разврат кругом – пьянство, девки-шалавы…

– А твоя не шалава? – заржал Джебраил. – Ничего такая, пухленькая.

– Не стоит о ней так, – почти вежливо урезонил его Петр, но Джебраил подавился смехом, однако не от испуга.

– Ты чего, мне угрожаешь?! Ты… – Он шагнул к Петру.

– Сядь, Джебраил! – прикрикнул старший.

Его, очевидно, раздражало, в какое русло уходит разговор. Горюнов заметил большую родинку у него на щеке, скрытую частично бородой. Подумал, что, возможно, это поможет в установлении личности этого боевика. Лишь бы выбраться отсюда…

– Ты русский? – повел допрос старший.

– А что, это важно для мусульманина, готового стать джихадистом?

– Отвечай на вопросы!

– А если не буду? Я приехал сюда под знамена ислама, а не с вами препираться.

– Джебраил, поучи его, – устало вздохнул старший.

– Сид, да ему надо вообще глотку перерезать, – сделал рационализаторское предложение рыжий Джебраил. – Смотри как нагло пялится русская свинья!

Сид покачал головой.

«У Тома Сойера был двоюродный братец – Сид», – некстати вспомнилось Петру, перед тем как Джебраил всадил ему в живот ногой, обутой в тяжелый ботинок.

Горюнов успел сгруппироваться, напряг пресс, однако улетел к стене и приложился о нее затылком и отчего-то зашиб лопатки.

«Как крылья отсекли, – подумал он о вспыхнувшей в спине боли. – Где же Аббас? Или поторопился я? Прав был Александров с приказом “повременить”?»

Джебраил пнул лежащего Горюнова по ребрам не с целью сломать, для острастки. Схватил за шкирку и поднял.

– Отвечай, свинья, когда Сид спрашивает! Ты русский?

– Из России.

– Тогда говори по-русски, – Сид сказал это тоже по-русски с характерным чеченским акцентом.

– Что вы хотите услышать? – с трудом выдохнул Петр и с тревогой услышал акцент и в своей речи, попытался сосредоточиться и говорить чисто, но язык, как нарочно, смягчал согласные, добавлял нехарактерные для русского звуки. – Я из России. Уехал оттуда давно. Жил в Ираке.

– У тебя арабский акцент. Ты – араб! – уверенно заключил Джебраил. – Кто тебя послал?

Он снова налетел на Петра, принялся бить кулаками в живот, по лицу и по ребрам. Горюнов упал, закрыв голову руками. Не сопротивлялся, жмурясь от вспышек боли и прислушиваясь к себе. Нельзя было допустить момента, когда совсем ослабнет и не сможет оказать сопротивление, если поймет, что ситуация критическая. Но и показывать раньше времени, что способен дать полноценный отпор, он не собирался. Терпел.

– Довольно! – подал голос Сид. – Оставь, Джебраил.

Но тот в запале нанес еще несколько ударов. Отошел от распластанного на полу Петра и, тяжело дыша, спросил: